Глава 8. Подслушанный разговор.

Время несется, словно разъяренный гиппогриф, и я просто не в состоянии за ним уследить. После стольких лет мучительного бездействия, наполненного скукой, я наконец-то дорвался хоть до чего-то. Я читаю, причем постоянно и все подряд. Я читаю на уроках, читаю, когда ем, когда иду в школу и из нее, читаю, сидя во дворе дома номер четыре по Тисовой улице, читаю в городском парке, читаю, когда меня оставляют у миссис Фигг. Это кажется безумием. Я стал более одержим книгами, чем Гермиона, только-только узнавшая о существовании магии. Я читаю художественные произведения знаменитых маггловских писателей. Мольер, Гете, Шекспир, Драйзер, Диккенс, Брэдбери, Сэллинджер, Шоу… Я часами сижу, уткнувшись в книги, с головой погруженный в целый мир, сотканный из фантазии, труда и таланта величайших маггловских прозаиков, поэтов и драматургов. Во многих книгах я вижу отражение своей собственной жизни. Я снова начинаю чувствовать, переживать, желать, мечтать, жить!

Я в огромном количестве поглощаю научную литературу. Математика, физика, химия, биология, астрономия, высокие технологии… Я понимаю, что мимо меня незаметно проскочил целый мир, и теперь я жажду узнать его, найти в нем место для себя. Мне всегда был более привычен магический мир, хотя, выращенный магглами, я так и остался полнейшим профаном во многих его аспектах. И теперь непривычные мне достижения маггловской науки кажутся мне куда более подлинными и, как это не парадоксально звучит, более волшебными, чем знания магического мира. Я восхищаюсь, словно ребенок, генетикой, космическими полетами и микрочипами. Во всем этом нет ни толики волшебства, но оно, черт побери, работает. Ну, или заработает в скором будущем. Просто сила мысли и разумное использование простейших природных явлений.

Магглы умные, что бы ни было написано в книжках по маггловедению. Не все, конечно, есть экземпляры и наподобие моих родственничков. Но магглы сумели сделать неподвластное волшебникам – они смогли подстроить под себя мир. Волдеморт был глупцом, если считал, что этого можно добиться с помощью террора и грубой силы. Мозги и упорный труд – куда более действенный вариант. Даже такая вещь, как покорение мира, должна проходить естественно. Магглы опередили волшебников – и теперь пожинают плоды своей расторопности, явно демонстрируя, что свет не сошелся клином на магических способностях. Им не надо ни от кого прятаться, как делают это маги. Они строят города, заполняют всю планету продуктами своего производства и чувствуют себя хозяевами жизни. А волшебники в это время трусливо скрываются, стыдливо стирая магглам воспоминания о своих проколах в маскировке. Время от времени в волшебном мире происходят какие-то озарения, и мы быстренько заимствуем что-нибудь у магглов, а затем – снова бездействие. По моим наблюдениям, последний раз такое вот «заимствование» произошло где-то в последней четверти восемнадцатого-девятнадцатом веке. Ну да, а почему, как вы думаете, в Хогвартс студенты едут на паровозе? А как насчет «Ночного Рыцаря» - вот уж средство передвижения откровенно маггловского образца, правда, опять же, переделанное под стать волшебникам. И при этом маги продолжают воображать, что магглы – низшее звено эволюции. Магический мир слеп, как всегда. Я постараюсь быть дальновиднее своих собратьев.

Уроки только что закончились, и я на всех парах лечу в библиотеку. Я немного поколдовал над своим рюкзаком, чтобы он стал более прочным и вместительным. И теперь я вываливаю на стойку перед библиотекаршей огромную стопку книг.

– А, Гарри. Здравствуй, дорогой, – добродушно улыбается она. – Уже все прочитал?

Я киваю, улыбаясь от уха до уха. Пожилая библиотекарша, миссис Османд, уже давно и прочно страдает старческим склерозом, она не может запомнить ни одного ученика, а если кого-то и запоминает, то очень ненадолго. Но мое имя она помнит. Она считает меня чем-то вроде местного вундеркинда и обожает, словно собственного внука. Вот и сейчас она неторопливо сортирует книги по стопкам и не перестает меня хвалить:

– Какой ты славный, Гарри. Остальные хулиганы-то какие, все в мяч гоняют да кошек по подворотням пугают. А ты такой умный мальчик! Все читаешь, все тебе интересно. Скоро всю библиотеку переберешь. Вот небось родители-то не нарадуются!

На моем лице не меняется ни одна черта, я ничем не показываю своей слабости. Но из груди будто бы вышибает весь воздух, и дышать становится неожиданно трудно. Я улыбаюсь неестественной, натянутой улыбкой и просто киваю, стараясь побыстрее закончить с набором очередной партии книг. Мне вдруг хочется уйти из библиотеки поскорее.

– Какие книги возьмешь на этот раз? – добродушно улыбается библиотекарша, не замечая моей напряженности.

