Тамплиеры в изгнании

Падение Акры, хотя и предсказуемое, вызвало шок во всем католическом мире, и планы Николая IV организовать новый крестовый поход стали особенно актуальными. Ею призыв, прозвучавший 29 марта 1291 года — всего за два ме­сяца до печальных известий с Востока, — был весьма свое­временным: как раз разрешилась запутанная ситуация на Си­цилии, а незадолго до этого подписано Броньольское согла­шение. Предполагалось, что на этот раз крестоносцев воз­главит английский король Эдуард I, который уже сумел разобраться с мятежными валлийцами и теперь мог выпол­нить свое давнее обещание вернуться в Святую землю с хри­стианским ополчением. Дата его отплытия на Восток была назначена на День святого Иоанна Крестителя — 24 июня 1293 года.

Поначалу падение Акры еще не воспринималось как конец латинского присутствия на Святой земле. В Европе бытовало мнение, что освобождению христианских владе­ний помогут монголы. Обращение в христианскую веру не­которых монгольских вождей на втором Лионском соборе позволяло надеяться, что вскоре их примеру последуют и остальные соплеменники; постепенно слабые надежды пре­вращались в настойчивые ожидания. Папа Николай IV — первый францисканский монах, занявший трон святого Петра, — направил своего духовного брата Джованни ди Монте-Корвино в качестве миссионера ко двору великого Кубла-хана. Христиане по-прежнему удерживали власть в Киликийской Армении и на Кипре, который тоже оставался в руках франков. Стратегия папы римского заключалась в том, чтобы еще до выступления в поход короля Эдуарда усилить эти христианские форпосты и одновременно подорвать экономическое положение Египта путем морской блокады.

На взаимные обвинения и разногласия среди католиков был наложен запрет, что разительно отличалось от ситуации после провала 2-го Крестового похода. В основном ответственность за происшедшее была возложена на ломбардцев — именно они дали повод Келауну нарушить перемирие; а еще обвиняли отступников из числа латинян, проживавших в Палестине, но прежде всего — проявивших трусость и малодушие христианских вождей. «Рыдайте, дщери сионские, — писал автор средневекового трактата «Dе Ехidio Urbis Acconis», — возопите о вождях, бросивших вас. Оплакивайте ваших пап и священников. Скорбите о королях, принцах и баронах, христианских рыцарях, возомнивших себя грозными воинами... но бесславно по­кинувших город, населенный братьями-христианами, ос­тавив их, словно агнцев среди волков».

Упадок духа и растерянность среди христиан резко контрестировали с религиозной одержимостью мусульманского мира. Даже Всевышний был готов спасти Содом, если там найдется десяток праведников, — точно так же было и с Акрой, в которой, несмотря на печальную судьбу, насчи­тывалось гораздо больше десяти верных защитников. Вор­вавшиеся в город мамлюки зарезали тридцать монахов-до­миниканцев, а их духовный брат Рикольдо де Монте-Кроче, который в качестве миссионера пребывал в Багдаде, постоянно подвергался насмешкам местных мусульман, го­воривших, что неспособность Христа защитить своих пос­ледователей еще раз доказывает, что тот был всего лишь простым смертным. По словам Рикольдо, «евреи и татары тоже издевались над Иисусом... Многие христиане, оказавшись в крайне тяжелых обстоятельствах, вынужденм были принять ислам».

Роясь на багдадском базаре в имуществе разграбленных акрских церквей, Рикольдо обнаружил католический молитвенник и копию трактата папы Григория Великого «Поучения пророка Иова». Брат Рикольдо испытал безграничное отчаяние и разочарование: Мухаммед одержал триумф на родине Христа. Повсюду царил дух отступничества и смирения. Священников резали, как скотину, монахинь превращали в наложниц, и «если сарацины и дальше продолжат то черное дело, которым занимаются последние два года в Триполи и Акре, то во всем мире скоро не останется ни одного христианина».

