Тексты для анализа

1. АРИСТОТЕЛЬ (384—322 ДО Н.Э.)[ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ И ЗАЧЕМ ОНА? ]

...Следует рассмотреть, каковы те причины и начала, наука о которых есть мудрость. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть может, достигнем здесь больше ясно­сти. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом пред­мете в отдельности. Во-вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека (ведь воспринимание чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более спосо­бен научить выявлению причин, и, [в-четвертых], что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекае­мой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенствует, — в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и не он должен повино­ваться другому, а ему — тот, кто менее мудр.Вот каковы мнения и вот сколько мы их имеем о мудрости и мудрых. Из указанного здесь знание обо всем необходимо име­ет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все подпадающее под общее. Но, пожалуй, труднее всего для человека познать именно это наи­более общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые больше всего занимаются первыми началами: ведь те, которые исходят из меньшего чис­ла [предпосылок], более строги, нежели те, которые приобрета­ются на основе прибавления (например, арифметика более строга, чем геометрия). Но и научить более способна та наука, которая исследует причины, ибо научают те, кто указывает при­чины для каждой вещи. А знание и понимание ради самого знания и понимания более всего присущи науке о том, что наи­более достойно познания, ибо тот, кто предпочитает знание ради знания, больше всего предпочтет науку наиболее совер­шенную, а такова наука о наиболее достойном познания. А наи- более достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все остальное, а не они через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере главенствую­щая и главнее вспомогательной, — та, которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном слу­чае; эта цель есть в каждом отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще — наилучшее.

Итак, из всего сказанного следует, что имя [мудрости] необ­ходимо отнести к одной и той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь благо, и «то, ради чего» есть один из видов причин. А что это не искусство творе­ния, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоуме­ние, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхожде­нии Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому и тот, кто любит мифы, есть в неко­тором смысле философ, ибо миф создается на основе удиви­тельного). Если, таким образом, начали философствовать, что­бы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стре­миться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в нали­чии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разу­мение. Ясно поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой надобности. И так же как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя.

2. Н.А.Бердяев (1874-1948) [ФИЛОСОФСКОЕ ПОЗНАНИЕ]

Моя философская мысль была борьбой за освобождение, и я всегда верил в освобождающий характер философского позна­ния. В этом я не сходился с моим другом Л.Шестовым. Фило­софия была для меня также борьбой с конечностью во имя бес­конечности. Я всегда чувствовал себя скорее разбойником, чем пастухом (терминология Ницше). Я много раз пытался понять и осмыслить процесс своего мышления и познания, хотя я не принадлежу к людям рефлексии над собой. Я всегда сознавал слабые стороны своего мышления. У меня малая способность к анализу и к дискурсивному развитию своей мысли. Мысль моя протекала не как отвлечение от конкретного и не подчинялась законам дискурсии. Я стремился не к достижению всеобщего по своему значению, а к погружению в конкретное, к узрению в нем смысла и универсальности. Это значит, что мысль моя интуитивна и синтетична. Я в частном и конкретном узревал универсальное. Я эта делал и в обыденной жизни. Для меня, в сущности, не существует раздельных вопросов в философском познании. Есть лишь один вопрос и одна сфера познания. Во всем детальном, частном, отдельном я вижу целое, весь смысл мироздания. За разговором или спором по какому-нибудь воп­росу я склонен видеть решение судеб вселенной и моей собст­венной судьбы. Многих поражало, что я придаю такое значение иногда второстепенному и частному разговору. Но это объяс­няется тем, что я во всем вижу целостный смысл или его пору­гание. Иногда огромное значение для моего процесса познания имел незначительный, казалось бы, разговор, фильм, в котором ничего философского не было, или чтение романа. Целостный план одной моей книги пришел мне в голову, когда я сидел в кинематографе. Извне я получал лишь пробуждавшие меня тол­чки, но все раскрывалось изнутри бесконечности во мне. Это родственно учению о припоминании Платона и учению Лейб­ница о монаде и микрокосме. Помимо всякой философской теории, всякой гносеологии, я всегда сознавал, что познаю не одним интеллектом, не разумом, подчиненным собственному закону, а совокупностью духовных сил, также своей волей к торжеству смысла, своей напряженной эмоциональностью. Бес­страстие в познании, рекомендованное Спинозой, мне всегда казалось искусственной выдумкой, и оно не применимо к са­мому Спинозе. Философия есть любовь к мудрости, любовь же есть эмоциональное и страстное состояние. Источник философского познания — целостная жизнь духа, духовный опыт. Все остальное лишь второстепенное подспорье. Страдание, радость, трагический конфликт — источник познания. Снима­ет ли познание тайну, уничтожает ли ее? Я не думаю. Тайна всегда остается, она лишь углубляется от познания. Познание уничтожает лжетайны, вызванные незнанием. Но есть тайна, перед которой мы останавливаемся именно от глубины позна­ния. Бог есть Тайна, и познание Бога есть приобщение к Тайне, которая от этого становится еще более таинственной (апофатическая теология). Рациональное богопознание есть ложное богопознание, потому что оно снимает Тайну, отрицает Тайну Бога.

