Chapter 29

Я знала, Едмонд вернулся бы, если мог.

Я пыталась делать то, что обычно делают с собаками в фильмах. Я говорила - ДЖЕТ, ПРИВЕДИ ЭДМОНДА! - и указывала в неопределенное направление. Но он не шелохнулся и не побежал, как Лесси, учуяв запах. Он просто сидел и вежливо смотрел на меня несколько секунд, а затем потерял интерес, когда стало очевидно, что я не собираюсь уточнять свою просьбу.

- Разве ты не можешь, по крайней мере, отправить Джета на поиски Джин? - спросила я Пайпер, - Используя Свой Похожий на Собачий Шепот тон голоса. - Но она покачала головой и сказала, - Он нашел бы ее, если бы знал, где искать.

Мы с ней посмотрела на него, сидящего со слегка задранным к ветру носом.

- Понимаешь, - сказала Пайпер, - он следит за местностью. Все запахи на мили вокруг проходят через его нос.

Как-то днем я застала Пайпер увлеченно беседующей с Джетом. Когда я спросила ее, о чем они разговаривали, она пожала плечами и ответила - Собачьи дела. Иногда одиночество от того, что я становилась третьим лишним в этих разговорах, переполняло меня, но большую часть времени я просто игнорировала его. Мне нравились старые фильмы. Она разговаривала с собаками.

Дни пролетали. Все еще не было никаких вестей от Эдмонда или Исаака. Мне приходилось перебарывать непереносимый страх, постоянно возникающий в отдаленных уголках моего подсознание. Потребовалось много времени, чтобы признать, что я больше не чувствую его присутствие. Иногда я не спала до зари, отчаянно прислушиваясь к тишине и пытаясь вспомнить его лицо.

Иногда мне казалось, что я слышу голос Эдмонда в своей голове, но каждый раз оказывалось, что это мое тоскующее по прошлому подсознание, воспроизводящее старые записи.

Я отрицало то, что было очевидно.

И все же, я видела мертвых людей. Я тщательно всматривалась в каждое отвратительное, страшное лицо, чтобы удостовериться.

Я все чаще ходила к большому дому, чтобы убедиться, что Эдмонд не ждет нас там, или, возможно, он сумел дойти только до него.

Я придумывала объяснения для Пайпер, почему я уходила на несколько часов, или просто говорила, что нашла что-то на огороде, что может созреть в любую минуту, например, помидоры, или что нам нужно еще несколько пар чистых носков. Она ничего не имела против того, что я хожу одна, потому что не особо хотела возвращаться туда из-за призраков. К тому же, возможно, она более или менее представляла, почему я хожу туда, и была рада, что кто-то проверяет эту возможность.

Она всегда брала с собой Джета для компании, поэтому меня никто не мог предупредить заранее об опасностях. Каждый раз подходя к дому, я искала предзнамения, странные сочетания облаков, тринадцать сорок, лягушек размером с антилоп и всякое такое прочее. Иногда, я была уверена, что чувствую что-то, или меня посещало жуткое необъяснимое предчувствие, но никого не удивит, если я скажу, что полностью ошибалась.

Это было неважно. Каждый раз мое сердце бешено билось от малейшего намека на чье-то присутствие. Обычно это был мотылек, бьющийся об окно. Или мыши. Или вообще ничего.

Как только я приходила туда, я пыталась расставить вещи на свои места.

Я передвигала мебель. Подметала ковры. Мыла посуду холодной водой и кусками мыла. Отдирала грязь от стен.

Иногда я просто сидела в комнате, которую Эдмонд делил с Исааком, надеясь, что что-то произойдет.

Иногда я одевала его одежду и ходила по дому, что-то ища, но сама не зная что.

Я боялась саму себя. Я стала призраком, которых боялась Пайпер.

Однажды мы пошли к дому вместе, потому что Пайпер хотела принять ванну. Не было никакого смысла притворяться, что у меня было дурное предчувствие, когда Пайпер была поблизости. если бы что-то решило себя проявить, это уж точно было бы не для меня.

Как обычно нам пришлось поднимать ведра. Ванна была холодной, но по крайней мере, мы мылись в ванне. Затем мы немного посидели в саду, обменивая прочитанные книги на непрочитанные. Полагаю, когда мы делали что-то другое, это походило на фильм из старых довоенных дней.

Некоторое время нас окружала полная тишина. Пайпер тихонько напевала себе под нос. Кузнечики стрекотали на яблоне. Я перелистывала страницы книги.

И тут зазвонил телефон.

Этот звук был настолько незнакомым, что мы забыли, что нужно делать.

Долгое время мы сидели, не двигаясь.

Пайпер была в ужасе. Ее глаза широко раскрыты.

Но никогда в жизни я не оставляла телефонный звонок неотвеченным. Я не собиралась начинать сейчас.

Я подняла трубку к уху, но ничего не сказала.

- Алло? - произнес голос, и некоторое время я не могла понять, кто это.

- Алло? - повторил он, а затем с мольбой в голосе - Неважно, кто вы, пожалуйста, скажите что-нибудь.