В самой Европе, куда сведения об издевательствах мусульман не доходили и где о судьбе азиатских христиан имели довольно смутное представление, никто не позволял себе столь безрассудно обвинять во всем Христа. Хотя усилились критические замечания в адрес итальянских торговых республик и рыцарских орденов. Так, Жан де Вильер, магистр госпитальеров, раненный во время обороны Акры и затем вывезенный на Кипр, позднее писал Гильому Вилларе, приору иоаннитской церкви Сен-Жиль, что предпочел бы погибнуть на поле боя. Но даже героическая смерть Гильома де Боже не изменила репутацию великого магистра тамплиеров — его считали главным виновником распрей среди латинян. В 1291 году папа Николай IV публично заявил, что именно споры между храмовниками и госпитальерами привели к падению Акры, и предложил объединить оба ордена. Эта идея была почти единодушно одобрена духовенством, а на очередном церковном совете в Кентербери, проходившем в лондонской резиденции тамплиеров в 1292 году, прозвучало требование оплатить расходы на новый крестовый поход из казны двух орденов. Однако после кончины Николая IV, случившейся в следующем году, были похоронены и планы этой экспедиции.

* * *

В самих рыцарских орденах предложение объединиться было встречено в штыки. Никто не хотел поступиться своей автономией, и каждый орден считал, что ему навязывают ответственность за ошибки другого. В обоих рыцарских братствах прекрасно понимали — дело не в том, что каждое из них было достаточно мощным и не нуждалось в объединении, а в объективной невозможности их участия в будущем крестовом походе. Тем не менее именно защита Святой земли оставалась их главной целью и делом чести. И хотя при обороне Акры они проявили должную отвагу и мужество, но сдача практически без сопротивления таких крепостей, как Сидон и замок Паломника, — без сомнения, оправданная стратегическими причинами, — явно не добавила им славы.

Предвидя трагическое развитие событий, Тевтонский орден перенес свою штаб-квартиру сначала в Венецию, а затем, в 1309 году, в прусский город Мариенбург, сосредоточив свои усилия исключительно на обращении в католичество местных язычников — пруссов и литовцев. Орден святого Иоанна, как и тамплиеры, эвакуировался на Кипр, где госпитальеры давно располагали обширными земельными вдадениями и где в 1292 году устроили главную резиденцию в городе Лимасол (на южном берегу острова). Одновременно они искали место, пригодное для размещения своего морского флота — дабы организовать экономическую блокаду Египта, как им было предписано вторым Лионским собором, — и свободное от юрисдикции кипрского короля. Свой взор новый Великий магистр Фулько де Вилларе — избран на этот пост в 1305 году — остановил на острове Родос, в Восточном Средиземноморье.

Формально это была часть Византийской империи, однако последние тридцать лет он находился в руках генуэзских пиратов. Вообще в акватории Эгейского моря сколь-нибудь прочная власть отсутствовала. Южной Грецией по-прежнему управляли западноевропейские князья; Крит и некоторые острова в Ионическом море захватила Венеция, а разницы между пиратами, грабителями и купцами прак­тически не существовало. В марте 1302 года кипрский Дом тамплиеров заплатил 45 тысяч серебряных монет в качс стве выкупа за Ги д'Ибелена и его семью, которых похити­ли пираты.

Яркой иллюстрацией нравов, царивших в тот период и Средиземноморье, может служить карьера уже упоминавше­гося Роже де Фло, тамплиера, который вымогал деньги у знат­ных дам, спасавшихся из Акры, за место на своем судне. Говорили, что он был сыном сокольничего при дворе импе­ратора Фридриха II Гогенштауфена и тогда еще носил имя Рихард фон Блюме. После падения династии Гогенштауфенов восьмилетним мальчишкой он был взят юнгой на тамп-лиерскую галеру в порту Бриндизи. Поменяв имя на более латинизированное — Роже де Фло, он вступил в ряды хра­мовников и дослужился до капитана галеры с символичным для него названием «Сокол».

