Экспедиции А.П. Комлева и О.М.Иванова

Житель Малой Вишеры - небольшого городка Новгородской области, расположенного на Октябрьской железной дороге, Олег Михайлович Иванов заинтересовался таинственными волосатыми человекоподобными обитателями окрестных лесов – “авдошками” в раннем возрасте, слушая рассказы деда и отца о встречах с этими существами в окрестных лесах.

Свои многолетние поиски и наблюдения Олег Михайлович описал в книге “Авдошки”, напечатав её з свой счёт небольшим тиражом, выдержки из которой приведены ниже:

“В деревне Поддубье пас коров пастух из соседнего Подмошья Петр Петрович Васильев. Пастух в то время был в деревне человеком уважаемым, как учитель например, поэтому к его словам прислушивались. В конце лета стога огораживали изгородями и коров пасли на покосах на молодой отаве. В помощь пастуху давали подпасков, и мы, мальчишки, часто пасли коров, заменяя взрослых Вот так в один из ясных августовских дней я и был назначен помощником к Петру Петровичу. Коров мы угнали в урочище Липуху, что рядом с болотом. Здесь было много корма, особенно вдоль ручья, и наши коровы надолго остановились на свежей зелени. Петр Петрович сел на старое бревно, а я развел костер и начал печь картошку, взятую с липушского поля. Пастух, воспользовавшись временем, стал рассказывать мне разные истории из своей семидесятилетней жизни. Я его слушал рассеянно, многое он пересказывал уже неоднократно. Посмотрев на меня и поняв, что я не слушаю его истории, он перевел разговор на другую тему.

— Олег, расскажи-ка старику, как вы с Толькой Дмитриевым бежали от авдошек, говорят, так быстро, что ты даже сапоги оставил в Терехуне, — усмехаясь, промолвил старик.

— Да не видели мы никого, — растерянно пробормотал я, краснея.

— Не стесняйся, Олег, что убежал от авдошек. Увидев их, и взрослый мужик струсит. Не хочешь говорить — не говори, только ведь я, Олег, тоже их видел и не каждому буду о том рассказывать.

Он задумался на некоторое время, а потом неожиданно добавил:

— Кто их не видел, вряд ли нам поверит с тобой.

— А где вы авдошек видели?

— Здесь, в Липухе.

— Неужели?

— Слушай. В прошлом году, в это же время, в августе, я шел из своей деревни рано утром к вам к выгону коров. От болота иду по тропке к полю, на котором ты сегодня картошку копал, и вижу из-за кустов, что четверо авдошек, два взрослый и двое детей в бороздах картошку раскапывают. Очистят ее от земли о свою шкуру и в рот кладут. Я стою и смотрю, как они с удовольствием едят ее, даже чавкают. Наблюдал я за ними около пяти минут. А потом они меня, видно, почуяли или наелись досыта и направились на край болота, в ту сторону, где три березки рядом стоят, на солдатских могилах.

— Это надо же, на этом поле, где мы сейчас находимся. Очевидно, авдошки тоже любят картошку, — сказал я в рифму, чем позабавил старика. Петр Петрович очень любил рифмовать слова. Это у него было любимое занятие.

— А вы не знаете, откуда это слово “авдошки” прилипло к нашим дикарям?

— Не знаю, кто назвал, но сказку слышал. Давным-давно в деревне Селищи жила баба, звали ее Авдотьей. Замуж ее никто не брал. Странная она была. Много у нее недостатков было. Часто спорилась она с народом, ну люди ее тоже не любили. Дошло до того, что не смогла она дальше жить с людьми и ушла в лес. Стала жить в барсучьих норах, на горнецких буграх. Год жила, два жила, а потом пропала совсем, кто-то из охотников видел ее уже с шерстнатым диким человеком. Наверное, наши предки и назвали их авдошками или детьми Авдотьи. Говорят, лицом в Авдотью пошли. Иногда даже людей из беды выручают, — сказал и задумался о чем-то старик.

— Петр Петрович, а были такие случаи, чтобы авдошки людей выручали? Может, вы знаете, это же так интересно, — умоляюще глядел я на пастуха.

— Знаю, были. Твою мать Екатерину Михайловну авдошки от волков спасли. После войны она ходила в нашу деревню Подмошье через болото в школу учить ребятишек. Каждый день утром рано и в дождь, и в мороз она шла на работу. В одну зиму стояли сильные морозы, и волков было много. Идет она утром, мороз трещит, а за ней вдоль дороги, за сосенками по краю болота стая волков идет и воет. И так, Олег, несколько дней. Ну, она хоть и смелая, а все равно идет и плачет всю дорогу. Заметил это взрослый авдошка и однажды из укрытия бросился на волков. Двух сразу убил на месте, остальные разбежались. С тех пор волки больше за учительницей не ходили, — таинственно закончил рассказ пастух.

— А нам мама ничего не говорила. Только про стаи волков вспоминала, — возразил я.

— Дело в том, Олег, что я тогда шел в Малую Вишеру и она встретилась мне на дороге. А что я рассказал - все правда. Я же это тоже видел. А мать твоя мне не велела рассказывать никому. Ну, конечно, и ты не будешь ее просить пересказывать увиденное, зачем былое бередить. Нужно будет, она сама расскажет тебе. Мы с ним некоторое время молчали, думая каждый о своем. Но потом он снова нарушил молчание:

— Был еще один случай, когда авдошка помог человеку. На реке Мсте летом ребятишки купались. Вот только в какой деревне, забыл. Я же их на Мсте почти все обошел. Ну как обычно, плавали, ныряли, плескались в воде. И одного сорванца вода закрутила в водоворот. Он кричит, чтоб его спасали, тонуть начал. А ребята испугались и в деревню за взрослыми побежали. Ну, сам понимаешь, пропал бедняга. А в это время выскочил из кустов авдошка — и в воду, схватил ребенка и на берег вынес. Когда прибежали взрослые, видят, парнишка на песке лежит и весь дрожит от страха. Когда спросили его, кто же спас, то он сказал, что голый человек, обросший рыжей шерстью. Вот такие случаи бывают, Олег. Запомни это, — подвел черту разговору словоохотливый в этот день пастух Петр Петрович. Мы с ним отлично попасли коров. А вот о названии “авдошки” я потом слышал неоднократно от Ивана Назарова, уроженца деревни Селищи, от его зятя Евгения Сеноедова, у которого бабушка тоже рассказывала ему эту версию-сказку еще в раннем детстве. Так что название это наше, местное, как и “снежный человек” в Гималаях…

Вытащил нас тогда из болота, как оказалось, Александр Петрович Комлев, который жил рядом с авдошками и изучал их. Было ему тогда 40 лет. Окрестили мы его “профессором”. Настала пора рассказать о нем подробнее. Кроме меня, его знали мои родители. С ним были еще знакомы муж моей тети Иван Назаров и его дочь Вера Сеноедова. Находил с ним общий язык и мой школьный товарищ Павел Никифоров. Наглядно его знали и некоторые работники завода “Ударник”. Он целую зиму работал со мной на стройке. Хотя через мою стройку прошло столько людей, что я не всех помню. Он был среднего роста, крепкого телосложения, Лицо красивое, волосы черные, кудрявые, с залысинами. Лоб большой. Глаза карие, выпуклые. Нос с горбинкой. Выделялись крепкие ровные зубы. Лицо было смуглым. Из одежды он часто носил серый шерстяной свитер с серыми брюками. Брюки заправлялись в сапоги, резиновые или кожаные. В холодные летние дни носил кожаную куртку со змейкой, уже довольно стертую. Когда уезжал куда-нибудь на север, надевал тоже кожаную куртку, но теплую. В дождливую погоду надевал серый плащ. Часто ходил без головного убора или одевал берет неопределенного цвета.

Он был 1920 года рождения и сейчас ему было бы 76 лет. По его словам, был он в 1953 году репрессирован и осужден за то, что работал в институте, не принося пользы для народного хозяйства страны. Видимо, еще с молодости увлекался “снежным человеком”. Город, где он жил, вероятнее всего был Ленинград. А “зона”, где отбывал срок, — лесоповал в Архангельской области. Не отсидев свой срок, бежал, увидев следы “снежного человека”. Если ему удался побег (это мое предположение), то ему не стоило труда скрыться в лесу навсегда. Он же в нем был, как рыба в воде. Про себя он говорил иногда, что он еврей по национальности, строитель по необходимости.