3.ГЕОРГ ВИЛЬГЕЛЬМ ФРИДРИХ ГЕГЕЛЬ (1770-1831) [О СУЩНОСТИ ФИЛОСОФИИ]

«Эта наука постольку представляет собой единство искус­ства и религии, поскольку внешний по своей форме способ созерцания искусства, присущая ему деятельность субъек­тивного созидания и расщепления его субстанционального содержания на множество самостоятельных форм, становит­ся в тотальности религией. В религии в представлении развертывается расхождение и опосредствование раскрыто­го содержания и самостоятельные формы не только скреп­ляются вместе в некоторое целое, но и объединяются в про­стое духовное созерцание и, наконец, возвышаются до мыш­ления, обладающего самосознанием. Это знание есть тем са­мым познанное посредством мышления понятие искусства и религии, в котором все то, что различно по содержанию, по­знано как необходимое, а это необходимое познано как сво­бодное.

Соответственно этому философия определяется как по­знание необходимости содержания абсолютного представле­ния, а также необходимости обеих его форм, — с одной сторо­ны, непосредственного созерцания и его поэзии, как равным образом и объективного и внешнего откровения, которое пред­полагается представлением, а с другой стороны, прежде всего субъективного вхождения в себя, затем также субъективного движения вовне и отождествления веры с предпосылкой. Это познавание является, таким образом, признанием этого со­держания и его формы и освобождением от односторонности форм, возвышением их до абсолютной формы, самое себя определяющей как содержание, остающейся с ним тождест­венной и в этом тождестве представляющей собой познава­ние упомянутой в-себе-и-для-себя-сущей необходимости. Это движение, которое и есть философия, оказывается уже осу­ществленным, когда оно в заключении постигает свое собст­венное понятие, т. е. оглядывается назад только на свое же знание» (6.111.393-394).

«...При взгляде на такое многообразие мнений, на столь различные многочисленные философские системы, мы чув­ствуем себя в затруднении, не зная, какую из них признать. Мы убеждаемся в том, что в высоких материях, к которым человек влечется и познание которых хотела доставить нам философия, величайшие умы заблуждались, так как другие ведь опровергли их. «Если это случилось с такими великими умами, то как могу я, маленький человечек, желать дать свое решение?» Этот вывод, который делается из факта

3. ИОАНН ДАМАСКИН (ОК.675-750) [ШЕСТЬ ОПРЕДЕЛЕНИЙ ФИЛОСОФИИ]

Философия есть познание сущего, поскольку оно сущее, то есть познание природы сущего. И еще: философия есть познание вещей божественных и человеческих, то есть ви­димых и невидимых. Далее, философия есть помышление о смерти, как произвольной, так и естественной. Ибо о жизни можно говорить в двояком смысле: во-первых, это естест­венная жизнь, которой мы живем; во-вторых, произвольная, которой мы страстно привязываемся к настоящей жизни. Так же двояка и смерть: во-первых, естественная, то есть отделе­ние души от тела; во-вторых, произвольная, когда мы про­никаемся презрением к настоящей жизни и устремляемся к будущей.

