Редакционные статьи в газете – Крюковские

Новочеркасск, ноябрь-декабрь 1919

«Донские Ведомости» №263, 17/30 ноября 1919, с.1 *

Итоги дней 5–7 ноября

Кубанские события пришли наконец к благополучному завершению и становятся отныне достоянием истории.

Все хорошо, что хорошо кончается. И как это ни парадоксально звучит, хорошо даже то, что в Париже подписали договор – или «проект договора», как с точностью заправских юристов называли его некоторые представители кубанской делегации на Войсковом Круге, – дипломатические представители «Кубанской республики» с меджлисом «Горской республики». Право же, хорошо, что это случилось, и хорошо, что самые ревностные и яркие «вожди» казачества – кубанского и отчасти донского – вынуждены были, ограждая своих единомышленников от обвинения в политическом предательстве, изображать их актом легкого поведения в политике. Ибо существо договора все-таки было конфузно.

Отныне диапазон сверхдемократических, самобытно демократичес­ких голосов, допускавших единство России только «с перегородками», гордо настаивавших на «принципе согласия, но неподчинения» – примет более умеренные размеры, а федералистический авантюризм, или авантюристический федерализм, будет отодвинут в надлежащее место. Отныне в здоровое русло серьезного обсуждения и деловой работы войдут вопросы краевого самоуправления и создания твердой и авторитетной власти на Юге России. Отныне сознание ответственности переживаемого момента из области празднословия переходит в область действительного служения великому делу воссоздания России.

Кубанские события стали достоянием истории. Но поучительное значение их, с ними связанных фактов и им сопутствовавших явлений остается не только сейчас, но и пребудет на долгое время.

Это был кульминационный момент борьбы двух политических течений, вышедших из нашей революции, – одного, выдвигающего на первый план свой демократизм, идею народоправства, весьма самобытного и своеобразно толкуемого, и осуществление его мыслящего в России единой, «но с перегородками», – и другого, ставящего превыше всего достижение единой святой цели – воссоздания России без уступки кому бы то ни было хотя бы пяди русских земель, без обязательств перед кем бы то ни было, с государственным порядком, не угнетающим ни одного класса или группы населения; порядком тоже демократичес­ким, но менее членовредительным, чем «федеративный» порядок перегородок.

Но не только в этом споре и этом столкновении двух течений заключается интерес минувших дней. Назидательное значение их лежит и в том отношении, которое проявила к жгучим вопросам этих дней рядовая масса законодателей и которое могло служить до известной степени отражением взглядов и настроений народного пласта, являю­щегося фундаментом государственности и на своих плечах несущего сейчас главную ношу по воссозданию России. Эти дни выяснили, что политические «вожди», точнее – парламентские лидеры наши, – не вполне обладают силой подлинного властвования над умами, способной вести серую массу от словесных упражнений к делу. Похоже было, что не глубина мысли, не признанная ее ценность, а звучащая сила слов, звонких и непонятных, вроде того диковинного слова «сикамбр», которым где-то у М.Горького щеголяет какой-то сверхсвободный босяк[137], действует иногда на доверчивые умы, боящиеся показаться отсталыми или тупыми. И хорошие, простые здравомыслящие люди с усилием, доходящим до пота, блуждают в лабиринте состязаний о федеративной республике и суверенных правах – состязаний, страстностью своей напоминающих приснопамятные дебаты товарищей и полутоварищей об отдании военной чести.

Были в эти дни (5–7 ноября) прений о суверенных правах Кубанский республики моменты комические и трогательные одновременно. Представитель кубанских горцев Кара-Мурзинов, глубокий старик, начав читать на бумажке заготовленную речь, споткнулся на первых выспренных словах, махнул рукой и заговорил задушевным тоном о том, что невыносима стала жизнь, несмотря на все «завоевания» революции, на все демократические приобретения. Приедешь в аул, все одно твердят: «дедушка, хлеба нет, рубашка нет, довольно забастовка»... Это была речь по поводу... нарушения суверенных прав Кубани.

