Камилла Лэкберг Железный крест-5 2 страница

— И как же мы тебя назовем? — спросил он у пса, подумав при этом, каким идиотом выглядит со стороны: надо же, солидный человек, полицейский, в служебном кабинете всерьез беседует с четвероногой шавкой!

Но имя надо придумать. Он огляделся в надежде найти какую-нибудь подсказку. Но в голову лезли только глупые, банальные имена: Фидо, Лудде… Нет, это все не пойдет. Вдруг он хохотнул — его посетила блестящая мысль. Если говорить по совести, ему не хватало Лундгрена, не то чтобы очень, но так, самую малость. Он, конечно, вынужден был его уволить, но… почему бы не назвать пса Эрнстом? В этом есть определенный юмор… Он снова хохотнул.

— Эрнст… что скажешь, старина? Звучит неплохо, а? — Мельберг достал из ящика еще одно печенье.

Конечно же, став Эрнстом, псина заслужила поощрение. А если разжиреет… ладно, не его, Бертиля Мельберга, забота. Через пару дней Анника наверняка найдет желающих взять пса, и тогда не будет иметь ровно никакого значения, сожрал он одно печенье или два.

От резкого телефонного звонка щенок подпрыгнул, как показалось Бертилю, всеми четырьмя лапами, и даже он сам вздрогнул.

— Бертиль Мельберг.

Он сначала не понял, о чем речь, — голос в трубке был такой взвинченный, на грани истерики, что он смог различить только отдельные слова.

— Извините, но вам придется говорить помедленнее. Повторите еще раз, что вы сказали…

Наконец он понял, и брови сами собой поползли вверх.

— Труп? Где труп?

Мельберг выпрямился на стуле. Пес, которого теперь звали Эрнстом, подражая хозяину, тоже выпрямился и навострил уши. Мельберг быстро записал адрес в блокноте и закончил разговор, крикнув только:

— Оставайтесь на месте. Никуда ни шагу! — Он вскочил со стула.

Эрнст, словно передразнивая его, тоже вскочил и завилял хвостом.

— А ты побудешь дома! — В голосе Мельберга прозвучали несвойственные ему авторитарные нотки.

Пес, к его удивлению, послушался и замер, ожидая дальнейших инструкций.

— Место! — вспомнил Бертиль стандартную команду и показал щенку на принесенную Анникой огромную корзину в углу комнаты.

Новоиспеченный Эрнст неохотно поплелся в угол, улегся в корзину и, положив голову на лапы, грустно уставился на хозяина, чем немало польстил его самолюбию — хоть одна душа беспрекословно выполняет его распоряжения. Вдохновленный этим послушанием, Бертиль пошел по коридору, крича, как кондуктор в поезде, всем и никому:

— Поступило заявление — найден труп! Поступило заявление — найден труп!

Из трех дверей мгновенно высунулись головы — тоже три, по числу дверей: рыжая — Мартина Мулина, седая — Йосты Флюгаре и угольно-черная — Паулы Моралес.

Мартин среагировал быстрее всех.

— Труп? — переспросил он и вышел в коридор.

Из двери в приемную появилась Анника.

— Позвонил какой-то подросток. Они с другом валяли дурака и влезли в дом между Фьельбакой и Гамбургсундом. Думали, хозяин уехал. И наткнулись на труп.

— Владельца? — спросил Йоста.

Мельберг пожал плечами.

— Откуда мне знать? Я велел им оставаться на месте, так что надо выезжать сразу. Мартин! Ты с Паулой в первой машине, мы с Йостой во второй.

— А может быть, Патрику позвонить? — осторожно предложил Йоста.

— Кто это — Патрик? — Паула переводила взгляд с Йосты на Мельберга.

— Патрик Хедстрём, — пояснил Мартин. — Тоже наш, только сейчас он в отпуске по уходу за ребенком.

— Никакому Хедстрёму звонить не надо, — сказал Мельберг и презрительно хмыкнул. — Я же на месте, — важно добавил он и, стараясь выглядеть энергичным, быстрым шагом пошел в гараж.

