Глава 23. Русская культура в XVII В. 2 страница

Публицисты XVII столетия резко осуждают народные выступления против властей. Вместе с тем тот же Авраамий Палйцын обличал жестокость землевладельцев, приведшую холопов к восстанию, призывал власть имущих к компромиссу: «О, ненасытимии имением! Помяните сия и престаните от злых, научитеся добро творите. Видите общую погибель смертную? Гонзните (спасите. — прим. автора) сих, даже и вас самех — величавых — тая же не постигнет лютая смерть!»

Народные представления о событиях Смуты нашли отражение в двух псковских повестях, возникших в посадской среде. В этих памятниках заметен отход от провиденциализма. По мнению авторов, причины бед России исходят от боярской измены, а крестьянское выступление произошло от разорения народа.

Памятники общественной мысли («Казанское сказание», «Новый летописец», «Иное сказание», «Карамзинский хронограф» и др.) позволяют судить о конкретных событиях движения И. И. Болотникова, но не о программе социального переустройства. Стихийный протест против несправедливости, вера в «доброго» царя и ненависть к изменникам, «кровопивцам» как социальные чаяния восставших звучат в «прелестных грамотах» участников восстания С. Т. Разина. Самозванчество, сопровождавшее народные выступления, давало выход общественному недовольству. Стихийное «народовластие» на грани самоуправства и произвола казалось людям, доведенным своим положением до отчаяния, воплощением справедливости.

Смута, потрясшая до основания государственные устои, оказала влияние и на дальнейшую духовную жизнь общества. Как тонко заметил Г. Флоровский, после испытаний начала века «народ выходит изменившимся, встревоженным и очень взволнованным, по-новому впечатлительным, очень недоверчивым, даже подозрительным». В этих условиях новая династия нуждалась в государственной идеологии, которая способствовала бы ее укреплению. Поэтому востребованной оказалась и старая идеологическая доктрина «Москва — Третий Рим» и новые идеи, ставшие основой идеологического обоснования абсолютистской тенденции.

С восстановлением устоев государственности идея о величии православного царства и его столицы приобрела былую значимость. В «Пискаревском летописце» (после 1615 г.) проводилось противопоставление России как сильного православного государства «латинству». Автор «Московского летописца» (вторая половина 30-х гг.) представлял идею борьбы с «латинянами и агарянами» важнейшим направлением внешней политики Русского государства. Идея «Москва — Третий Рим» претерпела некоторую трансформацию. Так, в «Повести о начале Москвы» (вторая четверть XVII в.) была высказана мысль, что Москва по-прежнему стоит в одном ряду с первым и вторым Римом. Признание Москвы последним, Третьим Римом не только возвышало ее до уровня первых двух, но и ставило Россию в исключительные условия. Идея «богоизбранности» Русской земли присутствует в публицистике и летописании, особенно она была распространена в годы патриаршества Филарета. В связи с внешнеполитическим курсом на защиту православия и противостояние Крымскому ханству и Турции идея «Москва — Третий Рим» переживает своего рода «ренессанс». В цикле повестей о взятии Азова казаками в 1637 г. действия казаков объясняются исполнением божественной воли, а захват Азова представлен и как избавление от набегов татар и турок, и как будущее освобождение Константинополя и Иерусалима.

Идеи о славянском этническом единстве, отличный от «Повести временных лет» взгляд на древнейшую историю русской государственности (разрыв с варяжской легендой), представление об особой роли России и Москвы в славянском мире были представлены в «Повести о Словене и Русе», вошедшей в летописный свод 1650 г. и патриарший свод 1652 г. Историческое обоснование единства восточных славян в ситуации неизбежной войны с Речью Посполитой было политически актуальным шагом, не менее значимой оставалась роль России как защитницы порабощенных турками православных народов. Внешнеполитические аспекты на протяжении всего XVII в. оставались в кругу обсуждавшихся вопросов в русской общественной мысли. Так, осознание турецкой опасности в 1670— 1680-е гг. отразилось в произведениях таких разных авторов, как патриарх Иоаким («Поучение, возбуждающее люди до молитвы и поста, во время нахождения супостатов»), архимандрит Новоспасского монастыря Игнатий Римский-Корсаков («Слово к православному воинству»), сочинениях Симеона Полоцкого, Николая Спафария, протопопа Аввакума.

