Понятие и теории личности

В повседневном и научном языке очень часто встречают­ся термины: «человек», «индивид», «индивидуальность», «личность». Обозначают ли они один и тот же феномен, или между ними есть какие-то различия? Чаще всего эти слова употребляются как синонимы, но если подходить к опреде­лению этих понятий строго, то можно обнаружить суще­ственные смысловые оттенки. Человек — понятие самое об­щее, родовое. Индивид понимается как отдельный, конкрет­ный человек, как единичный представитель человеческого рода и его «первокирпичик» {от лат. Individ —~ неделимый, конечный). Индивидуальность можно определить как сово­купность черт, отличающих одного индивида от другого, причем различия проводятся на самых разных уровнях — биохимическом, нейрофизиологическом, психологическом, социальном и др. Понятие личность вводится для выделе­ния, подчеркивания неприродной («надприродной», соци­альной) сущности человека и индивида, т. е. акцент делает­ся на социальном начале.

В социологии личность определяется как:

1) системное качество индивида, определяемое его включенностью в общественные отношения и проявляющееся в совместной деятельности и общении;

2) субъект социальных отношений и сознательной дея­тельности.

В момент рождения ребенок еще не является личностью. Он всего лишь индивид. Индивидом называется человек как представитель вида, продукт филогенетического и онтогене­тического развития. Чтобы сделаться личностью, человек должен пройти определенный путь развития. Непременным условием этого развития являются: 1) биологические, гене­тически заданные предпосылки, 2) наличие социальной сре­ды, мира человеческой культуры, с которым ребенок взаи­модействует.

Каждая личность обладает совокупностью внутренних качеств, свойств, которые составляют ее структуру.

Подойти к задаче характеристики личности можно двоя­ким образом:

— с точки зрения ее структуры;

— с точки зрения ее взаимодействия с окружающими, общения с другими людьми.

Иерархическая структура личности (по К.К. Платонову):

В данной схеме особенности личности сгруппированы в иерархически расположенные подструктуры по степени вли­яния на их формирование биологических (генетических) и со­циальных (приобретенных в культуре) качеств.

Многомерная, сложноорганизованная природа человека, широта и многообразие его социальных связей и отношений определяют множество теоретических подходов и позиций в понимании этого феномена, множество различных моделей, образов человека в современной социологии. Один из них — образ человека как совокупности социальных ролей.

Ролевая концепция личности. Каждый человек, живу­щий в обществе, включен во множество различных соци­альных групп (семья, учебная группа, дружеская компания и т. д.).

В каждой из этих групп он занимает определенное поло­жение, обладает неким статусом, к нему предъявляются определенные ожидания. Таким образом, один и тот же че­ловек должен вести себя в одной ситуации как отец, в дру­гой — как друг, в третьей — как начальник, т. е. выступать в разных ролях.

Социальная роль — соответствующий принятым нормам способ поведения людей в зависимости от их статуса или позиции в обществе, в системе межличностных отношений.

Освоение социальных ролей — часть процесса социали­зации личности, непременное условие «врастания» челове­ка в общество себе подобных. Социализацией называется процесс и результат усвоения и активного воспроизведения индивидом социального опыта, осуществляемый в общении и деятельности.

Примерами социальных ролей являются также половые роли (мужское или женское поведение), профессиональные роли. Усваивая социальные роли, человек усваивает соци­альные стандарты поведения, учится оценивать себя со сто­роны и осуществлять самоконтроль. Однако, поскольку в ре­альной жизни человек включен во многие виды деятельнос­ти и отношения, вынужден исполнять разные роли, требо­вания к которым могут быть противоречивыми, возникает необходимость в некотором механизме, который позволил бы человеку сохранить целостность своего Я в условиях множественных связей с миром (т. е. оставаться самим собой, ис­полняя различные роли). Личность (а точнее, сформирован­ная подструктура направленности) как раз и является тем механизмом, функциональным органом, который позволяет интегрировать свое Я и собственную жизнедеятельность, осуществлять нравственную оценку своих поступков, нахо­дить свое место не только в отдельной социальной группе, но и в жизни в целом, вырабатывать смысл своего суще­ствования, отказываться от одного в пользу другого.

Таким образом, развитая личность может использовать ролевое поведение как инструмент адаптации к определен­ным социальным ситуациям, в то же время не сливаясь, не идентифицируясь с ролью.

Основные компоненты социальной роли составляют иерархическую систему, в которой можно выделить три уровня. Первый — это периферийные атрибуты, т. е. такие, наличие или отсутствие которых не влияет ни на восприя­тие роли окружением, ни на ее эффективность (например, гражданское состояние поэта или врача). Второй уровень предполагает такие атрибуты роли, которые влияют как на восприятие, так и на ее эффективность (например, длинные волосы у хиппи или слабое здоровье у спортсмена). На вер­шине трехуровневой градации — атрибуты роли, которые являются решающими для формирования идентичности лич­ности.

Ролевая концепция личности возникла в американской социальной психологии в 30-е гг. XX в. (Ч. Кули, Дж. Мид) и получила распространение в различных социологических течениях, прежде всего в структурно-функциональном ана­лизе. Т. Парсонс и его последователи рассматривают лич­ность как функцию от того множества социальных ролей, ко­торые присущи любому индивиду в том или ином обществе.

Чарльз Кули считал, что личность формируется на основе множества взаимодействий людей с окружающим миром. В процессе этих интеракций люди создают свое «зеркальное Я». «Зеркальное Я» состоит из трех элементов:

I) того, как, по нашему мнению, нас воспринимают дру­гие («Я уверена, что люди обращают внимание на мою но­вую прическу»);

2) того, как, по нашему мнению, они реагируют на то, что видят («Я уверена, что им нравится моя новая прическа»);

3) того, как мы отвечаем на воспринятую нами реакцию других («Видимо, я буду всегда так причесываться»).

Эта теория придает важное значение нашей интерпрета­ции мыслей и чувств других людей. Американский психолог Джордж Герберт Мид пошел дальше в своем анализе про­цесса развития нашего Я. Как и Кули, он считал, что «Я» — продукт социальный, формирующийся на основе взаимоот­ношений с другими людьми. В начале жизни, будучи ма­ленькими детьми, мы не способны объяснять себе мотивы поведения других. Научившись осмысливать свое поведение, дети делают тем самым первый шаг в жизнь. Научившись думать о себе, они могут думать и о других; ребенок начи­нает приобретать чувство своего Я.