Мне еще в молодости было ясно, что он живет в дружбе с авдошками. Он мне говорил, что авдошки постепенно привыкают к человеку, о чем я не знал и нигде не читал. В начале восьмидесятых годов, когда “профессор” умер, эти авдошки, второе поколение, вернулись на несколько лет в “горнецкий треугольник”, где мы с женой на краю Лушина болота видели их. Все летние сезоны Александр Петрович питался только съедобными лесными растениями, которых знал он множество. Он был вегетарианец. Летом из продуктов ничего не покупал, а зимой не ел мяса. Часто в летнюю пору “профессор” уезжал в северные районы в поисках новых семей “снежных людей”. У него в самодельной палатке я видел тетради, куда он записывал свои наблюдения. Вероятно, за 20 лет их накопилось много.

Летам 1976 года я уехал в командировку в город Пермь. Когда приехал домой, то узнал от Павла Никифорова, что “профессор” умер. Хоронила его больница как безродного. Перед смертью он, рассказывают, сидел около моего дома на скамейке и хотел мне передать старую черную сумку, в которой были записи. Но, узнав, что меня нет, он ушел в лес. Павел Никифоров хотел взять сумку и передать мне, но Александр Петрович отказался. Я считаю, что в “горнецком треугольнике” где-то у него был сделан тайник, в котором спрятан архив и останки одного из авдошек из Настиной могилы. Я, конечно, долго обижался, что “профессор” мне ничего не оставил, ведь могилу Насти нашел я. А он унес останки в тайник. Я искал тайник 20 лет и бросил (сколько можно?). Вот тогда я и решил рассказать о некоторых наших встречах с “профессором” Александром Петровичем Комлевым и семьей авдошек, за которыми я тоже долго ходил по лесам и болотам, наблюдая их жизнь….

Через три года я неожиданно встретился с самцом-авдошкой лоб в лоб. Это было в треугольнике деревень Селищи — Горнецкое — Поддубье. Мне было 15 лет. На весь июль наша деревня пустела — все были на сенокосах. У нас был очень дальний лесной сенокос в урочище Попов угол. Место было сырое, кругом стоял еловый лес с примесью осины, и скошенное сено сохло плохо. Однажды отец объявил перекур, и я отправился на ближний ручей, где в глубоких ямах ловил щучек. Пройдя около трехсот метров по высокой с белыми цветками таволге, услышал в пяти метрах гукающий крик. Звук был такой сильный, что я опешил и остановился. Передо мной стоял “снежный человек”. Его лицо запомнил я на всю жизнь. С испугу я попятился назад и, зацепившись ногой за корень, упал. Поднялся снова и увидел, что самец бегает впереди меня. Снова упал на землю и лежал до тех пор, пока он не ушел. Я был так напуган, что и вставать боялся. Как мне потом говорил “профессор”, у авдошек в той стороне находилось логово, и самец просто меня не пускал вперед. Он меня пугал. В удрученном состоянии я пришел к родителям и кое-как объяснил отцу, что видел. Мы с ним сходили туда, и мой отец увидел следы авдошки около ручья. Я тогда получил сильный стресс и некоторое время даже болел, но через пару месяцев уже снова ходил в лес. Однако внутренний страх остался, и голова побелела на всю жизнь.

Опишу внешний вид авдошек, которых я видел. Самец был огромного роста, примерно два метра тридцать сантиметров. Плечи вместе с шеей около метра ширины. Глубоко посаженные серые глаза. Рот широкий, губы пухлые и коричневые. Уши не бросались в глаза. Подбородок широкий, постепенно переходящий в толстую шею, Лицо гладкое, с редкими волосами. Нос не был носом зверя или обезьяны, это был нос человека — широкий, курносый, с крупными ноздрями. Лицо похоже на человеческое. Цвет шерсти на теле коричневый или бурый. Под мышками, на животе светлее. А на хребте шерсть была седой. Самка была чуть меньше. У нее выделялись огромные, как тыквы, груди с коричневыми сосками. Старший из детей был самец меньше ростом на полметра своих родителей, цветом светлее. Младшей была самка.

Где-то в это же время видел авдошек и Иван Назаров, о чем рассказала его дочь Вера Сеноедова. Все встречи в основном происходили в этом треугольнике, здесь же рядом с лесными людьми обитал и “профессор”. Через 20 лет я со своей женой Ниной встретил опять авдошек там же, на краю горнецкого болота. Но это была уже другая семья. Молодая самка из той семьи ушла со своими родителями на реку Мезень в республику Коми. За ними ушел и “профессор” Александр Петрович. Он мне потом поведал, что молодая самка нашла себе на севере пару и родила сына. Подрастив его, она снова вернулась на Новгородчину. Ее-то мы с женой и увидели. Это было в начале восьмидесятых. Их сыну было тогда около восьми лет, и цветом он был не коричневым, а желтым. Они, пожив несколько лет на истоке реки Каширки неподалеку от деревни Пелюшня и в нашем “горнецком треугольнике”, снова ушли на север.

Питались они в основном растительной пищей: белокрыльником, который покрывал огромные болота, другими травами и корнями. Кроме этого, ели лягушек, жуков, червей, птенцов, а зимой я видел, как они доставали белокрыльник из-под снега. Как говорил Александр Петрович, это их хлеб. Зимой даже нападали на зверей — кабанов, лосей, но редко. Жили в еловых завалах, за версту обходили охотников. Кстати, охотничьи собаки не берут след авдошки, боятся.

После смерти Александра Петровича я ходил на реки Мезень и Вымь, что в республике Коми, и видел авдошек там в местах обитания, о которых рассказал “профессор”. Кроме этого, я много ходил на родине моей жены — в Восточном Казахстане — по горам Алтая с тестем Николаем Матвеевичем Фомичевым, который видел следы “снежного человека” в горном урочище Монастыри. Мы с ним искали место их проживания. Поднимались высоко в горы и на уровне облаков нашли их пещеры, но самих “хозяев” тогда там не было.

Еще одна немаловажная деталь. Во многих публикациях люди, видевшие “снежного человека”, по-разному описывают его внешний вид. Мне “профессор” Александр Петрович объяснял, что у нас в стране водятся два вида. Первый — классический, то есть человекоподобный (который жил и у нас на Новгородчине). Второй — обезьяноподобный. Среди последних много уродцев и мутантов. “Профессор” их видел на Полярном Урале, на реке Северная. Сосьва. Особенно много уродов получается в том случае, если скрещиваются между собой эти два вида.

Однажды я отправился ловить рыбу… Закинув две удочки, я стал ловить красноперых окуней. Клев был отличный. Я спустился к воде и набрал котелок, чтобы кидать в него пойманных колючих рыбок. Просидев так около двух часов, я наловил рыбы на вечернюю уху, которую хотел сварить в месте ночевки на устье. Сложил удочки и положил их на берег, разулся. Солнце грело так сильно, что я постепенно разделся до пояса, а потом решил выкупаться в этом чистом местечке. Раздевшись догола, поскольку стесняться здесь было некого, я полез в воду. Она была теплая, и я долго плавал и нырял в этом омуте.

Когда же поглядел на то место, где была моя одежда, то не увидел ее. А за кустами кто-то шевелился и хрустел зубами. Тогда я крикнул:

— Хватит баловаться!

Очевидно, голос мой был услышан, потому что кусты затрещали, и я четко слышал, как несколько пар ног убегали в лес. Быстро вылез на берег и... обомлел. Одежды не было. Котелок с рыбой опрокинут, а рыба вся пропала, остался лишь один самый маленький окушок, он лежал на мокрой земле. Я стал искать свою одежду. Неподалеку в кустах обнаружил свои резиновые сапоги. Я был в отчаянии, от злости хотелось грызть землю. Обувшись, сел на траву. На меня сразу накинулся рой слепней и комаров.

Тут я вспомнил, что у меня в рюкзаке лежала фуфайка, которую я таскал на лесные ночевки. Быстро надев ее, порадовался: хоть сапоги и ватник оставили, сволочи. Из одежды в мешке больше ничего не было. Я положил туда пустой котелок и завязал его. Встав, осмотрелся и стал разглядывать траву: кто же надо мной подшутил? Неужели такие же рыбаки, как я? Но, пройдя несколько метров по смятой траве, вышел я на мокрое место. Здесь была низина, заросшая вязолистником. Здесь, наконец, и увидел, что следы были авдошкины. На влажной почве четко отпечаталась ступня почти полуметровой длины и со следом свисающей шерсти. Ноги мои вовсю жрали слепни, и я снова вернулся к реке. Оставив удочки, стал пробираться осторожно к деревне Красная Вишерка, а увидев дома, спрятался в кустах неподалеку от крайнего дома. Я ждал темноты. Уже поздно вечером увидел я около “своего” огорода мужчину. Жалобным голосом, каким, говорят нищие, стал его подзывать к себе. Сначала он не понимал ничего, а потом, выругавшись матом, подошел.