Исключенный из ордена за недостойное поведение при обороне Акры, он отправился сначала в Марсель, а потом и Геную, где нанялся на галеру «Оливетга». Сказочно разбога­тев на пиратском промысле и став предводителем банды ка­талонских наемников в Сицилии, к 1302 году он уже управ­лял целой эскадрой из 32 судов с экипажами численностью 2500 человек. Со своей бандитской эскадрой он поступил на службу к императору Византии Андронику Палеологу, по­требовав за это себе в жены его племянницу Марию, титул великого герцога и двойное — против обычного — жалова­нье для своих каталонских головорезов. Но после триумфаль­ной победы над турками в провинции Анатолия Роже был убит. А его каталонская шайка — уже с новым атаманом — и 1311 году прибрала к рукам герцогство Афинское и удержи­вала его в течение 77 лет.

Это один из немногих задокументированных эпизодом быстрого взлета и падения, который показывает, как легко было в то бурное время отряду хорошо владеющих оружием мужчин захватить понравившиеся земли и города. Восполь­зовавшись повсеместной анархией, в июне 1306 года госпитальеры высадились на Родосе и к концу года заняли столицу — город Филермо. А уже в 1307 году папа Климент V благословил эту оккупацию. На овладение всем островом ушло еще три года, но в результате орден святого Иоанна целиком прибрал к рукам прекрасно укрепленное и экономически независимое государство.

А вот тамплиеры оказались не столь удачливы и дальновидны. У них тоже имелись крупные владения на Кипре, включая замок к северу от Фамагусты, а также мощные оборонительные башни в городах Лимасол, Ермасойя и Хирохития. Однако им так и не удалось установить контроль над всем островом. Более того, король Гуго Кипрский — в наказание за поддержку Карла Анжуйского в ходе известного спора за иерусалимскую корону — отнял у них часть недвижимости. Дома в Лимасоле вернули ордену Храма лишь после вооруженного вмешательства папы Мартина IV в 1280-х годах.

Отношения оставались напряженными и после падения Акры, когда главная штаб-квартира тамплиеров переместилась на Кипр. У короля Генриха II не вызывал особого восторга наплыв в его страну рыцарей, сержантов и вспомога­тельных войск ордена. На генеральном совете, состоявшемся в Никосии вскоре после акрского поражения, присутство­вало 400 братьев-тамплиеров. А в 1300 году орден Храма направил еще 120 рыцарей, 500 лучников и 400 сержантов — для усиления гарнизона на остров Руад.

Как всегда, у тамплиеров имелись завистники, возмущавшиеся их привилегиями и налоговыми льготами. В 1298 году Генрих II даже направил к папе римскому дипломатическую миссию с жалобой на храмовников. Поэтому, когда в 1306 году группа влиятельных баронов заставила его отречься от власти и передать королевскую корону его брату Амори, тамплиеры поддержали это требование.

После кончины Великого магистра Тибо Годена в апреле 1293 года бразды правления орденом перешли в руки Жака де Моле. Родом из мелкопоместных дворян провинции Франш-Конте, входившей в состав Лотарингии — оттуда, кстати, вышло немало рыцарей-тамплиеров, —- он был сыном Жана де Лонгви, а по материнской линии связан со зна­менитой фамилией Роганов. Имя де Моле он взял по владе­нию в окрестностях Безансона, а в орден был принят в 1265 году в бургундском городе Бон по рекомендации Эмбера до Перо, магистра тамплиеров в Англии, и Амори де Ла Роше, французского магистра. Он долгое время служил в Заморье, однако о его участии в обороне Акры ничего не известно.

К сожалению, несмотря на тридцатилетний опыт орден­ской службы и разного рода таланты, Жак де Моле не обла­дал дипломатическими способностями и хитроумием, свой­ственными его коллеге Великому магистру госпитальеров Фулько де Вилларе. Он считал главным и единственным пред­назначением храмовников — даже в новых, резко изменив­шихся условиях — быть, как и раньше, авангардом кресто­носного ополчения. Сообразуясь с этой примитивной кон­цепцией, он по-прежнему держал гарнизон на острове Руад, настойчиво призывая под свои знамена новых рыцарей и сержантов, чтобы заменить тамплиеров, погибших в Акре.