И тут я узнала голос.

- Алло, - сказала я. - Это Дейзи.

Chapter 1 (Part One)

В конечном итоге я оказалась в больнице, где они держали меня долгие месяцы, после моего возвращения в Нью Йорк. Там я сидела, уставившись на стены в полной тишине, очерствевшая от гнева и горя. Мое желание есть смущало и раздражало рабочий персонал, ставя в тупик все их попытки понять, что я там делала. Многие месяцы они не находили объяснения моего прибывания там. Но я не собиралась помочь им решить их проблему.

В конце концов, они были вынуждены отпустить меня, все еще сумев диагностировать очевидное.

Но что же, наконец-то, надеюсь, они стали обращать внимания.

Я была в больнице, потому что так было удобно. Это был единственный способ вывезти меня из Англии. Я не собиралась голодать, убивать, резать, отбирать, наносить увечья или наказывать себя.

Конечно же, я умирала, но мы все умираем. Каждый день в идеальной последовательности я умирала от потери.

Единственный лечением моего состояния, тогда, как и сейчас, стало то. что я отказывалась отпускать то, что люблю. Я все записывала, сперва в хаотичном порядке - предложение тут, несколько слов там - это все на, что я была тогда способна. Позднее я стала писать больше, мое горе приутихло, но не ушло, с каждым написанном абзацем.

Когда я вижу свои записи, я не могу их читать. Счастье самое худшее чувство. Иногда я не могу заставить себя вспомнить. Но я не упущу из вида ни одно событие из прошлого. Все, что осталось от моей жизни зависит от того, что случилось шесть лет назад.

В моей голове, в моих конечностях, в моих снах это все еще происходит.

Chapter 2 (Part One)

Именно столько понадобилось времени, чтобы война закончилась.

Я собиралась сказать Навсегда, но не хочу испытывать судьбу.

Оккупация сама длилась только девять месяцев. К Рождеству первого года она закончилась. К тому времени я вернулась в Нью Йорк, не потому что я хотела, а потому что меня отчасти выволокли, отчасти депортировал из страны. решающим фактором стал шантаж. И если в первых двух случаях я могла сопротивляться, для последнего у меня просто не осталось сил.

Самым худшим за все эти годы стала не больница или одиночество, или война, или даже разлука с Эдмондом.

Это было незнание.

Сейчас модно говорить о том, как можно прожить всю жизнь за несколько лет, особенно когда люди в конце умирают, что они несомненно и делают. Но для меня все было наоборот. Когда я уехала из Англии, я находилась в подвешенном состояние. Все это время я ждала возвращения домой.

Вы думаете, я преувеличиваю, что мне следует уточнить смысл своего заявления: да, я ждала, но я так же устроилась на работу, читала книги, проводила дни в бомбоубежищах, заполняла талоны на питание, писала письма, оставалась живой.

Но правда в том, что ничто не отвлекало меня от ожидания.

Просто. Проводила. Время.

Сперва, конечно же, я воссоединилась со своей семьей. я встретила свою полу-сестру. На самом деле, меньше, чем полу. Одну восьмую. Одну пятидесятую.

Они назвали ее Леонора. Нос картошкой, Драгоценная, и Совершенно Нормальная - именно эти слова Давина использовала двести или триста раз за день на протяжении пяти лет.

Я знаю точно, как происходит общение с моим отцом.

- Слава небесам, с Леонорой нет никаких проблем, иначе, деньги были бы выброшены на ветер - (многозначительный кивок). А мой отец, чувствую себя неуютно, ответит, - Конечно, дорогая, - и молча постучит костяшками по изголовью, сделанному по заказу из канадской березы, на удачу.

В ее возрасте я тоже было драгоценной.

Ради отца я любезничала с Леонорой. Ей было все равно. Она принимала восхищение.

Что же лучше для нее. Так намного проще.

Я покинула лоно семьи через несколько дней после того, как меня выписали из больницы. Большинство школ закрыли. Было тяжело видеть смысл в образовании по среди всех этих смертей и разрушения. Поэтому я переехала в заброшенное офисное здание, бывшее когда-то людным местом. Никто не хотел больше жить в том здании, но мне оно нравилось. Небо было больше, и за исключением редких выстрелов, там было тихо.

За углом находилась Общественная Библиотека Нью Йорка, Главное Здание, на углу 42-ой и 5-ой. Я предположила, что они отчаянно нуждаются в рабочей силе. Во время интервью они спросили меня, как я отношусь к угрозам взрыва и снайперам, и были впечатлены моей смелости (иле тем, что они приняли за нее). Я единственная подала заявление на эту работу, и думаю, поэтому они не стали интересоваться моим предыдущим рабочим стажем. Дежурный в дурдоме.

День за днем я исполняла свои обязанности, которых практически и не существовало. Там было тихо, просторно и пусто. В некоторые дни к нам заходили только наши постоянные посетители: маленькая группа старомодных фанатов первоисточников и Интеллектуальные искатели. Все остальные оставались дома и пользовались Интернетом, меньше волнуясь о качестве информации, чем о смертниках. Почти все привыкли жить без такой роскоши, как библиотечные книги.