В государственной идеологии первых Романовых идея «Москва — Третий Рим», подразумевавшая создание единой православной державы, отражалась на внешнеполитическом курсе. Надежда на объединение православных народов под властью «Третьего Рима» определила позицию Алексея Михайловича в отношении церковной реформы патриарха Никона. Но концепция «Москва — Новый Иерусалим», в которой главенствующее место в создании православного царства отводилось духовной власти, сыграла свою роль в противостоянии царя и патриарха. Светская власть нуждалась в идеологическом обосновании наметившихся в политическом развитии тенденций к абсолютизму, что и было сделано двумя иностранцами Юрием Крижаничем и Симеоном Полоцким.

Юрий Крижанич (около 1617—1683 гг.), хорват по происхождению, католик, получивший образование в Риме, оказался в России в 1659 г. Через два года по подозрению в деятельности в пользу католической церкви он был выслан в Тобольск, где пробыл 15 лет и написал труд «Думы политичны» («Политика»). Белорусский ученый и поэт Симеон Полоцкий, приехав в Москву в 1664 г., связал с Россией свою жизнь и деятельность. Как учитель царских детей, он занимал высокое положение при дворе, его общественно-политические представления нашли выражение в многочисленных литературных произведениях.

Крижанич считал лучшей формой правления неограниченную монархию («самовладство»), в которой лучше соблюдается «всеобщая справедливость», порядок и «согласие в народе», защита от опасностей. «Самовладство» подобно власти Божией, поскольку Бог является первым «самовладцем» всего света, а монарх — Божий наместник на земле. Сравнивая царскую власть с солнцем, которое «едино мир озаряет», Полоцкий проводил патерналистский взгляд на отношения между царем и подданными («Не презирати, не за псы имети, Паче любити, яко своя дети»). Только сильная власть может добиться успехов во внешней политике и прекратить «мятежи» внутри страны. Такая позиция разделялась Алексеем Михайловичем. Его неофициальный титул «Тишайший» подчеркивал то, что государь любит и умеет наводить порядок.

Абсолютистская доктрина исходит из идеи «общего блага». Абсолютная монархия является таким идеальным правлением, при котором «все подданные довольны и не хотят перемен» (Крижанич). С. Полоцкий реальное воплощение «общего блага» и «всеобщей справедливости» видел в царском правосудии. Провозглашенный им принцип равного суда был абсолютистским принципом равенства подданных перед монархом. Полоцкий высказывал мысли о внесословной значимости человека, призывал ценить человека не по происхождению, а по заслугам, вкладу в «общее благо» («аще и в худе доме кто родится... может бо чести набыти и славы»). В то же время Полоцкий и Крижанич выступали за укрепление сословного строя, но предлагали смягчить угнетение крестьян и холопов, чтобы избежать народных восстаний («глуподерзия черных людей»). Крижанич указывал на экономическую невыгодность чрезмерной эксплуатации, которая ведет к обнищанию податного населения и упадку земледелия, ремесла и торговли.

Превознося абсолютную власть монарха, Крижанич предостерегал от тирании («людодерства»), в которую может перерасти не ограниченная законами власть. С. Полоцкий в своих сочинениях создал идеальный образ «совершенного» монарха — мудрого, просвещенного, справедливого, стоящего на страже закона. Долг идеального монарха — заботиться о просвещении своих подданных. С. Полоцкий считал, что распространение в русском обществе просвещения является основой процветания государства и нравственности его жителей.

Перед общественной мыслью XVII в. встали вопросы, связанные с развитием экономики. Крижанич в «Политике» уделил особое внимание мерам, направленным на поощрение развития торговли, ремесла и земледелия. А. Л. Ордин-Нащокин (около 1605—1680 гг.), псковский дворянин, ставший главой Посольского приказа, предложил ряд мероприятий, поддерживающих русское купечество. Объективно его программа преобразований, выразившаяся в попытке проведения городской реформы в Пскове в 1665 г. и Новоторговом уставе

1667 г., была направлена на укрепление государственных интересов и преодоление отставания России от западноевропейских государств.