В 1294 году Жак де Моле совершил большой вояж по Европе, повсюду призывая поддержать орден Храма. В де­кабре он оказался в Риме, где стал свидетелем уникального эпизода в истории Римско-католической церкви: в первый и последний раз добровольно ушел в отставку папа Целестин V, а папский трон занял один из членов кардинальского совета, принявший имя Бонифация VIII. Из Рима де Моле отпра­вился в Центральную Италию, а далее — в Париж и Лондон. В результате он установил личные и письменные связи со всеми западноевропейскими монархами; особенно добросер­дечные отношения сложились у него с английским королем Эдуардом I, который в 1302 году заверял его в письме, что только затянувшиеся военные конфликты с Францией и Шотландией не позволяют ему «отправиться в Иерусалим во главе давших обет рыцарей и паломников... в поход, о кото­ром мечтаю всей душой». Эдуард исключил орден из общего списка на запрещение экспорта денег и драгоценностей из Англии, что дало возможность беспрепятственно перепра­вить часть их лондонской казны на Кипр.

Хлопоты Жака де Моле в Риме тоже дали неплохие результаты: новый папа Бонифаций VIII издал специальную буллу, которая закрепляла за орденом Храма на Кипре те же привилегии и льготы, что и ранее в Святой земле, а Карл II Неаполитанский специальным указом разрешил беспошлинный экспорт продовольствия для тамплиеров через южноитальянские порты, причем сроки указом не ограничивались. Для перевозки грузов тамплиеры создали целый флот, приобретя в 1293 году шесть судов у венецианцев. В июле 1300 года эта эскадра совершила ряд дерзких вылазок к египетскому и сирийскому побережью, а в ноябре доставила пополнение из 600 рыцарей на военно-морскую базу на острове Руад — для предполагаемого штурма Тортозы.

Возвращение на Святую землю было спланировано в виде совместной операции с монголами под командованием хана Газана и армян во главе с царем Хетуном. Однако к тому моменту, когда армии союзников добрались до Тортозы (в феврале 1301 г.), латиняне, устав ждать, вернулись на Кипр. Тамплиеры продолжали укреплять островную базу, но мамлюки, понимая ее опасность при начале развернутых боевых действий, послали туда флотилию из шестнадцати кораблей. Гарнизон стойко оборонялся, пока не наступил голод. Тогда командующий гарнизоном брат Гуго Дампиерр, заручившись гарантией безопасности для своих подчиненных, согласился на капитуляцию. Однако мамлюки снова нарушили слово — тамплиеры были либо уби­ты, либо взяты в плен. Позднее многие путешественники рассказывали о рыцарях, нищенствующих на улицах Каира, и вплоть до 1340 года некоторых из них видели на лесозаготовках неподалеку от Мертвого моря.

Подготовка штурма Тортозы велась в самый разгар ак­тивных приготовлений к новому крестовому походу, ведущая роль в котором отводилась духовно-рыцарским орденам. Почти весь 1300 год в Папской курии царили оптимис­тические настроения — там верили, что захваченный татар­ским ханом Иерусалим скоро снова перейдет под власть христиан. И такие расчеты имели веские основания — по крайней мере в первой половине 1300 года, когда мамлюки были изгнаны монголами из Сирии и Палестины; однако этот оптимизм оказался преждевременным — уже на следу­ющий год сарацины вернулись.

После утраты базы тамплиеров на острове Руад основные надежды на успешный крестовый поход стали связывать пре­имущественно с французским королем Филиппом IV, в 1285 году сменившим на троне своего отца Филиппа III, который умер от лихорадки во время крестового похода папы Марти­на IV против мятежных арагонцев. Вовсе не желая воевать с собственным дядей, братом его матери, Филипп IV тут же заключил с Арагоном мир, сосредоточив основные усилия на модернизации административной системы своего коро­левства. В первые годы своего правления он почти не прояв­лял интереса к идее крестового похода, а в декабре 1290 года даже попросил папу Николая IV освободить его от обета по освобождению Святой земли, доставшегося ему по наслед­ству от отца.