По мнению Мида, процесс формирования личности вклю­чает три различные стадии. Первая — имитация. На этой стадии дети копируют поведение взрослых, не понимая его. Маленький мальчик может «помогать» родителям вычис­тить пол, таская по комнате свой игрушечный пылесос или даже палку. Затем следует игровая стадия, когда дети по­нимают поведение как исполнение определенных ролей: врача, пожарного, автогонщика и т. д.; в процессе игры они воспроизводят эти роли. Играя в куклы, маленькие дети обычно говорят с ними то ласково, то сердито, как родите­ли, и отвечают вместо кукол так, как мальчик или девочка отвечают родителям. Переход от одной роли к другой раз­вивает у детей способность придавать своим мыслям и дей­ствиям такой смысл, какой придают им другие члены обще­ства, — это следующий важный шаг в процессе создания своего Я.

Мид считает, что человеческое «Я» состоит из двух час­тей: «Я — сам» и «Я — меня». «Я — сам» — это реакция личности на воздействие других людей и общества в целом. «Я — меня» — это осознание человеком себя с точки зрения других значимых для него людей (родственников, друзей). «Я — сам» реагирует на воздействие «Я — меня» — осоз­нание своего воздействия на других людей. Например, «Я — сам» реагирую на критику, старательно обдумываю ее суть; иногда под влиянием критики мое поведение меняет­ся, иногда кет; это зависит от того, считаю ли я эту критику обоснованной. «Я — сам» знаю, что люди считают «Я — меня» справедливым человеком, всегда готовым прислу­шаться к мнению других. Обмениваясь ролями в процессе игры, дети постепенно вырабатывают свое «Я — меня». Каждый раз, глядя на себя с точки зрения кого-то другого, они учатся воспринимать впечатления о себе.

Третий этап, по Миду — стадия коллективных игр, ког­да дети учатся осознавать ожидания не только одного чело­века, но и всей группы. Например, каждый игрок бейсболь­ной команды придерживается правил и игровых идей, об­щих для всей команды и всех игроков в бейсбол. Эти установки и ожидания создают образ некого «другого» — безликого «человека со стороны», олицетворяющего обще­ственное мнение. Дети оценивают свое поведение по стан­дартам, установленным «другими со стороны», например, следование правилам игры в бейсбол подготавливает детей к усвоению правил поведения в обществе, выраженных в за­конах и нормах. На этой стадии приобретается чувство со­циальной идентичности.

Ролевая теория личности описывает ее социальное пове­дение двумя основными понятиями: «социальный статус» и«социальная роль». Разберем, что означают эти понятия. Каждый человек в социальной системе занимает несколько позиций. Каждая из этих позиций, предполагающая опре­деленные права и обязанности, называется статусом. Чело­век может иметь несколько статусов. Но чаще всего только один определяет его положение в обществе. Этот статус на­зывается главным, или интегральным. Часто бывает так, что главный (или интегральный), статус обусловлен его должно­стью (например, директор, профессор). Социальный статус отражается как во внешнем поведении и облике (одежде, жаргоне и иных знаках социальной и профессиональной при­надлежности), так и во внутренней позиции (в установках, ценностных ориентациях, мотивациях и т. д.).

Социологи отличают предписанные и приобретенные ста­тусы. Предписанный — это значит навязанный обществом вне зависимости от усилий и заслуг личности.

Он обусловливается этническим происхождением, местом рождения, семьей и т. д. Приобретенный (достигнутый) статус опреде­ляется усилиями самого человека (например, писатель, уче­ный, директор и т.д.). Выделяются также естественный и профессионально-должностной статусы. Естественный ста­тус личности предполагает существенные и относительно устойчивые характеристики человека (мужчины и женщи­ны, детство, юность, зрелость, старость и т. д.). Профессио­нально-должностной — это базисный статус личности, для взрослого человека чаще всего являющийся основой интег­рального статуса. В нем фиксируется социальное, экономи­ческое и производственно-техническое положение (банкир, инженер, адвокат и т.д.).

Социальный статус обозначает конкретное место, кото­рое занимает индивид в данной социальной системе. Сово­купность требований, предъявляемых индивиду обществом, образует содержание социальной роли. Социальная роль — это совокупность действий, которые должен выполнить че­ловек, занимающий данный статус в социальной системе. Каждый статус обычно включает ряд ролей. Совокупность ролей, вытекающих из данного статуса, называется ролевым набором.

Социальная роль распадается на ролевые ожидания — то, чего согласно «правилам игры» ждут от той или иной роли, и на ролевое поведение — то, что человек реально вы­полняет в рамках своей роли. Всякий раз, беря на себя ту или иную роль, человек более или менее четко представляет связанные с ней права и обязанности, приблизительно зна­ет схему и последовательность действий и строит свое пове­дение в соответствии с ожиданиями окружающих. Общество при этом следит, чтобы все делалось «как надо». Для этого существует целая система социального контроля — от об­щественного мнения до правоохранительных органов — и соответствующая ей система социальных санкций — от по­рицания, осуждения до насильственного пресечения.

Социальные роли попытался систематизировать Толкотт Парсонс. Он считал, что любая роль может быть описана с помощью пяти основных характеристик:

1. Эмоциональность. Некоторые роли (например, меди­цинской сестры, врача или полицейского) требуют эмоциональной сдержанности в ситуациях, обычно сопровождаю­щихся бурным проявлением чувств (речь идет о болезни, страдании, смерти). От членов семьи и друзей ожидается менее сдержанное выражение чувств.

2. Способ получения. Некоторые роли обусловлены пред­писанными статусами — например, ребенка, юноши или взрослого гражданина; они определяются возрастом чело­века, исполняющего роль. Другие роли завоевываются; ког­да мы говорим о профессоре, мы имеем в виду такую роль, которая достигается не автоматически, а в результате уси­лий личности.

3. Масштаб. Некоторые роли ограничены строго опреде­ленными аспектами взаимодействия людей. Например, роли врача и пациента ограничены вопросами, которые непосред­ственно относятся к здоровью пациента. Между маленьким
ребенком и его матерью или отцом устанавливаются отно­шения более широкого плана; каждого из родителей волну­ют многие стороны жизни малыша.