Всего лишь несколько месяцев назад, наконец-то, наступило затишье в тысячах войн по всей планете. Или была ли это одна война? Я забыла.

Думаю, все забыли.

Через несколько дней границы между США и Англией были снова открыты для всех людей. Пришло письмо от Пайпер. Долгое время я не могла заставить себя прочитать его.

На этот раз пригодилось влияние моего отца. Он пытался загладить свою вину, что я оценила.

Я стала одной из первых, кому разрешили вернуться.

Вы будете смеяться над сложностями моего путешествия. От начала до конца, поездка заняла почти неделю. Конечно, я путешествовала не все это время. Было много ожидания, но я привыкла к этому.

Когда мой самолет, наконец-то, приземлился, я полу-ожидала, полу молила, чтобы каким-то образом произошло чудо, и Эдмонд появился в аэропорту, как и в прошлый раз с сигаретой и взъерошенными волосами. Но как такое было возможно?

Тем не менее, я была разочарована.

Тамаженные процедуры усложнились, поэтому я ждала вместе с взволнованной толпой людей - несколько американцев, но большей частью британцев, застрявших на другой стороне Атлантического океана, когда границу по всему миру закрылись.

Наше правл на пребывание в Англии было дважды или триждо потверждено кучей бумаг, сканированием отпечатков пальцев в добавление к новым паспортам, которые нам выдали.

Все официеры в аэропорту были вооружены. Но сквозь мрачное выражение их лиц просачивалась искорка воодушевления. Практически мы были туристами, первыми за многие годы. Для них мы символизировали окончание долгой, суровой зимы. Как нарциссы. Они встречали нас с едва скрытым облегчением.

Мы вышли из здания аэропорта. Знакомый запах того дождливого апрельского дня повлиял на меня с такой силой, что я почувствовала головокружение. Мне пришлось поставить сумку на землю и подождать, пока чары развеются.

Здание аэропорта сильно изменилось с моего последнего визита, можжевельник, плющ и огромный на вид древний чертополох облепили его со всех сторон. Как исаак и предсказывал, природа счастливо существовала вдали от цивилизацию. Я не удивилась бы, увидев оленей и кабанов на взлетной полосе.

За исключением пары армейских джипов парковка была пустой. Владельцы джипов вырубили себе площадку в густых зарослях, покрывающих все вокруг, но даже эта площадка выглядела временной. У меня сложилось ощущение, как будто мы приземлились в дикой местности; Я радовалась, что не узнала о состоянии посадочных полос заранее.

В моем паспорте соладты поставили штамп " СЕМЬЯ" толстыми черными заглавными буквами. Я проверила его еще раз для перестраховки. Я знала, каким жестоким может быть мир.

- Я иду, - повторяла я про себя всему, что оставила позади, и отправилась к единственному потрепанному автобусу, который должен был доставить меня домой.

Chapter 3 (Part One)

Пока я ждала автобуса из Лондона, я нашла работающую телефонную будку и набрала номер, который мне прислала Пайпер. Мужской голос. который я не узнала, ответил мне не сразу. Он сказала, что никого больше не было дома, поэтому я оставила сообщение с приблизительным временем моего приезда. Перед тем, как повесит трубку, он замешкался и сказал, - Они так рады, что ты приехала.

Прямого маршрута не существовало. Семь часов и два автобуса спустя я, наконец-то, закончила мое путешествие на окраине деревни, похожей на заброшенное сто лет назад поселение.

Автобус прибыл рано, поэтому никого не было поблизости, но чуть в отдалении навстречу мнем по дороге шла молодая женщина с густой копной темных волос и самой прекрасной светлой кожей, которую я когда-либо видела.

Ее лицо озарила радужная улыбка, когда она увидела меня, а затем она начала бежать. Именно ее улыбка помогла мне понять, что она осталась такой же. Затем я услышала крик - Дэйзи! - точно такой же, каким он был тогда. Я попыталась рассмотреть ее лицо и соотнести его с той маленькой девочкой, которую я знала, но слезы ослепили меня, и я не могла сфокусироваться.

Она не плакала. По выражению ее лица, можно было понять, что она решила не делать этого. Она просто посмотрела на меня своими огромными мрачными глазами. Она все смотрела и смотрела, как будто не могла поверить в то, что видела.

- Ох, Дэйзи, - сказала она.

Только это. И снова. - Ох, Дэйзи.

Я не могла даже ответить, я просто обняла ее.

В конце концов, она высвободилась из моих объятий и нагнулась, чтобы подобрать мою сумку.

- Все с нетерпением ждут тебя, - сказала она. Потом добавила, - У нас все еще нет бензина для джипа. Прогуляемся?