Я неспешно иду между высоких стеллажей, просматривая книги. Наконец, выбираю несколько, которые меня заинтересовали, и подтаскиваю их к столу миссис Османд. Она неуверенным взглядом окидывает довольно-таки крупную стопку и спрашивает:

– Ты уверен, что успеешь все это прочитать, дорогой? Эти книги обычно берут старшеклассники для своих проектных работ.

– Да, вполне уверен, – я лишь улыбаюсь и пожимаю плечами. Ну как ей объяснить, что сейчас мне интересно вообще все, что я хочу впитать все аспекты удивительной штуки под названием жизнь каждой клеточкой организма?

– Ну хорошо, милый, я запишу их на твою карточку, – кивает миссис Османд.

Я возвращаюсь домой, помахивая на ходу рюкзаком с книгами, который я держу в руке. Есть какие-то несравненные преимущества в моем семилетнем теле. Можно вести себя глупо и по-детски. Ну да, я же и есть ребенок. И не важно, что на душе скребут кошки, а за плечами – война. Я стараюсь не думать о прошлом, чтобы не отдавать себя на растерзание бессмысленному чувству вины и опустошенности. Я иду нарочито медленно, чтобы растянуть путь до дома как можно дольше. Вообще-то, я бы с куда большим удовольствием возвращался бы туда только для того, чтобы переночевать. Но, увы, тетя Петунья имеет диаметрально противоположные взгляды на этот вопрос. Ну, кто-то же должен элементарно убраться в доме, ведь так?

Когда я захожу на порог дома номер четыре по Тисовой улице, то понимаю, что мог бы задержаться и подольше. Судя по тому, что из-за двери доносятся только приглушенные голоса дяди и тети, Дадли еще не вернулся. Наверное, опять пошел со своими дружками в магазин на углу: просаживать все свои карманные деньги на игровые автоматы. Но тете Петунье он как всегда скажет, что ему поручили рисовать школьную стенгазету или что-то в этом духе. А если я приду раньше Дадли, Дурсли обязательно заведут свою обыкновенную песню о том, какой я бездельник и прогульщик, и какой умница на моем фоне Дадли. Если же я вернусь позже кузена, то, опять же, станут выяснять, где я так долго шлялся, когда Дадли уже дома. В общем, обычное их поведение, которое всегда действует мне на нервы. Но мне легче смириться с нелепыми правилами этой игры, нежели пытать переделать Дурслей. Они упертые, если чего вобьют себе в головы, их не переспоришь.

Я застываю на пороге, не уверенный, стоит ли заходить в дом, или же лучше потихоньку убраться, пока они еще не заметили меня, и подождать прихода Дадли. Сейчас октябрь, и на улице довольно прохладно, но я все-таки решаю посидеть где-нибудь в парке, нежели слушать бесконечные упреки Дурслей, которые я и так уже наизусть знаю. Я уже начинаю тихонечко пятиться назад, когда особо громкое восклицание тети Петуньи заставляет меня замереть на пороге и целиком обратиться в слух.

– И что мы тогда будем делать с Поттером, Вернон? – доносится вопрошающий голос тети.

– Я в любом случае не отпущу мальчишку в какую-то ненормальную школу, где его будут обучать всяким придурочным фокусам! – вопит дядя Вернон.

– Тсс, Вернон! Соседи могут услышать…

Они переходят на шепот, и мне приходится очень тихо и осторожно открыть дверь и тенью проскользнуть в дом, чтобы не обнаружить своего присутствия. Я замираю у стены в прихожей, возле двери, ведущей в гостиную, и прислушиваюсь.

– Но Вернон! Тогда Поттер будет круглый год путаться у нас под ногами, и его влияние может плохо сказаться на Дадли. К тому же, кто знает, на что способны эти люди?

– Я не позволю себя запугать каким-то клоунам! Мы вытравим из мальчишки дурь. Я и так едва терплю, что в моем доме живет кто-то из этих ненормальных, а если он еще и будет учиться в этой школе всякой абракадабре, то на пороге моего дома может и не появляться! – дядя старается говорить шепотом, но от ярости его голос скорее похож на рычание.

– Знаешь, Вернон, – голос тети звучит неуверенно, – иногда мне кажется, что, может быть, он и не из них…

Молчание.

– Ну, не из ненормальных, – все так же неуверенно добавляет тетя.

– Что ты хочешь этим сказать? – медленно спрашивает дядя Вернон. – Его бездельник-папаша был одним из них, как и его мать. Значит, мальчишка точно такой же!

– Понимаешь, – тетя явно колеблется, ее голос дрожит. Я представляю, как она нервно теребит на пальце обручальное кольцо и кусает губы, как всегда, когда нервничает, – мальчишка, конечно, ведет себя странно, но… Но моя сестрица была еще более странной. С ней все время творилась всякая чертовщина. Когда она была возрастом с мальчишку, а я тогда только-только пошла в среднюю школу, я и дня прожить не могла спокойно! Ты себе не представляешь, Вернон, какой это был ад. Вокруг нее то и дело летали предметы, бились стеклянные вещи, а однажды, прямо накануне моего первого дня учебы в новой школе, эта тварь умудрилась перекрасить мне волосы в какой-то безумный цвет, да так, что никакая краска для волос из супермаркета не могла это исправить! Ты не представляешь, как я боялась всей этой нечисти, а наши родители только плечами пожимали и восхищались тем, какая Лили необыкновенная! Порой мне казалось, что все вокруг просто свихнулись, если не замечают, что моя сестрица – самое настоящее чудовище.