4. Формализация. Некоторые роли предусматривают взаимодействие с людьми в соответствии с установленными правилами. Например, библиотекарь обязан выдать книги на определенный срок ипотребовать штраф за каждый просроченный день с тех, кто задерживает книги. При исполнении других ролей допускается особое обращение с теми, с кем у вас сложились личные отношения. Например, мы не ожидаем, что брат или сестра заплатят нам за ока­занную им услугу, хотя мы могли бы взять плату у незнако­мого человека.

5. Мотивация. Разные роли обусловлены различными мотивами. Ожидается, скажем, что предприимчивый чело­век поглощен собственным интересами — его поступки определяются стремлением получить Максимальную прибыль. Но предполагается, что священник трудится главным образом ради общественного блага, а не личной выгоды. Как считает Парсонс, любая роль включает некоторое сочета­ние этих характеристик.

Нам также предстоит выяснить: 1) насколько общество или группа влияет на личность, ее поведение, ценностные ориентации, нормы и как влияет; 2) насколько автономна, независима личность от конкретных социальных условий и в чем это конкретно проявляется.

Попробуем ответить на эти вопросы, проведя анализ вза­имодействия личности и ролевых стандартов, образцов по­ведения.

Расскажем о знаменитом в социологии и социальной пси­хологии «Тюремном эксперименте» Филиппа Зимбардо, из­вестного американского исследователя. Однажды в газете города Стэнфорда, где расположен один из лучших универ­ситетов, появилось объявление: «Для психологического иссле­дования тюремной жизни требуются мужчины-студенты. Продолжительность работы — 1—2 недели, плата — 15 дол­ларов в день». С помощью тестов были отобраны 24 студен­та, здоровые, интеллектуально развитые, не имевшие в про­шлом ни опыта преступности, ни психологических отклоне­ний, не употреблявшие наркотики.

С помощью жребия их поделили на «заключенных» и «тюремщиков». Стэндфордская полиция, согласившаяся по­мочь ученым, арестовала «заключенных» и доставила их в наручниках в «тюрьму», оборудованную в одном из поме­щений университета. «Тюремщики» раздели их догола, под­вергли унизительной процедуре обыска, выдали тюремную одежду и разместили по «камерам». «Тюремщики» не по­лучали подобных инструкций, им было лишь сказано, что они должны относиться к делу серьезно, поддерживать по­рядок и добиваться послушания «заключенных».

В первый день опыта атмосфера была сравнительно ве­селая и дружеская, молодые люди только входили в свои роли и не принимали их всерьез. Но уже на второй день обстановка изменилась. «Заключенные» предприняли по­пытку бунта: сорвав с себя тюремные колпаки, они забар­рикадировали двери и стали оскорблять охрану. «Тюрем­щики» в ответ применили силу, зачинщики были брошены в карцер. Это разобщило «заключенных» и сплотило «тю­ремщиков». Роли стали исполняться (точнее выполняться) всерьез. «Заключенные» почувствовали себя одинокими, уг­нетенными, подавленными. Некоторые «тюремщики» нача­ли не только наслаждаться властью, но и злоупотребляли ею. Их обращение с «заключенными» стало грубым, вызывающим. Один из «тюремщиков» день ото дня «свирепел». На пятый день эксперимента он швырнул тарелку с сосис­ками в лицо «заключенному», отказавшемуся есть. «Я не­навидел себя за то, что заставляю его есть, но еще больше я ненавидел его за то, что он не ест», — сказал он позднее. На шестые сутки эксперимент был прекращен. Все были трав­мированы. Выступая перед законодателями штата Кали­форния, Ф. Зимбардо, обобщая свои эксперименты, заявил, что индивидуальное поведение гораздо больше зависит от внешних социальных условий и сил, чем от таких расплыв­чатых понятий, как «Я», «черты личности», сила воли.

В этом эксперименте хороших и простых парней удалось быстро превратить в озлобленную массу, конфликтующую по всем законам традиционной тюрьмы. Функциональная целесообразность (необходимость поддерживать порядок, добиваться послушания подчиненных) плюс социокультур­ные традиции, как следует вести себя тюремщику и заклю­ченному, иначе говоря, ролевые стандарты и ожидания обус­ловили вполне типичное и легко узнаваемое поведение сто­рон. Хорошие, добрые ребята оказались в тисках соци­альных ролей.

Теория ролей хорошо описывает адаптационную сторону процесса социализации личности. Но эту схему нельзя при­нять за единственную и исчерпывающую, поскольку она оставляет в тени активное, творческое личностное начало.

Концепций личности 3. Фрейда. Другой образ личности возник под влиянием идей 3. Фрейда, рассматривавшего человека как стремящегося к удовольствию, а общество — как систему запретов, табу. Бессознательные (в первую очередь, сексуальные) стремления личности образуют ее потенциал и основной источник активности, задают мотива­цию ее действий. В силу невозможности удовлетворения ин­стинктивных потребностей в их естественно-природной фор­ме из-за социальных нормативных ограничений человек вынужден постоянно искать компромисс между глубинным влечением и общественно приемлемой формой его реализа­ции. Модель личности, созданная Фрейдом, представляет собой трехуровневое образование: низший слой (Оно, или Ид), представленный бессознательными импульсами и «родовыми воспоминаниями», средний слой (Я, или Эго) и верх­ний слой (Сверх-Я, или Супер-Эго) — нормы общества, вос­принятые человеком. Наиболее жесткие, агрессивные и во­инственные слои — Оно и Сверх-Я. Они с обеих сторон «ата­куют» психику человека, порождая невротический тип поведения.

Это модель личности, постоянно обороняющейся от общественного давления и находящейся в конфликте с со­циальным окружением. Поскольку по мере развития обще­ства верхний слой (Супер-Эго) неизбежно увеличивается, становится более массивным и тяжелым, то и вся челове­ческая история рассматривается Фрейдом как история на­растающего психоза.

Поведенческая концепция рассматривает личность как систему реакций на различные стимулы (Б. Скиннер, Дж. Хоманс и др.). Отдельную линию в развитии бихевио­ризма представляет система взглядов Б. Скиннера. Скин­нер выдвинул теорию оперантного бихевиоризма. Его меха­нистическая концепция подведения и разработанная на ее основе технология поведения, используемая в качестве ору­дия управления поведением людей, получили широкое рас­пространение в США и оказывают влияние и в других стра­нах, в частности, в странах Латинской Америки — как ин­струмент идеологии и политики.

