Олимпиец удачи

Смелость была для него ключом к удаче, но он не нашел ключей к счастью ни на своем заветном острове, ни на своей яхте.

Одним прекрасным вечером 1924 г. в Рио-де-Жа­нейро в ресторане «Las Tres Palabras» произошла сцена, доставившая немалое удовольствие журна­листам и завсегдатаям этого заведения.

Известному на весь мир королю аргентинского танго Карлосу Гарделю после ужина с обильными возлияниями, которые ублажили его утробу и раз­мягчили душу, пришла вдруг фантазия пропеть шансонетку. Если вспомнить необычайную попу­лярность этого человека, нетрудно представить, как, после минуты оцепенения, все присутствовавшие столпились вокруг послушать его. А несколько ока­завшихся здесь журналистов сразу поняли, что из­вестию об этом событии-а это было действитель­но целое событие-суждено облететь весь мир. Когда песня кончилась и смолкли аплодисменты, в зале воцарилась благоговейная тишина и стали слышны сдавленные рыдания. Они доносились от­куда-то из-за стойки и были так хорошо различи­мы, что все обратили на них внимание, а сам Карлос Гардель даже встал и пошел посмотреть, что там происходит.

Он увидел спрятавшегося за стойкой молодого официанта со средиземноморской внешностью. Песня тронула сердце юноши. Она напомнила ему родную Грецию, покинутую всего лишь несколько месяцев назад. Глубоко взволнованный, он стал из­виняться за то, что не смог сдержать слезы. Карлос благосклонно выслушал его, обнял и, чтобы под­бодрить, дал дружеский совет: «Когда тебе грустно, muchacho, делай как я-пой!»- - и, похлопав юно­шу по спине, добавил: «Послушай, иди-ка сюда, споем что-нибудь из твоих песен».

Испуганный гарсон сначала колебался, но потом, призвав на помощь все свои способности, стал не только петь, но и танцевать под родную музыку. Он пел и плясал просто великолепно, и очарованный Гардель привел его к своему столику, чтобы позна­комиться поближе. Именно в эту минуту юный

ОНАСИС

эмигрант, не видевший ничего, кроме бедности, сде­лал казалось бы незначительный жест, сам не созна­вая того, что благодаря ему через несколько лет ста­нет одним из самых богатых людей в мире. Он предложил своему новому другу сигару.

• Онасис занимается табаком

«Карамба! -воскликнул артист, -Я никогда еще не пробовал столь ароматной сигары! Где ты берешь такую прелесть? Теперь я уже не захочу курить ни­чего другого». Подивившись тому эффекту, кото­рый сигара может произвести на танцора аргентин­ского танго, Аристотелес Онасис (так звали юношу) ответил, что «эта прелесть» самым простым образом привозится из Афин, где ее делает его отец. «Если хотите, -с готовностью предложил он, -могу до­ставить вам их сколько пожелаете». Сделка была тут же заключена, и Аристотелес побежал сначала на почту, чтобы дать срочную телеграмму домой, а потом в банк за кредитом для начала своего первого дела.

Через несколько месяцев самой популярной си­гарой в Южной Америке стала «Меланж Гардель». Преисполненный надежд Аристотелес оставил службу в ресторане. Перед ним, благодаря неуемной страсти короля танго к сигарам, настежь отворились врата удачи.

Семейство с гречески­ми именами

У Сократеса Аристотеле-са была сестра Артеми­да и две сводный сестры от второго брака его отца - Меропа и Калли-рое.

• Греческая бабушка, говорившая только по-турецки

Это была первая улыбка, подаренная Фортуной этому юноше. До того благословенного дня жизнь совсем не баловала его.

Он родился в 1906 г. в турецком городе Смирне (Измире) и провел детство в нездоровом скученном гетто, где мусульманские власти, мало заботившие­ся о правах человека, держали греков. Когда ему было совсем мало лет, умерла мать, и воспитывала его бабушка-любящая и добрая, но совершенно необразованная и не знавшая ни слова по-гречески восточная женщина. Поскольку детей-греков в го­родских школах всячески притесняли их мусуль­манские сотоварищи, ей самой пришлось заняться образованием внуков. Худо-бедно она научила их писать и читать и привила, хотя и с помощью ту­рецкого языка, любовь к своей родине, Греции. Аристотелес сохранил эту любовь до своего послед­него вздоха.

• Исход за исходом

Положение семьи резко ухудшилось, когда в 1922 г. Мустафа Кемалъ ввел в Смирну войска национа­листов и отдал на разграбление колонию несчаст­ных греков. В эти кровавые дни семья Онасисов, известная своей враждебностью к оттоманской власти, подвергалась всяческим преследованиям. Отец Аристотелеса, обвиненный в заговоре против турецкого правительства, оказался в тюрьме и лишь чудом не разделил судьбу трех своих дядьев, пове­шенных на балконах собственных домов.

Как только буря стихла, г-н Онасис-старший ре­шил покинуть родной город и вернуться в лоно оте­чества. Чуть ли не на другой день после амнистии он погрузился на первый же пароход, отправляю­щийся в Пирей, вместе с женой, четырьмя детьми, семью племянниками и тремя безутешными вдова­ми. Это почтеннейшее семейство навряд ли могло облегчить ему ассимиляцию в афинском обществе, которое всегда смотрело на выходцев из Малой Азии, как на чужаков, сколь безупречным ни было бы их происхождение.

Он и там отважно взялся за свое дело, изготовле­ние сигар, но скоро понял, что никогда не сможет прокормить этим нехитрым ремеслом всю ораву, и в сокрушении сердца решился, нарушив обычай гре­ков, отправить старшего сына в Новый Свет с нака­зом как можно скорее разбогатеть и возвращаться домой.