Глава 11. Самая большая драгоценность миссис Фигг.

С наступлением летних каникул в мою жизнь возвращается привычная скука. Чего нельзя сказать о кузене. Вот уж кто радуется двухмесячному ничегонеделанию по полной, так это он! А уж сегодня Дадли и вовсе вне себя от восторга, потому что у кузена наступил очередной день рождения. Именно по этой причине сейчас я сижу в пыльной пропахшей кошками гостиной миссис Фигг, в очередной раз выслушивая многочисленные истории про ее ненаглядных кошек и рассматривая бесконечные альбомы с фотографиями.

– А вот мистер Пушистик, – с умилением в голосе говорит пожилая женщина, показывая мне фотографию рыжего лопоухого кота.

Я без особого энтузиазма киваю, гадая, когда она уже уйдет по своим делам и оставит меня в покое. Затем она переворачивает очередную страницу, и я вижу большую фотографию рослого светловолосого парня лет шестнадцати, у которого на коленях сидит толстый полосатый кот. Что-то в фотографии кажется неправильным, режет глаз. Миссис Фигг уже собирается перевернуть страницу, когда я понимаю, что именно меня беспокоит. К обычному вязаному свитеру парня приколот значок старосты Хаффлпаффа.

– А это кто? – быстро спрашиваю я, показывая на фотографию.

– Это мистер Полосатик. Отличный был кот, такой ласковый. К сожалению, он уже умер. А ведь когда я его подобрала на улице, он был совсем еще котенком…

– Да нет же, не кот, – нетерпеливо перебиваю я. – Я имею в виду юношу.

– Ах, вот ты о ком. Это мой племянник, Кристофер, – ее взгляд теплеет и подергивается дымкой воспоминаний. – Это фотография была сделана давно, он тогда еще учился в школе.

Ну да, как же я раньше не подумал? Ведь если миссис Фигг сквиб, то вполне очевидно, что у нее должны быть родственники-волшебники. И, разумеется, они должны были учиться в Хогвартсе.

– А где он сейчас? – я сам не могу объяснить свое любопытство. Почему-то тот факт, что этот парень связан с Хогвартсом, делает его для меня чрезвычайно интересным.

– Сейчас он уже работает на серьезной должности в правительстве. Совсем редко ко мне приезжает, – вздыхает миссис Фигг.

Некоторое время я продолжаю разглядывать фотографию, гадая, мог ли я видеть этого человека раньше. Важная должность в правительстве? Возможно, сейчас он работает в Министерстве…

– А знаешь что, Гарри, давай-ка я тебе кое-что покажу, – неожиданно говорит миссис Фигг, поднимаясь с продавленного дивана.

Заинтригованный, я прохожу следом за ней в соседнюю комнату. Мы останавливаемся у большого старинного комода, уставленного фотографиями в рамках и декоративными фигурками кошек. Миссис Фигг открывает дверцу, достает деревянный сундук и с каким-то благоговением ставит его передо мной. Когда она медленно, дрожащими руками, поднимает крышку, я почему-то задерживаю дыхание. А заглянув внутрь, понимаю, что с таким трепетом хранит выжившая из ума соседка. Воспоминания. Она бережно перебирает ворох фотографий с изображениями все того же светловолосого мальчишки, какие-то мелочи, старые альбомы с детскими рисунками, набор оловянных солдатиков…

– Когда Кристофер был помладше, он частенько у меня бывал, – с теплотой в голосе говорит миссис Фигг. – Можешь посмотреть эти вещи. Кристофер мог возиться с ними часами.

Я с любопытством перебираю старые фотографии и рисунки, чувствуя себя так, словно меня ненадолго впустили в чужую жизнь. Показали что-то бесценное, сокровенное, чего у меня нет и вряд ли когда-нибудь будет. И отчего-то невероятно, прямо до слез, хочется снова прижать к груди кожаный альбом с живыми фотографиями родителей. Пальцы неожиданно натыкаются на гладкий значок старосты Хаффлпаффа с изображением барсука.