И тут я засмеялась. Что было бы, если я ответила нет? Я подобрала вторую сумку. Она взяла меня за руку, как будто все это время мы были вместе, и ей все еще было девять лет. Мы шли домой под весенним солнцем мимо цветущей живой изгороди, мимо цветущих яблонь и засеянных полей вверх по холму. И все, что она недостаточно хорошо объяснила мне в своем письме, она рассказала мне тогда, о Исааке и Тети Пенн и Озберте.

Никто из нас так и не обмолвился об Эдмонде.

Вот, что она рассказала мне.

Она рассказала мне, что смерть Тети Пенн была, наконец-то, подтверждена через два года после ее отъезда в Осло. Я знала это. Но я не знала, что ее застрелили, когда она пыталась пересечь границу через несколько месяцев после начала войны, отчаянно стремясь вернуться к своей семье.

Бедные сетры, - подумала я. - Обе убиты своими детьми.

Наши войны оказались очень похожими. Повсюду были снайперы, маленькие группы повстанцев, неорганизованные банды партизан, и большую часть времени нельзя было отличить Хорошего Парня от Плохого. Они тоже не могли. Автобусы взрывались, а иногда офисные здания или здание почты или школа. Бомбы находили в торговых центрах и в посылках, а иногда по необъяснимым причинам боевые действия прекращались, но затем кто-нибудь наступал на мину и все начиналось заново. Можно спросить у тысячи людей на семи континентах, зачем все это происходило и не получить два одинаковых ответа на этот вопрос. Никто не знал наверняка, но готова поспорить некоторые из этих слов где-нибудь, да и проскочили бы: нефть, деньги, земли, санкции, демократия. таблоиды пестрели заголовками, ностальгирующими по старым добрым дням Второй Мировой Войне, когда враг говорил на иностранном языке, а Армия отправилась воевать куда-то в другое место.

И все равно, жизнь продолжалась. Хотя границу оставались закрытыми для туристов, жизнь начинала возвращаться в привычное русло после окончания Оккупации. А вскоре после этого я уехала.

К тому времени стало доподлинно известно, что Тетя Пенн не вернется домой. Озберту исполнилось 18, и так как никто не был заинтересован в усыновлении того, что осталось от его семьи, ему пришлось возложить эту обязанность на себя. Хотя по словам Пайпер сильно так ничего и не изменилось. - Он переехал в прошлом году, - сказала она мне, - к своей девушке, но мы часто видим его.

Исаак, очевидно, так и остался Исааком. Теперь он разговаривал чаще, но большей частью с животными. Он провел последние пять лет, снова выращивая стадо косматых овец. У него с Пайпер были козы, маленькое стадо коров, две верховые лошади, пони и цыплята. Их огород был огромен с нетронутым участком земли, оставленным под семена для следующего года.

Они решили полагаться только на свои силы. Это казалось самым безопасным в тот момент, к тому же они питались натуральными продуктами. В добавлении к ферме, как сказала Пайпер, люди приводили к Исааку свой скот, страдающий как физически, так и умственно, потому что они знали, что он сможет помочь им. В те дни считалось роскошью забивать больное или опасное животное. Поэтому люди в округе добродушно называли его Знахарем.

А затем она рассказала мне про себя - как она влюбилась в Джонотана, как он учился на врача и что она сама тоже хочет быть врачом. университеты снова открылись, но лист ожидания был таким длинным. что пайпер думала, что, возможно, ее не примут в этом году. По тому, как она рассказывала это, я могла сказать, что это не было похоже на временную подростковую влюбленность. Но что еще можно ожидать от Пайпер? Он сказала мне, что он любит ее. Конечно же любит. Я сказала, что с нетерпением жду встречи с ним и это было правдой.

Мы поднимались последние сто метров в тишине. Подойдя к подъездной дорожке, я увидела медовую черепицу дома. Я сильнее сжала руку Пайпер, мое сердце бешено забилось, каждый удар был таким сильным, что кровь приливала к моим ушам.

Исаак поприветствовал нас, держа за ошейник бордер-колли.

Он улыбался, когда я обняла его. От него исходил такой знакомый запах. Он подрос, стал тихим, стройным и сильным.

- я хотел встретить тебя, - сказал он мрачно. - Но Пайпер не разрешила. Ты же знаешь, она очень ревнивая. - И он улыбнулся нам.

Полагаю, это предложение стало самым длинным из всех, которые я когда-либо слышала от него. Оно сопровождалось знакомым наклоном головы и слегка поднятыми бровями. Я почувствовала, как земля раскрывается подо мной, настолько сильным было воспоминание и страх.

- Пойдем, - сказала Пайпер, снова беря меня за руку. - Пойдем к Эдмонду.

Chapter 4 (Part One)

Шесть лет.

Мои фантазии были такими же постоянными, как и я: Эдмонд и я. Живущие вместе.

Именно так. Я никогда не заморачивалась деталями. Детали не имели значения.

День был теплым, и Эдмонд сидел выпрямившись на улице в садовом стуле в белом саду с наполовину закрытыми глазами. Его лицо было обращено в противоположную сторону от нас. Пайпер подошла и села на колени перед ним.