Сходя с вершины академического спора о суверенных правах к простым отношениям повседневности, прения сводились к взаимным счетам, накопившимся за время совместной жизни и работы сил, созидающих единую Россию.

С одной стороны, обидой почиталось то, что был приказ там, где должна бы быть дипломатическая нота или что-то в этом роде, во всяком случае, не приказ, существо и форма которого являются преждевременным отрицанием суверенных прав пока самостоятельно действующих политических образований. И приказ этот по связи с другими менее существенными, но нередкими проявлениями абсолютистского тона является признаком недостаточно уважительного и бережного отношения к казачьему политическому правосознанию, безапелляционным вторжением в область жизни, не подлежащую стороннему вмешательству. Конечно, такой тон, вызванный, м. б., необходимостью, не способен упрочить того цемента, которым держится и крепится совместная боевая работа сил, созидающих единую Россию. Он возбуждает чувство протеста, до поры до времени скрытого, он родит тайное раздражение, за которым забывается и величие цели, и ответственность момента.

Рядом с этим открыто и честно была выяснена другая сторона медали – утрата чувства ответственности не только за слова, но и за действия: кубанская делегация настоятельно подчеркивала, что она уполномочена просить содействия у Войскового Круга по вопросу о приказе (или точнее о приказах, ибо в вопрос вошел и приказ ген. Врангеля[138]), не входя в рассмотрение договора Быча[139] по существу, а касаясь лишь его формальной стороны. Как ни простодушно и доверчиво большинство Круга, как ни готовно он идет иногда за лидером, обладающим даром гладкой фразы и наигранным пафосом, но свести вопросы к детской игре «в зайцы», к спору о том, на «сале» или «не на сале» пойман убегающий игрок, – тут расчленить вопрос на такие тонкие прослойки решительно не удалось[140].

Появление на Круге ген. Деникина смахнуло все усилия кубанской делегации и сторонников отстаиваемой ею точки зрения, как карточную постройку. В его потрясающей речи перед Кругом во весь рост встали единственные подлинные суверенные права – права распятой России. Когда-то пошатнулись казаки в своей преданности великой родине из-за жалованья и других мелочных счетов. Это было под стенами Кремля в эпоху лихолетья. И вынес тогда инок Авраамий Палицын церковные сосуды и предложил их казакам в уплату жалованья. Встрепенулась совесть казацкая, загорелось сердце огнем бескорыстного воодушевления при виде этой святыни, и уже не было больше помину ни о деньгах, ни о взаимных счетах...

Ген. Деникин показал другую святыню: язвы распятой родины. И сказал, что за полным обретением ее, святой, единой, великой России, он пойдет раз избранным путем до конца, доколе Господу Богу не будет угодно прервать его жизнь, и перед этим словом, твердо сказанным словом истинного подвижника и подлинного борца за святую идею, померкла вся словесная труха «вождей» казачества – один из них именно так определил себя и своих единомышленников, подписавших «проект договора». Пустозвонная фраза потонула в одном могучем слове правды и великой жертвы – как в трубном гласе тонет мышиный писк...

–––––––––––––

«Донские Ведомости» №270, 27 нояб. (10 дек.) с.1-2 *

Ответственность момента

Может быть, никогда не было момента в нашей исторической современности столь грозного и столь ответственного, как ныне. Борьба за наше «святая святых» – за Россию, за ее целость, единство, достойное бытие, – борьба за собственное наше право жить, за казачество, за его исторически сложившийся уклад, борьба, унесшая столько жертв, потребовавшая столько крови, страданий и слез, – эта борьба подошла ныне к той последней черте, для которой существует только одна формула выражения: «не на жизнь, а на смерть»...