– Кристофер был в школе старостой, поэтому носил этот значок, – горделиво поясняет миссис Фигг.

На самом дне сундука обнаруживается несколько альбомов и старых записных книжек. Я пролистываю чуть пожелтевшие от времени страницы. Там тоже оказываются рисунки, но уже гораздо более реалистичные. Наверное, Кристофер рисовал их, уже учась в Хогвартсе. А еще магия. Все вещи покрыты легкими, невесомыми нитями магии, словно кто-то накинул на них тончайший шифон. На самом дне сундука обнаруживается большая записная книжка в коричневой кожаной обложке. Магия из нее прямо-таки бьет ключом, и я заинтересованно перелистываю страницы. Пусто. Абсолютно чистые чуть желтоватые листы.

– Кристофер всегда носил этот ежедневник с собой, – поясняет миссис Фигг, от которой не укрылось мое любопытство. – Но, как ни странно, не сделал в нем ни пометки.

Старая женщина в недоумении качает головой, а вот мне становится понятно и то, почему страницы пусты, и даже то, почему от ежедневника так остро веет магией. Дневник просто-напросто заколдован. И мне очень, прямо до дрожи, хочется снять скрывающие чары и посмотреть, что же прячут в себе эти чуть пожелтевшие от времени страницы. Увы, под присмотром миссис Фигг сделать это невозможно, поэтому я откладываю книгу в сторону и возвращаюсь к остальным вещам в сундуке.

Через полчаса в соседней комнате звонит телефон, и я с трудом скрываю довольную улыбку.

– Подожди, дорогой, я сейчас вернусь, – говорит миссис Фигг, шаркающей походкой направляясь в гостиную.

Я концентрируюсь, подстраивая свою магию под ту, что исходит от сундука, и делаю с ежедневника копию. Теперь передо мной лежат две совершенно одинаковые книги, но вот скрытые магией от любопытных глаз записи есть только в одной из них. Еще одно торопливое заклинание – и я кладу уменьшенный с помощью волшебства до размеров спичечного коробка ежедневник к себе в карман, а его место в сундуке занимает копия. Признаться, я испытываю легкое чувство вины. А вдруг этот Кристофер вернется за своими вещами и обнаружит подмену? Но любопытство все же пересиливает, поэтому когда миссис Фигг возвращается в комнату, я с преувеличенным интересом рассматриваю старые фотографии.

– Звонила твоя тетя, – объясняет миссис Фигг. – Они уже вернулись, и ждут тебя дома.

Я киваю, прощаюсь с соседкой и пробираюсь к прихожей, с трудом обходя многочисленных снующих под ногами кошек.

В доме номер четыре меня ждет счастливый до неприличия Дадли, который носится по всему дому со своими многочисленными подарками. Я тенью проскальзываю в свой чулан, мечтая наконец-то заглянуть в загадочную записную книжку. Я возвращаю ей прежний размер и, затаив дыхание, произношу контр-заклинание к скрывающим чарам. Открывая первую страницу, я гадаю, что за тайны скрывает в себе еженедельник. Может быть, это личный дневник этого самого Кристофера? Тогда из него можно будет выудить какие-нибудь сведения о том, каким стал Магический мир, о Хогвартсе и учителях. На страницах постепенно проступают четкие ровные буквы, и это так похоже на то, как проступали слова в дневнике Тома Риддла, что мне приходится встряхнуть головой, чтобы отогнать наваждение.

Вчитываясь в написанное, я едва скрываю свое разочарование. Это всего лишь учебные материалы. Листаю тонкие пергаментные листы, но по-прежнему не нахожу ничего особенного. Трансфигурация, заклинания, ЗоТИ, зелья… Наверное, Кристофер просто готовился к экзаменам, когда гостил у миссис Фигг, вот и таскал пресловутую книжицу с собой.

– Поттер, ты сегодня собираешься ужинать, или как? – доносится до меня голос тети Петуньи.