Далее, философия есть уподобление Богу. Уподобляемся же мы Богу через мудрость, которая есть истинное познание блага; и через справедливость, которая есть нелицеприятное воздая­ние каждому должного; и через праведность, которая превыша­ет меру справедливости, иначе говоря, через доброту, когда -мы благодетельствуем нашим обидчикам. Философия есть искусст­во искусств и наука наук, ибо философия есть начало всякого искусства. Через нее изобретается всякое искусство и всякая наука... Далее, философия есть любовь к мудрости; истинная же мудрость есть Бог. А потому любовь к Богу есть истинная философия.

Разделяется же философия на умозрительную и практиче­скую. Умозрительная в свою очередь делится на богословие, фисиологию и математику; практическая же — на этику, домо­строительство и политику.

Умозрительная часть упорядочивает знание. К богосло­вию принадлежит уразумение бестелесного и невеществен­ного, прежде всего Бога, невещественного по самой своей сущности, а затем ангелов и душ. Фисиология есть познание вещей телесных, непосредственно данных, каковы животные, растения, камни и прочее того же рода. Математика же есть познание вещей, которые сами по себе бестелесны, но усматриваются в телах, каковы числа и звуковые сочетания, а также [геометрические] фигуры и движения светил... Все это занимает среднее положение между телесным и бесте­лесным...

Практическая же часть философии толкует о добродетелях. Она упорядочивает нравы и учит, как распоряжаться собствен­ной жизнью; если она предлагает законы одному человеку, она именуется этикой; если целой семье — домостроительством; если городам и землям — политикой.

4. РЕНЕ ДЕКАРТ (1596-1650) [СМЫСЛ ФИЛОСОФИИ И ЕЕ ПРЕДМЕТ]

Прежде всего, я хотел бы выяснить, что такое философия, начав с самого обычного, а именно с того, что слово филосо­фия означает занятие мудростью и что под мудростью пони­мается не только благоразумие в делах, но также и совер­шенное знание всего, что может познать человек; это же знание, которое направляет нашу жизнь, служит сохране­нию здоровья, а также открытиям во всех искусствах. А чтобы оно стало таковым, оно необходимо должно быть выведено из первых причин так, чтобы тот, кто старается овладеть им (а это и значит, собственно, философствовать), начинал с исследования этих первых причин, именуемых пер­воначалами. Для этих первоначал существует два требова­ния. Во-первых, они должны быть столь ясны и самоочевид­ны, чтобы при внимательном рассмотрении человеческий ум не мог усомниться в их истинности; во-вторых, познание всего остального должно зависеть от них так, что, хотя ос­новоположения и могли бы быть познаны помимо познания прочих вещей, однако эти последние, наоборот, не могли бы быть познаны без знания первоначал. Затем надо попытаться вывести знание о вещах из тех начал, от которых они зави­сят, таким образом, чтобы во всем ряду выводов не встре­чалось ничего, что не было бы совершенно очевидным. Вполне мудр в действительности один Бог, ибо ему свойст­венно совершенное знание всего; но и люди могут быть названы более или менее мудрыми сообразно тому, как мно­го или как мало они знают истин о важнейших предметах.

При изучении природы различных умов я замечал, что ед­ва ли существуют настолько глупые и тупые люди, что они не способны ни усваивать хороших мнений, ни подниматься

до высших знаний, если только направлять их по должному пути. Это можно доказать следующим образом: если начала ясны и из них ничего не выводится иначе как при посредст­ве очевиднейших рассуждений, то никто не лишен ума на­столько, чтобы не понять тех следствий, которые отсюда вы­текают.