И, может быть, никогда мелкости души обывательской, заячья психология и психология хлева не доходили до такой неприкровенности, как сейчас. Голос упитанного, лукавого шкурничества, ни о чем, кроме собственного корыта и собственной утробы, не желающего помышлять, никогда не был так возмутительно гнусен, как в этот важнейший момент великой русской исторической трагедии.

Это ли не величайшая в мире трагедия, когда горсть людей героического духа, истекающих кровью, годы, долгие годы ведет борьбу за родину-мать, < попранную>, < поруганную>, распятую, в условиях такого неравенства, которое вызывает одинаковый возглас изумления и Ллойд-Джорджа, и у тех полубессловесных масс, что ныне всепожирающей саранчой опустошают трудовое казачье достояние?

– Вот говорили: где это видано, чтобы рукав шубу одолел, ан одолевает, – сознаются «Ваньки», согнанные под ружье плетьми и палками тов. Троцкого.

И если отойти на некоторое расстояние, оглянуться, вспомнить, как наши хутора начинали эту величаво-трагическую борьбу с самодельными пиками, вилами и чекмарями, то и в тяжкой скорби испытаний выпрямляется согбенная душа от чувства гордого сознания и твердой уверенности, отметает все сомнения, все тревоги. Есть у великого писателя земли русской, у Льва Толстого, один великолепный образ жизнестойкой энергии и силы противодействия истреблению: цветок-татарник – в интродукции к повести «Хаджи-Мурат». Среди черного, унылого, безжизненного поля стоял он один, обрубленный, изломанный, вымазанный грязью. «Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял – точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаза, но он все стоит, не сдается человеку, уничтожившему всех его братьев кругом него».

Необоримым цветком-татарником мыслится нам и родное казачество, и героическая Добровольческая армия, не приникшие к пыли и праху придорожному, когда по безжизненным просторам распятой родины покатилась колесница торжествующего смерда, созидавшего российско-филистимскую советскую республику[141]. Тверда наша вера в эту непобедимую жизнестойкость, непоколебимо упование. Но горькое горе нашей исторической дороги – обывательская забывчивость, подлое лукавство, виртуозное мастерство шмыгать в безопасную подворотню в моменты грозные и вылезать вперед, пылить, фыркать, брызгать зловонной слюной злобной критики, клеветнической брани, когда это можно делать в условиях безопасности и безответственности. Критикующий, пустословящий, злословящий политикан-обыватель не прочь думать, что этим сотрясением воздуха он содействует и помогает успеху дела. Ведь думал же тот помещик из побасенки, который, сидя в тарантасе, плетущемся в гору, усиленно кряхтел, – что он этим кряхтением помогает лошадям...

Но когда дело коснулось действительной помощи родине, когда был поставлен такой, например, важности вопрос, как экстренная необходимость одеть к зиме армию, – какой гвалт поднялся и о нецелесообразности приёмов реквизиции, и о переплаченных пенязях за провизию, и об остановке всей жизни вследствие приказа, запрещающего в течение одного дня выходить из дома. И это кричали те люди, которые не так давно с трусливым безмолвием отдавали самые ценные свои вещи красным хулиганам.

Большевики уже давно отмахнулись от приемов словесной расточительности для убеждений о памятовании долга. Советская власть решительностью манер далеко превзошла старый абсолютизм и отнюдь не смущается и не испытывает никакой неловкости, применяя ту «государственную палку», без которой государственная власть – не власть, а «одно воображение». И шкурник там очень чувствует и почитает эту самую палку. И в моменты борьбы не на жизнь, а на смерть нет иного способа понудить лукавцев подставить плечо под общую ношу, кроме метода беспощадной понудительности. И в нашей родной истории была славная полоса, когда «дубинка» великого преобразователя вывела Россию из положения отсталого, пренебрегаемого полуазиатского царства на славный путь великодержавия. Рискуя навлечь на себя неудовольствие нынешних пламенных наших республиканцев, мы все-таки дерзаем указать на пример гениального царя-трудника как заслуживающий подражания и последования.