В соответствии с концепцией классического бихевиориз­ма Уотсона Скиннер исследует поведение организма. Сохра­няя двучленную схему анализа поведения, он изучает толь­ко его двигательную сторону. Основываясь на эксперимен­тальных исследованиях и теоретическом анализе поведения животных, Скиннер формулирует положение о трех видах поведения: безусловнорефлекторном, условно рефлектор­ном и оперантном. Последнее и составляет специфику уче­ния Б. Скиннера.

Безусловнорефлекторный и условнорефлекторный виды поведения вызываются стимулами (5) и называются рес-пондентным, отвечающим поведением. Это реакция типа S. Они составляют определенную часть репертуара поведения, но только ими не обеспечивается адаптация к реальной сре­де обитания. Реально процесс приспособления строится на основе активных проб — воздействий животного на окружающий мир. Некоторые из них случайно могут приводить к полезному результату, который в силу этого закрепляет­ся. Такие реакции (R), которые не вызываются стимулом, а выделяются («испускаются») организмом, некоторые из ко­торых оказываются правильными и подкрепляются, Скин­нер назвал оперантными, это реакции типа R. По Скиннеру, именно эти реакции являются преобладающими в адап­тивном поведении животного: они являются формой произ­вольного поведения.

На основе анализа поведения Скиннер формулирует свою теорию научения. Главным средством формирования ново­го поведения выступает подкрепление. Вся процедура на­учения у животных получила название «последовательного наведения на нужную реакцию».

Данные, полученные при изучении поведения животных, Скиннер переносит на человеческое поведение, что приво­дит к крайне биологизаторской трактовке человека. Так, на основе результатов научения у животных возник скиннеровский вариант программированного обучения. Его прин­ципиальная ограниченность состоит в сведении обучения к набору внешних актов поведения и подкреплению правиль­ных из них. При этом игнорируется внутренняя познаватель­ная деятельность учащихся, и как следствие этого обучение как сознательный процесс исчезает. Следуя установке уотсоновского бихевиоризма» Скиннер исключает внутренний мир человека, его сознание из поведения и производит бихевиоризацию его психики. Мышление, память, мотивы и т. п. психические процессы он описывает в терминах реак­ции и подкрепления, а человека — как реактивное суще­ство, подвергающееся воздействиям внешних обстоятельств. Например, интерес соответствует вероятности, являющейся результатом последствий поведения «проявления интереса». Поведение, которое ассоциируется с дружбой с каким-либо человеком, изменяется, поскольку этот человек изменяет по­ставляемые им подкрепления. Биологизаторский подход к человеку, характерный для бихевиоризма в целом, где нет принципиального различия между человеком и животным, достигает у Скиннера своих пределов. Вся культура — ли­тература, живопись, эстрада — оказываются в его трактовке «хитроумно придуманными подкреплениями». Дове­денная до крайности бихевиоризация человека, культуры и общества приводит к абсурду, что особенно выразительно проявилось в печально известной книге «По ту сторону сво­боды и достоинства» (1971). Трансформация Скиннером понятий свободы, ответственности, достоинства фактически означает их исключение из реальной жизнедеятельности человека.

Для разрешения социальных проблем современного об­щества Б. Скиннер выдвигает задачу создания технологии поведения. Технология поведения призвана осуществлять контроль одних людей над другими. Поскольку намерения, желания, самосознание человека не принимаются во вни­мание в бихевиоризме, средством управления поведением не является обращение к сознанию людей. Таким средством выступает контроль за режимом подкреплений, позволяю­щий манипулировать людьми.

Современный социолог Р.Дарендорф разработал свою типологию личности. Подчеркивая, что личность есть про­дукт развития культуры, социальных условий, он пользует­ся термином homo sociologicus, выделяя его типические виды:

• homo faber — в традиционном обществе «человек трудящийся»: крестьянин, воин, политик — личность, несущая бремя (наделенная важной общественной функцией);

• homo consumer — современный потребитель, личность, сформированная массовым обществом;

• homo universalis — человек, способный заниматься разными видами деятельности, в концепции К. Маркса — меняющий всевозможные занятия;

• homo soveticus — человек, зависящий от государства.

Г. Маркузе разработал в 60-е гг. концепцию «одномер­ного человека». Под влиянием пропаганды, впитывая ин­формационные социальные стереотипы, человек формирует упрощенные схемы черно-белого видения проблем (в Рос­сии это, например, «простые люди» и «новые русские», «ком­мунисты» и «демократы»). Современное общество делает людей как бы одномерными, воспринимающими происходя­щее в плоскости примитивных альтернатив и противостоянии, т. е. личностями с упрощенным социальным восприя­тием и грубым аппаратом интерпретации. Справедливости ради, надо сказать, что это свойственно многим обществам. Такие исследователи, как Т. Адорно, К. Хорни и другие неомарксисты и неофрейдисты, в своих работах обосновали парадоксальный вывод: «нормальная» личность современ­ного общества — это невротик. Давно распались системы общностей, где были общепринятые устойчивые ценности, и сейчас каждая социальная роль человека заставляет его «иг­рать» в новой системе ценностей, предпочтений и стереоти­пов (выходя из дома, попадая в транспорт, на работу, забе­гая в клуб, в кафе, путешествуя по магазинам, все время менять амплуа и социальные «маски»). При этом его Super Ego (Сверх-Я, нормативная структура личности, совесть, мораль, значимая традиция, представления о должном) ста­новится как бы «размазанным», неопределенно-множествен­ным, плюралистичным.

2. Социализация

Социализация — начинающийся в младенчестве и за­канчивающийся в глубокой старости процесс усвоения со­циальных ролей и культурных норм. Невозможно обучиться социальной роли по книжкам или методом деловой игры, хотя усовершенствовать себя в ней таким образом можно. Вождь или король воспитывает себе преемника многие годы; исполнителя этой роли воспитывает окружение, практика принятия управленческих решений, которую приходится осваивать, реально став королем или вождем. Каждая со­циальная роль включает множество культурных норм, пра­вил и стереотипов поведения, незримыми социальными ни­тями — правами, обязанностями, отношениями — она свя­зана с другими ролями. И все это надо осваивать. Вот почему к социализации применим термин не «обучение», а «освоение». Он шире по содержанию и включает в себя обу­чение как одну из частей.