Как и немецкий император Фридрих II, Филипп IV рано лишился матери. Когда Филиппу было шесть лет, в семье появилась мачеха — Мария Брабантская, а через два года внезапно умер его старший брат Людовик. Пошли упорные слухи, что его отравила мачеха и что она может таким же образом избавиться от других пасынков. Юный принц жил в страхе и никому не доверял, и, как в свое время его дед Лю­довик IX Святой, он со всей страстью обратился к Богу, про­ся у него помощи и защиты.

Женившись в шестнадцать лет на подруге детства Жанне Наваррской — она принесла ему в качестве приданого не только богатую Наварру, но и провинцию Шампань, — спу­стя лишь год Филипп взошел на французский трон. Буду­чи одиннадцатым членом королевской династии, основан­ной в 987 году Гуго Капетом, он соответствовал представ­лениям большинства придворных и церковников того вре­мени о самодержце: на церковном Соборе в Сансе Филиппа назвали «христианнейшим» монархом в Европе, а Жиль Романский заметил, что «в нем больше божественного, чем человеческого».

Набожность Филиппа IV была вполне искренней: он доброввольно налагал на себя различные епитимьи, дабы умертвить плоть, и даже носил власяницу. Высокий и стройный, с прекрасными шелковистыми волосами, бледно-розовой кож­ей и проницательным взглядом, Филипп IV заслуженно получил прозвище Красивый. Среди современников французский король слыл прекрасным охотником и идеалом рыцаря. Как заметил епископ Памьерский Бернар Сессе, Филипп «действительно был самым очаровательным мужчиной в мире», но за его надменными манерами скрывались бездумность и легкомыслие — он «не умел ничего другого, как уставиться на человека своим неподвижным взглядом, словно сова, которая хоть и выглядит неплохо, но птица бесполезная». Это высказывание епископа стало широко известно и привело к его аресту в 1301 году — Бернара Сессе обвинили в богохульстве, колдовстве, ереси, государственной измене и возмутительной безнравственности. Нынешние историки считают Филиппа более сложной фигурой, но также малопривлекательной — «капризная, въедливо-педантичная, любящая нудно морализировать, лишенная чувства юмора, упрямая, агрессивная и мстительная личность, к тому же постоянно опасавшаяся последствий своих мирских деяний для спасения собственной души».

Брак Филиппа с Жанной Наваррской оказался счастли­вым: супруга была хорошо образованной и волевой женщиной, с благоговением относившейся к деду своего мужа Людовику IX. У Жанны и ее матери Бланки д'Артуа возникли неприязненные отношения с Гишаром, епископом Труа; и когда она умерла в апреле 1305 года, его обвинили в колдовстве и наведении порчи на королеву. Филипп же, потрясенный потерей любимой супруги, так и остался вдовцом.

Однако Филипп унаследовал не столько дедовские традиции благочестия, сколько традиционные политические методы Капетингов, упорно стремившихся прибрать к рукам соседние княжества и графства — например, Тулузское, как это произошло в результате Альбигойских войн, — а также пытавшихся укрепить королевские права и полномочия за счет дворянства, духовенства и городов. Как современникам, так и более поздним историкам нелегко разобраться, насколь­ко сильное влияние на политику Филиппа IV, пропитанную идеологией абсолютизма, оказывали его советники и мини­стры. Это были представители нового сословия легистов (от лат. legis — закон) — или, по-современному, юристов, — не связанных обязательствами ни с церковью, ни с дворянской знатью, но чье влияние в обществе целиком определялось самим монархом. В 1290-е годы самым влиятельным из них считался Пьер Флот, канцлер и хранитель королевской пе­чати. После смерти Флота в 1302 году его место занял Гильом Ногаре, адвокат из небольшого городка Сен-Феликс-де-Караман в округе Ажен, недалеко от Тулузы.

