От собирателя

ЛЕГЕНДЫ И РАССКАЗЫ О ШАМАНАХ

У ЯКУТОВ, БУРЯТ И ТУНГУСОВ

Материалы к мифологии

урало-алтайских племен

в Северной Азии

Часть первая

От собирателя

С 1921 г., состоя членом Восточно-Сибирского Отдела Русского Географического Общества, пишущий эти строки принимал посильное участие в общей работе иркутских этнографов по изучению старой и быстро исчезающей культуры туземных племен Восточной Сибири. Все активные работники по этнографии объединялись в Этнографической секции ВСОРГО и обычно к началу каждого рабочего сезона сообща разрабатывали общую программу предстоящих исследовательских работ по тем или другим вопросам туземной этнографии, стараясь согласовать частную инициативу своих со­членов. Иногда намеченная программа вопросов и тем прово­дилась протокольными постановлениями на общих собраниях секций, но чаще общий план создавался сам по себе путем неофициальных обсуждений, бесед и взаимо-информации, так как все работники с их излюбленными районами и научными темами были известны наперечет и находились в постоянном общении друг с другом.

До организации самостоятельной Якутской секции ВСОРГО мне пришлось некоторое время работать почти в единственном числе в деле добывания новых научных матери­алов по Якутскому краю (имею в виду, конечно, только иркут­ский круг этнографов). Поэтому и не было особой необходи­мости каждый раз беспокоить своих товарищей предложением обсудить ту или другую программу предстоящих работ. От­даленность края, трудность и дороговизна совершения туда научных поездок, невозможность предварительного расчета и общей ориентировки в новой обстановке поневоле вызывали личное усмотрение, универсализм и широту обхвата как в выборе тем, так и в определении исследуемых районов, что всегда характерно для всякой провинции, в том числе и научной.

Система работы германских этнографов с узкой специализа­цией, с точно разработанными маршрутами для исследовате­ля отдаленного Якутского края была бы непозволительной роскошью. Приходилось самому на месте, применяясь к обста­новке, намечать как точную программу работ, так и направ­ление своих поездок. Но тем не менее я не могу и не имею права то немногое, что удалось выполнить по мере сил и по­нимания в деле изучения якутов, считать своим личным делом. Все затронутые за время моих поездок вопросы так или иначе вызваны условиями совместной работы с моими товарищами по Этнологической секции ВСОРГО. Коллектив обычно не нуждается в словах благодарности, называть же отдельных лиц, оказавших прямое, обратное или косвенное воздействие на мою работу, было бы излишним загромождением дела мелкими частностями.

Настоящее маленькое собрание сырых материалов пред­ставляет выборки из дорожных дневников, которые я вел при совершении отдельных научных поездок по якутам и тунгусам зимою 1925 года, от января по май включительно, и к буря­там Эхирит-Булагатского аймака в ноябре 1926 года. При подборе материала мне не удалось выдержать строгие рамки одной определенной темы, в виду нежелательности разрыва цельных показаний отдельных лиц. Но в общем и целом я имел в виду представить те части своих записей, которые ка­сались личности шамана, как центральной фигуры шаманистических представлений. В данное собрание вошло не все то, что записано мною на данную тему среди якутов разных на­слегов, но вместе с тем я старался отразить все более или менее примечательные повторения общих мест в разных райо­нах, чтобы дать понятие о степени распространенности, одно­типности, или, наоборот, индивидуальной разрозненности тех или других понятий и представлений. Для вдумчивого иссле­дователя каждый малейший фактический штрих может пред­ставить тот или другой научный интерес.

Все содержание сборника—-простая протокольная запись показаний стариков и рядовых якутов, тунгусов и бурят на задаваемые им общие вопросы. Вернее, это были не расспросы и не допросы подетально и заранее измышленным пунк­там «ученой программы», но простые беседы на намечаемые мною общие темы. Беседу и запись я вел обычно до тех пор, пока у собеседника чувствовался живой интерес к разговору. Как только у рассказчика иссякало свободное и непринужден­ное вдохновение, я ставил себе строгим методическим прави­лом тотчас же прекращать беседу, если не удавалось заин­тересовать его другими темами. На мой взгляд всякий инквизиторский допрос по пунктам от «а» до «б» никогда не даст надежного научного материала. У каждого опрашиваемого, кем бы он не был, всегда имеется налицо множество мотивов для личного творчества и разного рода измышлений, смотря по тому — с кем, когда и при какой обстановке он имеет дело.