Поскольку на протяжении жизни нам приходится осваи­вать не одну, а целое множество социальных ролей, продви­гаясь по возрастной и служебной лестнице, процесс социализации продолжается всю жизнь. До глубокой старости человек меняет взгляды на жизнь, привычки, вкусы, прави­ла поведения, роли и т. п. Понятие «социализация» объяс­няет то, каким образом человек из существа биологического превращается в существо социальное. Ведь человек, взрос­лея, в свернутом виде проходит те же самые этапы, какие прошло общество за 40 тысяч лет своей культурной эволю­ции и, какие прошел человеческий род за 2 миллиона лет своей биологической эволюции.

Ни один биологический вид не научился «свертывать» этапы своего развития. Благода­ря социализации слабому человеческому детенышу не надо полностью проходить весь этот бесконечно долгий путь раз­вития.

Развитие человека нельзя понять в отрыве от семьи, со­циальной группы и культуры, к которым он принадлежит. С первых же часов жизни человека начинается процесс его социализации, в основе которого лежат связи между инди­видуумами и освоение социальных навыков. Отчасти этот процесс зависит от врожденных механизмов и созревания нервной системы, однако прежде всего он определяется тем опытом, который человек получает на протяжении жизни.

Этапы социализации. Принято выделять первичную со­циализацию, охватывающую период детства, и вторичную социализацию, занимающую более длительный временной промежуток и включающую в себя также зрелый и преклон­ный возраст.

Первое детство. Наибольшее значение для образования связи между ребенком и каждым из его родителей имеют пер­вые мгновения его жизни. В основе формирования этой связи лежат взгляды, движения и особенно улыбки ребенка. Изве­стно также, что со второй недели жизни новорожденный не только начинает обнаруживать большой интерес к человечес­кому лицу, но и способен отличить лицо своей матери от лица чужого.

Между 8-м и 12-м месяцами жизни начинают четко про­являться привязанности ребенка. Он разражается криком и плачем, когда его забирают от матери (или человека, обыч­но ухаживающего за ним), чтобы передать в чужие руки. Такая реакция ребенка отражает не столько страх перед незнакомым человеком, сколько неузнавание в нем знако­мых черт материнского лица. Этот этап тесно связан с раз­витием представления о постоянстве (перманентности) пред­метов когнитивного процесса, который был изучен Пиаже и состоит в том, что с 8-го месяца жизни ребенок начинает активно искать исчезнувший внезапно предмет. Представ­ление о постоянстве, вначале связанное у ребенка с мате­рью, распространяется затем и на другие объекты, в осо­бенности на другие «социальные объекты». Кроме того, по­стоянное присутствие социального партнера приводит к формированию у ребенка на 8-м или 9-м месяце жизни пред­ставления о собственной перманентности.

Было показано также большое значение надежной соци­альной привязанности как для освоения ребенком незнако­мых мест, которое значительно облегчается в присутствии матери, так и для налаживания ранних социальных контак­тов с другими детьми.

Детство и отрочество. Группы сверстников играют в детстве и отрочестве очень важную роль, особенно для раз­вития идентификаций и формирования установок. Соглас­но Соренсену (1973), подростки гораздо легче идентифици­руют себя с другими подростками, чем со старшими, даже если последние относятся к тому же полу, расе, религии и общине, что и они сами. Дружба и сексуальность в отроче­стве тесно связаны. Даже если «хороших друзей» у подрос­тка меньше, чем в каком-либо ином возрасте (обычно не больше пяти), среди них в это время больше доля предста­вителей другого пола.

Зрелость. Обычно больше всего друзей у молодых лю­дей, состоящих в браке. В среднем их число составляет семь человек; они подбираются по сходству вкусов, интересов и склада личности, по взаимности в помощи и обмене откровенностями, по совестимости на основе того удовольствия, которое они находят в обществе друг друга, по удобству общения в географическом отношении и по взаимному ува­жению.

В расцвете зрелости деятельность, направленная на до­стижение поставленных жизненных целей, не позволяет уде­лять слишком много времени дружбе. Поддерживаются лишь самые прочные связи. Число друзей снижается до 5 и меньше.

С приходом старости и в связи с драматическими со­бытиями, которые в это время переворачивают жизнь чело­века, многие теряют своих спутников жизни и рискуют остаться в стороне от круга друзей. Дружеские связи, одна­ко, укрепляются, когда друзья в свою очередь тоже оказы­ваются в сходной ситуации (среднее число друзей у челове­ка, вышедшего на пенсию, составляет приблизительно 6 че­ловек).

Процесс социализации никогда не кончается. Наиболее интенсивно социализация осуществляется в детстве и юнос­ти, но развитие личности продолжается и в среднем и по­жилом возрасте.

Д-р Орвиль Г. Брим (1966) утверждал, что существуют следующие различия между социализацией детей и взрослых.

1. Социализация взрослых выражается главным образом в изменении их внешнего поведения, в то время как детская социализация корректирует базовые ценностные ориентации.

2. Взрослые могут оценивать нормы; дети способны только усваивать их.

3. Социализация взрослых часто предполагает понима­ние того, что между черным и белым существует множе­ство «оттенков серого цвета».

Социализация в детстве строится на полном повиновении взрослым в выполнении определенных правил. А взрослые вынуждены приспосабливаться к требованиям различных ро­лей на работе, дома, на общественных мероприятиях и т.д. Они вынуждены устанавливать приоритеты в сложных усло­виях, требующих использования таких категорий, как «более хорошо» или «менее плохо». Взрослые не всегда соглашают­ся с родителями; детям же не дано обсуждать действия отца и матери.

4. Социализации взрослых направлена на то, чтобы по­мочь человеку овладеть определенными навыками; социа­лизация детей формирует главным образом мотивацию
их поведения.

Психолог Р. Гоулд (1978) предложил теорию, которая значительно отличается от рассмотренной нами. Он считает, что социализация взрослых не является продолжением социализации детей, она представляет собой процесс пре­одоления психологических тенденций, сложившихся в дет­стве. Хотя Гоулд разделяет точку зрения Фрейда о том, что травмы, перенесенные в детстве, оказывают решающее вли­яние на формирование личности, он считает, что возможно их частичное преодоление. Гоулд утверждает, что успешная социализация взрослых связана с постепенным преодолени­ем детской уверенности во всемогуществе авторитетных лиц и в том, что другие обязаны заботиться о твоих нуждах. В результате формируются более реалистические убеждения с разумной мерой недоверия к авторитетам и пониманием, что люди сочетают в себе как достоинства, так и недостат­ки. Избавившись от детских мифов, люди становятся терпи­мее, щедрее и добрее. В конечном итоге личность обретает значительно большую свободу.