От общественной мысли неотделим процесс развития исторических знаний. Хронографы XVII в. содержат не только обзор всемирной истории, но и сведения о царствовании первых Романовых. На общем фоне затухания летописной традиции возникает сибирское летописание. Есиповская, Строгановская, Ремезовская и Кунгурская летописи сохранили интересные материалы по истории Сибири. Появились специальные исторические сочинения, посвященные одной проблеме: «Созерцание краткое...» С. Медведева о стрелецком восстании 1682 г. и «Скифская история» (1692) Андрея Лызлова о борьбе Русского государства с татарами и турками. Краткий обзор русской истории от древности до 70-х гг. XVII столетия представлял «Синопсис» украинского автора Иннокентия Гизеля, опубликованный в Москве в 1678 г. и ставший своеобразным учебником истории.

XVII столетие для общественной мысли стало временем переосмысления старых идеологических теорий и поиска новых идей, которые обосновывали развитие абсолютизма и необходимость проведения реформ.

Литература. В XVII в. литература отразила в своем развитии переходный характер историко-культурного процесса в целом. При сохранении средневековой традиции с ее религиозно-символическим методом и авторитарностью мышления развивались новые явления, связанные с обмирщением и демократизацией литературы, возникновением новых жанров, усилением влияния фольклора, становлением личностного начала и появлением вымышленного героя.

Происходит расширение социального поля литературы, появляется так называемая демократическая литература. «Литература посада» пишется и читается в своей среде, которой она близка и по содержанию, и по разговорному языку. Широкое распространение получает бытовая повесть. Примером может служить «Повесть о Горе-Злочастии», дошедшая в единственном списке начала XVIII в. и вышедшая скорее всего из купеческой среды. Библейский сюжет о блудном сыне и старая как мир проблема отцов и детей оживлены в «Повести...» русской устной поэтической традицией. Герой повествования, молодой человек, покинувший отчий дом, пытается жить своим умом, но, преследуемый Горем-Злочастием, постоянно испытывает неудачи. Горе-Злочастие выступает как личная, индивидуальная судьба героя, судьба-фатум, от которой невозможно уйти. Горе неотделимо от самого молодца: эту судьбу он выбрал сам, она стала его alter ego. Молодой человек, нарушая привычные нравственные установки, мораль отцов, оказался обреченным на пьянство и бродяжничество. Единственный выход в духе средневекового мировосприятия, который выбрал в конце концов герой «Повести...», — уход в монастырь. Все беды и несчастья молодца происходят не по воле божественного провидения, а потому, что «человеческое сердце несмысленно и неумчиво». Человек имеет право на выбор, личную инициативу, но при «неполном уме» и «несовершенном разуме» он пойдет по неверному пути. Перед читателем вырисовывался не просто образ вымышленного героя, но человека несчастливого, каких немало бродило по Руси. Поэтому авторское сочувствие и сострадание на стороне «доброго молодца», типическое выходит из частного, а социальное из обыденного.

Тематически «Повесть о Горе-Злочастии» близка «Довести о Савве Грудцыне». Ее герой, купеческий сын Савва Грудцын, уроженец Великого Устюга, оказавшись по торговым делам в Соли Камской, забыл родительские наказы и пустился в разгульную жизнь. И здесь не обходится без дьявола в образе «мнимого брата», которому Савва за мирские блага продает душу. Дальнейшая жизнь русского Фауста полна бурными событиями. Он предается разврату, попадает в солдаты, совершает с помощью дьявола подвиги во время Смоленской войны, тяжело заболев, одолеваемый бесами, он вымаливает перед образом Богородицы прощение, выздоравливает и становится монахом московского Чудова монастыря. «Повесть о Савве Грудцыне» захватывала читателя занимательностью сюжета, близкого к волшебной сказке, привлекала широким историческим и знакомым бытовым фоном. В истории молодого купца Саввы Грудцына отразилась пестрота жизни: любовьстрасть, переживания, несчастья, подвиги, покаяние, спасение. Сам автор осуждает нехристианское поведение героя, но подает происходящее с ним как реалии своего времени, когда молодые люди, оказавшись в ситуации выбора, не в силах были противостоять новым веяниям.