...Нужно также заняться логикой, но не той, какую изучают в школах: последняя, собственно говоря, есть лишь некоторого рода диалектика, которая учит только средствам передавать дру­гим уже известное нам и даже учит говорить, не думая о том, чего мы не знаем; тем самым она не прибавляет здравого смыс­ла, а скорее извращает его. Нет, сказанное относится к той логике, которая учит надлежащему управлению разумом для при­обретения познания еще не известных нам истин. Так как эта логика особенно зависит от подготовки, то, чтобы ввести в упот­ребление присущие ей правила, полезно долго практиковаться в более легких вопросах, как, например, в вопросах матема­тики. После того как будет приобретен известный навык в отыскании истины во всех этих вопросах, должно серьезно от­даться подлинной философии, первой частью которой является метафизика, где содержатся начала познания; среди них — объяс­нение главных атрибутов Бога, нематериальности нашей души, а равно и всех остальных ясных и простых понятий, какими мы обладаем. Вторая часть — физика; в ней, после того как найде­ны истинные начала материальных вещей, рассматривается главным образом, как образован весь универсум; затем, особо, какова природа Земли и всех остальных тел, находящихся око­ло Земли, как, например, воздуха, воды, огня, магнита и иных минералов. Далее должно также по отдельности исследовать природу растений, животных, а особенно человека, чтобы быть в состоянии приобретать прочие полезные для него знания. Таким образом, вся философия подобна дереву, корни которо­го — метафизика, ствол — физика, а ветви, исходящие от этого ствола, — все прочие науки, сводящиеся к трем главным: ме­дицине, механике и этике. Последнюю я считаю высочайшей и совершеннейшей наукой, которая предполагает полное знание других наук и является последней ступенью к высшей муд­рости.

Подобно тому как плоды собирают не с корней и не со ство­ла дерева, а только с концов его ветвей, так и особая полез­ность философии зависит от тех ее частей, которые могут быть изучены только под конец.

5. Н.В.Станкевич (1813—1840)[РАЗМЫШЛЕНИЕ О ФИЛОСОФИИ]

Философия бесстрастно рассматривает моменты общности, без муки соединяет их вместе, а в жизни эти моменты вопло­щаются, каждый из них страдает, едва сознавая, что его спасе­ние в другом, каждый унижается с болью!.

Все затруднение в том, как перейти от этого состояния не­доверчивости к себе и сомнений к деятельности — деятельно­сти полной и разумной, которая бы удовлетворяла тебя, дала мир и наслаждение душе твоей. Всякий другой решил бы это дело просто: стремись к тому, чего желаешь, ищи ответа на те вопросы, которые с большею силою гнетут тебя, ступай в тот мир, которого гражданином ты себя чувствуешь. Но я не скажу тебе этого... ясно сознавать свои потребности — не есть дело одной минуты — я это знаю. Вышедши из университета, я не знал, за что приняться — и выбрал историю. Что я в ней видел? Ничего. Просто это было подражание всем, влияние лю­дей, которые не верили теории, привычка к деятельности, ко­торая делала страшным занятие философиею и изредка обдава­ла каким-то холодом неверия к достоинству ума. Шеллинг, на которого я напал почти нечаянно, опять обратил меня на преж­ний путь, к которому привела было эстетика — и с тех пор более и более, при всей моей недеятельности я начал сознавать себя. Грановский! веришь ли — оковы спали с души, когда я увидел, что вне одной всеобъемлющей идеи нет знания, что жизнь есть самонаслаждение любви, и что все другое — при­зрак. Да, это мое твердое убеждение. Теперь есть цель передо мною: я хочу полного единства в мире моего знания, хочу дать себе отчет в каждом явлении, хочу видеть связь его с жизнью целого мира, его необходимость, его роль в развитии одной идеи. Что бы ни вышло, одного этого я буду искать. Пусть другие больше моего знали, может быть, я буду знать лучше — и тут нет лишнего самолюбия. Пришло время. Лучше — я разумею — отчетливее, в связи с одною идеею, вне которой нет жизни. Другое дело прагматический интерес к науке; тогда она — сред­ство, и это занятие имеет свою прелесть, но для этого надобно иметь страсть, преодолевающую все труды, а к эдакой страсти способны люди односторонние: ты не из этого рода людей —это можно узнать, взглянувши на тебя. Больше простора душе, мой милый Грановский! Теперь ты занимаешься историею: лю­би же ее как поэзию, прежде, нежели ты свяжешь ее с идеею, как картину разнообразной и причудливой жизни человечества, как задачу, которое решение не в ней, а в тебе, и которое вызо­вется строгим мышлением, проведенным в науку. Поэзия и фи­лософия — вот душа сущего. Это жизнь, любовь; вне их все мертво. В мире господствует дух, разум: это успокаивает меня насчет всего. Но его требования не эгоистические — нет! существова­ния одного голодного нищего довольно для него, чтоб разру­шить гармонию природы. Тут трудно ответить что-нибудь, тут помогает характер, помогает невольная вера, основанная на зна­нии разумного начала.