Я поспешно заталкиваю еженедельник на одну из полок с книгами и выхожу из чулана.

*****

Осенью я замечаю первые признаки надвигающихся неприятностей. Это день ничем не отличается от остальных суббот, встреченных мной на Тисовой улице. Разве что дядя Вернон за завтраком чуть более злой и угрюмый, чем обычно. Но это ничуть не удивительно, потому что на днях у него сорвался какой-то крупный заказ на сверла, а дядя всегда нелегко переживал свои карьерные неудачи.

– Ах, какая жалость. Ну ладно, не буду вас больше задерживать. Поправляйтесь скорее, – доносится из прихожей голос тети Петуньи.

– Вернон, наша соседка простудилась и не сможет сегодня присмотреть за Поттером, – сообщает тетя, едва зайдя на кухню.

Дядя недовольно хмурится, глядя на меня так, словно это именно я виноват в неожиданном недуге миссис Фигг.

– Но я не собираюсь брать мальчишку с собой в Лондон, – решительно заявляет он.

– Тогда давай оставим его дома, – милостиво предлагает тетя.

Я терпеливо жду окончания этой нелепой дискуссии, зная по собственному опыту, что мое слово тут ничего не решит.

– Что? В моем доме? – возмущенно переспрашивает дядя. – Чтобы вернувшись, обнаружить на этом месте пепелище? Ну уж нет, Петунья!

– Хорошо, что ты предлагаешь?

– Он может подождать нашего возвращения и на улице!

Теперь уже я отрываюсь от своего завтрака и пораженно смотрю на дядю. К счастью, тетя обращает на своего мужа точно такой же взгляд.

– Сейчас конец октября, Вернон! – восклицает она. – Поттер не сможет сидеть пять часов на улице, ожидая нас.

– Ну ладно, тогда мы можем запереть его в чулане, – недовольно ворчит дядя.

Так и получается, что когда Дурсли уезжают в Лондон за покупками, я остаюсь сидеть в своем чулане под лестницей. Некоторое время я бездумно листаю книги, но очень скоро это занятие надоедает. К тому же, от долгого сидения в моем, прямо скажем, не особо просторном чулане у меня затекает все тело. Кажется, тетя Петунья упоминала, что их не будет пять часов? Что ж, они сами развязали мне руки.

Я привычно протягиваю руку к двери ладонью вперед и применяю Алохомору. Мне даже не надо настраивать уровень магии. В конце концов, я так часто использую магию именно в своем чулане, что ее уровень подстраивается чисто автоматически. Поэтому следующие события становятся для меня полной неожиданностью. Магия вырывается из ладони неконтролируемым потоком, дверь с невероятной скоростью срывается с петель и с грохотом врезается в противоположенную стену. Сила удара такова, что тяжелая дверь просто-напросто разлетается в щепки, а в стене остается заметная вмятина.

Некоторое время я могу лишь ошеломленно моргать да ловить ртом воздух. Какого черта?! Я почти с ужасом смотрю на свою правую ладонь, из которой все еще вырывается сияющая энергия. Ее поток утихает лишь через несколько секунд, когда мне удается сконцентрироваться настолько, чтобы удержать свою силу. Я осторожно выглядываю из чулана и пытаюсь оценить масштаб разрушений. Дверь не просто разлетелась в щепки. Она распалась чуть ли не в стружку. Всегда идеально убранная прихожая усыпана деревяшками и кусками бетона со стены. Я перевожу взгляд вверх и не могу удержать страдальческого стона. Великолепно, еще и штукатурка с потолка облетела! Готов поспорить, дядя и не догадывается, насколько был прав на мой счет.