Поэтическая «Повесть об основании Тверского Отроча монастыря» тесно связана с народно-песенной свадебной символикой и фольклорной традицией. В «Повести...» рассказывается о житейской драме: невеста уходит от своего жениха и выходит замуж за другого. Ситуация обостряется еще и потому, что бывший жених отрок Григорий — слуга и друг молодого тверского князя Ярослава Ярославича, который и уводит его невесту из-под венца. Одержимый кручиною отрок уходит в глухие места и основывает монастырь. В классический любовный треугольник опять вмешивается линия судьбы: одному она приносит любовь земную, другому — небесную.

«История о российском дворянине Фроле Скобееве», созданная на рубеже XVII и XVIII вв., вышла из среды обедневшего дворянства или приказного чиновничества. Фрол Скобеев, бедный новгородский дворянин зарабатывает на жизнь «приказной ябедой», ходатайствами по чужим делам. Решив, что женитьба на богатой невесте, дочери стольника Нардина-Нащокина Аннушке, единственная для него возможность поправить дела, он начинает действовать. В какие только ухищрения, далекие от христианской этики, не пускается авантюрист и плут Фрол Скобеев. Соблазнение, подкуп, обман, тайное венчание — все средства хороши для достижения желаемой цели. Интересно, что избранница девица Аннушка не только не сопротивляется безнравственным действиям Фрола, но активно в них участвует. В конце концов Фрол Скобеев добивается своего: суровый отец благославляет молодых и делает Фрола своим наследником. Автор «Повести» не осуждает своего героя, а скорее удивляется и восхищается его умом, житейской хваткой, энергией, ловкостью. В «Повести о Фроле Скобееве» отразился начавшийся на рубеже XVII—XVIII вв. процесс выдвижения новой знати, инициативных людей петровского времени.

Женский ум, порядочность и находчивость простой женщины, купеческой жены Татьяны превозносятся в «Повести о Карпе Сутулове». В основе лежит довольно популярный сюжет о ловкой и умной женщине, обманувшей незадачливых поклонников. Сходные ситуации неоднократно обыграны в мировой литературе от «Декамерона» Боккаччо до «Ночи перед Рождеством» Н. В. Гоголя. Автор, хорошо знающий купеческую среду, откровенно смеется над несостоявшимися соблазнителями: купцом, священником, архиепископом. В «Повести...» торжествует ум над глупостью, порядочность над корыстью, слабый над сильным.

Появление в XVII в. демократической сатиры отразило конфликт личности со средой, протест против беззакония и несправедливости общественных отношений. Произведения демократической сатиры в тематическом отношении многообразны. Сатирическому обличению подвергался неправедный суд, судебная волокита, взяточничество судей в «Повести о Шемякином суде» и «Повести о Ерше Ершовиче». В жанре пародии написана «Калязинская челобитная», высмеивающая далекие от праведности монастырские порядки и нравы. В «Службе кабаку» обличение государственной системы спаивания русского народа подается в форме пародии на церковную службу. Лицемерие духовенства показано в «Сказании о куре и львице». Объектом сатиры в «Повести о бражнике» стали святые, обитатели рая, которые на поверку оказались такими же грешниками, как и претендовавший на место в раю бражник. Было бы ошибкой видеть в этих произведениях осмеяние веры, но падение авторитета церковных властей, имевшее место в жизни, получило здесь сатирическое звучание.

Социальные мотивы отличают «Азбуку о голом и небогатом человеке», в которой форма старого древнерусского азбуковника использована для того, чтобы показать бедность одних и корыстолюбие других. Демократическая сатира не обошла вниманием тунеядство и неспособность к труду отдельных представителей дворянства («Повесть о Фоме и Ереме»), негативное отношение к иностранцам («Лечебник како лечить иноземцев и их земель людей»), некоторые бытовые явления русской жизни («Слово о мужьях ревнивых», «Роспись о приданом»).

Демократическая сатира связана со «смеховой культурой», представляющей мир опрокинутым, «вывороченным наизнанку». В трагической обстановке «бунташного века» смеховая ситуация становилась часто реальностью, поэтому в обличающем смехе демократической сатиры присутствует и горькая усмешка над собой.