О происхождении и первых годах жизни Гильома Ногаре известно немного, что заставило некоторых историков запо­дозрить, будто ему было что скрывать — возможно, свои катарские корни. Отдельные летописцы даже указывают, что его родители и семь ближайших родственников были сожже­ны на костре как еретики. Именно на его родине, в городке Сен-Феликс-де-Караман, в 1167 году альбигойский «папа» Никита созвал своих единоверцев на совет. На самом деле Ногаре происходил из семьи еретиков или это всего лишь легенда, однако его трудно уличить в откровенной симпатии к запрещенной катарской идеологии и нелояльном отноше­нии к официальной католической церкви. При его положе­нии это выглядело просто политически нецелесообразным, но гораздо выгоднее — учитывая глубокую набожность коро­ля Филиппа IV — было подчеркивать свое неприятие этой ереси, поддерживая имидж своего патрона как «самого стой­кого католика среди королей, страстного защитника веры и святой матери-Церкви».

Между современными историками нет единодушия и от­носительно того, в какой мере Филиппом манипулировали его приближенные и советники, — многие специалисты скло­няются к тому, что Ногаре скорее всего выполнял роль «ответственного контролера», следившего за исполнением королевских распоряжений. Осознание своей роли богоизбранного монарха заставило Филиппа решительно взяться за осуществетвление «предназначенной свыше» миссии. Особое раздражение у него вызывало дерзкое поведение его вассала герцога Гасконского — английского короля Эдуарда I. Во-первых, являясь официально утвержденным главой будущего крестового похода, Эдуард, вполне естественно, считался и лидером среди католических монархов. А во-вторых, экономическая и политическая мощь Англии, как и прочное положение на троне самого Эдуарда позволяли ему уверенно противостоять агрессивной политике Капетингов, проводимой Филиппом Красивым, который упорно стремился расширить свои владения за счет вассалов. В рсзультате такого противостояния вспыхнула война между Францией и английским союзником Фландрией. Благодаря вмешательству Эдуарда I в 1298 году было заключено временное перемирие. Однако в мае 1302 года — когда в Брюгге произошел очередной погром и погибли десятки горожан-французов — Филипп снова ввел туда свои войска, но потерпел поражение в жестокой битве под Куртре. В ходе ее погиб канцлер Пьер Флот.

Эти военные действия потребовали огромных расходов, которые опустошили казну; к тому же еще существовали эязательства поддерживать Папскую курию в борьбе про­бив Арагонского королевства — они достались Филиппу в наследство от покойного отца. Общая сумма затрат дос­тигла полутора миллионов турских ливров, поэтому король использовал любую возможность пополнить казну. Были до предела повышены феодальные пошлины и налоги с городов, которые порой приходилось выбивать с помощью силы. Когда же все доступные и законные источники были исчерпаны, советники короля обратили его внимание на весьма обеспеченные, но непопулярные в народе национальные меньшинства. Первыми пострадали осевшие в Париже ломбардские купцы — еще в начале правления Филиппа IV они были его главными банкирами, а в качестве гарантий под кредиты им передавался сбор будущих податей. Купцы подчистую изымали все налоги, что вызы­вало естественное возмущение и гнев населения. Этими настроениями воспользовались королевские чиновники, изъяв у ломбардцев все деньги и имущество, после чего изгнали их из Франции. Вскоре та же участь постигла и французских евреев-ростовщиков. Чиновники короля кон­фисковали у них имущество, оставив только незначитель­ные средства для того, чтобы покинуть страну.

В качестве другого хитроумного способа получить допол­нительные доходы королю предложили уменьшить вес имев­шихся в ходу монет — ливров, су и денье. В результате в пери­од между 1295 и 1306 годами королевский монетный двор снизил реальную стоимость всех находившихся в обороте денег. По завершении этой «искусственной девальвации» Филипп IV радостно предложил подданным вернуться к «пол­новесным и добрым» деньгам времен Людовика IX. К тому времени все французские монеты «похудели» на две трети, что вызвало в столице бунт, от которого «король-изобрета­тель» укрылся в резиденции тамплиеров — парижском Тампле.