Якутские показания записывались по-якутски, тунгусские — по-русски через переводчиков, а несколько бурят вели беседы по-русски на ломаном жаргоне, лишь изредка прибе­гая к помощи случайных и малонадежных переводчиков. За время своей постоянной практики в якутском письме я имел возможность протоколировать нормальную, размеренную речь якута, говорящего «с толком и с расстановкой», почти не прерывая своего собеседника. Лишь очень редко приходи­лось прибегать к мнемоническим сокращениям при фиксиро­вании мимолетных разговоров в дороге и в других случаях крайней спешки.

Якутские показания переведены на русский язык мною же с возможной точностью в передаче мыслей, а не слов. В тех местах, где перевод представлялся мне трудным или спорным, обычно привожу якутский текст, или же даю параллельно буквальное значение тех или других слов и выражений. Свои пояснительные замечания к отдельным местам даю для удоб­ства читателя в скобках внутри текста, или же в особых при­мечаниях, приложенных в конце, если эти замечания вылива­ются в более подробные разъяснения. Наконец, чтобы облег­чить пользование материалами, каждое показание, носящее цельный и самостоятельный характер, снабжено мною осо­бым заголовком. Само собою разумеется, что строгий чита­тель, желающий исключить все то, что носит печать автор­ского субъективизма и, может быть, отзвуки скороспелых вы­водов, легко может игнорировать эти заголовки.

Также я счел необходимым в конце сгруппировать в одно место все данные, касающиеся личности моих собеседников — их лета, административную приписку, местожительство, главное занятие, общественное положение и общее впечатление, производимое ими на собирателя.

На издаваемые материалы собиратель смотрит как на на­учную разведку и общую программу для работ следующих, более счастливых исследователей, которые смогут работать при лучших условиях как в смысле общественной поддержки, так и сочувствия научных органов.

Под напором быстро надвигающихся факторов крупного фабрично-заводского хозяйства и разных достижений усо­вершенствованной техники — автомобилей, аэропланов, радио и неослабной иммиграции более культурных элементов из центра в окраины, старая вера туземцев Сибири дала основа­тельную трещину и тает не по дням, а, можно сказать, по ча­сам. Казалось бы и незачем тужить по поводу этих отрадных фактов оздоровления народной психики, но иногда под види­мым прогрессом кроется более опасное явление — проникно­вение в гущу туземного населения устойчивых и разработан­ных культов, так называемых великих религий. Как магоме­танство окончательно вытравило у западных турецких племен следы древнего язычества, так и надвигающийся с юга ла­маизм и извнутри русского народа — христианство — грозят теми же последствиями. Следовательно, спасение для науки хотя бы жалких остатков религиозных представлений «естест­венного человека» седой Азии, этой прародительницы всех из­вестных религиозных систем, для немногочисленных научных работников советской Сибири становится боевой и неотлож­ной задачей переживаемого переломного момента.

Отдельные якутские слова и предложения, встречающиеся в тексте, за отсутствием в местной типографии знаков принятой в науке академической транскрипции, написаны обыкно­венными буквами русского алфавита. Чтение их для каждого знакомого с якутской письменностью вряд ли представит за­труднение. Долгие гласные передаются удвоением, сложные звуки сочетанием соответственных букв, как например, —«нг», «дм» и т. п. Что касается транскрипции бурятских слов, то здесь следует оговориться, что в виду их малочисленности я не обращался к специалистам с просьбой проредактировать мои записки, поэтому возможны неточности в передаче от­дельных звуков.

Издаваемые материалы являются частью запоздавшего об­щего отчета о моих этнографических работах за 1925 и 1926 г.г. перед товарищами — членами Восточно-Сибирского Отдела Географического О-ва, а также перед Правительст­вом Якутской Автономной Республики, оказавшим мне мате­риальную поддержку во время моих поездок к якутам и тун­гусам.

Общее теоретическое освещение шаманского мировоззре­ния кочевых племен Урало-Алтайской семьи народов дано мною в докладе Научно-Методической Секции Центрального Совета Безбожников в Москве 10 марта с. г. Важнейшие краткие тезисы этого доклада напечатаны в 1—2 № «Бурятиеведення» за 1928 г. Издаваемые материалы были подготовле­ны мною для фактической иллюстрации указанного доклада, в пределах узкой темы — «Средиземно-морские культы и Урало-алтайский шаманизм». Отчасти этим объясняется не­полнота материалов во многих отношениях. Ныне, получив предложение Якутской Секции ВСОРГО — опубликовать их в ее очередном сборнике, я не имел возможности по недостатку места расширить их дополнительными переводами из своих дневников всех тех записей, которые обнимаются принятым общим заголовком.

г. Иркутск.

Август 1928 г.