Само собой разумеется, что мы верим еще в наличие совести и чести наших сограждан, в известной доле благополучно живущих за спиной доблестной армии нашей. Мы указываем только на некоторое ослабление памяти их, на временное забвение о долге. И конечно, есть необходимость забывчивым людям время от времени напоминать о том, что есть родина, что крестные муки ее вопиют об облегчении, есть армия, изо дня в день глядящая в глаза смерти и имеющая право на самое пристальное внимание к себе сытого и одетого тыла, есть часть народа, вместе с армией разделяющая тяготу войны, – и ради собственного блага не надо забывать об этом.

Не забывайте о родине, иначе она напомнит о себе. Не заставляйте власть применять государственную дубинку. Помните о долге перед родным краем, перед Россией.

————————————

Илл.33. Два начальных столбца редакционной статьи в «Донских Ведомостях»

«Донские ведомости» 1919 №266, 15 нояб./4 дек. с.1 *

Решительные меры

На днях приказом генерала Деникина распубликован временный закон об уголовной ответственности за спекуляцию.

Временный закон не дает общего определения спекуляции и держится перечневой системы, носящей исчерпывающий характер.

Спекуляцией признаются: продажа или предложение в продажу предметов насущного продовольствия или иной необходимой потребности по ценам чрезмерным, не оправдываемым условиями производства и сбыта или превышающим установленные, сокрытие, невыпуск в продажу и другие подобные действия, направленные к установлению или поддержанию чрезмерных цен, сделки на те же предметы, заключенные лишь с целью получения разницы и, наконец, продажа промышленниками и торговцами тех же предметов лицам, не занимающимся торговлей и приобретающим их для перепродажи.

Нормальное наказание – смертная казнь или ссылка в каторжные работы на время от 4 до 20 лет, сверх того, денежное взыскание до 250 тысяч руб. и, вместе с тем, конфискация предметов спекуляции.

Спекуляция признается квалифицированной в случае рецидива, засим, когда предметом ее являются материалы, приобретаемые для военных надобностей, а также при совершении ее лицами, состоящими на общественной или государственной службе, с нарушением обязанностей службы. В этих случаях устанавливается смертная казнь, без возможности замены ее каторгой.

Дела о спекуляции переданы военным судам.

Суровость наказаний доказывает, что власть признает опасность преступления. При все растущем пауперизме масс причудливое создание войны и революции особенно опасно как фактор погромного движения.

До сих пор борьба со спекуляцией велась преимущественно органами печати и без особенного успеха: спекулянты обладают слишком толстой кожей.

Теперь будут применены новые методы. Система устрашения должна принести результаты, особенно если к ней присоединятся соответствующие правительственные меры торгового и финансового характера. Борьба предстоит особенно трудная, как в виду эпидемического развития преступления, переставшего быть таковым в глазах очень и очень многих, так и вследствие затруднительности для суда установления границы дозволенного и недозволенного.

Это особенно относится к понятию чрезмерных цен. Органу суда придется тщательно индивидуализировать каждый случай.

Действующие у нас на Дону законы о спекуляции совершенно недостаточны как средство борьбы, ввиду слабой репрессивности устанавливаемых ими наказаний. Выработанный Войсковым Кругом закон о злостной спекуляции не был распубликован Сенатом по несоответствию его основным законам.

В настоящее время срочно разрабатывается новый законопроект, причем меры наказания предполагаются достаточно радикальные.

––––––––––

«Донские ведомости» 1919 №271, 28 нояб./11 дек. с.2 *

Инцидент

29 ноября в дневном заседании Войскового Круга произошел инцидент между только что назначенным заведующим Донским отделом Осведомления проф. Тарасовым и бывшим секретарем Войскового Круга Ф.Д. Крюковым.

Подробности конфликта рисуются в следующем виде.