Ре социализация. Принцип, согласно которому развитие личности в течение всей жизни идет по восходящей и стро­ится на основе закрепления пройденного, является непре­ложным. Но свойства личности, сформировавшиеся ранее, не являются незыблемыми. Ресоциализацией называется усвоение новых ценностей, ролей, навыков вместо прежних, недостаточно усвоенных или устаревших. Ресоциализация охватывает многие виды деятельности — от занятий по ис­правлению навыков чтения до профессиональной перепод­готовки рабочих. Психотерапия также является одной из форм ресоциализации. Под ее воздействием люди пытают­ся разобраться в своих конфликтах и изменить свое поведе­ние на основе этого понимания.

Жизненные кризисы. Опираясь на представления Фрей­да о психосексуальном развитии человека, Эриксон (1950) разработал теорию, в которой акцентируются социальные аспекты этого развития. Оно рассматривается как процесс интеграции индивидуальных биологических факторов с фак­торами воспитания и социокультурного окружения.

По мнению Эриксона, человек на протяжении жизни пе­реживает восемь психосоциальных кризисов, специфических для каждого возраста, благоприятный или неблагоприятный исход которых определяет возможность последующего рас­цвета личности.

Первый кризис человек переживает на первом году жиз­ни. Он связан с тем, удовлетворяются или нет основные фи­зиологические потребности ребенка ухаживающим за ним человеком. В первом случае у ребенка развивается чувство глубокого доверия к окружающему его миру, а во втором, наоборот, — недоверие к нему.

Второй кризис связан с первым опытом обучения, осо­бенно с приучением ребенка к чистоплотности. Если роди­тели понимают ребенка и помогают ему контролировать естественные отправления, ребенок получает опыт автоно­мии. Напротив, слишком строгий или слишком непоследо­вательный внешний контроль приводит к развитию у ребен­ка стыда или сомнений, связанных главным образом со страхом потерять контроль над собственным организмом.

Третий кризис соответствует второму детству. В этом возрасте происходит самоутверждение ребенка. Планы, ко­торые он постоянно строит, и которые ему позволяют осуще­ствить, способствуют развитию у него чувства инициативы. Наоборот, переживание повторных неудач и безответствен­ности могут привести его к покорности и чувству вины.

Четвертый кризис происходит в школьном возрасте. В школе ребенок учится работать, готовясь к выполнению бу­дущих задач. В зависимости от царящей в школе атмосфе­ры и принятых методов воспитания у ребенка развивается вкус к работе или же, напротив, чувство неполноценности как в плане использования средств и возможностей, так и в плане собственного статуса среди товарищей.

Пятый кризис переживают подростки обоего пола в по­исках идентификации (усвоения образцов поведения значи­мых для подростка других людей). Этот процесс предпола­гает объединение прошлого опыта подростка, его потенци­альных возможностей и выборов, который он должен сделать. Неспособность подростка к идентификации или связанные с ней трудности могут привести к ее «распыле­нию» или же к путанице ролей, которые подросток играет или будет играть в аффективной, социальной и профессио­нальной сферах.

Шестой кризис свойствен молодым взрослым людям. Он связан с поиском близости с любимым человеком, вместе с которым ему предстоит совершать цикл «работа — рождение детей — отдых», чтобы обеспечить своим детям надле­жащее развитие. Отсутствие подобного опыта приводит к изоляции человека и его замыканию на самом себе.

Седьмой кризис переживается человеком в сорокалетнем возрасте. Он характеризуется развитием чувства сохране­ния рода (генеративности), выражающегося главным об­разом в «интересе к следующему поколению и его воспита­нию». Этот период жизни отличается высокой продуктивно­стью и созидательностью в самых разных областях. Если, напротив, эволюция супружеской жизни идет иным путем, она может застыть в состоянии псевдоблизости (стагнация), что обрекает супругов на существование лишь для самих себя с риском оскудения межличностных отношений.

Восьмой кризис переживается во время старения. Он зна­менует собой завершение предшествующего жизненного пути, а разрешение зависит от того, как этот путь был прой­ден. Достижение человеком цельности основывается на подведении им итогов своей прошлой жизни и осознании ее как единого целого, в котором уже ничего нельзя изменить. Если человек не может свести свои прошлые поступки в единое целое, он завершает свою жизнь в страхе перед смер­тью и в отчаянии от невозможности начать жизнь заново.

Ритуалы перехода. В традиционных обществах ритуа­лы перехода — это специальные ритуалы, знаменующие со­бой переход из одного социального или религиозного стату­са в другой. Подобные ритуалы есть во всех известных ис­тории обществах. Большинство наиболее важных и рас­пространенных ритуалов перехода связаны с биологически­ми жизненными кризисами — рождением, половым созре­ванием, воспроизводством рода и смертью. Каждый из этих кризисов приносит с собой изменения в социальном стату­се. Другие ритуалы сопровождают изменения, всецело от­носящиеся к культурной, а не биологической, жизни, такие, как, к примеру, посвящение в члены обществ и братства объединенных особыми интересами.

Первая попытка дать научную интерпретацию ритуаль­ной практики такого характера была предпринята в 1909 г. французским антропологом Арнольдом ван Геннепом. Ван Геннеп рассматривал ритуалы как средство, облегчающее индивиду сложности неизбежного перехода от одной соци­альной роли к другой. На основе проведенных им эмпири­ческих исследований ван Геннеп пришел к выводу, что все ритуалы перехода имеют одну и ту же трехчленную струк­туру, включающую в себя отделение, переход и воссоеди­нение (иначе, долиминальная, лиминальная и постлиминальная стадии). Центральный участник (или участники) ритуа­ла вначале символически отделяется от своего прежнего статуса, затем претерпевает изменения, готовясь к жизни в новом статусе, и наконец включается в общество в своем новом социальном статусе.

Хотя большинство наблюдавших­ся ритуалов было связано с кризисами жизненного цикла, ван Геннеп считал, что по своему смыслу они являются со­циальными и культурными церемониями и знаменуют со­бытия скорее социокультурные, нежели биологические.

Современные социологи, как правило, придерживаются взглядов ван Геннепа в том, что касается социального зна­чения и психологической значимости ритуалов перехода. Они считают, что ритуалы перехода обладают позитивной ценностью с точки зрения индивидуальной психологии, по­скольку они ослабляют стресс в моменты серьезных жизнен­ных перемен — взросления, вступления в брак, рождения детей, смерти близких — и облегчают трудности адаптации к новой социальной роли. Кроме того, ритуалы перехода способствуют укреплению общества. Ослабляя психологи­ческий стресс у индивидов, они предохраняют общество от раскола; снабжая каждого человека ясной инструкцией о том, как ему вести себя в новых условиях, они обеспечивают единство и нормальное функционирование всего социально­го организма.