Но король не успокоился — он захотел добыть средства за счет повышения церковных податей. По закону это мог сделать лишь сам римский папа, однако английский и фран­цузский короли дерзнули на этот шаг без его разрешения. Тут следует добавить, что еще в 1296 году попытка папы Бо­нифация VIII примирить между собой Англию и Францию резко настроила против него Филиппа Красивого. Теперь же специальной буллой «Сlerico laicos» Бонифаций подтвердил жесткий запрет светским властям взимать налоги с церков­ных доходов. В ответ Филипп наложил эмбарго на вывоз любых денежных средств из Франции в римскую курию. Поскольку папа крайне нуждался в этих деньгах, ему не ос­тавалось ничего другого, как пойти на попятную, а свое при­мирение с французским монархом он закрепил в августе 1297 года, официально провозгласив Людовика IX, деда Филиппа IV, святым.

* * *

Как и его предшественники — Иннокентий III и Григорий IX, — Бонифаций VIII был родом из небольшого городка Ананьи, что к югу от Рима. Хотя его семья, Каэтани, была не столь богата и могущественна, как Сеньи, из которой вышли прежние понтифики, однако он происходил из близких к ним кругов — обучался церковному праву в Болонье, 1260-е годы провел на дипломатической службе во Франции и Англии, а при папе Николае IV стал кардиналом. Его предшественник на римском троне Пьетро дель Морроне, при­явший имя Целестина V, когда-то был отшельником. По­кинув свою пещеру, он основал монастырь Святого Духа в Неаполе, одновременно наладив отношения со спиритуалистами из ордена францисканцев, стремившихся к такому же воздержанию, как благочестивый основатель их ордена. А когда он был избран папой в 1294 году в возрасте 84 лет, то снова удалился в пещеру.

Папу Целестина V выбрали после продолжительных обсуждений в коллегии кардиналов. Была надежда, что столь одухотворенная персона поможет возродить и объединить католическую церковь. Но главное — он был фаворитом Карла II, короля Неаполитанского (родом из Франции), который, уг­рожая оружием, настоял на избрании Целестина вопреки воле кардиналов; к тому же совет проходил в замке Кастель Нуово в Неаполе. Следует заметить, что наряду с величайшей набожностью Целестин V отличался крайней наивностью, невежественностью и некомпетентностью. Он даже недостаточно хорошо владел латынью, чтобы служить мессы.

Целестин V и на самом деле не хотел принимать папскую тиару, а к концу 1293 года стало очевидно, что он не справ­ляется со столь высокой должностью. После неудачной попытки сформировать временный совет управляющих в составе трех кардиналов он назначил вместо себя наиболее сведущего в церковных делах каноника кардинала Бенедетто Каэтано, объявив о своем желании уйти в отставку. Согла­сившись на этот незаконный акт, кардинал взялся сформулировать и юридическую основу этого отречения. На очередном заседании консистории 13 декабря Целестин V сло­жил с себя папские регалии, намереваясь вернуться к жиз­ни отшельника; однако выбранный им преемник, опасаясь церковного раскола, настоял на том, чтобы Целестин не покидал пределов монастыря Кастель Фаоме, вблизи Фло­ренции. Там бывший папа и скончался спустя три года. А его преемник Бенедетто Каэтано, став папой, принял имя Бонифация VIII.

Как уже говорилось ранее, примирение папы Бонифация с французским королем Филиппом Красивым закончилось и 1297 году канонизацией святого Людовика Французского. Однако практически сразу после этого вспыхнула ссора между римской курией и влиятельной семьей Колонна относитель­но спорной территории в провинции Кампанья. Два карди­нала, которые до того поддерживали Бонифация VIII, высту­пили против, него с резкими обвинениями, утверждая, что отставка Целестина была незаконной и что того убили по приказу того же Бонифация. Когда они присвоили часть пап­ской казны, Бонифаций принял против них самые жесткие меры — повелел разрушить их замки, а земли передал своим родственникам. И тогда Колонна обратились за помощью к французскому королю Филиппу.