Я приваливаюсь к стене, стараясь собрать разбегающиеся мысли. Так, надо успокоиться. Расставим приоритеты. С причиной катастрофы можно разобраться и позже. Сейчас главное – устранить последствия до прихода Дурслей. Кошмар, тут без капитального ремонта не обойтись! Так, спокойно. Волшебник я или кто? Мне надо всего лишь применить пару Репаро, и все будет в порядке. В конце концов, могло быть и хуже. Например, это могло произойти тогда, когда Дурсли были дома. Мысль о подобном заставляет меня содрогнуться. Я направляю руку на остатки двери и применяю Репаро. Но магия вновь подводит меня. В прихожей поднимается небольшой ураган, заставляющей все предметы задрожать, подняться на несколько сантиметров в воздух и тяжело обрушиться на пол. Теперь разрушения еще более очевидны, чем прежде.

Борясь с подступающей паникой, я предельно сосредотачиваюсь на колдовстве. В голове не остается ни единой мысли. Вся моя сущность сейчас направлено на то, чтобы уловить в себе привычные колебания силы и подчинить ее себе целиком. И только когда я растворяюсь в магии, позволяю ей на миг поглотить себя, чтобы затем единственным стремительным рывком взять под свой контроль, мне открывается смешная в своей элементарности правда. Моей силы просто стало слишком много, она бьет через край. Сколько я колдовал за последние семь лет? И главное, как? Если хорошенько призадуматься, то я редко прибегал к чему-либо более мощному, чем чары тишины. Поистине, совсем не об этом думали мои учителя, когда готовили главного бойца с Волдемортом! Уж скорее я был оружием массового поражения, козырем, припрятанным до поры до времени в рукаве светлой стороны. Мое участие в бою было опасно именно непредсказуемостью моей магии. Я никогда не умел справляться с ней, если эмоций становилось слишком много, если боль утраты и бессильная ярость оказывались просто невыносимыми. Но кому было до этого дело, когда цель оправдывала средства? А теперь я не имею понятия, как удержать весь этот избыток силы под контролем. Она уже начинает вырываться на волю, превращая простейшие заклинания в нечто непредсказуемое. А если я перестану колдовать совсем, то катастрофа станет лишь вопросом времени.

Я заставляю себя предельно сосредоточиться, и в итоге у меня все-таки получается нормальное Репаро. Теперь хотя бы дверь обрела свой первозданный вид. Держать такое огромное количество силы под железным контролем оказывается неожиданно сложным, и мне приходится сделать несколько глубоких вдохов и на несколько секунд закрыть глаза, чтобы унять дрожь.

У меня уходит несколько часов на то, чтобы убрать такие, казалось бы, несерьезные разрушения. Я едва успеваю снова запереть замок на двери чулана, когда слышу звук подъезжающей к дому машины Дурслей. Сил не остается ни на что. Я просто лежу на своей старой продавленной кровати, пытаясь унять остатки нервного напряжения, и чувствую, как неистраченная магия ворочается внутри, словно недовольный зверь. Потоки силы причиняют почти физическую боль, огненной волной распространяясь по венам.

Я слышу, как в замке двери ворочается ключ. Кто-то заглядывает в мой чулан, но сил на то, чтобы поднять голову и посмотреть, кто это, просто не хватает.

– Поттер, хватит тут бездельничать! – раздается грубый голос. – Лучше иди и помоги Петунье разобраться с покупками.

Что ж, зато теперь я знаю, что в мою скромную обитель пожаловал дядя Вернон. Я настолько измотан, что даже не могу вступить с ним в спор. Вместо этого я через силу поднимаюсь и плетусь на кухню, подгоняемый недовольным ворчанием дяди.

Я больше не решаюсь даже на крошечное колдовство, потому что боюсь того, что может вытворить моя магия. Даже такая мелочь, как заглушающие чары, кажется мне теперь слишком рискованной. Мысль о том, какое на самом деле важное место в моей настолько, казалось бы, маггловской жизни занимала магия, вызывает гнетущее чувство потери. Но самое неприятное – это глухая безысходность. Я ведь знаю, что лишь оттягиваю неизбежное, лишая себя возможности колдовать. Моя сила рано или поздно сметет слабые барьеры воли. И что тогда? Мне страшно об этом думать. В этот день я так и не решаюсь заснуть.