В XVII в. происходит становление биографического жанра, который наиболее ярко представлен выдающимся памятником эпохи — «Житием протопопа Аввакума, им самим написанное», первым опытом автобиографии в русской литературе. «Житие» идеолог старообрядчества протопоп Аввакум написал в Пустозерске в 1672—1674 гг. В нем Аввакум изложил свою биографию в хронологическом порядке, иногда обращаясь к нравоучениям или рассказам о других людях. Аввакум назвал свое сочинение «житием», потому что при жизни считал себя святым. Яростный сторонник старой веры и противник новаций в чем бы то ни было (живописи, образовании, быту), он проявил себя новатором в области литературной деятельности. Во-первых, из средневекового житийного жанра с его незыблемыми канонами Аввакум создал автобиографическую исповедь. Во-вторых, он написал ее народным языком, «просторечием», чему дал свое объяснение: «Аще что речено просто, и вы, Господа ради, чтущи и слышащи, не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русский природный язык». Новизна «Жития» состояла в том, что через биографию конкретного исторического лица, его тяжелую судьбу и страдания представала жизнь России и ее народа. Аввакум страстно обличал социальную несправедливость и произвол светских и духовных властей, по воле которых Россия разделилась на страдальцев раскольников и благополучных «никониан». «Житие» насыщено массой приземленных бытовых подробностей, интересных личных характеристик встречавшихся на пути Аввакума людей, пейзажными зарисовками. Неразгаданная загадка «Жития» состоит в органичном сочетании в одном памятнике новаторской формы с консервативными идеями, изложенными народным разговорным языком.

Житийный жанр в XVII в. переживает определенную трансформацию в сторону повести. «Обмирщение» жития видно на примере «Повести о Юлиании Лазаревской», написанной в начале века муромским дворянином Каллистратом Осорьиным, сыном Юлиании. Это своего рода семейная хроника, в которой сын описывает благочестивую жизнь своей матери в миру; в то же время это и первая в русской литературе биография женщины.

Новым явлением в литературе XVII в. было появление силлабического стихосложения, основанного на равном количестве слогов в строке, паузе в середине строки и ударении на предпоследнем слоге последнего слова. Расцвет силлабической поэзии в России связан с именем Симеона Полоцкого, автора стихотворных сборников «Рифмологион» и «Вертоград многоцветный», а также переложенной на стихи «Псалтири рифмованной». Вирши Симеона Полоцкого, прославлявшие членов царской семьи, имели панегирический характер. Творчество Симеона Полоцкого и его продолжателей Сильвестра Медведева и Кариона Истомина носило черты литературы барокко (аллегории, метафоры, языковые заимствования). Культура барокко через польское и украинско-белорусское посредничество проникала в Россию во второй половине XVII столетия. Поэзия, театр, переводная литература — каналы, по которым распространялась культура западноевропейского барокко, были доступны в основном придворному кругу, поэтому влияние его было ограниченным, а формирование русского барокко несколько затянулось.

В XVII в. возрастает интерес к переводным повестям приключенческого содержания. Широкое распространение получила «Повесть о Бове Королевиче». Родиной повести была Франция, откуда этот рыцарский роман попал в Италию и славянские земли. В основе русского текста лежал основательно переработанный перевод с белорусского языка из «Познанской рукописи». «Повесть о Еруслане Лазаревиче» пришла в русскую литературу с Востока и восходила к поэме Фирдоуси «Шахнаме». В России из французских рыцарских романов была известна «История о храбром рыцаре Петре Златых ключей и о прекрасной королевне неаполитанской Магилене», с четкого языка была переведена «Повесть о Василии Златовласом», с польского «Повесть об Оттоне цесаре римском и супруге его цесаревне Олунде». Эти повести, в которых рыцарские мотивы переплетались с любовно-авантюрными сюжетами, надолго нашли в России своего читателя.

