![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Macdonald M. Sleeping and waking // Essays in philosophical psychology / Ed. by D.F. Gustafson. Garden City, NY: Doubleday & Company, 1964. P. 250-251.
жениях. Можно утверждать, что во сне происходит рефрейминг нарушающих сон событий: например, хлопанье двери спальни может предстать во сне ружейным выстрелом. (Что в миниатюре являет отличную иллюстрацию роли фрейма в воссоздании событий.) Наконец, неоднозначен вопрос об активной роли видящего сны, которую он может выполнять помимо порождения содержания сновидения. Есть основания полагать, что, когда сон особенно неприятен, спящий может во сне снизить статус его реальности на том основании, что это — всего лишь сон, и даже может пробудиться, чтобы прекратить неприятные ощущения. То же самое происходит без участия воли, когда сны просто забываются сразу после пробуждения, даже если пробуждение произошло «в середине сна». (Для анализа фреймов важно отличать эти случаи от совершенно иной ситуации, когда человеку снится, что его пытаются разбудить или что он сам пытается проснуться. Некоторые исследователи сновидений утверждают, что только так можно проникнуть в сны1.) 2. Рассмотрение сновидений прямиком ведет к рассмотрению «состояний диссоциации», к которым относятся амнезия, сомнамбулизм и т. п. Принято считать, что в этом состоянии индивид может действовать с намерением, которое отделено от его сознания в целом и от его критических способностей, а следовательно, он не может нести ответственность за содеянное. (Самый показательный случай — совершенное во сне убийство2.) Как и в случае сна, галлюцинацию можно прервать пробуждением. По современным представлениям, человек в диссоциированном состоянии сохраняет способность во сне управлять определенным моторным навыком, успешно использовать предметы реального мира и даже трансформировать его.
3. Рассмотрим другую форму самообмана, которая существенно отличается от сновидений. При так называемых психотических фабрикациях человек сам себя вводит в заблужде-
1 Ibid. Р. 262. 2 О деле Кинг против Когдона см.: Donnelly R.., Goldstein J., Schwartz R. Criminal Law. New York: The Free Press, 1962. P. 551-552. В психиатрической литературе различные виды амнезии часто рассматриваются вместе с диссоциацией. Страдающий амнезией отрезан от некоторой части биографии (по психодинамическим причинам), но остается состоятельным во всем остальном и, по-видимому, может отвечать за свои действия. Социальная значимость амнезии проявляется в неизменном ее присутствии в телевизионных «мыльных операх».
ние, но не во сне, а в мире, разделяемом и другими людьми. Как в случае с так называемыми параноидальными реакциями, он может навязать другим свои представления, по крайней мере временно1. Его нельзя — в обычном смысле — пробудить от его интерпретаций, потому что для их производства он не засыпал. Все же от психотических убеждений можно очнуться. Этот приход в себя называется просветлением, и говорят, что к нему может привести психотерапия. Однако следует отметить, что относительно психических больных у нас нет уверенности в том, что просветление обязательно произойдет. Индивид может навсегда остаться запертым в своей «болезни». Можно попытаться описать, в каком смысле индивид, определенный как душевнобольной, рассматривается как несостоятельный, невменяемый актор. Можно попытаться сформулировать правила трансформации нормального поведения в такое, которое вызовет у свидетелей подозрение в психическом нездоровье. Анализ фреймов будет здесь полезен. Например, в действиях психотиков сбивает с толку тот факт, что они буквально воспринимают (или делают вид, что воспринимают) то, что обычно воспринимается как метафора2. (Я видел, как пациенты подходили к работнику больницы, с которым поддерживали дружеские отношения, и явно «понарошку» угрожали ему жестами. Как показало тщательное изучение, так они демонстрировали, как обращались с ними другие работники больницы.)
4. Люди психотического склада могут помещаться в мир социальных фреймов и совершаемых в соответствии с ними поступков, но лишь ценой радикального отказа от «нормальности». Интересно сопоставление с другой формой самообмана, так называемой истерией. Здесь (в теории) индивид симулирует физическое расстройство, которое должно интерпретироваться по естественной (в данном случае, по медико-физиологической) системе фреймов, но одна часть его «Я» обманывает другую. Настоящая регрессия, если вообще бывает, может служить третьим примером. 5. Наконец, в явлениях гипнотизма принято считать необходимым активное вмешательство гипнотизера. Все же кажется, что и здесь подспудно присутствует некоторая доля самообмана. Особого интереса заслуживает тот факт, что достаточно хорошо артикулированные правила поведения гипнотизируемого и техники введения и выведения из гипнотического состояния представляют своего рода образец конвенций фреймирования (framing). Можно процитировать версию Мартина Орна. К числу признаков, по которым различные состояния помещают в разряд «гипнотических», можно отнести постгипнотическую амнезию, очевидную неспособность использовать определенную группу мышц при внушении функционального паралича, различные сенсорные иллюзии, в том числе позитивные и негативные галлюцинации всех видов чувств, явное нарушение или улучшение памяти, а также, как сообщается, усиление контроля над функциями периферийной нервной системы1. Как эти особенности поведения связываются в нашей концепции с личностными особенностями находящегося в трансе человека, мы рассмотрим ниже.