— Чего кричишь? — строго спросил деревенский мужик.

— Дяденька, у вас старых штанов не найдется, а то пока я купался, авдошки утащили у меня одежду, — все так же жалобно пояснял я незнакомцу.

— Авдошки, говоришь, утащили, интересно. И откуда ты только появился, — громко захохотал мужик.

Я шлепал себя по голому заду, по ногам, размазывая кровь от укусов. Наконец, незнакомец появился, неся мне обещанные штаны.

— Конечно, в них нет фасона, но до Поддубья ты в них дойдешь. А сейчас пошли ко мне, — уже миролюбиво пригласил он к себе домой.

Было уже поздно, и его семья спала. Он налил мне стакан молока и дал кусок хлеба. Сам закурил.

— Я тебя узнал по “копылу”, ты Михаила Керосинина сын Олег. А мать учительница Екатерина Михайловна. Неужели авдошек ищешь?

—Да мы уже их видели на болотном острове Терехун со своим другом Толькой, —ответил я и задумался, глядя на него.

— Спросить еще чего хочешь? Проси. А меня дядей Петей или Петром Матросовым величают, —сказал он.

— Спасибо за ужин, дядя Петя, я домой пойду, ночь светлая, а спать я не хочу.

— Ложись на сеновал, а утром рано разбужу. Мне чего-то не спит-

ся, — посетовал хозяин.

— Я тоже не засну сегодня. Завтра отец с меня шкуру спустит за потерянную одежду. Я уже в Терехуне оставил сапоги в болоте, когда от авдошек бежал, — объяснил я дяде Пете.

Он громко рассмеялся. В комнате кто-то зашевелился. Тогда мы вышли снова на улицу. Ночь была звездная, светлая и холодная — стояли последние, июньские белые ночи.

— Почему ты решил, что авдошки одежду украли?

—Я следы их видел в мочажине неподалеку от устья, — объяснил ему где.

— Это авдошкина младшая дочка украла. Ей уже лет 10, наверное. Такая пакостная. Она весной на реке, когда был ход плотвы, хвостушу со старшим братом своим у меня вытрясла. Я сначала думал, что наши мальчишки сделали. А потом подкараулил в кустах и выследил. Когда авдошки отвлеклись — стали рыбу вынимать, я выскочил и длинной ивовой палкой начал их охаживать по рыжим спинам. Ох, как бежали они от меня, — сказал Матросов и засмеялся своим хриплым прокуренным голосом.

— А родители их могли бы вас потом наказать.

— Что ты, Олег, они меня уже знают, я их много раз видел на длинном плесе. По ночам купаются, черти. Не боюсь я их, такие же люди, только дикие, да в шерсти все. А дочку авдошек один раз видел в синей женской кофте с пуговками. Это было тоже на берегу, неподалеку от того места, где ты рыбачил.

Когда стало светать, я ушел домой. Дома уже привыкли к моим приключениям, и отец не стал меня наказывать. Этим же летом Петр Матросов нашел мою одежду в трехстах метрах от деревни и передал моим родителям. Потом он жил уже в Малой Вишере на одной со мной улице, и мы часто вспоминали тот случай…

— Ладно, если не забудем это место, то уже следующим летом посмотрим здесь основательно, а сейчас пойдем домой. Авдошек оставим до весны и раскопки эти тоже.

Как только растаял снег, следующей весной мы снова возобновили поиски следов. В конце июня мы шли удрученные неудачными походами по “горнецкому треугольнику”, так как следов авдошек снова не обнаружили, зато вытащили из воды труп древнего воин, очевидно новгородца… Неожиданно к нам подошёл коренастый мужчина, который спас нас на болоте и назвал моё имя. Я спросил, откуда он знает моё имя.

— Да я вас давно знаю и вижу, что вы делаете в лесу, а дружка твоего Толиком зовут, — ответил спаситель, чем очень озадачил нас.

— А как вас зовут? —спросили мы его.

— Александром Петровичем можете звать меня, ребята, — весело посмотрел он на меня черными глазами, а сам продолжал копать землю. Он, очевидно, думал, что мы действительно хотели сжечь труп, поэтому и взялся за лопату сам. Выкопав больше полуметра, мы вместе с ним подняли тело древнего воина-новгородца и положили его в новую могилу, а Александр Петрович закопал его.

Уже третий год мы с Толиком Дмитриевым ходили по лесам и болотам в поисках следов авдошек. За это время много раз принимали след медведя за авдошкин. Первого медведя встретили у бывшей деревянной геодезической вышки у дороги Поддубье — Горнецкое. Вышки уже давно не было, а название так и осталось. Этот медведь, повстречавшись с нами, убежал, не успев нас даже напугать. Толик мне внушал, что нам нужно вырабатывать “кошачий ход”, чтобы в будущем ходить по следам авдошек. Я был с ним согласен. К тому же ходить по следам крупных зверей, а тем более авдошек, опасно.

Однажды в деревне за две бутылки водки приобрели старое охотничье ружье — одностволку шестнадцатого калибра. Отпилив ствол и изменив конструкцию приклада, сделали из него обрез. Уже вечером за старой кузницей мы его испытали на дальность выстрела. На другой день мы уже с новым оружием шагали по горнецкой дороге. На сыром торфянике увидели следы медведицы и трех медвежат. Пройдя по ним с километр в сторону болота, на лесной полянке увидели их семейство. Здесь действительно мы затаили дыхание, так как медведица иногда поглядывала в нашу сторону. Но затем она успокоилась.

А ее медвежата ничего не замечали и беззаботно играли втроём. Вскоре мы на стыке болота и леса нашли следы авдошек, но уже старые. Они тут питались сочной травой с полукруглыми листьями. Из этого растения, похожего на оранжерейные цветы каллы, рос один цветок на мясистой зеленой ножке. Вот этот-то цветок — растение и корень — был основным хлебом авдошек, как для нас пшеница. Мы пошли по следам, но на сухом месте вскоре их потеряли снова. Походив по лесу, увидели горнецкую дорогу. На ней и пошли опять эти загадочные следы. Они привели нас снова на край леса. Здесь тоже авдошки кормились этой зеленью. Потом пошли краем леса. Ветер доносил до нас ужасный запах гниющего мяса. На высокой сухой елке увидели стаю ворон. Они тоже нас заметили и своим карканьем предупредили всех о нашем приходе. Вскоре мы увидели страшное зрелище, от которого чуть не потеряли самообладание. На толстой сосне с широкими ветками на нижнем суку висит... медведь. Подойдя ближе, остановились, пораженные увиденным. Да, на нижнем суку, в двух метрах от земли, висел спиною к стволу медведь. Его ноги касались зеленой травы. Сук был сломан и часть его валялась в пяти метрах от дерева. Из тела медведя торчал обломок сука, красный от крови. Вокруг сосны смята трава, поломаны кусты ивы и крушины. Видна на земле кровь и много рыжей шерсти. Ран на теле медведя не было, но кровь, очевидно, шла, а сейчас это было заметно на левой стороне шеи, где шерсть.

— Т-ты понимаешь, ведь авдошка повесил медведя на этот сук, —заикаясь сказал я Толику.

— Да вижу. Кроме него никто не сможет повесить мишку, — с трудом вымолвил он.

Я видел, как у него дрожат губы. Вытащив обрез, я зарядил его и начал обходить место схватки хозяина леса и авдошки. Что они здесь не поделили? Может быть, участок леса и не поделили. Медведь-то был сильный, но молодой еще. Ему было где-то около четырех-пяти лет от роду. Вот мишка и позарился на свободный участок леса, а авдошка его наказал. “Закон тайги — медведь хозяин”, — в данной ситуации это изречение можно теперь было и опровергнуть…

Одингод в Селищинской школе не было седьмого класса, и я год проучился в Малой Вишере в школе № 1. Жили мы рядом со школой, на улице Новгородской, в старом деревянном доме № 32 (сейчас на этом месте стоит двухквартирный типичный дом из кирпича, с внутренними лоджиями). В общежитии познакомился с одноклассником Павлом Никифоровым, который был родом из Папоротна. Как-то он мне поведал, что его отец видел “снежного человека”. В середине зимы я напросился к нему в гости в деревню, чтобы поговорить с его отцом, лесником Ермошей, как его все звали.

В 1963 году эта деревня тоже была глухоманью. Это сейчас через Папоротно идут день и ночь машины в четырех направлениях. А тогда мы от города до их деревни шли через лес пешком 20 километров. От Малой Вишеры до Новгорода не было хорошей дороги, что уж говорить о других “трассах” района — везде было бездорожье.

