Глава 5. Перемены и немного о жизненных ценностях.

Я просыпаюсь от привычных уже ударов в дверь чулана. Ничего необычного. Разве только…

– Подъем, Поттер! Сегодня у Дадлика день рождения, и я хочу, чтобы все прошло идеально!

Ах, да, как я мог забыть про такое великое событие! Моему дорогому кузену исполняется семь. А значит, сегодня мне никак не избежать всеобщей суеты и обычных в этот день хлопот. Я с трудом подавляю желание уткнуться носом в подушку, завернуться в одеяло поплотнее и провести так весь день. Вместо этого я поднимаюсь с кровати и натягиваю старые джинсы Дадли.

– Уже иду, тетя Петунья, – я говорю негромко, но так, чтобы она услышала.

Когда я захожу на кухню, то первое, что бросается в глаза – куча коробок в ярких упаковках, завалившая добрую половину обеденного стола. Судя по всему, почтальон уже приходил, потому что в углу стола высится огромная стопка разноцветных открыток – поздравления Дадли от многочисленных родственников и друзей семьи. На сковороде шипит жарящийся бекон. Тетя нарезает фрукты для салата. Я замечаю некоторую нервозность ее движений и с удивлением понимаю, что она сильно волнуется. Странно. Она что, на самом деле боится не успеть приготовить завтрак до того, как проснется Дадли? Для нее и правда так важно, чтобы все прошло именно идеально?

– Вот, держи, – тетя рассеянно вручает мне лопаточку для переворачивания бекона и кулинарную рукавицу.

– Спасибо, – я машинально киваю и подхожу к плите. Тетя бросает на меня подозрительный взгляд. Не то чтобы у нее были реальные основания подозревать меня в чем-либо, просто этот взгляд, скорее всего, уже давно вошел у нее в привычку.

Я все еще слишком маленького роста, чтобы нормально дотягиваться до плиты, поэтому встаю на небольшую деревянную лавку, которую поставили на кухне специально для меня. Переворачиваю бекон и начинаю споро готовить яичницу. Тетя Петунья поглядывает на меня с легким оттенком одобрения. Вообще, отношение Дурслей ко мне сильно изменилось по сравнению с «прошлым разом». Прежде всего потому, что с ними я всегда безупречно вежлив. Я больше не закатываю истерик, не реву от чувства несправедливости окружающего мира к своей скромной персоне, не клянчу игрушки, как и у Дадли. Я даже вопросов о своих родителях ни разу не задавал. Я слишком хорошо помню, какие темы в доме Дурслей считаются «запретными». И – самое главное – больше никаких вспышек стихийной магии, которые всегда вызывали в Дурслях злость напополам с первобытным ужасом. Хотя родственники все равно относятся ко мне с подозрением. Все дело в моих глазах, я знаю. Если человек прошел через ад, это никогда не пройдет бесследно. И меня выдают мои глаза. За эти два года они совсем не изменились. Иногда я умудряюсь осадить взглядом даже дядю Вернона. И это при том, что обычно на это способны лишь люди с неизмеримо более высоким социальным положением, чем у дяди. А мне всего семь, и я хожу в обносках кузена. Надо признать, что Дурсли довольно-таки глупые и ограниченные люди. Но даже для них все это кое-что да значит.

Тем не менее, моя жизнь на Тисовой улице относительно спокойна и почти приятна. Ну, Дадли меня больше не бьет, потому что боится. Судя по всему, у него есть банальный инстинкт самосохранения, который подсказывает ему, что от меня лучше держаться подальше. Дядя Вернон по-прежнему орет на меня при первой же возможности, но руку на меня поднять тоже уже не решается. А вот тетя Петунья изменилась, можно сказать, кардинально. Не то чтобы это сразу же бросалось в глаза, она по-прежнему не питает ко мне особой привязанности. Но мне и не нужны открытые проявления родственной любви. Я же умею чувствовать людей. Я и так вижу, что она больше не испытывает ко мне презрения и ненависти. А иногда, как, например, сейчас, в ее глазах можно разглядеть легкий намек на одобрение или даже благодарность.