6. П.Н.Ткачев (1844-1885) [ФИЛОСОФИЯ]

Философия совсем не есть, как вы наивно полагаете, не­которая способность, некоторое свойство человеческого ума. ЭТО особая наука, имеющая свою более или менее резко очер­ченную область знаний, преследующая известные определен­ные цели и задачи, наука столь же самостоятельная, как, напр., и наука логики, наука психологии и другие науки. Как и всякая наука, она вызывается и обусловливается некото­рыми свойствами человеческого ума, между прочим и его наклонностью к обобщению; как и всякая наука, она есть продукт мыслительного процесса, — процесса, действитель­но, настолько же рокового и неизбежного, как и процесс пищеварения. Но из того, что процесс умственной перера­ботки извне воспринятых впечатлений столь же необходим и неизбежен, как и процесс переваривания пищи, введенной в желудок, — из этого вовсе еще не следует, будто и филосо­фия должна непременно обладать тем же самым характером необходимости и неизбежности. При одних условиях извне воспринятые человеком впечатления перерабатываются его мыслию в абстрактно-фантастические построения, при дру­гих — в строго научные обобщения; при одних условиях про­цесс отвлечения и обобщения ограничивается лишь одной какою-нибудь небольшою, строго определенною группою кон­кретных явлений, при других — он распространяется на мно­гие группы и т.п.

Философия, оперируя над этими «относительно общими» понятиями, действительно может осуществить свою задачу, т.е. путем опять-таки строго научных обобщений... может подве­сти их под «одно высшее всеобщее, всеобъединяющее понятие». Объективного отношения к исследуемому предмету мы тре­буем только от той сравнительно небольшой группы ученых, которых принято называть естествоиспытателями. К ученым же, изучающим не явления природы (в тесном смысле этого слова), а явления общественной и психической жизни людей, мы и до сих пор обращаемся с теми же требованиями, с какими обра­щался средневековый авторитет к Бруно и Галилею. Мы хотим непременно, чтобы они вносили в свои исследования какие-нибудь нравственные и иные чисто субъективные идеалы, что­бы они оценивали и взвешивали анализируемые ими факты с точки зрения своих личных ощущений и вкусов, чтобы они рас­сматривали их сквозь призму «приятного и неприятного», «же­лательного и нежелательного», «дурного и хорошего». Короче говоря, мы хотим оставить общественные науки в той субъек­тивной рутине, от которой освободились мало-помалу науки естественные.

7. ТОМАС ГОББС (1588—1679) [НАЗНАЧЕНИЕ И СМЫСЛ ФИЛОСОФИИ]

Философия есть познание, достигаемое посредством правиль­ного рассуждения и объясняющее дей­ствия, или явления, из познанных нами причин, или производя­щих оснований, и, наоборот, возможные производящие основа­ния — из известных нам действий. Чтобы понять это опре­деление, нужно учесть, во-первых, что хотя восприятие и память (способности, которыми человек обладает вместе со всеми животными) и доставляют нам знание, но так как это знание дается нам непосредственно природой, а не приоб­ретается при помощи логического рассужде­ния, то оно не есть философия.

Под рассуждением я подразумеваю, учитывая все сказанное, исчисление. Вычислять — значит находить сумму складываемых вещей или определять остаток при вычитании чего-либо из друго­го. Следовательно, рассуждать значит то же самое, что склады­вать и вычитать Не следует поэтому думать, будто операция исчисления в собственном смысле производится только над числами и будто человек отличается (как, согласно свидетельству древних, пола­гал Пифагор) от других живых существ только способностью считать. Нет, складывать и вычитать можно и величины, тела, движения, времена, степени, качества, действия, понятия, от­ношения, предложения и слова (в которых содержится всякого рода философия). Прибавляя или отнимая, т.е. производя вы­числение, мы обозначаем это глаголом мыслить, что означает также исчислять, или умозаключать

Предметом философии, или материей, о которой она трак­тует, является всякое тело, возникновение которого мы можем постичь посредством размышлений и которое мы можем в ка­ком-либо отношении сравнивать с другими телами, иначе гово­ря, всякое тело, в котором происходит соединение и разделе­ние, т.е. всякое тело, происхождение и свойства которого могут быть познаны нами.