Увидев его отца впервые, я подумал, что он такой недоступный и угрюмый, что я вряд ли что у него узнаю. Кроме того, что он был лесником, он был также охотником и рыбаком. Места там были лесные и озерные. Мы вечером после бани с Павлом привязались к нему с просьбой — рассказать о его встрече с авдошками.

— Ты что, авдошку видел? — спросил у меня лесник.

— Да, видел, целую семью: двух взрослых и двух детей, за Поддубьем на болоте, на острове Терехун.

— Тогда понятно, один раз увидишь — на всю жизнь запомнишь. Первый раз я его видел года четыре назад в устье Вишеры. Шел со стороны Красной Вишерки и должен был подойти к устью, а там неподалеку от речки была старица, заросшая травой. Я тихо иду между ею и рекой, а ветер дул со стороны, где лужа эта была. Я остановился, потому что услышал плеск воды. Стал потихоньку подходить, меня заинтересовало, кто же там булькает в воде. Смотрю — двое волосатых авдошек “смучивают” воду в старице. На берегу стоит один маленький и рыбину в руках держит, а на земле сидит совсем жёлтенький ребенок. Я невзначай кашлянул и вспугнул их. Они быстро выскочили из старицы. Самка подхватила желторотика, и они побежали вверх по реке, — закончил свой рассказ лесник. Потом свернул из газеты толстую цигарку из махры, закурил, окутав нас синим дымом, и продолжил:

— Второй раз мы видели его с Пашкой у болота, когда за полевиками ходили, снега уже не было. Тогда тоже его вспугнули, он корни в земле копал. Это было в той стороне, где раньше узкоколейка шла на станцию Гряды. Пашка тогда совсем маленький был.

— Ну да, маленький, мне уже 10 лет было. Ты с ружья мне уже стрелять давал, — перебил отца Павел.

— Да разве от тебя отстанешь, смола ты липучая, — сердито сказал Ермоша, глядя строго на Павла. Павел опустил глаза. Мы все молчали. Нарушил тишину старший сын Сашка:

— Его, авдошку, видела даже наша мама. Она в бане мылась, а он в окно глядел, потом она подошла к окну и видела, как он махнул через кусты одним прыжком. Что ему нужно было у бани делать?

— Как чего? Наверное, помыться хотел, — смеясь, предположил Павел.

— Ха-ха-ха, — дурашливо засмеялся Сашка, раскрыв рот до ушей.

Ермоша стукнул ему по плечу, и Сашка, обидевшись, ушел в спальню. На этом наши разговоры об авдошках кончились. Я был рад, что нашел еще себе союзников в этом деле. Но одной поездкой в Папоротно не закончились мои встречи с этой семьей. Как-то мы с Павлом убежали из школы к нему в деревню на два дня, весной, когда сошел снег, не дождавшись первомайских праздников. Мы с ним ходили на озера, смотрели лебедей. Но сбежали мы тогда не только ради того, чтобы увидеть лебедей, не только ради рыбалки, на которую мы ходили, и прочих весенних прелестей. Мне Пашка Никифоров поведал по секрету, что его отец Ермоша видел в озере, которое находится рядом с деревней, “водяного”. Расспрашивать у самого отца мне Павел не советовал, а рассказал сам эту историю о том, как отец видел нечисть.

— Один раз летом батя мой шел вечером в сумерках по берегу озера и видит, что волосатый “нечистик” сидит на берегу у воды за кустами, а ноги в воде держит. Услышал шаги “водяной” и нырнул в озеро. Ну, ты же понимаешь, Олег, батя лесником работает, никого не боится, даже авдошку, а тут “водяной” да еще рядом с деревней живет. Его батя несколько раз видел в озере.

— А когда это было, Пашка? — спрашиваю у него.

— Прошлым летом, — таинственно произнес Павел.

— Да, ну и загадочки ты мне поведал, дружок. Мы еще с авдошками не можем разобраться и объяснить, а тут “водяной”, — озабоченно сказал я Павлу.

— Вот и надо бы это лето понаблюдать за озером, — ответил друг.

— Тебе проще, ты здесь живешь, тебе и наблюдать нужно, — посоветовал я ему.

— Конечно, понаблюдаю. Я думал, что лед растаял, а он еще стоит, закраины в озере только чистые, — с сожалением сказал Павел.

— Ладно, летом я к тебе приеду, мы с тобой еще посмотрим, что это за “водяной” у вас объявился, — пообещал я товарищу. Летом, где-то в конце июня, я пришел к нему в гости. Мы две ночи просидели около озера, но никого не видели, и я вернулся домой.

Позднее, встретившись со мной в Малой Вишере, Павел рассказал мне такую историю:

— Много ночей я провел за лето на озере, караулил “водяного”. Кругом озеро обходил не один раз за ночь. Бросил это занятие. И вот в начале августа сидел я с удочкой в кустах и ловил рыбу. Были уже сумерки, но так было хорошо на озере, что я и уходить не хотел. Сидел тихо и смотрел на чистую гладь воды. И вдруг услышал, что со стороны леса, а я был на другой стороне озера от деревни, к воде подходило страшное существо. В десяти метрах от меня это двуногое существо полезло в воду и стало тихо купаться в озере. Находилось в воде около 15 минут. Выйдя из воды, существо отряхнуло со шкуры воду, и я понял, что это авдошка. Его-то мой батя и принял за “водяного”.

Приняла авдошку за “водяного” и одна девушка из Вологодской, области. Я встретил их в поезде, когда они ехали в поселок из Вологды. Они ездили к врачу. Вот что поведала мне мать этой девушки, Елены:

— Лена занималась плаваньем, хотела чемпионкой стать. А в поселке на реке Сухоне летом много плавала, особенно по утрам. Плавала вдоль берега часто, а у берега над водой кусты растут. Однажды плыла она с опущенной в воду головой, а потом ее подняла и увидела около себя в трех метрах “водяного”. Он тоже вдоль берега плавал, погружаясь в воду. Вот Леночка моя увидела “водяного” и заболела, повредилась умом дочка. Вот по врачам вожу, — заключила рассказ моя попутчица. Передо мной сидела красивая девушка с безразличным взглядом. Я тогда не мог записать подробности рассказа, многое забылось. Может быть, этой женщине случайно попадется на глаза эта книга, и она вспомнит этот разговор. В этом случае тоже “водяного” спутали с авдошкой.

Но вернемся снова в Папоротно. Как потом мы с Павлом Никифоровым узнали от “профессора”, что это авдошка в озере лечился. Он, как и человек, мог простудиться, и у него поднялась температура, а чтобы ее сбить — он и залез в холодную воду. Потом уже, много позже, другой самец-авдошка умер от простуды. Александр Петрович, наблюдая за ним, определил, что он болел пневмонией и таким способом лечился до самой гибели. Он умер в воде, продолжая свои “процедуры”. Они, авдошки, в основном умирают от простуды, а трупы их так и остаются в воде рек или озер. Поэтому так трудно обнаружить где-либо скелет авдошки. Сейчас уже врачи и народные целители, вроде Порфирия Корнеевича Иванова, признают лечение простудных заболеваний холодной водой, но авдошки лечились таким способом раньше людей. У них не было выбора — они не были избалованы теплом, как мы. Самка из той семьи, за которой он наблюдал, тоже умерла от простуды на реке Вымь. И тело ее находится на дне северной реки. А самец умер раньше и нашел себе могилу в реке Вишерке в “горнецком треугольнике”. Об этом мне тоже поведал “профессор”, которому можно верить: он долго наблюдал за этими авдошками.

Естественно, оппоненты существования “снежного человека” требуют предоставить для доказательства хотя бы останки авдошки, но ведь “профессор” не назвал мне даже место их гибели. Он назвал только реки: Вишерка и Вымь. К тому же этот вид авдошки очень редок, а на территории распавшегося Советского Союза находится всего около 20 семей, основная их часть проживает в Сибири. Почему же здесь, в Новгородской области, многие видели авдошку? Да потому, что здесь и людей проживает больше. Но сколь еще живучи в народном творчестве черти, водяные, лешие. Эти образы восходят скорее всего к увиденным когда-то авдошкам или “снежному человеку”. Нет явления — нет и его проявления.