V
Разделив фабрикации на благонамеренные и эксплуататорские, мы по существу предложили еще одно различение: фабрикации, навязанные извне (other-induced fabrications), которые могут быть и благонамеренными и эксплуататорскими, и самообманы (self-imposed fabrications). Теперь рассмотрим отношения между фабрикациями и социальными структурами: какое влияние оказывает отдельная конкретная фабрикация на поток социальной деятельности, в котором она реализуется? Если мы возьмем социальную деятельность, предполагающую регламентированное участие индивидов (имеется в виду предписанность смысла и глубины действия), то можно легко перебрать возможные альтернативы поведения. Во-первых, поскольку уборщикам, рабочим сцены, разносчикам газет, официантам, слугам и т. п. участие дозволяется только в узком сегменте предприятия, они с полным правом трактуют каждое повое событие как типичное, то, с чем нужно справиться, не вовлекаясь в суть главных событий. Но эти маргинальные персоны, скорее всего, знают, что происходит «на самом деле», при лом понимают, что главные события происходят не для них. Во-вторых, очевидно, что хотя предпочтительной является определенная степень вовлеченности, интенсивность участия допускает широкую вариацию: от нескрываемой скуки до полного погружения. Едва ли можно встретить такой эпизод общения (encounter), участник которого хотя бы на мгновение не проявил тактичного отношения к другому, фактически ведя себя так, как будто другой ведет себя по отношению к нему более предупредительно, чем требует ситуация, — само это действие предполагает как бы мимолетный выход из вовлеченности в развертывание событий. Нет никакого сомнения, что каждый индивид привносит личностный стиль в свое общение (и не всегда один и тот же), что в терминах анализа фреймов можно рассматривать как исполнение или мини-настройку (mini-keying) предписанной формы. Кроме того, необходимо учитывать, что переменчивое настроение участников может вносить легкие трансформации но все, что они делают. Терпимо относятся и к разного рода «плохим» мотивам участия, а значит и к широкому спектру мотивов участия в целом; когда смысл рутинного общественного события задается извне, его легитимным акторам свойственно руководствуются целым набором причин для участия в событии, некоторые из причин, будь они полностью раскрыты, могли бы смутить других. Если мы узнаем, что кто-то охотно посещает общественные мероприятия не ради общественного интереса, I потому, что он страховой агент (владелец похоронного бюро, политик или дантист), и ходит в общественные места, чтобы Ii ни бывать «знакомства», мы посетуем на неискренность, но к дисредитации это скорее всего не приведет. Например, гольф в американском общественном сознании всегда считался спортом, занимаясь которым, молодой человек может показать старшим, что он идет верным путем, а играя в паре с тем, кто занимает более высокое положение в социальной иерархии, продемонстрировать скорее приятные манеры, чем умение хорошо играть. Превращение состязания в условность и прикрытие для чего-то другого вполне понятно и отражает возможную интерпретацию игры в гольф. Мы также можем позволить инвалиду доказать, что любой человек с его увечьем может играть в гольф, или удовлетворить интерес человека из низшего общества и принять его в члены клуба — достаточно лишь нарушить символическое правило тотального исключения, до сих пор применявшееся к представителям его социального слоя. Чтобы превратить гольф в чистую условность, не хватает только рассказов О. Пеньковского1.
Большинство атлетических клубов открыты для публики, в том числе для иностранцев. Гольф — самый популярный вид спорта среди состоятельных людей. Встречи с агентами можно назначать на площадках для гольфа или в спортивных клубах. Среди недели в гольф играют мало. В будние дни туда могут заехать офицер спецслужбы и его агент (лучше не одновременно, с разрывом в двадцать-тридцать минут), они начнут играть порознь, чтобы в условленное время встретиться, скажем, у шестнадцатой или какой-нибудь другой лунки (всего их восемнадцать). Субботы и воскресенья — дни, менее подходящие для встреч с агентами, потому что в эти дни собирается много игроков, проводятся турниры и одному поиграть не удастся. Площадки для гольфа граничат с участками леса или парками на пересеченной местности, где есть множество укромных местечек. Лучше всего встречаться в таких местах. Для встреч под крышей выбирают клубные рестораны. К встрече на поле для гольфа необходимо подготовиться заранее. Основное требование — знать кое-что об игре и чуть-чуть уметь в нее играть. Поэтому студентам следует осваивать гольф еще в университете.