На протяжении почти всей истории человечества ритуа­лы перехода всегда были религиозными церемониями; они совершались в религиозном обрамлении, рассматривались как религиозные акты и потому наделялись особой сакраль­ной значимостью. Однако с точки зрения современной соци­ологии они обычно расцениваются как абсолютно секулярные по своей природе. Возникшая в последние десятилетия тенденция к секуляризации представлений о ритуалах пе­рехода влечет за собой понимание природы таких ритуа­лов скорее как социальной, чем чисто религиозной.

Одной из важнейших функций ритуалов перехода, кото­рая часто упускается из виду интерпретаторами, является обеспечение массовых зрелищ. Ритуалы перехода и другие религиозные действа были в прошлом важнейшим сред­ством вовлечения масс в эстетическую деятельность, и ре­лигия служила двигателем развития изобразительного ис­кусства, музыки, пения, танца и других эстетических форм самовыражения.

С самого начала исследование ритуалов как особого класса феноменов было связано с попытками выявить сход­ные черты и различия в ритуальной практике конкретных исторических обществ. Черты сходства, несомненно, отража­ют единство человеческого мышления. Однако современные исследователи обычно уделяют мало внимания природе врожденных психологических факторов, обусловливающих генезис ритуалов. Обычно ритуалам перехода дается лишь социокультурная интерпретация, представляющая их как социальный феномен, созданную человеком интегральную часть человеческой жизни. Соответственно, большинство современных исследователей интерпретируют сходства и различия ритуалов перехода на основе социокультурального контекста. К примеру, пытаясь понять, почему в одних обществах ритуал бракосочетания в высшей степени сложен, а в других — крайне прост, они обращаются к анализу со­циального строя и господствующего способа обеспечения средств к существованию, чтобы оценить значимость ста­бильных супружеских союзов. Придерживаясь точки зрения, что культура и социальное устройство образуют единую внутренне согласованную систему, современные ученые обыкновенно интерпретируют ритуалы перехода с точки зрения их функционального назначения в этой системе.

Представления самих участников ритуалов перехода о смысле и целях совершаемых ими действий рассматрива­ются в таком контексте как совершенно неадекватные, ни­чего не дающие для понимания функционального значения ритуалов. Очень часто утверждается, что цель ритуалов перехода состоит в оказании помощи душе умершего, пере­ходящей в иной мир, в защите новорожденного, иницииро­ванного или новобрачных от враждебных влияний. Часто эксплицитные цели ритуалов оказываются забытыми, и они продолжают практиковаться только по традиции, и тогда средства как бы становятся целью. Обычно исследователи делают упор на выявление функциональных значений совер­шаемых действий, которые неизвестны самим участникам ритуалов. Тем самым они расширяют поле своих исследо­ваний, включая в него практически все действия, соверша­емые во время ритуальных актов, социокультурный кон­текст, социальный статус участников, их взаимоотношения друг с другом и с обществом в целом.

Ритуалы перехода обычно очень насыщены символикой, отражающей состояния отделенности, перехода, и в особен­ности — связанной с новым статусом. Чаще всего вступле­ние в новый статус символизируют изменения и украшения, видимых или скрываемых частей тела, разнообразные та­туировки и знаки, соответствующие новому социальному по­ложению. Особенно значимыми в этом плане символами являются специальные прически, одежда и орнаменты, ста­чивание, окраска и удаление зубов; ношение особых укра­шений в проколотых ушах, носу или губах, обрезание или другие операции на гениталиях.

Сходные мотивы и темы можно часто встретить в риту­альной символике народов, далеко отстоящих друг от друга в культурном и географическом отношении. Одна из таких тем — тема смерти и возрождения в новом статусе. Иници­ированный может быть подвергнут символическому убий­ству; затем ритуал предписывает ему вести себя подобно младенцу, символизируя этим возрождение. Другой наибо­лее общей символической формой в ритуалах перехода яв­ляется использование дверей или дверных проемов, арок, во­рот, обозначающих вход в новую социальную сферу. Риту­альные испытания обычно выступают общей составляющей церемоний совершеннолетия, как для мужчин, так и для женщин; кроме того, они используются в ритуалах инициа­ции в различные мужские общества. Обычно инициируемый успешно проходит испытания, и это должно означать, что он соответствует своей новой социальной роли.

Для всех ритуалов перехода характерно предписывание субъекту определенных форм повседневного поведения. Общим правилом является половое воздержание, так же как и временный запрет выполнять обычную работу, например, заниматься сельским хозяйством, охотой или рыбной ловлей. Многие ритуалы либо налагают запрет на определенное по­ведение, либо предписывают изменение обычного поведения, К примеру, у индейских племен запада Соединенных Шта­тов существует запрет расчесывать тело пальцами во вре­мя ритуального периода. В других обществах правила ри­туального поведения предписывают субъекту ритуала са­диться в особой позе, надевать одежду наизнанку или задом наперед, носить одежду противоположного пола. Подобные требования можно рассматривать как преднамеренную дра­матизацию — при помощи контрастов — происходящих со­бытий, чтобы сделать их более запоминающимися.

Большинство современных интерпретаций ритуалов пе­рехода касаются их связи с социальной системой и фокуси­руются на функциональном значении ритуала как средства сохранения общества. Эксплицитно или имплицитно в этой линии рассуждения присутствует представление о равнове­сии, лежащее в основе всякой научной теории систем. Для того чтобы система работала эффективно, ее элементы долж­ны взаимно поддерживать друг друга и соответствовать друг другу. В таком случае о системе можно сказать, что она находится в состоянии равновесия.