Поворотный момент в наших отношениях наступил пару лет назад, вскоре после того, как я вернул себе возможность руководить своим телом. Тогда я и предложил тете добровольную помощь по дому. Сначала она отнеслась к этой идее недоверчиво. Явно раздумывала, стоит ли доверять ее идеальный дом пятилетнему ребенку. Но потом тетя обнаружила, что у меня прямо-таки врожденный талант к уборке и приготовлению пищи, и наши отношения пошли в гору. Признаться, свою помощь я ей тогда предложил из жалости. Сейчас я вижу многое, что не замечал в детстве. Например, я вижу, что тете Петунье действительно нелегко нести на себе все заботы по дому, исполнять каждое желание капризного сына и беспокоиться о нуждах эгоистичного мужа. И не то чтобы она уделяла много внимания мне самому, но очень многое она все-таки делала и для меня. Ну, а еще мне было банально скучно целый день сидеть без дела в своем чулане, а работа по дому помогала хоть как-то развеяться. Дурсли сначала удивлялись моей готовности помочь, но постепенно успокоились. Наверное, вбили себе в голову, что я делаю это из «чувства благодарности» к ним, которое, как уверяет тетушка Мардж, я должен испытывать каждый миг своей жизни.

Ловким движением рук я раскладываю яичницу по тарелкам и пристраиваю их на свободный край стола. Я слышу, как лестница содрогается под тяжелыми шагами и понимаю, что Дадли только что проснулся. Он влетает на кухню, словно метеор. Я никогда не перестану удивляться этой его способности к сверхскоростным передвижениям при столь прискорбно огромной массе тела. Следом за ним на кухню чинно вплывает дядя Вернон.

– Ух ты, сколько подарков! – восклицает Дадли и начинает раздирать яркие блестящие упаковки. Его пока никто не смог толком научить считать, поэтому громких скандалов на тему «в том году подарков было больше чем в этом» еще, слава Мерлину, не возникает. Глаза тети Петуньи сияют от радости и любви к сыну. Они с дядей не перестают вновь и вновь поздравлять Дадли и комментировать подарки. Мне кажется, что тетя вот-вот заплачет от переполняющих ее эмоций. Эта сцена меня немного умиляет. Забавно, но в такие моменты я на самом деле вижу, что у тети Петуньи есть нечто общее с ее сестрой. Это ее любовь к сыну. Она не раздумывая отдала бы свою жизнь за жизнь сына, как когда-то моя мать отдала свою жизнь за меня. Если вдуматься, то Лили Поттер сделала это дважды. Жаль, что Дадли не видит своего счастья, и радуется каким-то глупым подаркам, когда прямо на него устремлены эти сияющие глаза.

– Вау, настоящая снайперская винтовка! – визжит Дадли, разворачивая пластмассовое ружье. Мне удается скрыть усмешку за стаканом с соком. Он направляет ружье прямо на меня. – Бах! Бах! Ты сдох!

Я лишь улыбаюсь и качаю головой. Дадли, какой же ты еще ребенок! Зловещий образ кузена-тирана, сформировавшийся у меня в голове еще с детства, сейчас все больше уступает место портрету обычного семилетнего ребенка. Правда, довольно капризного и эгоистичного.

Дадли так долго разворачивает свои подарки, что яичница успевает остыть, и мне приходится ее подогревать. Наконец, все подарки оказываются развернутыми и просмотренными, ворох оберточной бумаги выкидывают в мусорный бак, и мы рассаживаемся за столом. Когда завтрак почти подходит к концу, Дадли весьма ощутимо бьет меня под столом ногой. Судя по всему, на него вдруг нашел прилив несвойственный ему храбрости. Ладно, спишем на праздничное настроение. Я продолжаю есть, обращая на кузена не больше внимания, чем на зарвавшегося щенка. Однако Дадли не торопится успокаиваться и пинает меня снова, на этот раз сильнее. Я предельно спокойно советую ему поменьше размахивать ногами под столом, чтобы снова меня не задеть. Абсолютно случайно, разумеется. Однако в моих глазах можно прочесть невысказанное предупреждение, и Дадли успокаивается. Правда ненадолго, на этот раз он решает задеть меня словесно.