1 Penkovskiy О. The Penkovskiy papers. Garden City, New York: Doubleday & Company, 1965. P. 116—117. Пеньковский* описывает также использование для тайных явок мотелей, которые удобны тем, что в них не прекращается поток приезжающих и уезжающих (р. 118—119). Однако в мотелях можно не только переночевать, с ними связан столь широкий диапазон ночных занятий, что трудно установить, какое из них ложное и дискредитирующее. * Пеньковский О.В. (1919—1963) — старший офицер советской разведки, завербованный спецслужбами США. По обвинению в измене родине приговорен к смертной казни. Цитируемые И.Гофманом «Записки Пеньковского» подготовлены на основе материалов, переданных Пеньковским в Центральное разведывательное управление США. — Прим. ред.
В некоторых профессиях, где предъявляются особые требования к контролю за клиентами, линию между обычной деятельностью и фабрикациями провести еще сложнее. Например, роль наблюдателя за порядком в игре (в казино штата Невада), которого называют пит-босс (pit boss), — следить за сдающими и игроками и при этом играть роль беззаботного веселого малого, который пришел просто провести время. Банкомет также играет роль дружелюбного человека, который просто делает свою работу и которому совершенно все равно, проигрывает игрок или выигрывает, но на самом деле (если он достаточно опытен) он тоже внимательно следит за тем, чтобы никто не жульничал, видит уровень ставок, присматривает за теми, у кого скапливаются фишки большого достоинства, наблюдает за возможными странностями в действиях игроков, а также видит то, как его видит наблюдатель за залом, и т. п. Все эти факты могут быть известны, но это знание не дискредитирует пит-босса и банкомета. В некоторых городских бакалейных магазинах используют следующие средства борьбы с кражами. Нанимают скромно одетых служителей, чтобы они ходили по залу и следили за подозрительными покупателями. Устанавливают различное оборудование для слежения за залом, например зеркала, в которые можно наблюдать «из-за утла», и так называемые «башни честности» с зеркалами, позволяющие сотрудникам видеть все, что происходит в магазине. Дорогостоящие товары размещают на витрине магазина, где они хорошо видны служащим1. Это свидетельствует о том, что за дружеской улыбкой, которой менеджер одаривает посетителей, может скрываться нечто совсем не улыбчивое. Однако кажется, что добропорядочные покупатели привыкли к такой манере поведения (как и посетители казино, которые поняли, что казино прослушиваются и что хозяева слышат все, что говорится внутри здания) и не видят в ней ничего такого, что бы портило отношения между организацией и клиентами. Интересно, что имеется некое устойчивое соотношение между способностью одиночки разрушить схему действия или, по крайней мере, подорвать доверие к ней, и количеством участвующих в деятельности. Если в переполненном зале не увлечен спектаклем только один зритель, это не повлияет на успех представления, но в любовных отношениях невовлеченность в деятельность приведет к их полной дискредитации. Здесь есть еще одна проблема. Когда один из участников ситуации обнаруживает свое подлинное лицо, дискредитация касается лишь достаточно узкого сегмента деятельности, рассматриваемой как часть более широкого целого. Целостная картина деятельности сохраняет при этом свою внутреннюю устойчивость и определяет представление о реально происходящем. Когда игрок в очко обнаруживает, что банкомет покрывает жульничество, дискредитируется какая-то часть отношений с банкометом, но сама игра не подвергается сомнению. Когда в казино игрок узнает, что партнер, которому он сочувствовал, на самом деле шулер, каждый служащий заведения попадает под подозрение, но сама игра остается вне подозрений. Но когда в игру включается подставной игрок и банкомет может направлять ему сильные карты, которых соответственно лишается честный игрок, то есть идет двойная игра, тогда жульническое «переключение» (shill keying) медленно, но бесповоротно превращается в конструирование жульничества. Равным образом, когда приглашенные на свадьбу узнают, что гость, с которым они только что беседовали, на самом деле частный детектив, нанятый страховой компанией, их беседа вдруг покажется неуместной, а его праздничный костюм — униформой; однако бракосочетание как юридический факт и общественное явление от этого не пострадает. Когда королева Англии обнаруживает, что человек в инвалидной коляске, к которому она милостиво склонилась (чтобы сказать ему несколько ободряющих слов во время церемонии в честь кавалеров ордена «Крест Победы» в Гайд-Парке), — это споровший со своей униформы вензеля и галуны парковщик автомобилей, который на самом деле находится в добром здравии и никогда не нюхал пороху1, то этот конкретный поступок верховной власти наверняка будет дискредитирован. В то же время нельзя с уверенностью сказать, бросит ли этот инцидент тень на всю церемонию. Если во время общественного события происходит разрушение реальности, но само событие не дискредитируется, это значит, что за ним стоит нечто более долговечное, чем сама церемония. Напротив, дискредитация церемонии может обесценить всю цепь связанных с ним прошлых событий и собы-
1опубликовано. См.: The Washington Post. 1956. June 28.