После встречи с авдошкой в Поповом углу я болел, но за зиму поправился, а на летний сезон следующего года снова направился в “горнецкий угол”. Я разыскивал Александра Петровича Комлева, который должен был находиться в этом лесу. Однажды я пошел опять за горнецкую дорогу на реку Хубку, где когда-то наблюдал с Толиком за медведем. Здесь я случайно наткнулся на свежие следы авдошек. Следы вели вдоль речки Хубки к маленькой деревушке Задорье. Я уже вполне отработал “кошачий ход”, как учились мы бесшумно передвигаться с моим другом. Следы привели меня в глухое место. Здесь на речке около омута, закрытого шапками деревьев, я и заметил авдошек. Они ловили рыбу. От омута отходила в сторону большая заводь, которая от русла была отгорожена плотиной из травы и корней. Тут вся семья в глуши леса и ловила рыбу. Двое взрослых и старший их сын взбалтывали стоячую воду, а дочка стояла на берегу и глядела.

Я в такой близости их всех сразу видел впервые. Они так были заняты делом, что мало обращали на меня внимания. Я к ним приблизился на 10 метров — ближе подходить боялся. По-видимому, они были неплохими рыбаками и занимались этим делом часто. Пойманную рыбу не сразу съедали, а бросали на берег, предварительно сжав ей голову. Наловив рыбы, они сели в кружок и стали ее есть. Я отчетливо слышал, как у них рыба хрустела на зубах. Я не знал, в какую сторону, они сейчас пойдут, поэтому встал осторожно из укрытия и тихо пошел назад. А на моем пути стоит Александр Петрович и весело глядит на меня.

— Ну что, выследил авдошек? Я думаю, здесь ты насмотрелся вволю.

— Да, впервые вижу всю семью в сборе. И с такого близкого расстояния разглядеть мне их пришлось тоже впервые…

Когда мне исполнилось уже 17 лет я ходил на работу в колхоз, куда был записан. Нам за работу платили деньги, в пределах 20 — 30 рублей в месяц, а то и меньше. Зато все деревенские парни знали, что это только до службы в армии, а потом все обосновывались в городах.

Уже в июне я возобновил поиски авдошек и “профессора”. Мой друг Толик постепенно забрасывал это увлечение, и мне теперь зачастую приходилось блуждать по лесу одному. Я снова ходил несколько раз в “горнецкий треугольник”, но ни авдошек, ни “профессора” там не было. Сходил за горнецкую дорогу к речке Хубке, где я наблюдал за ними, когда они ловили рыбу в заводи. На обратном пути к дому на горнецкой дороге я обнаружил следы авдошек и “профессора”. Они уходили на северо-восток к железной дороге.

Я вернулся домой и начал собираться в дорогу. Спорил с бабушкой Настей. Родителям сказал, что ухожу на два дня на рыбалку, но они уже понимали, на какую “рыбалку” я ухожу так часто. С большим трудом, но мне все же удалось домашних уговорить по-мирному, чтобы они отпустили меня в лес. В мешок собрал продуктов на двое суток. Взял компас и старую карту района, принесенную мамой давно из города. Утром рано я уже шагал в сторону горнецкой дороги, где я видел следы. Найдя их снова, я стал внимательно разглядывать и медленно продвигаться вперед. Они привели меня на болото, которое находилось неподалеку от Красненки. Я уже не боялся встречи с авдошкой, так как теперь я мог его напугать выстрелом вверх из обреза. Еще я его носил для самообороны, я ведь не был просто туристом, который ходит по намеченному заранее маршруту. Путаясь и возвращаясь назад, я к вечеру вышел на речку Лановщинку, грунтовую дорогу, а затем и на железку. Ее авдошки перешли, очевидно, ночью неподалёку от Черной речки. В лесу они долго ждали темноты и отлеживались в густом кустарнике, окруженном молодым ельником. Я перешел железную дорогу и в трехстах метрах от нее остановился на ночевку

Сделав шалаш из веток, натаскал травы для “подушки”. Костра не стал разводить. Поел хлеба с вареными яйцами и запил холодным чаем. Голову обвязал старым платком, чтобы меньше кусали комары, и заснул, предварительно засунув обрез под мешок — “подушку”. Утром, проснувшись и поев деревенской снеди, я снова распутывал на тропе следы авдошек. За их следами на влажной почве можно было заметить следы резиновых сапог и “профессора”. Следы авдошек можно было определить и на сухом месте. То по примятой траве, то по сбитому мху. Впервые я здесь увидел на высоте в два с половиной метра сломанные ветки деревьев. Очевидно, самец-авдошка, идущий впереди всех, как и любой высокий человек, машинально заламывал сучки, которые мешали ему при ходьбе. Кроме того, они срывали некоторые растения на ходу и ели их. Часто можно было видеть вытащенный с корнем борщевик со съеденными листьями и стеблем, а грубые дудки его валялись на тропе. Иногда даже на высоте двух метров с лишним можно было заметить голые ветки кленов, у которых молодые листья и побеги были съедены. Так же на их тропе я находил недоеденных лягушек и разоренные гнезда птиц, птенцы были съедены. Посмотрев карту, я увидел, что их маршрут пролегает вдоль огромного болотного массива. Авдошки выбирали самые глухие места леса и шли, продираясь сквозь кустарник или сквозь заросли молодого ельника. На кормежку останавливались на краю болота. Здесь они набивали животы “дикими каллами”. Эти растения покрывали вплотную края болот.

Потом по следам “профессора” я определил, что он питался тоже травкой. Видно было, как он срывал здесь съедобные растения: щавель, сныть, огуречник и ел, очевидно, тоже на стоянке прямо сырыми. Неужели он питается только одной травой? Этот вопрос я задавал себе много раз. Да мы, дети деревни, тоже знали некоторые травы и тоже ели, но редко. Но как все время питаться травой? Позднее он мне говорил, что многие люди умирали от голода лишь только потому, что не знали съедобных трав. На вторую ночевку я остановился неподалеку от Фальковского озера, перейдя речку Бургу. Так же сделал шалаш, как и в первую ночь. И не разводил костра, боясь отпугнуть еще дальше авдошек. Утром снова устремился вдогонку. Места были красивые, незнакомые, загадочные. Я чувствовал себя в этих дебрях “робинзоном”. Но снова и снова заглядывая в карту, я понимал, что они, очевидно, уходят из наших мест — дальше на восток. Возможно, я больше не увижу их. Тогда я решил идти быстрее и догнать их. Пересек небольшие речки Сохлую и Канню, еще несколько ручьев и речек, я вышел на реку Каширку. Следы шли вдоль нее по левой стороне. Здесь на истоке Каширки, около озера Шарьинского, я увидел шагающего впереди меня мужчину. И догнал его. Он удивленно посмотрел на меня:

— Олег, откуда ты здесь появился? Конечно же, это был “профессор”.

— Я иду по вашим следам уже третий день. Неужели авдошки уходят из наших мест? — спросил я его.

— У них здесь, где истоки четырех рек: Каширки, Оскуи, Шарьи и Пчевжи, такое же любимое место обитания, как и у твоей деревни Поддубье. Но могут уйти и дальше, если увидят что-нибудь подозрительное. Они же, Олег, мои следы уже считают своими, знакомыми. Я думаю, и к твоим уже привыкают. Ты тоже ходишь много лет по их следам, а они все запоминают, это оседает у них в подсознании. Тебе кажется, только ты за ними наблюдаешь, а они люди, хоть и дикие, но тоже за тобой следят. И если на протяжении длительного времени ты ничего плохого для них не делаешь, то они привыкают к твоим следам, запахам, а потом уже и не боятся тебя, — объяснял мне “профессор”.

Мы, уже вдвоем, полдня шли за авдошками следом. Потом они ушли на край болота.

— Вот посмотрю в течение нескольких дней за ними. Если понравится им это место, то они на лето останутся здесь, а зимовать уйдут опять к Поддубью. У них тут нет зимнего логова, хотя места здесь глухие, —рассказывал мне Александр Петрович.

— Посмотреть бы мне их еще, да и ушел бы я домой обратно. Родители беспокоятся.

— Давай подойдем ближе к болоту, —предложил он мне, и мы пошли.

— Стой, Олег. Дальше не пойдем. Забирайся на эту елку и с нее посмотришь на них. Я полез на дерево. С него я долго глядел на авдошек. Расстояние до болота было небольшое, всего где-то триста метров. Они опять питались своим “хлебом” — дикими болотными каллами. Наглядевшись, я спустился с дерева и подошел к Александру Петровичу.

— Гляжу на них, гляжу, а все насмотреться не могу.

— Значит, крепко засели авдошки тебе в душу. Может, на всю жизнь, как и мне, или нет?

— Скорее всего, да, Александр Петрович. Как долго не вижу их, скучаю, — ответил ему убежденно.

