Я кивнул.

- Кажется, у тебя мания выбирать способы попадания в беду. В следующий раз делай то, что я говорю.

- Да, - я чувствовал, что не могу спорить.

- Ладно, пошли. Я не могу завести сюда Ричарда, пока ты тут.

Мы двинулись к выходу.
- Что вы имеете в виду? - Спросил я, завидев пустое стойло.

- То, что сказал. Когда я завел Ричарда сюда, он пришёл в бешенство. Заржал, встал на дыбы и попытался вырвать вожжи из рук.

- Так вот что я слышал! Я о том, что когда заснул, оказался в стойле с Ричардом, и он поднялся на дыбы, заржал, и попытался меня убить.
Моя голова прояснилась.
- Вы хотите сказать, что, хотя я был наверху среди сена, он понял, что я там?

- Ничего необычного. Лошадь не пойдёт по опасному мосту, даже если для всадника он выглядит совершенно нормальным. Помни об этом.

- Но что напугало его?

- С ним плохо обращались. Все люди пугают его, как ты выразился.

Я остановился перед дверью.
- Но с вами то он в порядке.

- Сейчас да. Мне потребовались недели, чтобы моё присутствие рядом не обращало его паническое бегство, и не вызывало недоверия, и ещё больше времени, чтобы оседлать его.

- Вы знали, что он такой, когда купили его?

- Конечно.

- Так зачем вы купили его?
Я скакал вперед своими вопросами, стараясь узнать как можно больше, чтобы по-новому взглянуть на Маклеода. Я думал, что будет трудно представить его приручающим испуганное животное, но к моему удивлению, это оказалось не так. И, конечно же, в тот момент, когда я пришел к такому выводу, он замолчал.

- Думаю, что пресс-конференция на сегодня закончена. Тебе удалось задержать наш урок на полчаса, поэтому ты не должен чувствовать, что это было напрасно.

Но я ещё не полностью закончил.
- Как вы узнали, что я там?

- Это логичный вывод.

Он сказал это так прозаично, что мне захотелось рассмеяться. Когда мы вышли из темноты сарая на солнечный свет, я взглянул на него. В эту секунду он смотрел на меня сверху вниз, слегка улыбаясь. Это была хорошая улыбка, но я получил возможность в полной мере лицезреть его обгоревшую сторону. Я отвернулся.

- Возвращайся в дом и начинай переводить с того места, где остановился в прошлый раз.

Его голос на этот раз был другим, холодным, что заставило меня задуматься, видел ли он, как я отвёл от него взгляд. Я на секунду взглянул на него, перед тем, как он развернулся и направился прочь, и понял, что он видел это.
Я понаблюдал, как он идёт к дереву, где был привязан Ричард, затем вошёл в дом и открыл Вергилия, желая, чтобы он не видел моей реакцией, оказавшейся такой откровенной. Я был немного удивлен, потому что одним из преимуществ тупого взгляда всегда было то, что никто не мог сказать, о чем я думаю. Это доводило Волосатую опухоль, потому что все его ученики твердили ему, какой он проницательный. Когда он появился, со своим эго, которое было немного больше, чем у матери и Глории, то сразу направил свой радар-излучатель на меня. Я же просто пялился на него, будто он говорил на языке Чокту [Чокту - индейское племя], и излучаемые им волны возвращались назад.
Но Маклеод не то что Волосатая опухоль. Он по-настоящему удивлял меня. Когда он вернулся в дом, всё словно вернулось на круги своя, Вергилий на льду, и так продолжалось в течение следующей недели или около того. Время от времени он выдавал что-то сухое и смешное, и я смеялся, и на минуту мы оказывались на одной волне. Он начинал мне нравиться, затем нравился ещё больше. Потом бац! Внезапно он замерзал, и я возвращался в тундру.

- Он тебе нравится? - Спросила Мег в одном из наших предрассветных разговоров.
К этому времени Moкси воспринял Мег как кровного родственника и мурлыкал, когда она проводила пальцами вверх-вниз по его спине.

- Да, - сказал я с неохотой. - Он ничего, по крайней мере, иногда.
Это было смешно, но даже Мэг мне не хотелось признаваться в том, что я чувствовал.

- Какой он?

Теперь вы понимаете, почему я нахожу женщин утомительными. Это очень женский тип вопроса.
- Какого черта, я знаю, какой он? Это тупой вопрос.

Мег ничего не сказала, что я всегда нахожу подозрительным у женщин. Обычно это значит, что они попробуют еще раз.
Я оказался прав. Мег спросила:
- Нравишься ли ты ему?

- Тебя исключили из инквизиции? Ты, случаем, не из ФБР?

Но, тем не менее, это был интересный вопрос, и один из тех, над которым я не задумывался.
Я имею в виду, что меня обычно больше интересовало, что я думаю о людях, чем то, что они думают обо мне, за исключением, естественно, таких важных персон, как мать и Глория, где ответ имеет большое влияние на моё комфортное существование. Даже мои отчимы не изменили этого. С одной стороны, это был своего рода договор с матерью, который уменьшал альтернативу: я им либо нравился, либо они делали такой вид. С другой стороны - мне было все равно. Кроме того, если вы подросток, сложная задача заставить любого представителя старшего поколения признаться в том, что вы ему не нравитесь. Это против их принципов. Факт! Вы можете неделями потеть от мысли как лучше достать взрослых, и придумать что-то действительно новое и вопиющее, и ваша шалость будет понята. Чем хуже она, тем больше шансов прослыть идеалистом, реагирующим на невосприимчивость общества. Я имею в виду, разочарование в нём. Джоуи клянется, что знает мальчика, который так разозлился на просьбу (вежливую) вынести мусор, что тут же вывалил кофейную гущу, растёкшееся желе, детскую блевотину и все-всё прямиком на новенький ковёр в гостиной перед Богом и остальными. Первое, что случилось следом - его отец извинился за то, что столь нечувствителен к его потребностям. Его мать расплакалась и сказала, что это ее вина, а на следующий день он получил новый велосипед, который страстно желал. Так зачем волноваться по этому поводу?
Но не хватало воображения представить Маклеода, выглядевшего виноватым или извиняющимся.
Все, что я смог вызвать, так это пугающий взгляд, не оставляющий сомнений в том, кто кого переиграет в восьмёрку [Восьмёрка или Пул 8 - разновидность игры на бильярде]., и сухую полуулыбку, исчезающую так быстро, как в тот день в конюшне. Нет, решил я, я ему не нравлюсь. По правде, он должен меня ненавидеть. Эта мысль заставила меня почувствовать странную печаль.

Должно быть, я задумался об этом на следующий день, когда мы обсуждали немного ужасную обличительную речь Вордсворта [William Wordsworth, английский поэт-романтик конца XVIII - начала XIX веков, автор «Поэм о Люси».], льющего слюни над слабоумным ребенком по имени Люси, потому что Маклеод отложил книгу и сказал:
- Если мое лицо так сильно беспокоит тебя, то можешь пересесть за стол у окна.

Тогда я понял, что смотрю на него, и почувствовал, как вспыхивает мое лицо.
- Меня это не б-беспокоит. Я имею в виду, мне ж-жаль... Я не х-хотел...
Смущение взяло верх. Я не смог продолжать.

Он встал и подошёл к окну, засунув руки в карманы. Наступила жуткая тишина. «Сейчас выгонит», подумалось мне. Всё, конец. Но, никогда не следует говорить никогда, или думать так, потому что, даже если что-то поразило ваше воображение, то это может и не случиться.

МакЛеод сказал:
- Мне очень жаль. Я не должен был этого говорить. Заверши свой комментарий к поэме.