1300-й год стал самым значимым за все время папского правления Бонифация VIII — тогда казалось, что скоро вся вселенная окажется под властью римского понтифика. Папа не только одержал победу над строптивым семейством Ко­лонна, но и был в шаге от нового триумфа на Востоке: крес­тоносцы вовсю готовились к штурму Тортозы, а монголы вот-вот должны были вернуть Иерусалим христианам. К тому же настал год тринадцативекового юбилея Спасителя. В честь этого события папа обещал отпущение грехов всем католи­кам, которые посетят собор Святых Петра и Павла в Риме и покаются. Это была самая яркая демонстрация папской вла­сти, призванной Богом «вязать и решать», с того самого мо­мента, когда два столетия назад Урбан I провозгласил 1-й Крестовый поход. На призыв Бонифация откликнулись более 200 тысяч богомольцев: их толпы были столь многочисленны, что в стене Ватикана пришлось сделать дополнительный проем. Ликующий папа появился перед паломниками, сидя на троне святого императора Константина с мечом и скипетром в руках и короной на голове, и провозгласил: «Я — цезарь!»

Однако вскоре началось его стремительное падение. В 1301 году за язвительные замечания о Филиппе IV по приказу короля был арестован уже упоминавшийся епископ Памьерский — Бернар Сессе. Его бросили в тюрьму, а затем — на основании выбитых под пыткой показаний слуг — обвинили в богохульстве, ереси, симонии и государственной измене. Это было вопиющим нарушением церковной юрисдикции и прямым подрывом папского авторитета. А посему в декабре 1301 года Бонифаций VIII издал буллу «Ausculta fili», напрямую обвинив короля Франции в оскорблении церковной власти, и созвал французских епископов на заседание католического синода — по его призыву в Рим прибыли 39 прелатов; а в ноябре 1302 года папа издал еще одну буллу — «Unam sanctum», в которой перечислил все аргументы в пользу верховенства духовной вла­сти, сформулированные еще Григорием VII. Он писал: «Ни один человек не может спасти душу без покровительства римского понтифика».

В последней булле обильно цитировались выдержки из писаний его предшественников на папском троне, а также Фомы Аквинского и Бернарда Клервоского, который к тому времени, как и Людовик IX, был провозглашен святым. Не видя признаков того, что король Филипп IV прислушался к его призыву и признал свои ошибки, папа Бонифаций заготовил специальный указ об отлучении короля от церкви, но не успел предать его огласке из-за неожи­анного и дерзкого переворота, подготовленного против­никами. Бонифаций находился в своем дворце в Ананьи, когда туда ворвался отряд французских солдат под предводительством министра Филиппа IV Гильома Ногаре и пред­ставителей семейства Колонна — двух опальных кардиналов и их приятелей. Они схватили Бонифация, а один из нападавших даже ударил его по лицу.

Располагая лишь «декоративной» охраной, состоявшей из горстки тамплиеров и госпитальеров, Бонифаций — в пол­ных папских регалиях — смело обратился к нападавшим, призывая убить его. «Вот вам моя шея, — воскликнул он, — а вот — голова!» Ногаре и его приятелей Колонна такое му­жественное поведение папы явно смутило — ведь они соби­рались отвезти Бонифация во Францию и там предать суду церковного Собора по ложному обвинению в ереси, содо­мии и намеренном убийстве Целестина V. Однако вскоре французы узнали, что горожане с гневом восприняли извес­тие о нападении на их земляка папу Бонифация, и поспеши­ли незаметно убраться из города. Папа вернулся в Рим, но от перенесенного унижения пал духом и спустя четыре недели скончался. А вместе с ним угасли и надежды на всемирное торжество Римско-католической церкви.