Центральная Евразия: география, метафизика, власть

Однако – парадокс! – именно в XVII–XX вв. косвенное мировое влияние ЦЕ, а точнее – центрально-европейской модели власти (ЦЕМВ), выкованной номадами и модифицированной русскими в эпохи самодержавия и коммунизма, достигло своего пика.

Как географическая реальность физически ЦЕ существует только в пределах своих естественных границ, она не может покинуть их. Однако ЦЕ существует также и как метафизическая реальность, материализующаяся в определенных принципах, формах, структурах/организациях. В таком или же более или менее модифицированном виде, в виде некоего наследия (например, организации власти) она может существовать и развиваться в пространстве и времени вне своих физико-географических рамок.

Обычно в данном контексте говорят о монгольском наследии; однако, во-первых, основы этого властного наследия были созданы в державе хунну за полторы тысячи лет до монголов; во-вторых, монгольская форма ЦЕМВ была лишь первой, архаичной и локальной, основанной исключительно на кочевом скотоводстве формой данного типа, который вовсе не был статичным и, подобно королеве из «Алисы в стране чудес», должен был постоянно бежать, чтобы оставаться на месте; в нашем контексте это значит: оставаться самим собой. Получается по Заболоцкому: «Как мир меняется! И как я сам меняюсь! // Лишь именем одним я называюсь…»

Эта модель, созданная в ее законченном виде монголами в XIII в., распространяясь по Хартленду, приобрела свою автономную динамику и логику (в Прибрежном Поясе ее инкапсулировали и даже более или менее переварили существовавшие там в течение многих веков формы властной организации). Позднее, по мере того как мир становился более сложным, ЦЕМВ трансформировалась или мутировала в новые формы, в основе которых лежали соответственно земледелие и промышленностью. Речь идет о русском самодержавии (хартленд) и советском коммунизме (Евразия, после 1945 г. – мир).

Хочу сразу, с самого начала, подчеркнуть: ни русское самодержавие, ни тем более советский коммунизм не выводятся непосредственно, напрямую из монгольского властно-организационного наследия, из формы ЦЕМВ. Они суть результаты синтеза, симбиоза, иными словами, взаимодействия исходной формы с новыми условиями, в которые переживающая перманентную экспансию ЦЕМВ попадала и к которым активно адаптировалась, чтобы сохранить базовые черты. Это позволяет нам говорить не только о некой модели, но и об исторической линии развития – евразийской, обусловленной этой моделью, которая в ходе указанного развития определенным образом организует пространство. Как показала многовековая историческая практика, только ЦЕМВ в своих формах и модификациях могла реально охватить пространство евразийского Хартленда и обеспечить эффективный контроль над ним. А вот попытка выйти существенным образом за евразийские рамки в виде коммунистической земшарной республики окончилась крушением, но мы забежали вперед.