- Эдмонд, - прошептала она, положив свою руку ему на колено. - Эдмонд, посмотри, кто пришел.

Тогда он повернул голову, но я не смогла даже подойти к нему или выразить эмоции на своем лице.

Он был худым, гораздо тоньше меня, его лицо уставшее. В то время, как Исаак был худощавым и грациозным, он был просто костлявым.

Его глаза слегка сузились, затем он отвернулся от меня и снова закрыл их. Конец разговора.

Я не была готова к этому.

Пайпер разложила складной металлический стул, пододвинула его ко мне и отправилась готовить чай. Сперва, я просто смотрела на него, и, в конце концов, он снова посмотрел на меня глазами цвета бури. Его руки были покрыты шрамами - некоторые новые, некоторые уже заживали, некоторые исчезали и превращались в тонкие белые линии. Я разглядела точно такие же тонкие линии вокруг его шеи. У него появилась привычка то и дело нервно потирать руки.

Эдмонд...

Я не знала, как продолжить.

Не то, чтобы это имело значение. Для него я все еще была тысячи миль вдали. Границы все еще были закрыты.

Я сидела там, неуютно себя чувствуя, не знаю, что делать. я хотела дотронуться до него, но когда он снова открыл глаза, его взгляд выражал злобу.

Пайпер вернулась с чаем. Добрый старый надежный английский чай. Две мировых войны назад полевые медсестры давали раненным чашки чая, который выливался из пулевых отверстий и убивал их.

Я обернулась и посмотрела на тщательно ухоженный сад. - Но кем? - подумала я. Фигурку ангелочка очистила от мха, вокруг нее посадили подснежники и белые нарциссы, издававшие умопомрачительный аромат. Я подумала о призраке длинноногого мальчика, смотрящего на нас, чьи иссохшие кости были глубоко зарыты в земле.

На теплой каменной стене вьющиеся розы начинали цвести, а большие извилистые ветви жимолости и клематиса переплетались между собой, поднимаясь к вершине стены. Вдоль другой стены росли яблони с белыми цветами, чьи ветви были подрублены в виде креста, чтобы они могли плотно примыкать к камню. под ними в клумбах возвышались огромные бутоны гигантских тюльпанов белого и кремового оттенков. Они уже почти отцветали, но бутоны все еще были открыты, раскрыты так широко, что можно было увидеть грубую черную сердцевину. У меня никогда не было собственного сада, но внезапно я узнала что-то в переплетении ветвей. И это была не красота. Возможно, страсть. И что-то еще. Гнев.

Эдмонд, - подумала я. Я узнала его в растениях.

Я повернулась и посмотрела ему в глаза, жестко и злобно и непреклонно.

Стоял такой красивый день. Теплый и полный жизни. Я не могла совместить его с этим видом.

Пайпер посмотрела на меня и устало улыбнулась.

- Дай ему время, - сказала она, как будто он нас совсем не слышал.

А у меня был выбор?

После того дня каждый поход в сад требовал огромной силы воли. Воздух душил и напрягал меня, голодные растения высасывали землю со зверским аппетитом. Можно было увидеть, как они растут, прижимая свои толстые зеленые языки к черной земле. Они эгоистично поднимались, голодая и желая воздуха.

Как только я заходила туда, я не могла дышать. Я чувствовала приступ клаустрофобии, я задыхалась, отчаянно думая о приятном, чтобы Эдмонд не смог проникнуть ко мне в голову и понять, насколько ужасной, разъяренной и виноватой я себя чувствовала. Но не думаю, что он вообще пытался.

Он все еще сидел там, такой же неподвижный и холодный, как статуя мертвого ребенка.

Каждый день я все реже сидела с ним. Меня одолевал страх, а жуткая белизна сада ослепляла меня.

Я придумывала отговорки, полностью погружая себя в работу на ферме. Надо было многое сделать, поэтому я выставляла себя дураком и думала, что никто не замечает очевидное. Это было не похоже на проблемы с едой. все знали.

Через несколько дней я очутилась одна в сарае с Исааком. Пайпер отправилась встречать Джонотана, возвращавшегося после недели в больнице. Путешествие занимало так много времени, что ему имело смысл оставаться там на долгие смены, а не возвращаться домой.

В этот раз Исаак посмотрел мне прямо в глаза, так как он смотрит на собак.

- Поговори с ним, - сказал он без вступления.

- Я не могу.

- Зачем же тогда ты приехала?

- Он не будет меня слушать.

- Он слушает. Он не может не слушать. Именно это, главным образом, привело его к такому состоянию.

Я знала, что кто-то из них расскажет мне всю историю, но я не решалась спросить. Я не решалась узнать.

Я посмотрела Исааку в глаза, наполненные странной смесью теплоты и бесстрастия. Я видела, что он переживал за Эдмонда так же сильно, как и за любого человека.

И внезапно все, что скопилось во мне за все эти годы, поднялось к глотке, словно рвота. Оно было сильным, словно яд. Я не могла перебороть его или изменить во что-то более приемлемое.

