Зимние забавы

Зимой мы с помощью взрослых делали ледянки и катались на них с горки. Ледянку делать несложно: старую круглую плетеную корзину обмазывали коровяком и поливали на морозе эту смазку водой. При этом и образовывался слой льда — от того и слово «ледянка». Садились в нее, ноги вытягивали, а руками отталкивались. Ледянка на месте как волчок крутилась. Особенно, если при этом помогают вращению взрослые. Покрутиться хотелось всем: целая очередь!

Было у меня и другое средство покататься, служившее несколько зим. «Конь»! Кто-то из взрослых помог мне его сделать. Основанием «коня» служила доска шириной 35—40 сантиметров да сантиметров 60 длины. В нее вбивались по концам две стойки высотой с полметра, на них крепилась узенькая дощечка для седока. Замораживали «коня» так же как и ледянку. «Конь» готов: катись с ветерком хоть с горки, хоть по дороге с помощью палок.

Около Прошкиных дорога с улицы круто спускалась вниз к мосту через реку. На правой обочине высилась крутая и высокая горка. Зимой наиболее смелые из детворы превратили ее в катушку. С горки ледянка попадала на дорогу, а от нее вниз к реке. Успешно достигший ее катится далеко по ровному льду реки. Несколько раз и я на своем самодельном коне успешно спускался с этой опасной горки.

В росте и развитии я отставал от своих сверстников: был хиловатым. Но от отца унаследовал ловкость и стойкость. Своих более рослых одногодков на обе лопатки клал. Побарывал и ребят постарше. Появлюсь где — подводят ко мне лучшего борца этой улицы: поборись-ка! А я — через ребро, как говорили тогда, и на землю их клал. Неизменно! Не мог побороть только будущего мужа троюродной сестры Клавы Торикова из Гореловки, кликали которого еще «мышиный рот». Сильный был и стойкий, так что была у нас «ничья».

За ловкость, стойкость, успехи в борьбе меня в селе многие знали, уважали и никогда не нападали с кулаками как на других. За всю жизнь ни я никого не побил, ни меня не избивали.

Запомнился зимний вечер, когда я боролся с Васей Сасиным, живущим на окраине нашей улицы. Свел нас Миша — по-уличному Гудилин. Весь вечер провозились мы на снежной улице. Он меня три раза поборол, а его — двенадцать. Мне было 12 лет, а ему пятнадцать.

Кулачки — русская традиция

У нас в селе в свободное от полевых работ время, в основном в воскресные дни, проводились кулачные бои, или, сокращенно, «кулачки». Происходили они около домов братьев Толстовых (которых в 1930 году всех раскулачили и выслали). Те, кто жил к северу от этих домов, составляли одну сторону, или стенку, а кто жил к югу — другую стенку. Шли стенка на стенку.

Часа в два воскресного дня сюда собирались сильные и смелые мальчики 12-14 лет и делали зачин «кулачкам». Постепенно и число сражавшихся, и их возраст возрастали. Малыши, не желавшие участвовать в «кулачках», были зрителями, болельщиками, как и я. Взрослые парни и мужчины, почистив хлевы, конюшни, напоив скот и дав ему корм, подходили к «полю битвы» тогда, когда начинало смеркаться.

Существовали строгие неписаные правила кулачных боев. Бить можно только руками, кулаками и ни в коем случае не ногами. В кулаке не должно быть какого-либо предмета, который усиливал бы удар. Если боец упал, его не бьют: «лежачего не бьют».

Я был свидетелем, болельщиком многих «кулачек». Но в памяти на всю жизнь сохранилась со всеми подробностями одна. На нашей южной стороне близко к северной жили два брата, по-уличному Косяшные. Выше их ростом никого в селе не было. Младший брат Герман был тонкий, высокий, как жердь. Был очень драчлив.

Вступал в бой и на «кулачках», и вне их, поссорившись с кем-нибудь. Его лицо всегда было побито: в ссадинах-болячках, синяках. Павел был старше, плотнее и сильнее своего брата, редко участвовал в боях и особо не выделялся.

В тот вечер наши мужики одолевали и теснили соперников. Но вот на их стороне появились под хмельком Федор Кузьмич Богданов, по-уличному Соловей, и почему-то с ним наш Паша Косяшный. То ли они подпоили его, то ли еще по какой-то причине, но он оказался в стенке соперников. Соотношение сил резко изменилось. Идя рядом, подогреваемые спиртным, подстраховывая друг друга, они превратились в несокрушимый ударный кулак.

Северяне перешли от обороны в наступление. Павел, вытянув свои длинные руки с огромными кулачищами, размахивал ими из стороны в сторону, как древний богатырь палицей. Целые ряды валились наземь или отбрасывались в сторону. Причем это сопровождалось его ревом и криками потерпевших. Зрелище было захватывающим.

Попытка нескольких мужчин пробиться и свалить Косяшного не удалась. Наступление было столь стремительным, что мы, пацаны, наблюдавшие за перипетиями боя позади мужчин, были ими смяты и повалены своими бойцами. Когда я поднялся, то услышал: — Беги скорее за мужиками! Видишь, как нас колошматят почем зря!

Переживая за поражение своих, я побежал в Куток — на наш край села. С волнением сообщил о ситуации Григорию Петровичу Зюзину, по-уличному Гриньке Страшенину, и другим мужикам, которых почему-то в этот вечер не было на поле боя. Они бросились туда, и вскоре шансы бойцов уравнялись. Этому также способствовало то, что Соловей с Косяшным удалились с поля боя. Показав свою силу и ловкость бойцов, удовлетворив свое честолюбие, они, вероятно, ушли для продолжения пирушки. Этот бой был, вероятно, в 1928 году.

Когда «кулачки» прекратились, на затоптанном снегу местами алела кровь. Сейчас в Н. Добринке, расположенной на притоке Дона реке Медведице проживают два сына Соловья — Владимир и Виктор — и один сын Павла Косяшного. Они моложе меня и не видели этого боя своих отцов.

В северной части Н. Добринки тоже были «кулачки». Там грозным бойцом был мой дальний родственник Василий Кирсанов, по-уличному Починав. Высокорослый, мощный с огромными кулачищами, он был несокрушим. Говорят, что два сильных немца однажды, не подняли двадцатипятипудовую бабку, которой

забивали сваи, а он поднял. Василию по неписанным правилам запрещали бить кулаком — убьет. Ладонями он валил бойцов. Его же стремились зацепить за ноги и свалить. Иногда это соперникам удавалось.

Давно уже не стало на моей родине «кулачек».