— Верю, верю, мой молодой друг. А сейчас иди домой, а то родители тебя ждут давно. Будет время свободное — еще приходи сюда, —сказал на прощание “профессор”.

Мы с ним расстались, как старые друзья, и я пошел обратно по своему маршруту к дому. Еда у меня кончилась, и я, как “профессор”, двое суток еще питался растениями, то есть травкой. Дома был скандал. Но я знал, что он скоро кончится: я же пришел домой.

Авдошки, прожив лето в устье Каширки, снова вернулись через железную дорогу в “горнецкий треугольник”, на зимовку. Александр Петрович уехал на зиму в неизвестном направлении. Он каждую зиму покидал авдошек и работал в разных городках на стройках, а ранней весной снова был при них.

Зимой я решил сходить посмотреть, как ведут себя авдошки зимой. Дойдя до района, где пло словам Александра Петровича они зимуют, я нашёл полянку, сложил из еловых веток шалаш, накидал на него сверху снегу, загородил вход большой еловой веткой, расстелил свой спальный мешок и попытался заснуть. Долго ворочался, пытаясь согреться. Так всю ночь и дремал урывками, просыпаясь от холода и страха. Такой длинной показалась январская ночь, и выходить из хвойно-снежного шалаша не хотелось. В нем всё-таки еще держалось тепло. Утром рассвет еле-еле вползал в заснеженный лес. Поел хлеба с салом, запил чаем и вышел в путь. Снова в настоящую преграду превращались заросли кустарника и упавшие деревья. Лишь иногда приходилось идти по сосновому лесу, а лыжи пружинили от засыпанного снегом багульника и кустиков голубики. Наконец, я въехал на своих широких лыжах в болотную впадину, которая врезалась в сосновый лес на триста метров. Здесь еще с прошлых лет я помнил топи и болотные окна — лиманы. Они даже зимой не промерзают. На другой стороне впадины я заметил на снегу темное пятно. Подъехав ближе, я увидел торфяную яму среди серого истоптанного снега. В ней валялся весь вымазанный в торфе мертвый волк. Кругом снег был измят всевозможными следами. Что же здесь происходило ночью? Стая волков, еще с вечера окружив молодого лося, загнала его в глубокий снег и на незамерзающую болотную почву, Когда лось устал обороняться от волков в снежном месиве, они его свалили и загрызли. Когда вся стая набросилась на свежее мясо, из леса на них бросился самец-авдошка и убил одного из волков. Остальные разбежались. Тогда авдошка, очевидно, вытащил своими клешнями-ладонями убитого лося на сне и утащил за ноги в лес. Я прошел по этому волоку несколько десятков метров. Потом, испугавшись того, что застану сейчас всю семью авдошек за пиршеством, отказался от этой затеи. Развернувшись, поехал я обратно по болоту домой, думая про себя, что авдошки зимой не умрут с голоду.

В этом же году я ещё раз ездил к ним на край болота. Самих авдошек не видел, а вот место, где они кормились болотными корнями, видел. Такие места из сплошной растительности на стыках болота и леса замерзают редко, а то и совсем не замерзают. Здесь-то и добывают себе еду авдошки. Однажды случайно заметил сломанные ветки клена и молодой осины — авдошки обгрызали кору осиновых сучьев. А молодые верхушки кленов, лип и даже ивы съедали полностью. К тому же они ели, правда, немного даже хвою с небольших елочек. Наблюдая в эту зиму за их образом жизни, я увидел даже съеденный авдошками мох-сфагнум. Теперь я убежден, что они всеядны, такими их создала природа. Поэтому они от голода не умирают, проживая в сибирских лесах и даже в тундре. Так что авдошкам не страшны холод и голод — для них гораздо опаснее цивилизация и многолюдие…

В начале июня встретил Александра Петровича около деревни, в поле. Встретились с ним, как друзья. Тут я ему и поведал о своих делах, о том, что из-за разговоров об авдошках меня отправили в больницу и не взяли в армию. Он, положив мне руку на плечо, стал советовать мне, как жить.

— На службу не взяли — не беда, без тебя обойдутся, не война, — сказал коротко, но убедительно Александр Петрович. — Это уже не твои проблемы.

— Родители уехали в город, а я теперь здесь горбачусь и на колхоз, и на свое хозяйство, — высказывал я ему свои недовольства.

— Что ни делается, все к лучшему. Отец с матерью тебя в колхозе не оставят. Придется подождать, а потом и в город переедешь, — убежденно говорил “профессор”, и я чувствовал, как мои негативные эмоции куда-то исчезают и мне становится легче. Несомненно, он был хорошим психологом.

— Какие еще проблемы?

— Где авдошки?

— Ушли на восток. За ними ухожу и я следом, — поведал он мне неприятную весть.

— Так они на совсем уходят или нет? — спросил я.

— Пока не знаю. Если ты мне говорил правду, что жить уже без них не можешь, то найдешь нас. Только надо приложить усилия. А я тебе пошлю весточку на деревню к бабушке твоей, — улыбаясь, сказал он. Потом, действительно, переслали письмо мне, когда я уже жил в городе, с деревенским адресом.

Мы с ним попрощались.

— Я все равно найду вас, — кричал я ему вдогонку.

Он пошел вдоль речки к мосту, по направлению к Селищам. Прав оказался “профессор”: недолго мне пришлось работать в колхозе.

В 1969 году зимой я получил письмо от “профессора”, без обратного адреса. В нем описывал он, что за эти годы прошел не одну тысячу километров по Вологодской, Архангельской областям и Коми. К тому же впервые описал он главный миграционный путь авдошек с запада на восток. Он начинается от речки Каширки до реки Мезени, где они тоже неоднократно зимовали. А вот где он сам зимовал, об этом не обмолвился ни словом, а еще советовал мне не хранить его письма, а уничтожать. Он не хотел рисковать. Но этими письмами из своих лесных “командировок” он подтверждал, что он жив и здоров и что не собирается расторгать нашу дружбу. Хотя письма его были крайне редкими, как, например, в этот раз, за три года — одно письмо. А я уже все заранее обдумывал и готовился к поездке к нему на реку Мезень…

Поздней осенью, пробыв три года в скитаниях по лесам и рекам Архангельской области и республики Коми, Александр Петрович приехал снова в Малую Вишеру. Он был похудевший и загорелый.

— Александр Петрович, как успехи? Я уж подумал, что вас околдовала там какая-нибудь северянка, — сказал я, здороваясь.

— Летом меня никто не сможет околдовать, кроме авдошек, а зимой — другое дело. Я свободен, — пошутил он.

— Расскажите, что видели?

— Целых три месяца я скитался по рекам: Пинеге, Вашке и Мезени. Пошел по Пинеге по левой стороне, никаких признаков пребывания авдошек я на этой стороне не видел. Ниже Карпогор, по течению я не пошел, так как раньше я там следов авдошек не обнаружил. Но когда я ходил там раньше, видел выше поселка Сульца заломанные ветки, остатки пищи и следы. Переправившись на другую сторону реки, я пошел обратно. В Сульце в магазине купил на всякий случай от простуды бутылку водки и отправился снова вверх к истоку реки. Но, пройдя около 15 километров, в одной мочажине заметил следы трех “болотников”. Пошел по ним, и они завели меня в болото. Здесь были кормежка и отдых. Потом все дальше и дальше они уходили от Пинеги, остановились на следующую стоянку опять на краю болота, уже рядом с рекой Башкой.

Забравшись на елку, я увидел, наконец, тех, чьи следы видел на болоте. и стал рассматривать новую семью авдошек. Определил по окрасу шерсти, что здесь самец и самка были довольно старые, так как у них было видно много седины. Вдоль хребта, на спине — белая полоса, она проходила по шее и голове.

Я был убежден, что эта пара “дикарей” старше наших лет на десять, а ребенка произвели довольно поздно. Они, “дикари”, долго не создают свои семьи, так как трудно им найти спутника жизни, а некоторые даже так и проживут в одиночку. Но меня больше всего интересовало их волосатое дите. По первым признакам я определил, что у них сын, а для меня это было главным. Так по окрасу шерсти и по фигуре определил примерный возраст самца — ему можно было дать около 20 лет.