Это определение, однако, вытекает из определения самой философии, задачей которой является познание свойств тел из их возникновения или их возникновение из их свойств. Следо­вательно, там, где нет ни возникновения, ни свойств, филосо­фии нечего делать. Поэтому философия исключает теологию, т.е. учение о природе и атрибутах вечного, несотворенного и непостижимого Бога, в котором нельзя себе представить ника­кого соединения и разделения, никакого возникновения.

Философия исключает также учение об ангелах и о всех тех вещах, которые нельзя считать ни телами, ни свойствами тел, так как в них нет соединения или разделения, ни понятий боль­шего и меньшего, т.е. по отношению к ним неприменимо науч­ное рассуждение.

Она исключает также историю, как естественную, так и по­литическую, хотя для философии обе в высшей степени полез­ны (более того, необходимы), ибо их знание основано на опыте или авторитете, но не на рассуждении.

Она исключает всякое знание, имеющее своим источником божественное вдохновение, или откровение, потому что оно не приобретено нами при помощи разума, а мгновенно даровано

нам божественной милостью (как бы некое сверхъестественное восприятие).

Она, далее, исключает не только всякое ложное, но и плохо обоснованное учение, ибо то, что познано посредством пра­вильного рассуждения, не может быть ни ложным, ни сомни­тельным; вот почему ею исключается астрология в той форме, в какой она теперь в моде, и тому подобные скорее пророчества, чем науки.

Наконец, из философии исключается учение о богопочита-нии, так как источником такого знания является не естествен­ный разум, а авторитет церкви, и этого рода вопросы составля­ют предмет веры, а не науки.

Философия распадается на две основные части. Всякий, кто приступает к изучению возникновения и свойств тел, сталкива­ется с двумя совершенно различными родами последних. Один из них охватывает предметы и явления, которые называют ес­тественными, поскольку они являются продуктами природы;

другой — предметы и явления, которые возникли благодаря человеческой воле, в силу договора и соглашения людей, и называется государством. Поэтому философия распа­дается на философию естественную и философию гражданскую. Но так как, далее, для того чтобы познать свойства государства, необходимо предварительно изучить склонности, аффекты и нравы людей, то философию государства подразделяют обычно на два отдела, первый из которых, трактующий о склонностях и нравах, называется этикой, а второй, исследующий граж­данские обязанности, — политикой или просто философией государства. Поэтому мы, предварительно установив то, что относится к природе самой философии, прежде всего будем трактовать о естественных телах, затем об умственных способ­ностях и нравах людей и, наконец, об обязанностях граждан.

Тема 2.Своеобразие древнекитайской и древнеиндийской философской мысли.

1. Древнеиндийские религиозно-философские системы. Веды.
2. Буддизм: проблема жизни, смерти и бессмертия.
3. Конфуций: жизнь и идеи. «Лунь юй».
4. Конфуцианство: основные идеи и принципы.
5. Даосизм: понятие «Дао» и идеал человеческого поведения.

Литература

1. Бонгард-Левин Г.М. Древнеиндийская цивилизация, философия, наука, религия. М., 1980.
2. Древнеиндийская философия. Начальный период. М., 1972. С.5-34, 43-44.
3. Древнекитайская философия. М., 1994. Т.1. С.114-174.
4. Духовная культура Китая. Энциклопедия. /Под ред. М.П. Титаренко. М., 2005. Том «Философия».
5. История философии в кратком изложении. М., 1994. С. 8-65.
6. Китайская философия. Энциклопедический словарь. М., 1994.
7. Конфуцианство в Китае: проблемы теории и практики. М., 1982. С.11-35.
8. Крушинский А.А. Язык и мышление в Древнем Китае. // Вопросы философии. 2007. № 5.
9. Переломов Л.С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. М., 1993.
10. Чанышев А.Н. Философия Древнего мира. М., 2001.