тий, которые могут произойти в будущем. Когда простофиля становится жертвой сплошного надувательства и обнаруживает действительное положение дел, он видит последовательность прошлых и предполагавшихся встреч как тщательно разыгранные фабрикации. Когда служащий, проработавший два года бухгалтером и считавшийся одним из наиболее перспективных специалистов, неожиданно исчезает, прихватив у фирмы двести тысяч долларов, и фирма после ста тринадцати лет работы должна объявить себя банкротом, разрушается все: установившиеся за два года отношения, послужной список, карьера, личные качества и, конечно, бизнес1. Когда борца Сопротивления арестовывал нацистский офицер, успешно выдававший себя за сочувствующего антифашистам, тот сказал немцу: «Поздравляю, топ colonel. Вы отлично сыграли свою игру!»3. Под игрой здесь предположительно имеется в виду нечто искусственно созданное, но ситуация включает нечто большее, чем взаимодействие, повлекшее за собой арест, — она включает все взаимодействия, посредством которых было достигнуто оказавшееся ложным доверие. Когда в казино игрок обнаружит, что банкомет передергивает карты, он может просто перейти задругой стол; но когда он увидит, что после серии выигрышей менеджеры казино заменят одного банкомета другим раньше, чем предусмотрено графиком, он может засомневаться в данном казино и перебраться в другое, а после многократных опытов может решить вообще не играть в этом штате. В Соединенных Штатах так называемые «сталинские процессы»4 рассматривают в качестве коллективного целого. Это использование основных правовых институтов исключительно ради шоу, систематическое превращение судебного процесса в политический спектакль. Несомненно, это предприятие дискредитирует всю политическую систему СССР. Таким образом, ложный проект (deceiving design) может привести в действие организационные механизмы деятельности, которая станет объектом дискредитации. И когда дискредитация происходит, она обязательно оказывает свое пагубное
1 San Francisco Sunday Examiner and Chronicle. 1965. October 31; San Francisco Chronicle. 1966. April 28. 2 Mon colonel (франц.) — господин полковник. — Прим. ред.
влияние (иногда длительное, иногда кратковременное) и на прошлое, и на будущее. Именно с этим влиянием связано одно из базовых понятий: подозрение. Чувство подозрения возникает у человека, когда он, правомерно или нет, начинает думать о том, что деятельность, в которой он участвует, конструируется без его ведома и ему не дают возможности вникнуть в тот фрейм, который определяет его деятельность. Подозрение следует отличать от другого чувства — сомнения, которое возникает не вследствие боязни обмана, а из-за неуверенности в том, какие именно фреймы или настройки применяются в данный момент, при полной уверенности в том, что все проходит в нормальном, безопасном режиме. Подозрение и сомнение в таком случае следует рассматривать как две основные эмоции, возникающие в процессе выбора фрейма для интерпретации происходящего. Насколько трудно себе представить граждан без подозрений или сомнений, настолько трудно представить и жизненный опыт, не организованный в системе фреймов. И последнее замечание относительно системы референции. Некоторые фабрикации строятся по образцу «крупной аферы», где маленькие отрезки тщательно смоделированной деятельности встраиваются в единый сценарий. Эта метафора содержит очевидное предположение, что фабрикаторы могут при случае вставлять кусочки неискаженной, аутентичной деятельности в качестве элементов целостной картины, таким образом повышая правдоподобие происходящего. Мошенник, который встречает простофиль в настоящем банке и закрывается с ними в комнате, которая, как он знает, никому не понадобится на время их разговора, крадет настоящую сцену для своего фальшивого проекта (фабриковать такую сцену слишком дорого), и эта сцена является в одном смысле настоящей, а в другом — фальшивой. Нечто подобное произошло и в следующем эпизоде.
Лондон. Тридцатилетняя актриса Ванесса Редгрейв1 потрясла заполнивших театр зрителей, когда сорвала с себя верхнюю часть костюма и стала танцевать полуобнаженной. Танец мисс Редгрейв и ошеломление разодетой публики снимались на кинокамеры. Всем, кто не был поставлен в известность о сцене, заплатили. Это произошло в среду, когда шли съемки нового фильма «Айседора»2.
|