Выйдя на реку Вашку, ниже Венденки, семья направилась на север вниз по течению. Но пройдя снова около пятидесяти километров, авдошки переправились через Вашку на другой берег реки. И здесь уже, на правой стороне, в двух километрах от реки в болотном массиве остановились на длительную стоянку. Они отдыхали около 10 дней. А я тоже ловил рыбу и расслаблялся. Собирая съедобные травы, делал из них салаты.Потом снова через леса и болота “дикари” шли против течения рек, пересекая одну за другой, пока не остановились у истоков Мезени и Выми. Вот тут они остановились надолго, очевидно, здесь было их зимнее логово. Его нужно было искать либо в старом ветроповале, а может, где и в пещере, там есть старые увалы, откуда вытекает река Мезень. Я еще долго искал их зимнее логово, но не нашел. А ведь оно должно быть там, я это предполагал, судя по оставленным ими приметам еще в прежние годы, — на этом он остановил рассказ.

— Ну а как живут здесь наши авдошки?

— Самка, очевидно, тоже болеет, — сказал я “профессору”.

Я видел их следы у речки Хубки, где они рыбачили в заводи. По ним определил, что самка много раз забиралась в речку принимать процедуры в холодной воде.

— Очевидно, температурит, — сказал я ему свое предположение.

— Плохо дело, Олег, если и эта самка умрет. Дочка их в нашей местности не найдет себе самца своего племени.

— Значит, нужно будет их уводить на восток, там я видел другую семью, а в ней, как говорил, есть молодой самец. Их нужно познакомить и свести в пару, — улыбаясь, глядя на меня, говорил Александр Петрович.

— А это возможно?

— Да. Я что, даром ходил там?

— Вы даром не ходите, — заметил я “профессору”.

— Плохо, что зима скоро будет, перенесет ли ее больная самка. Я этого не знаю. Жаль, если пропадёт семья. Самец погиб — лежит в реке. Их сын ушел из стада и затерялся. Возможно, тоже погиб. Ведь он ушел в направлении к Псковской области, а туда они редко ходят. — с сожалением выговорил “профессор”. Но все же авдошки с трудом, но перенесли зимние холода. Самка болела, но она не имела права умирать, оставляя дочь на длительное одинокое существование. Уже летом самка повела свою дочь на восток, за ними ушел и Александр Петрович…

В мае 1977 года я отправился в путешествие на реку Вымь, где молодая пара авдошек ждала ребенка. Май стоял холодный. Я к концу месяца был уже на станции Микунь. Добравшись до реки, отправился своим знакомым маршрутом в места обитания авдошек. По некоторым признакам можно было определить, что авдошки живут здесь. Дойдя до холма, где у них было жилище, я заметил следы, и это подтвердило мои предположения, что “дикари” где-нибудь неподалеку гуляют. Рядом их логова на другом бугре я нашел удобное место, где и заночевал. Костра не разводил, поел всухомятку и лег спать. У нас еще с юности был закон: если пошел по следам авдошек, выбирай — или с костром, или с авдошками. Иначе запах костра унесет их на сотню километров от тебя. Переночевав почти без сна на сухом месте, я пошел снова к реке Вымь, чтобы там сделать базу. Это мой ориентир, от которого буду ходить в разных направлениях. На другой день я пошел к истоку реки, но следов не обнаружил. Далее от истока Выми пошел к верховью реки Мезень. Здесь между Мезенью и Вымью я увидел следы новой семьи “снежного человека”. Я ходил очень осторожно, а когда услышал их гортанные звуки, остановился и начал искать дерево для того, чтобы, забравшись на него, понаблюдать за обстановкой. Наконец, я нашел такое дерево — сосну с нижними сучьями и взобрался на нее. А вскоре я увидел самца и немного в стороне самку.

Я начал внимательно за ней наблюдать, так как знал, что у нее был ребенок. И увидел его. Что же из себя представлял их сын? Он был сантиметров 50 — 60, не больше. Весь жёлтенький. Почти все время мать поддерживала его рукой: то правой, то левой. Понаблюдав за ними около часа, я понял, что он, желторотик, мог стоять некоторое время сам, держась за шерсть на груди матери. Еще я видел, как детеныш кормится материнским молоком. Иногда мать отнимала его от груди, и он сидел или стоял рядом. Иногда он пробегал быстро около пяти метров, часто падая, но вставал и снова пытался бежать. В ходьбе я его пока не видел, очевидно, бег приносил ему больше удовольствия. Еще я заметил, что ребенок “снежной девы” не капризничал, как дети человеческие в его возрасте. Очевидно, суровая жизнь в лесу выработала в нем аскетический характер. Потом я долго наблюдал, как они уходили все дальше и дальше от меня, провожал, их взглядом, пока они не скрылись совсем.

Я снова вернулся на берег Выми. Времени у меня было много, но не хотелось проводить целый месяц тут в лесу, мешая молодой паре выращивать своего маленького авдошку. В мои планы входило только увидеть семью “снежной девы” и ее ребенка. Я их увидел и был спокоен — родители вполне здоровы, ребенок тоже. В таком возрасте мне детей авдошек еще не удавалось видеть. Вскоре я уехал домой.

Выйдя на берег реки Вымь из болотечка, где я видел молодую пару, у речки встретил своего друга Александра Петровича.

— Нашел нас, Олег! Нашел, черт седой! — приговаривал Александр Петрович, обрадовавшись нашей встрече после разлуки.

— Пропал, бродяга, даже весточку не послал. Ну, рассказывай, как вы добрались от Оскуя до Выми.

— Догнал я самок, старую больную и вот эту невесту, на реке Суде. Ночи были светлые, и они зачастую шли ночами. Железные, автомобильные дороги, Беломорканал, окрестности Череповца и Вологды проходили в ночное время суток, очень осторожно.

Обогнув большие города слева, пошли на реку Сухону в Вологодской области. А дальше по реке Сухоне тоже шли быстро по левому берегу, обходя населенные пункты стороной. Иногда удалялись от реки на десять километров, а то снова выходили на ее берег. Отдыхали, кормились тоже здесь, либо у краев болот или в глухоманях у ручьев и мелких речушек. Я такой быстрый ходок, и то еле поспевал за ними. Вот где мне пригодилась, как ты говоришь, “травяная кухня”: растения, корни, ягоды. Авдошки рядом на болоте кормятся, я тоже травку собираю. К первому месяцу осени — сентябрю было пройдено уже две трети пути, и мы находились уже за Котласом. Шли холодные осенние дожди, а низкие серые тучи могли принести и снега. Последний отрезок пути от Котласа до реки Выми мы уже продвигались медленно. Видно было, что самка-мать уже выдохлась на таком большом переходе. Она все чаще и чаще останавливалась для отдыха и ложилась на землю и подолгу лежала, потом ей трудно было подняться, чтобы идти дальше. Когда мы вышли на левый берег Выми, самка-мать отошла от берега в густые заросли и там легла на землю. К ней подошла дочь и долго сидела рядом, очевидно, понимая, что скоро она останется одна в этом незнакомом лесу. Старая самка отдыхала долго, почти целый день, лишь вечером больная поднялась и снова мы шли за ними по лесному берегу реки Выми. Так медленно они шли в кромешной тьме почти до полуночи. Они ночью видели неплохо, а я шел, боясь их потерять. Но вот самка-мать издала горловой звук-стон и легла на землю, рядом с ней расположилась дочь. А утром на рассвете я понял, что самка-мать дальше уже не пойдет. Я подошел к ним совсем близко. Они на меня не обращали внимания. Днем больную самку начало трясти, как в лихорадке, и я понял, что у нее болезнь простудного характера. Она встала с большим трудом и пошла к реке, там она купалась около 15 минут. Затем вылезла и легла у самой воды. Потом снова ей стало плохо. Она опять залезла в воду, но все же вылезла у самой воды. На третий раз она вошла в воду, несколько раз показала голову из воды, а потом исчезла совсем.

Мы сидели на берегу с самкой-дочерью. Она горевала и не знала, что делать дальше. А я думал вот о чем: “Самец и самка умерли от одной болезни, а не может ли заболеть и молодая? ”.

— Оставшись одна после смерти матери, сирота была в замешательстве, не знала, что делать, — продолжал мой друг “профессор”. — Она поглядывала на меня, но не убегала.

Очевидно, она просто испугалась одиночества. Видя это, я встал и сказал ей: — Пошли дальше?

Она некоторое время смотрела на меня, замирая от страха, я повторил сказанную фразу и сделал несколько шагов, и она пошла за мной следом по берегу реки. Так мы шли вдвоем два дня, направляясь в верховья Выми. На третий день утром после ночного отдыха, неподалеку от твоего шалаша, в десяти километрах, ниже по течению реки, когда я шел впереди, на меня набросился молодой самец “дикарей”. Я успел отскочить в сторону за дерево и упасть. Но он успел мне своим ударом поранить правую руку, но это была несерьезная травма. Видя, что самец набросился на меня, молодая самка бросилась на него со всей злостью, защищая меня. Когда они сцепились, было видно, как клочки выдранной шерсти полетела. Но потом они прекратили драку. Самец понял, что перед ним самка. Началось их первое знакомство с обнюхиванием друг друга. Спустя некоторое время они уже дружелюбно ходили вместе. Потом они долго бегали друг за другом, как дети, и в конце концов убежали вместе в лес.