Проф. Тарасов в своей речи по поводу доклада члена Круга П.А. Скачкова о Донск. Отделе Осведомления заявил, между прочим, что информация населения задерживается вследствие отказа со стороны Отдела Печати в выдаче бумаги, каковая употребляется «на печатание бесполезных рассказов и других произведений г. Крюкова». Свою речь проф. Тарасов закончил следующей репликой по адресу Ф.Д. Крюкова:

– Вот истинные пособники большевизма, «вот где у вас сидят большевики!»

Этот оскорбительный выпад вызвал протест Войскового Круга, выразителем мнения которого явился докладчик П.А. Скачков, обратившийся к председателю В.А. Харламову с просьбой:

– Оградить достоинство членов Круга со стороны гастролеров из Совдепии! (проф. Тарасов прибыл из Совдепии в ст. Усть-Медведицкую в январе с.г. вместе с красной армией).

Перерыв дневного заседания задержал дальнейшее развитие инцидента. При начале же вечернего – председатель В.А. Харламов огласил следующее заявление, поданное Ф.Д. Крюковым:

Г[осподин] Председатель Войскового Круга В.в.Д.

Заведующий Донским Отделом Осведомления г. Тарасов сегодня в утреннем заседании заявил, что осведомление задерживается главным образом тем, что Отдел Печати отказывает в бумаге и бумага уходит на печатание рассказов г. Крюкова, и закончил свою речь репликой «вот истинные пособники большевизма, вот где у вас сидят большевики!»

Заявление о печатании рассказов г. Крюкова есть заведомая неправда: ни одного клочка бумаги не ушло на печатание рассказов г. Крюкова на Дону, печатались эти рассказы в свое время в Петербурге и Москве. Не думаю, что г. Тарасов считает рассказами те воззвания, листовки, обращения и указы Войскового Круга, которые изданы и ныне переиздаются отделом Осведомления и большинство которых принадлежит действительно моему перу. Полагаю также, что ни в этих писаниях, ни в моей общественной и политической деятельности даже заведомо недобросовестный человек не может усмотреть признаков большевизма. И поэтому зачисление меня в большевики г. Тарасовым есть типичный образчик злостной инсинуации, ныне излюбленный прием кляузников и клеветников всякого сорта.

Как член В. Круга и бывший секретарь его, работавший по поручению и по предуказаниям В. Круга, обязанный дорожить высоким этим званием, не говоря уже о добром имени своем, я апеллирую к В. Кругу. Я ходатайствую, чтобы г. Тарасову, говорившему с правительственной трибуны, было предложено немедленно представить доказательства того, что рассказы Крюкова печатались на бумаге, находящейся в распоряжении Отдела Печати в ущерб изданию листовок. Если же таковых доказательств не будет представлено, то признать представителя правительства, сделавшего такое заявление, заведомым лжецом. Во-вторых, обвинение меня в большевизме, брошенное с правительственной трибуны г. Тарасовым, признать злостной инсинуацией.

Чл. В. Круга Ф. Крюков.

После оглашения этого документа председатель В.А. Харламов, подчеркивая недопустимость подобных оскорблений, предоставил слово проф. Тарасову, который в свое оправдание заявил, что лично он печатание произведений Ф.Д. Крюкова на бумаге отдела не видел, но судит об этом по объявлению на обложке одной из недавно изданных книг, где было сказано, что подготовляются к печати произведения Ф.Д. Крюкова и др. писателей.

Объяснения проф. Тарасова Круг не удовлетворили. С депутатских мест раздались голоса о немедленном суде над проф. Тарасовым, но председатель В.А. Харламов заявил, что инцидент будет разрешен совместно президиумом Круга и Правительством.

В кулуарах Круга уверенно говорят, что в связи с оскорбительным выпадом проф. Тарасова предрешается вопрос о его увольнении с занимаемого поста. [142]

–––––––––––

«Донские ведомости» 1919 №274, 1/14 дек. с.2 *

Перерыв сессии Войскового круга

Сегодня заканчивается третья сессия Войскового круга.