- ЕСЛИ ОН ТАК УСИЛЕННО СЛУШАЕТ, - закричала я, - ТО ПОЧЕМУ ОН НЕ МОЖЕТ УСЛЫШАТЬ, ЧТО ПРИЧИНА, ПОЧЕМУ Я ВЫЖИВАЛА КАЖДЫЙ ДЕНЬ ВСЕ ЭТИ ГОДЫ, ЭТО ОН?

- Он знает, - сказал Исаак. - Он просто забыл, что такое верить.

Долгое время я молчала.

- Сад пугает меня.

- Да, - сказал он.

Мы уставились друг другу в глаза, и я увидела то, что мне было нужно.

- Продолжай говорить ему, - спокойно произнес он, а затем продолжил кормить поросят.

Больше ничего не оставалось делать. Я продолжала говорить ему. Я возвращалась в сад и сидела с ним час за часом, повторяя это снова и снова, и большую часть времени я чувствовала, как закрываются двери, потому что он не хотел слушать. Я была настроена решительно.

- ПОСЛУШАЙ МЕНЯ, ТЫ, УБЛЮДОК.

Он не шелохнулся.

- ПОСЛУШАЙ МЕНЯ.

В конце концов, что-то произошло. в конце концов, тепло и запах и медленное жужжание пчел заманили меня, подействовав на мой разум, словно опиум. Глубоко запрятанный страх и ярость, наполнявшие меня все эти годы, стали раскрываться.

Я тоже начала открываться.

- Я люблю тебя, - сказала я ему, наконец-то. Я затем я повторяла эти слова снова и снова, пока слова перестали быть похожими на слова.

Наконец-то, он повернулся ко мне, его глаза ничего не выражали, и он произнес.

- Тогда почему ты оставила меня?

И тогда я попыталась объяснить наше путешествие и тот день, когда мы с Пайпер пришли в дом, надеясь найти его там, как зазвонил телефон, как зазвучал голос моего отца на другом конце провода, и как все эти годы я желала, чтобы не поднимала в тот день трубку, но я сделала это, и к тому времени, как я поняла, что он планировал для меня, я уже ничего не могла поделать, потому что он знал, где я была, и у него были Международные связи. Что несмотря на мое путешествие и победы над превратностями судьбы, я все еще оставалась 15 летним ребенком, увязшем в войне, бессильным перед лицом Официальным Медицинским Сертификатом, Требующим Немедленной Госпитализации. Заграницей.

Мой отец думал, что действует в моих интересах.

Эдмонд отвернулся. Конечно же, он знал эту историю. Должно быть он слышал ее сотни раз от Пайпер.

Полагаю, ему нужно было услышать ее от меня.

Я наклонилась, взяла его руки в свои и приложила их к своему лицу. Когда он попытался высвободить их, я не дала ему этого сделать. А затем, не интересуясь слушает он или нет, я рассказала ему все остальное. Я рассказала ему о всех тех годах, когда я проживала заново каждую секунду нашего времени вместе, о годах, которые я пыталась найти его, о годах, в которых не было ничего и никого больше. И каждую минуту каждого года я пыталась вернуться домой.

Мы сидели там. когда день сменился сумерками, а сумерки вечером. Затем поднялась луна, и созвездия стали передвигаться по небу. Я говорила, а он слушал. Мне потребовалась почти вся ночь, чтобы рассказать ему все, но я не остановилась, пока не рассказала все. И когда мне надо было уже отпустить его руки, потому что мои заледенели, устали съежились, я не смогла.

Мы сидели так близко друг к другу в белом саду, освещенным холодным белым светом звезд, согревая друг друга.

- Хорошо, - сказал он, наконец-то, и он сказал это вслух, его голос странный и вымученный, как будто он забыл, как надо разговаривать.

Только это. Хорошо.

А затем он высвободил свои руки из моих, взял мои, окоченевшие и замерзшие, закутал их в свои теплые.

Это было начало.

Chapter 5 (Part One)

По словам Пайпер после Оккупации большинство юношей забрали в армию, и многие городские жители стали переселяться за город, где, как полагалось, было безопасней. Стали возникать кооперативы, следившие за порядком, и чтобы все были накормлены.

Пайпер встретила Джонатана в кооперативе; он работал с одним из докторов, она управляла доильным помещением. Не было никакой необходимости в ухаживаниях; однажды они просто встретились и с тех пор были вместе.

Теперь он жил с ними; именно Джонатан ответил на мой телефонный звонок из Лондона. Они с Пайпер были хорошей парой. В то время как она была серьезной и нежной, он был вспыльчивым и забавным, полностью отдавая себя миру, чего не хватало ее семье.

Мне он сразу же понравился. Будучи чужаками, мы расценивали свои роли, как будто удосужились ранга Привилегированных Хранителей.

Я знала, он защищал ее, как только мог.

Джонатан рассказал о всех тех годах после моего уезда. В конечном итоге, школы снова открыли, сельские магазины стали продавать еду, появилась система сбыта. Черный рынок предлагал все: от импортных наркотиков до новой обуви, были бы деньги.