Я захотел остановиться на реке, не мешая их знакомству. Я радовался, что самка нашла, наконец, себе пару. У самца здесь же на болоте ходили родители, уже совсем седые. Теперь я знал, что наша маловишерская авдошка-самка в надежных руках.

Прошло уже два года, как “профессор” ушел с семьей авдошек на восток. Куда ехать, я уже знал. Туда, где был раньше Александр Петрович — на реки: Пинегу, Вашку, Мезень и Вымь. Но это — огромный регион леса. Однако искать-то все равно надо. Взяв отпуск и получив деньги, я купил кое-что из продуктов в дорогу. Хотя к походу я готовился заранее.

Уже 15 июня я ехал на север в Коми АССР. В поезде всю дорогу думал, привел ли на то место, где он был ранее, наших маловишерских авдошек. Вышел с поезда я на станции Микунь и направился к реке Вымь. От станции через лес, на левый берег реки, а там уже на место, мой путь шел вверх против течения реки. До чего трудно ходить по берегам северных рек, не то что у больших городов, где вдоль рек идут тропинки, намятые жителями с этих мест. А берега этих рек — другое дело, они не имеют тропинок. Река делала петли. И можно было полдня идти, продираясь сквозь заросли по берегу, и вернуться снова на то же место. Где по прямой линии всего каких-то двести — триста метров, но время-то потеряно. Вот так и идешь, то опускаешься в болотные низины, то входишь в сосновые леса, где под ногами хрустят хвойные ветки и песок. А то идешь по такому же сосняку, но под ногами уже мох, багульник да кусты голубики. Здесь на реке Вымь встречаются и высокие бугры, поросшие лесом, и старые увалы древних разрушенных ледниками гор. И вот в один из ясных дней я вышел на полянку, зачарованный красотой. Бросил на землю рюкзак и решил здесь отдохнуть несколько дней. Небольшая сухая полянка была окружена елями, соснами и березами. Здесь много было камней, а посмотрев вдаль, я увидел и высокие холмы, и отроги. На этом месте я начал делать шалаш. Их столько было настроено мною, что я в свои походы не брал никаких палаток. В шалаше я чувствовал себя спокойней, чем в палатке. Очевидно, с моим ростом трудно было привыкнуть к ней. И почему-то в палатке я чувствовал, что не свободен, было мало места. А ведь шалаши я делал даже зимой, засыпая их снегом. Разложив вещи, хотел побыть здесь несколько дней. Были планы сходить в верховье Выми. Побродить изрядно в окрестных лесах. Здесь где-то неподалеку должен быть мой “профессор” с авдошками.

Когда-то он обмолвился, что молодая самка уроженка здешних мест, здесь на реке Вымь она родилась. Возможно, что мать привела сюда свою дочку на эту знакомую реку. Один день я отдыхал от всех проблем и забот, сидя с удочкой на берегу реки. Вечером, наварив ухи, наелся до отвала и завалился спать. Но уже утром встал рано, вскипятил чай, доел уху и отправился в ближайший лес. Проходив целый день по сосновым рощам и буграм, я не заметил пока следов обитания “снежного человека”. На второй день я вышел на небольшое болотце, покрытое тростником и чахлыми сосенками, и стал его обходить кругом, так как знал, что “дикари” любят кормиться по краям болот. Недаром мой друг иногда называл их “болотниками”.Пройдя около часа по краю леса, я услышал знак опасности, который я знал с детства. Быстро вытащил обрез, зарядил пулей и пошел вперед, держа его наготове. Через несколько минут мою дорогу пересек молодой самец, который встал на моем пути, подпрыгивая и не пуская меня вперед. Но я уже и не хотел идти вперед. Он просто меня предупреждал, мол, смотри, думай, можешь и отступить. Точно так же не пускал меня вперед авдошка в Поповом углу, когда я приближался к их зимнему логову. Я уже знал их повадки. Лучше обойти стороной или уйти назад, так я обычно и делал. Подобным образом поступал мой друг “профессор”. Но знаю, перед охотником авдошка не будет прыгать, как сейчас, понимая, что получит пулю. Я отошел назад от болота. Потом залез на дерево и прекрасно осмотрел окрестности болота. Я увидел, что маловишерская самка гуляет по болоту с молодым самцом. Прав был “профессор”. Он сосватал эту пару, но каких усилий стоило это. Потом я направился к своей стоянке на реке Вымь.

После ухода “профессора” на восток я раздумывал, где же может быть самец. А потом подсказала мне память, что здесь поблизости они любили ходить по притокам реки Мологи: Чагоде, Мде, Суде, Воложбе. В отпуске я пошел на речку Пчевжу, а от нее по компасу на северо-восток. Я просто думал, что в таком изобилии рек и речек, возможно, найду следы обитания авдошек. Походив по притокам реки Мологи в течение пяти дней и не встретив ни одного признака их проживания в этом бассейне, я пошел на юг, вышел на главное русло Мологи и вскоре из Вологодской области опять направился на свою родную Новгородчину.

“Профессор” рассказывал, что авдошки поднимались по Мологе до верховий реки к истокам, до станции Максатиха Тверской области. Когда я шел по берегу красавицы-Мологи, то часто приходилось подниматься на большие бугры и увалы, а то месил ногами болотную грязь. Вот в такой-то низине неподалеку от Пестова и увидел я следы авдошки. Следы повернули от реки и пошли вдоль железной дороги, а потом устремились в сторону Рыбинского водохранилища. Здесь, петляя в поймах, в густых зарослях двухметрового тростника, услышал я визг молодых диких свиней. Как выяснилось, молодой самец гонял стадо кабанов. На земле валялись мертвые два молодых подсвинка, убитых им. Видимо, рано покинул родителей молодой самец. Я теперь был уже уверен, что не отстану от него и понаблюдаю за ним, что же он собирается делать дальше. Ведь он разогнал стадо кабанов не для того, чтобы добыть мяса для еды. Он просто вел себя вызывающе и нагло, понимая, что врагов практически у него нет. В теплый июльский день он остановился неподалеку от маленькой деревушки, которая была окружена мелколесьем. Выждав время, когда опустятся сумерки, авдошка стал приближаться к крайней избе. Только сейчас я заметил, что он идет на пасеку. Подобравшись к улью, самец стал его разглядывать и принюхиваться. Ему захотелось меду. (“Профессор” мне не говорил, что они могут разорять ульи и есть мед). Авдошка ходил то к одному улью, то к другому, наконец, выбрав один из них, он его быстро опрокинул и стап доставать из рамок мед. Я слышал, как он с удовольствием чавкал. По-видимому, его и пчелы не жалили, а может через шерсть не прокусить было? Авдошка так увлекся своим занятием, что не услышал даже собачьего лая. А что молодому самцу лай собаки, он же в лесу себя чувствует хозяином. Не заметил авдошка, как из дому вышел хозяин с двустволкой. Мужчина выстрелил в вора крупной дробью дуплетом, сразу из двух стволов. Я слышал, как дробь, стукаясь о ветки, падала на землю. Авдошка, получив определенную дозу свинца под рыжую шкуру, закричал что было силы от боли и страха. На весь лес раздался дикий его крик о помощи: “Гу-а-а, гу-а-а! ”. Он сорвался с места и махнул одним прыжком через изгородь. Он бежал через лес, раздирая грудью кусты. Около хозяина пасеки собрались мужики, услышав выстрел. Я слышал, как громко они разговаривали.

— Медведь ходит ко мне на пасеку. Ну вот получил дроби под шкуру — теперь не будет.

— Может, не медведь это, а кто-то другой. Он так кричал сильно, что я в доме услышал. Не медведь это, — спорил с пасечником сосед.

— А кто может кроме медведя забраться? Некому, я думаю, — сам себе отвечал стрелявший в авдошку. Постепенно успокоились собаки в деревушке, а потом и люди разошлись по домам. В деревне обычно всегда рано ложатся и очень рано встают.

Весной я сходил в “горнецкий треугольник” и увидел, что мои авдошки перезимовали благополучно в старом логове. Я опять нашел их в глухом месте на краю болота. Молодая пара авдошек гуляла с маленьким сыном. Потом в июне еще несколько раз ходил в лес и удостоверился, что они живут н