Социальные системы охватывают определенное число лю­дей и включают в себя определенное число ролей. Если про­исходит изменение количества людей или пропорции ролей и статусов, социальное равновесие нарушается. С рождени­ем ребенка общество пополняется новым членом, меняется социальное поведение и статус его родителей; и эта переме­на, в свою очередь, оказывает влияние на других членов общества. Иные социальные изменения, знаменуемые риту­алами перехода, подобным же образом нарушают состоя­ние равновесия в обществе. Ритуалы перехода, с точки зре­ния теории систем, способствуют установлению нового со­стояния социального равновесия применительно к проис­шедшим изменениям, на которых они фокусируются. При помощи ритуалов члены общества получают информацию о новых социальных обстоятельствах и одновременно инструктируются о том, как к ним относиться и приспособиться. Индивиды, находящиеся в фокусе ритуала, обретают уве­ренность в том, что они успешно овладеют своей новой со­циальной ролью. Ритуальное действо содержит символичес­кие инструкции участникам ритуала и всем членам обще­ства о том, как вернуться к нормальному социальному поведению, получив новый и утратив или изменив старый личностный и социальный статус.

Этот же функциональный подход применяется и к раз­личным другим религиозным церемониям. Антропологи Э. Чеппль и К. Кун интерпретируют все ритуалы перехода и другие групповые церемонии как «ритуалы интенсифика­ции». Обращая особое внимание на отображение в ритуале привычных отношений, Чеппль и Кун утверждают, что та­кое ритуальное поведение «обладает эффектом усиления, или интенсифицирования, привычных отношений и потому служит укреплению обусловленных реакций». В техничес­ком (физиологическом) смысле выполнение подобных риту­алов предохраняет от размывания привычный образ жиз­ни, к которому приучен индивид.

С функцией восстановления социального равновесия в этой интерпретации тесно связана группа дополнительных эффектов, или функций. Некоторые из этих функций связа­ны в первую очередь с теми индивидами, чей статус меня­ется, а через их поведение — с социальной группой. Другие функциональные эффекты сказываются непосредственно на обществе в целом. Благодаря тому, что успокаивается тре­вога людей, находящихся в процессе изменения статуса, общество избегает расшатывания. Обычно ритуалы пере­хода дают уверенность в посильности новых ролей и часто включают в себя инструкции индивиду в ситуации смены роли. В большинстве обществ, где существуют явные раз­граничения статусов и ролей по половому признаку, ритуа­лы символически подчеркивают эти различия, тем самым, инструктируя инициируемых и оказывая им помощь в по­ловой самоидентификации.

Стресс и угроза возникновения социального дисбаланса, вызванные смертью и горем близких, удерживаются под контролем аналогичным образом. Обычно погребальные ритуалы делают горе явным и затем жестко инструктируют близких о необходимости придерживаться нормального по­ведения, не являющегося деструктивным для всех осталь­ных. В целом ритуальные акты, выражающие содержащие­ся в них моральные и социальные ценности, могут рассмат­риваться как действия, непосредственно обеспечивающие поддержание групповой солидарности, утверждающие и подтверждающие идеалы и правила, которые способствуют сохранению социальной гармонии.

Но можно интерпретировать ритуалы перехода и все дру­гие групповые ритуалы по-другому. Обычно всякий ритуал и представляет собой санкционированное и ставшее священ­ным драматизированное воспроизведение — полное или ча­стичное — сложившегося социального порядка. Родствен­ники здесь выполняют особые роли, соответствующие их по­ложению в обыденной общественной жизни, и вся действу­ющая социальная иерархия может быть представлена в ра­зыгрываемых ритуальных ролях. Статус царской власти, ка­стовый статус, социальное неравенство и социальная иерар­хия укрепляются посредством драматизированного пред­ставления.

Соглашаясь с подобными интерпретациями социального значения ритуалов перехода, антропологи пытаются также понять, почему степень разработанности ритуалов перехо­да в различных обществах неодинакова. Бытует общепри­нятое представление о том, что чем значительнее то или иное социальное изменение, тем большее внимание уделяется ему в ритуале. Рождение, вступление в брак и смерть правите­ля, например, имеют большее значение для всего общества, чем аналогичные события в жизни рядового обывателя. Однако значимость подобных событий не всегда очевидна, и ее бывает трудно оценить при сравнении различных об­ществ.

К примеру, ритуалы бракосочетания в обществах с отно­сительно сходным уровнем экономического и культурного развития могут быть как детально разработанными, так и очень простыми. Такие различия можно объяснить, обратив­шись к изучению социального уклада этих обществ. Напри­мер, в обществах с матриархальным укладом, которые организуются в подгруппы по принципу родства по материнской линии, ритуалы бракосочетания обычно про­сты, равно как и ритуалы расторжения брака. В обществах, основанных на патриархальной организации, где родство прослеживается по отцовской линии, ритуалы бракосочета­ния обычно сложны и тщательно разработаны, а расторже­ние брака по инициативе женщины весьма затруднено.

Ядро обществ с матриархальным укладом составляют объединенные по материнской линии группы родственников мужского и женского пола, которые экономически самосто­ятельны и самодостаточны. Там, где материнский принцип организации силен, отец и муж, принадлежащий по мате­ринской линии не к той группе, что его жена, не берет на себя функцию экономического обеспечения жены и детей. Однако он оказывает экономическую поддержку своей сес­тре и ее детям, а его контакт с женой может ограничиваться тем, что он проводит с ней ночи. Братья или другие родствен­ники мужского пола по материнской линии не только мате­риально обеспечивают детей своей сестры или родственни­цы, но также фактически берут на себя ту роль в их социа­лизации, которую в патриархальных обществах выполняет отец. В подобных социальных структурах с материнской организацией стабильности брачных союзов не придается большого значения. Если брак расторгается, то общество осуществляет социальную идентификацию, экономическое обеспечение и эмоциональную поддержку детей и их мате­ри. Но в патриархальных обществах роль матери, которая, в сущности, является в группе аутсайдером, сводится к рож­дению и воспитанию детей; она и ее дети зависят от эконо­мической поддержки мужа и отца. В таких обществах су­ществуют строгие санкции, направленные на сохранение стабильных брачных союзов. Соответственно, и брачный церемониал здесь тщательно разработан, часто включает в себя переход собственности, которая должна быть возвра­щена, если брак расторгнут.

В обществах господствующего в современной Европе и США типа значимой единицей родственных отношений яв­ляется, как правило, нуклеарная семья, состоящая из роди­телей и детей. Социальные связи не зависят от происхождения по линии отца или матери от тех или иных предков. Однако стабильность брачных союзов и здесь играет важ­ную роль. Соблюдение при заключении брака ритуалов пе­рехода традиционно остается требованием и закона и церк­ви. Существует и множество других социальных санкций, на­правленных на сохранение брака, которые предусмотрены в законах, касающихся разводов, совместной собственности и воспитания детей.