- Тогда наступили тяжелые времена для многих людей, - сказал он, а Пайпер посмотрела на свои руки. - так много смертей.

- Расскажи мне, что произошло, - сказала я, наконец, однажды поздним вечером, когда небо стало розово-золотым, а последние лучи заходящего солнца все еще освещали сад.

Я знала, что Эдмонд с Исааком выжили, но это все, что я знала. Я не знала, как или что они видели. Что они сделали.

Пайпер молчала, поэтому последнюю часть истории я услышала от Джонатана.

По словам Джонатана Эдмонд и Исаак спокойно прожили все лето на Ферме Гейтсхед, так же как и мы с Пайпер в Рестон Бридж. Затем все изменилось. Ситуация ухудшилась, они услышали отчеты о жестокости и насилии. И Эдмонд и Исаак знали, как знали о многих вещах. что-то должно произойти. Они пытались предупредить людей, пытались поговорить с Доктором Джеймсоном. Он выслушал их с сочувствием. Но они знали, что потребуется невероятный объем веры, чтобы кто-то начал действовать. Маленькое общество слишком хорошо устроилось и было слишком напугано, чтобы бежать и прятаться в лесах, потому что пара ребятишек что-то там почувствовали в воздухе. Этого было недостаточно, чтобы заставить их уйти. Их нельзя было винить, особенно теперь.

Исаак знал, что его главная обязанность - выжить, и убедиться, чтобы Эдмонд тоже выжил. Но Эдмонд видел все иначе. Он думал, что если уйдет, то обречет всех этих людей на верную смерть. Впервые они подрались. Исаак оказался сильнее. Он обратил всю свою силу воли на Эдмонда. Запугивал его. Он дела то, что было необходимо, чтобы они остались в живых. И они выжили. Но это разделило их; Исаак смог жить с последствиями, Эдмонд не смог.

Они стали прятаться вместе, но это было слишком опасно. Местность кишела солдатами и линчивателями. Исаак знал, чтобы выжить им надо двигаться. Он пытался убедить Эдмонда вернуться домой, но тот не возвращался, или просто не мог. В конечном итоге, Исаак сделал то, о чем никогда раньше даже и подумать не мог, он оставил Эдмонда позади. Возможно, он надеялся, что Эдмонд пойдет за ним.

- Некоторое время Исаак прятался в деревне.

Джонатан посмотрел на Пайпер, она отвернулась.

- Он пришел сюда через два дня после твоего уезда.

Я судорожно вдохнула, как будто меня сильно ударили по животу. Такие вещи разбивают вам сердце, когда вы думаете, что уже нечего больше разбивать.

Джонатан сделал глубокий вдох.

- Когда Исаак ушел, Эдмонд вернулся в Гейтсхед, несмотря на то, что знал, как это опасно. Он работал и жил бок о бок со всеми теми людьми несколько месяцев, и, возможно, если бы он смог предупредить другим образом, объяснить все четче, заставить их слушать, он смог бы спасти их.

- Но, очевидно, он не смог. Должно быть, в конечном итоге, он сдался, убежал, когда увидел, что не сможет больше ничего сделать.

Джонатан покачал головой.

- И как бы все те люди, включая их детей, смогли бы спрятаться в лесу без еды...

Он замолчал.

- Есть тысячи историй, похожих на эту, и большая часть из них не заканчивается счастливо.

Никто из нас не проронил ни слова.

Джонатан сделал еще один вдох и продолжил.

- Мы не знаем точно, что произошло потом, но вы знаете, что случилось в Гейтсхеде. Вы с Пайпер знаете лучше других. вскоре после этого Солдаты нашли Эдмонда в нескольких милях отсюда, не наши солдаты. Он был полуживым от голода и, можно представить еще от чего. Они держали его больше месяца, но не мучила его. У них и так было недостаточно еды, и они не хотели тратить то, что у них было на него. Мы не знаем. почему они сохранили ему жизнь. Они просто это сделали. В конце концов, они привыкли к нему и ктому факту, что он никогда не пытался двигаться, говорить или сбежать. Однажды он просто встал и ушел. Он пошел домой. Лишь Бог знает, как ему удалось добраться до дома, но он сделал это. Именно там Пайпер и Исаак нашли его, больного, голодного и молчаливого. Они сумели довести его до сырая для ягнят, где они прятались, но он так и не заговорил с ними и не рассказал, что случилось. Он молчал -

Он посмотрел на Пайпер.

- Больше года.

- Ты видела, что они сделали с ним, - сказал Джонатан. - Как будто он и так не страдал и не был достаточно наказан.И за что? За то, что остался в живых, полагаю.

Долгое время мы ничего не говорили.

Наконец, Пайпер сказала мягким голосом.

- А затем появился сад. Ему потребовалось много времени, чтобы начать что-то делать, а не просто сидеть на стуле. Но он начал, медленно, сперва, просто копаясь и помогая с овощами, и все еще ничего не говоря. Каждый денб он делал все больше и больше. Это помогло ему. Можно увидеть, насколько сильно. Он полол, подрезал ветви, выкапывал старые луковицы и убирал их на зиму, собирал семена и подписывал их. А когда наступала весна, он начинал сажать растения, и не просто для еды - для чего-то еще.