Польша во второй половине XVII в. оставалась основным источником поступления иностранной светской литературы. Отсюда поступил сборник «Великое зерцало», который в свою очередь был переведен с латинского. Сборник в русском переводе содержал около 900 рассказов от западной и византийской житийной и апокрифической литературы до светских историй на разные темы. Через Польшу попал и другой нравоучительный сборник с произведениями светского содержания — «Римские деяния», сложившийся в средневековой Англии. Из Польши через Белоруссию в Россию проникло древнеиндийское сказание «История о семи мудрецах», представлявшая цикл новелл, объединенных общим сюжетом. Среди переведенных с польского книг были сборники изречений, приписываемых античным философам, и анекдотов (фацеций) — «Апофегматы». Появление разнообразной по содержанию переводной литературы свидетельствует об интересе к светской книге.

Театр. В России до XVII в. не было театра. На протяжении веков эта культурная ниша заполнялась обрядами и народными праздниками, включавшими элементы театрализованного действия, и скоморохами, музыкантами, плясунами, кукольниками, медвежьими поводырями. Церковь, видя в народных игрищах проявление язычества, постоянно боролась со скоморошеством. Народное лицедейство испытывало гонения и со стороны светской власти. В указе Алексея Михайловича в 1648 г. предписывалось: «А где объявятся домры и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякие гудебные бесовские сосуды... выимать и, изломав, те бесовские игры велеть сжечь...».

Трудно сказать, почему в начале 70-х гг. у Алексея Михайловича возник интерес к театру. Можно только предположить, что это было связано с влиянием ближайшего окружения в лице Артамона Матвеева и Симеона Полоцкого, рассказами послов о театральных постановках в западноевропейских странах или с интересом Алексея Михайловича ко всему новому, необычному, зрелищному. В 1672 г. пастору из Немецкой слободы Иоганну Готфриду Грегори была поручена организация русского придворного театра. 17 октября того же года состоялось первое представление пьесы на библейский сюжет «Артаксерксово действо». Пьеса очень понравилась царю, и хотя спектакль длился десять часов, царь просидел все это время, не вставая с места; другие зрители в присутствии царя стояли. Актеры были иноземцами, но вскоре труппа стала пополняться русскими актерами из молодых людей Мещанской слободы и московских подьячих (в 1673 г. их было 50 человек, а в 1676 г. — 78).

Придворный театр не имел постоянного помещения. Спектакли давали в специально построенной «хоромине» в Преображенском или в Москве в помещении над Аптекарскими палатами, или в доме Артамона Матвеева. Власти не скупились с расходами на костюмы актеров и декорации для театральных постановок, но экономили на оплате русским актерам, которым платили две деньги в день. В репертуаре театра за время его существования было девять пьес: семь из них на библейские сюжеты и две («Комедия о Тамерлане и Баязете» и «Комедия о Бахусе с Венусом») — на светские. Большинство пьес принадлежало к репертуару так называемых английских комедий, представлявших обработанные библейские и исторические сюжеты, в которых трагическое и комическое изображалось в преувеличенных формах и сопровождалось театральными эффектами. Пьесы были написаны тяжеловесно-напыщенным языком, переполнены патетическими пассажами и примерами ораторского красноречия, но были и шутовские интермедии развлекательного характера, близкие к народной традиции. На спектаклях звучали инструментальная музыка и пение.

После смерти Алексея Михайловича в 1676 г. придворный театр был закрыт. Но он остался фактом культуры как своего времени, так и историко-культурного процесса в целом.

Музыка. XVII век, особенно его вторая половина, стал временем значительных перемен в русской музыке. Произошедшие изменения касались церковной музыки. Суть их состояла в том, что на смену унисонному пению, наиболее ярко представленному в знаменном распеве, пришло партесное, т. е. музыка на несколько голосов — партий, ориентированная на западноевропейские образцы. «Крюковую» нотацию, которая не фиксировала высоту и длительность тона, заменила заимствованная пятилинейная нотация. Современный историк музыки Т. Ф. Владышевская отмечает: «Старое монодическое знаменное пение, подобно древней иконописи, как бы плоскостное, одномерное, противопоставлялось новой, полной энергии и сил музыке барокко».

Становление нового музыкального стиля стало предметом обсуждения. Старой традиции придерживался известный мастер знаменного пения монах Савво-Сторожевского монастыря Александр Мезенец. Старообрядцы видели в партесном пении отход от «ангелоподобного» пения, уклонение в «латинство». Партесное пение, чьей родиной были Германия и Италия, было завезено в Россию из Польши через Украину и Белоруссию. Партесное пение утверждалось в двух направлениях — гармонизации распевов (знаменного, болгарского, киевского и др.) и свободных композиций. Новую певческую культуру, исполняя псалмы (духовные песни), канты и партесные концерты, распространяли киевские певчие.