Как и в прежние моменты нынешней трагически трудной жизни, Войсковой Круг является сейчас не только представителем политической мысли и совести Донского казачества, но и сосредоточием надежд, упований и веры в успех великого дела в ответственный момент решительной борьбы за бытие казачества, за бытие России. Какая бы зыбь политическая ни колебала порой коллективную волю представителей Донского войска, выручал всегда простой здравый смысл, здоровый инстинкт государственности, непосредственное чутье правды. И принятые решения, и продиктованные ими шаги Круга отмечены подлинным и несомненным государственным смыслом.

С перерывом занятий члены Войскового Круга от кабинетной законодательной и контролирующей деятельности переходят к работе на местах, на фронте и в тылу, к непосредственному соприкосновению с жизнью, ее нуждой, страданиями, прорехами и нехватками, к живому делу, которое не только позволит вложить персты в язвы гвоздиные, но и потребует подставить плечо под общую ношу. Необходимость такой работы давно назрела, она нужна для организации обороны не менее орудий и пулеметов, она будет чрезвычайно плодотворна при дружном, честном и мужественном вступлении в ее процесс народных избранников, лучших людей родного края.

Оглядываясь на пройденный В.Кругом двухмесячный путь, мы, не питая ни малейшей склонности к официальному восхищению и славословию, должны отметить одно – гордое чувство удовлетворенности, удовлетворенности некоторыми, и притом важнейшими моментами в только что минувшей деятельности В.Круга. Обстоятельства подняли Круг на большую высоту, не только унаследованную от исторического прошлого, но и заслуженную исторической современностью Дона. Эта высота создавала ответственность положения, и Круг вышел из него с честью; посланную ему судьбою роль провел с достоинством и тактом, и можно сказать, что позиция старшего брата среди других казачьих войск отныне является не только символическим выражением без обязательного содержания, но и самым подлинным определением политической роли Донского казачества в строении русской государственной жизни.

Мы разумеем тот торжественный момент, когда к суду Войскового Круга Донского обратились две тяжущиеся стороны: Кубанская Рада и Главнокомандующий. Спор глубоко трагический по своей сущности выходил значительностью и важностью последствий далеко за пределы формальных рамок поставленного процесса. Здоровый государственный инстинкт выручил вполне здесь В.Круг^[143].

Мы горячо приветствуем предстоящий переход членов В.Круга от словесной деятельности к непосредственной живой работе родному краю. Работа трудная, грубая, не парламентская, черная работа, но именно такая черная работа привела их в юный Донской парламент, созданный историческим моментом, и самое ценное в депутатах нашего Круга это то, что от ружья, от пики, от плуга, от боевой работы и работы полевой пришли они в стены представительного учреждения, принесли здоровый трудовой смысл и закал, и редкий из них не был вправе сказать, что ради блага и спасения родного края, родного казачьего уклада он бестрепетно глядел в глаза смерти, рисковал своей головой.

Люди «хорошего тона» в политике, люди широкого политического масштаба иногда не прочь с высоты собственного великолепия, критически расценивая работу В.Круга, «мелко крошить» и пренебрежительно трактовать наш законотворческий формуляр. Да, мы, конечно, первобытны в смысле «хорошего тона», мы слабо подготовлены, воспитанием блеснуть не можем, сморкаемся в кулак. Но та великая ноша, которую несет на своих плечах Дон и которую он донесет до момента прочного воссоздания мощной, единой Великой России, та напряженнейшая, сверхсильная работа ценнее самых утонченных политических манер и стоит самых совершенных законодательных учреждений.

Эту святую ношу с честью несет вместе с родным краем и его Войсковой Круг. Эту ношу донесет он до конца с сознанием своего долга перед родиной, перед Россией.

–––––––––––––––