Она посмотрела на меня.

- До этого он не обращал на этот сад никакого внимания, но, как только он начал работать, его неопредолимо и неумолимо влекло к нему. День за днем он работал даже после наступления темноты. Не было никакого смысла звать его в дом. Он не смог бы остановиться, даже если захотел бы.

- Хуже всего ему было зимой. Слишком мало работы. Но даже тогда мы находили его в снегу, откапывающего ветви, чтобы они не сломались, и окутывающего растения в тряпки и сено, чтобы они не замерзли. Иногда его настойчивость пугала, но после он казался таким спокойным. Он никогда не рассказывал нам о том, как вернулся в Гейтсхед, или о том, что случилось, когда он был с солдатами. Мы так и не услышали от него, что произошло после того, как они с Исааком разделились. Джонатан выяснил большую часть у людей, которые видели его, которые знали, что происходит. Он запер это внутри себя, и именно так все это выходит из него.

Она указала на густые колючие ветви Крова-красной Розы, подрезанные и прикрепленные горизонтально к стене, но все еще дикие и с крупными темно-красными бутонами. Мы наблюдали, как пчелы летали от одного цветка к другому, собирая нектар и покачиваясь от тяжести всего этого ботанического наследия.

И внезапно я поняла что-то, совершенно четко, но тем не менее с ужасом. Я поняла, что Эдмонд стал свидетелем той резни. Видел, как хладнокровно убивают людей, мужчины и женщины, и дети умирают, животных убивают или оставляют голодать. Я не щнала, как он выжил, и, возможно, никогда не узнаю, но я, определенно, знала, что он был там.

Я не могла представить, как это повлияло на него. Мне не надо было этого делать.

Я посмотрела на Пайпер. Я видела в ее глазах, что она ничего не знает. Джонотан не догадался бы. А что касается Исаака? Разве он не знает все, что происходит с каждым из нас?

- Ну вот и все, - сказала Пайпер. - Конец.

Но я знала, это не конец. Они пропустили главу.

Ту, где герой возвращается домой и обнаруживает, что меня нет.

Chapter 6 (Part One)

Я стала в некотором роде, садовником.

Это был единственный способ разговаривать с ним, не словами, а усердной работой и старыми инструментами, толстыми луковицами, закопанными глубоко в плодородную землю. Я наблюдала за ним и училась у него копать, сажать и заставлять растения рости. Сначала, он не помогал мне, но мне не нужна была его помощь. Мне просто было необходимо сидеть там с ним на солнышке, сажать крохотные семена в раскопанную землю, и желать им хорошего роста.

Теперь мы гуляем, и иногда он разговаривает со мной, говорит мне названия растений, которые мы находим в поле. Их трудно запомнить, к тому же их слишком много. Единственные, которые мне удалось запомнить, - это те, которые спасли мне жизнь.

Corylus avellana. Орешник. Rubus fruticosus. Эжевика. Agaricus campestris. шампиньоны. Rorippa nasturtium-aquaticum. Водяной кресс. Allium ursinum. Дикий чеснок. Malus domestica. Яблони.

Иногда мы сидим вместе, ничего не говоря, а просто слушаем дроздов и жаворонков. Время от времени он даже улыбается, вспоминая, и тогда я поварачиваюсь к нему и смотрю на его лицо, вожу пальцами по его шрамам и, не произнося ни слова, повторяю ему снова и снова, что я дома.

И так, спустя столько времени, мы вместе, Эдмонд и я.

Факты его существования просты. Я знаю, он никогда не заглушит те непередаваемые голоса. Он слышал, как убивали людей, как они умирали. Их голоса инфицировали его, пронеслись через все его тело, отравили его. Он не знал, как отключить шум или выместить злость на всем мире, как это делали мы все. Он настроил их на себя. Это можно увидеть по его шрамам.

Исаак выжил, потому что слушал животных. Он мог помочь им, а это облегчает боль. А Пайпер? У Пайпер была я. Спасая Пайпер, я спасалась сама. И все то, что могло убить нас, так же спасло нас. Упрямство, неведение, ненасытная жажда любви - все это спасло нас от разрушительного воздействия войны.

Я не имею представления, насколько сильно изувечен Эдмонд. Я просто знаю, что ему нужен покой, и его нужно любить. И эти две вещи я могу ему дать.

Поэтому теперь я здесь с ним и с Пайпер и Исааком и Джонатаном и коровами и лошадьми и овцами и собаками и садом и всей той усердной работой, которой требует управление фермой и желание выжить в стране, обезображенной и деформированной войной.

Я знаю о всех этих условиях, только в этот раз они вне меня. К тому же, как я обнаружила, сопротивляться у меня получается лучше всего.

И спустя все это время, я знаю точно, где мое место.

Здесь. С Эдмондом.

И именно так я теперь живу.