Знает ли жизнь английская королева?

Русский отвратительно вынослив. " Вынесет всё" и -- ника­кой дороги себе не проложит, поэзия врет, потакая своей мечте. Снова всё вынесет, и опять ни зги. Вместо света --

черный день. Черный день до сих пор остается русской нормой жизни. От черного дня надо плясать, как от печки. Черный день стучит в мозгу бесконечным напоминанием о сермяжной правде. К черному дню будь готов! Красные дни календаря не перешибли генетическую народную память о черном дне. Надо отложить самого себя на черный день. Иначе не поймут.

Когда приходит черный день, русский переключает скорости: европейский активизм -- на азиатскую созерца­тельность -- и впадает в дрему духовности. Жизнь в землян­ке и черные сухари -- это самый надежный тыл, который он всегда оставляет за собой.

Русский уверен, что право голоса имеет тот, кто " знает жизнь". Остальных он если не презирает, то не считает за людей.

-- Ты жизни не знаешь! -- классическая русская фраза, которую говорят родители детям, старшие -- младшим, на­ставники -- всем вокруг.

Под " знанием жизни" скрыто пребывание и выжива­ние в экстремальной ситуации. На войне, в тюрьме, лагере, на лесоповале, в больнице на коридоре. С такой точки зре­ния писателем, который " знает жизнь", оказывается Солже­ницын. Но таким же оказывается и Шаламов. Оба " хлебну­ли", только выводы сделали противоположные, в разные стороны доверия и недоверия к человеку. Значит, даже если " знаешь жизнь", можно жить совершенно по-разному.

" Знать жизнь" -- это гадость, мерзость, пурга, грязь в лицо, ожидание подлянки по всему азимуту. Национальная философия закладывается на глухую самооборону, ожида­ние внезапного удара. От такого " знания жизни" рождается тяжелая подозрительность русских, настороженность, тугодумство, недоброжелательство, о котором как о нацио-

нальном недуге писал Пушкин. Социальная патология объ­явлена компасом, по которому требуется ориентироваться.

" Жизни не знаешь" -- значит духовно проштрафился, не состоялся как личность, зря проболтался на этой земле. Вот, казалось бы, русская философия существования. Раз дошел до пограничной ситуации, то постиг смысл жизни.

Однако это не совсем так, или даже наоборот. Экзис­тенциализм как традиция зовет к ответственности отчая­ния. Предлагает сохранить интегральность личности в не­выносимых, абсурдных условиях. У нас же " знать жизнь" -- значит спасайся, как можешь, учись выкручиваться любыми способами. На этот случай и заготовлена и знаменитая спецпоговорка: " не объебешь -- не проживешь". Конечно, некоторые тонкие деятели тут же морщатся и начинают поговорку вымарывать. И это тоже выход в национальную философию. Надо выживать по коду, который не разглаша­ется. Не вскрыть гнойник, а поджать губы. Поговорка для служебного пользования. Но все-таки: кого именно пого­ворка призывает " объебать"? Адресат чудесным образом не указан. Мы все -- ее адресаты. Пограничная ситуация оказы­вается ситуацией вседозволенности. " Знать жизнь" -- не ис­кусство жить, а искусство выживать.

Нужны ли искусству выживания хорошие манеры? Смешной вопрос. Если у меня успех, слава, овации, две ма­шины или, не дай Бог, личный самолет -- знаю ли я, что та­кое жизнь? Нет. Это не жизнь. Это дешевка. Более того, это раздражительная дешевка. Чем больше успеха, тем меньше жизни. Успех в России вообще бранное слово. Успех не об­суждается, а осуждается. Он противоречит этике отечест­венной жизни. Тогда зачем мечтать о " широкой дороге"? За­чем сюда запускать поэзию? Какое-то глубокое несоответ­ствие. Русский уверен, что положительные вещи не продол-

жительны. Нас так учит наша история. Мы так измочалены жизнью, что смотреть на процветание других -- противно. Хочется это процветание опорочить, объявить ему войну. Но если мы принимаем все это как данность, то нам вместо дороги светит санкционированное чувство злобы и завис­ти, узаконенное злорадство, если у соседа сорвалось и не получилось. А это уже существенный запас чувств. Своего рода вдохновение. Но, самое главное, философия " знания жизни" и " черного дня" находит свое подтверждение в мо­ральном кодексе религии, освещаются христианством. Это очень удобно.

Если вся страна настроена на черный день, надо скры­вать другое отношение к жизни. Таиться. Прикидываться, что живешь на оклад. А напоказ -- ныть. Счастливых у нас любят только в песнях и после смерти. Итак, я знаю жизнь, когда хлебаю много горя. Или делаю вид. Тогда я в буквальном смысле несчастный герой. Лучше всего -- без нижнего белья. И тогда меня любят. При жизни. Немедленно. Как я выжил, меня никто не расспрашивает. Никакая налоговая инспек­ция. Выжил -- и молодец. Жизнь -- суровая, сумрачная сти­хия. Равняться надо на это. Шаг влево, шаг вправо -- и жизни уже не знаешь. Английская королева вовсе не знает жизни.