Новый этап в развитии русского музыкального искусства был связан с Николаем Павловичем Дилецким, украинцем, учившимся в Вильно у лучших польских музыкантов и приехавшим в Москву в 70-е гг. Н. П. Дилецкий издал первый учебник музыки «Грамматику мусикийскую» (русское издание вышло в 1679 г.), в котором в духе времени выразил свое понимание назначения музыки: «пением своим или игранием сердца человеческие возбуждает ко веселию или сокрушению и плачю». Его русский единомышленник Иоанникий Коренев в обширном «Предисловии» к труду Н. П. Дилецкого ставил партесное пение выше практиковавшегося тогда унисонного, троестрочного и демественного пения. Кореневу были близки новые подходы («наука премудрости конца не имать»), которые он переносил на создание и исполнение музыки — «никак иначе не следует петь, как только умом и сердцем и вещать разумными устами».

На русской почве партесное многоголосие приобрело самобытные особенности. В духе барокко созданы концерты и целые службы таких композиторов конца XVII в., как В. Титов, Н. Дилецкий, Н. Калашников, Н. Бавыкин. Их музыка поражает полифоническим звучанием, «борением» восьми, двенадцати, двадцати четырех и даже сорока восьми голосов, характерной для барокко эмоциональной напряженностью, контрастностью и праздничностью.

Архитектура. В русском зодчестве XVII в. процесс «обмирщения» как усиление светского начала выразился наиболее зримо — в изменении форм, художественных приемов, стилей, причудливости декора и богатстве внутреннего убранства, нарядности и живописности построек, всего того, что сами современники называли «дивным узорочьем».

Каменное строительство после Смутного времени возобновилось в начале 20-х гг. Одной из первых построек была церковь Покрова в Рубцове (1619—1626), повторявшая своим обликом усадебные церкви времени Бориса Годунова в Хорошеве и Вяземах. Возрождается и шатровый тип храма, который получил в первой половине века широкое распространение. После построенной шатровой церкви в Деулине (начало 1620-х гг.) были воздвигнуты храм Покрова (1634—1635) в Медведкове в усадьбе Д. М. Пожарского, Успенская церковь (1628) Алексеевского монастыря в Угличе, получившая в народе название «Дивная», церковь Зосимы и Савватия в Троице-Сергиевом монастыре (1635—1638). Появляются двух-, трехи даже пятишатровые храмы. Одной из наиболее совершенных шатровых построек является московская церковь Рождества Богородицы в Путинках (1649—1652). Церковь отличается сложной композицией разных объемов, ее разные по высоте пять шатров, венчающих основное здание, придел и крыльцо объединены шатровой колокольней. Храм строился по заказу и на средства прихожан, по этому памятнику архитектуры можно судить о высоком художественном вкусе и материальных возможностях посадских людей. Строительство обошлось в огромную сумму — 500 руб., и заказчикам пришлось обращаться к царю за помощью. В 1652 г. патриарх Никон запретил строить шатровые храмы, повелевалось строить «по правилам святых апостолов и отцов... о единой, о трех или пяти главах, а шатровой церкви отнюдь не строить». Но шатровые деревянные церкви продолжали строить вдали от столицы. Запрет не распространялся на шатровые колокольни, немалое их число было построено по всей России во второй половине столетия.

Церковь Троицы в Никитниках (30—50-е гг.) была построена в Москве по заказу и на средства богатого купца Григория Никитникова. Архитектура церкви представляет сложную, асимметричную, многосоставную композицию, которую дополняет пышное декоративное убранство с применением зеленых «муравленых» изразцов и богатой резьбой наличников главного южного фасада. Живописность церкви, выраженная во внешнем декоре соединенных крытой папертью — галереей пристроек, нарядном крыльце, свидетельствует о развивающихся новых тенденциях в архитектуре. Не случайно, что церковь Троицы в Никитниках стала образцом, на который в дальнейшем ориентировались русские зодчие как в Москве, так и в других городах.