– А у меня много новых игрушек! – заявляет он мне. – А у тебя таких нету и никогда не будет! У тебя даже дней рождения не бывает! – он мерзко ухмыляется и показывает мне язык. Я молча удивляюсь диковатому предположению о том, что если мои дни рождения не празднуют, то они у меня отсутствуют как таковые.

– Знаешь, Дадли, – искренне отвечаю я, – если честно, то твои игрушки мне и не нужны.

Круглое детское личико кузена отражает весь спектр его эмоций: от недоверия до непонимания. Некоторое время он задумчиво ковыряет вилкой горох.

– Но почему? – наконец спрашивает кузен с чисто детской непосредственностью. – Они ведь такие классные!

– Дадли, я не хочу тебя расстраивать, – я осторожно выбираю слова, – все-таки у тебя сегодня день рождения… Поздравляю, кстати, – глаза кузена расширяются в неверии. – Но мне это просто не интересно. Я бы с куда большим удовольствием почитал какую-нибудь книгу, – вот тут в моем голосе появляется вполне достоверное сожаление, потому что от информационного голода я уже готов буквально лезть на стену.

У Дадли на лице появляется выражение такого священного ужаса, что на секунду мне кажется, что он вот-вот перекрестится. Я подавляю желание расхохотаться. А вот тетя Петунья явно задумалась. Я все жду, когда же она пересмотрит свой взгляд на воспитание сына и поймет, что вседозволенность – не тот принцип, которым следует руководствоваться в воспитании ребенка. Но, увы, скорей всего мне не дожить до этого, несомненно, исторического момента.

– Глупость какая, – недовольно ворчит дядя Вернон, поглядывая на меня исподлобья своими глазками-бусинками. – Какой нормальный семилетний пацан предпочтет игрушкам книги?

Я окидываю дядю таким ледяным взглядом, что ему становится не по себе, и он начинает ерзать на стуле. Правильно, пусть ему будет стыдно. Я отворачиваюсь, всем своим видом демонстрируя, что яичница на моей тарелке – и та достойна большего внимания, чем этот недалекий человек.

– Ну-с, – несколько нервно начинает дядя, стараясь сгладить ставшую неловкой паузу. – И куда хочет сегодня пойти наш супермен?

Наверное, мои актерские способности оставляют желать лучшего, потому что выдать свой смешок за кашель мне удается довольно неважно. Во всяком случае, во взгляде дяди Вернона сквозит предостережение. А что они от меня хотят? Я, конечно, понимаю, что Дадли в последнее время сильно увлекся мультфильмами про супермена и требует называть себя теперь только так, но удержаться от смеха – увольте, это выше моих сил. К счастью, Дадли ничего не замечает.

– Хочу в Диснейленд! – радостно восклицает он, подпрыгивая на месте от предвкушения и кидая на меня взгляды, полные превосходства.

– Хорошо, мой милый, поедем в Диснейленд, – сюсюкает тетя Петунья.

– А ты… – дядя тыкает в меня своим толстым пальцем.

– Отправляюсь к миссис Фигг, – заканчиваю я за него фразу. – Ну и хорошо. Не люблю Диснейленды. Там слишком шумно и довольно скучно.

После моего замечания радость Дадли уже не кажется такой безоблачной. А мне ни капельки не стыдно. Потому что если человек не может быть вполне счастлив без чьей-либо зависти и переживаний, то этот человек – подлец. А мне почему-то совсем не хочется, чтобы мой кузен вырос подлецом.