До меня медленно начинает доходить, почему тетя никогда не испытывала к моей матери особой сестринской любви. Для человека вроде тети Петуньи стихийная магия, должно быть, и правда выглядела чем-то демоническим.

– С ней и раньше происходили какие-то… странные вещи, – продолжает тетя, не дождавшись ответа от мужа. – Но когда ей стукнуло семь, это все приняло прямо-таки катастрофичный характер! А Поттер, в отличие от нее…

– Хватит, – перебивает ее дядя. – Не смей мне говорить, что мальчишка нормален. Петунья, он ведет себя странно. И не говори мне, что его поведение нормально для семилетнего пацана. Все эти его взгляды, – дядя так клацает зубами, словно его передергивает. – Иногда мне кажется, что я воспитываю дьявола, – жалуется он.

Я тихо оседаю на пол. Вот тебе на! Я-то тут из кожи вон лезу, изображая из себя саму вежливость и терпеливость, даже когда от нападок Дурслей начинает откровенно тошнить, помогаю по хозяйству… И после этого дядя заявляет, что «воспитывает дьявола»! На миг мне становится интересно, какого же тогда мнения был обо мне дядя в моей «прошлой жизни», когда я взрывал посуду, угрожал ему волшебной палочкой и надувал его сестру.

– Я знаю, Вернон, у него есть свои странности. Но поверь мне, могло быть и хуже, намного хуже, – многозначительно произносит тетя.

– И что ты хочешь этим сказать? – подозрительно спрашивает дядя.

– Ну… – тетя Петунья явно колеблется, – может быть, нам стоит быть помягче с мальчишкой? Он не так уж и ужасен…

Я подавляю желание ущипнуть себя посильнее, чтобы удостовериться, что это не сон. Жизнь становится все удивительнее и удивительнее! Когда еще за меня заступалась тетя Петунья? Наверное, дядя тоже замечает, что творится что-то из ряда вон выходящее, потому что обрывает ее резким голосом:

– Нет, Петунья, этому не бывать! Этот выродок должен знать свое место! Я не собираюсь подавать ему повод думать, что в случае чего он может прибежать ко мне со своими проблемами. У нас есть собственный сын, и мы должны уделять все свое внимание именно ему, а не каким-то там ненормальным подкидышам. И как бы ты, Петунья, не заверяла меня, что мальчишка не один из них, я все равно не спущу с него глаз. И если с ним приключится хоть одна «странность» вроде тех, о которых ты говорила, я не задумываюсь выбью из него всю дурь. Пусть мальчишка только попробует вытворить что-нибудь подобное, и тогда он очень сильно пожалеет, что вообще родился на свет! Таких, как он, надо держать в ежовых рукавицах, а то они еще себя проявят, когда будешь от них этого меньше всего ожидать.

Краем глаза я замечаю, как поворачивается дверная ручка, в один прыжок вскакиваю на ноги и оказываюсь у двери.

– Мам, пап, я дома! – орет только что вошедший в дом Дадли. За его спиной неуверенно переминаются с ноги на ногу его дружки.

Затем кузен переводит взгляд на меня и удивленно моргает, но ничего не говорит.

Из гостиной появляются дядя с тетей, все еще взвинченные после своего спора и немного испуганные таким неожиданным появлением Дадли.

– Дадлик, милый, ты дома! – радостно восклицает тетя Петунья. – Как успехи в школе? – тут ее взгляд падает на дружков кузена. – О, и друзей с собой привел! Заходите, заходите, я как раз испекла пирог.

Пользуясь временно возникшей в прихожей суматохой, дядя Вернон склоняется надо мной, смеряет меня подозрительным взглядом своих маленьких глазок и шипит:

– А ты, мальчишка, марш в чулан! Я не хочу, чтобы ты путался под ногами у Дадли с друзьями и мешал им отдыхать.

Я пожимаю плечами и отправляюсь в чулан. Там я достаю свои книги и полностью погружаюсь в чтение, благо, мне тут по случаю начала школьных занятий поставили старенькую настольную лампу, чтобы я, не дай Мерлин, не начал шляться по всему дому со своими учебниками и портить окружающим настроение. Вообще-то, мне в моем чулане вполне комфортно и уютно, если уж на то пошло. Он достаточно большой, чтобы тут поместилась вполне приличная кровать, а также я выпросил у тети разрешение прибить на стену пару книжных полок.

Когда из гостиной начинают доноситься взрывы хохота кузена и его друзей, я накладываю чары тишины, и теперь меня ничего не отвлекает от книги. Я не замечаю, как летит время, но неожиданно дверь чулана слегка приоткрывается и в него заходит тетя Петунья. С каким-то вороватым видом она быстро ставит на мою прикроватную тумбочку тарелку с большим куском шоколадного пирога и стремительно выходит, прикрывая за собой дверь. Я настолько ошеломлен, что даже забываю ее поблагодарить.