— Буль-буль, — пробормотал Мартин и поймал на себе удивленный взгляд Паулы. — Ладно, забудь! — И, не удержавшись, добавил: — Придет время — поймешь.

Паула решила больше не спрашивать. И правда, подумала она, в свое время разберусь.

Эрика тяжело вздохнула. Теперь в доме было тихо. Даже слишком тихо. В течение года слух был настроен улавливать малейший писк, малейшее хныканье, а теперь царила полная, оглушительная, тревожная тишина. Курсор так и мигал на первой строчке не начатого, хотя уже озаглавленного и даже сохраненного документа. За полчаса она не напечатала ни одной буквы — в голове царила полная пустота. Эрика просмотрела свои заметки, потом начала перелистывать копии статей, сделанные за лето. После изнурительной переписки ей удалось наконец заказать свидание с главной героиней этого шумного дела, убийцей, но не раньше чем через три месяца. Пока придется исходить из архивных материалов. Беда в том, что у нее не было ни одной мысли, а если и были, то настолько смутные, что оформить их в слова не представлялось никакой возможности. Ею постепенно овладела паника, знакомая, наверное, всем пишущим. Куда подевались слова? Может, она написала уже все, что ей положено, выбрала свою квоту и больше ничего и никогда не сумеет создать? Логика подсказывала ей, что это не так, что похожее чувство она испытывала всякий раз, начиная новую книгу, но паника и логика несовместимы. Каждый раз одна и та же история. Что-то вроде родов, но сегодня дело шло особенно туго.

Она рассеянно сунула в рот ириску «Думле» и покосилась на синие общие тетради на краю стола рядом с компьютером. Записи матери… Эрика никак не могла решиться начать их читать, разрываясь между любопытством и страхом узнать что-то неприятное, что перевернет ее жизнь. Наконец она протянула руку, взяла первую тетрадь и взвесила на ладони. Тонкая и легкая… примерно такие же были у них в начальной школе. Она осторожно провела по тетради рукой. Фиолетовые чернила с годами выцвели, но характерный золотистый блеск сохранился. «Эльси Мустрём». Девичья фамилия матери. Потом она вышла замуж за отца Эрики и стала Фальк.

Эрика медленно открыла тетрадь. Страницы были разлинованы тонкими голубыми линиями. В самом верху стояла дата: «3 сентября 1943 года».

Неужели эта война никогда не кончится?

~~~

Фьельбака, 1943 год

Неужели эта война никогда не кончится?

Эльси грызла ручку со вставным пером и никак не могла придумать, что писать дальше. Как выразить свои мысли о войне, именно ее мысли, которые приходят в голову только ей и никому больше? Она никогда до этого не вела дневник и даже не могла бы сказать, откуда взялось это желание. В один прекрасный день возникла потребность изложить на словах все, что она думает об их насколько обыденной, настолько и странной жизни.

Она почти уже и не помнила начала войны — сейчас ей было тринадцать, скоро четырнадцать, а тогда только девять. К тому же и помнить было особенно нечего — поначалу война давала о себе знать только в разговорах и поведении взрослых: они прилипали к радиоприемникам, обсуждали новости, настроение было тревожное и приподнятое. Всем страшно, но и интересно. А жизнь, ежедневная, практическая жизнь почти не менялась. Баркасы, как и до войны, уходили в море и возвращались, улов был то хорошим, то плохим. А на берегу женщины занимались теми же делами, что и их матери, и матери их матерей, и матери матерей их матерей. Как и в незапамятные времена, надо было рожать детей, стирать белье, прибираться в доме, готовить еду. Бесконечный кругооборот, бесконечно повторяющийся цикл рождений и смертей, а теперь война грозила его нарушить. Такая угроза придавала жизни остроту и интерес, и девочка это чувствовала еще тогда, в начале войны. А теперь, когда война подошла почти к их порогу, и подавно.

— Эльси! — Голос матери с первого этажа.

Девочка поспешно закрыла тетрадь и сунула в верхний ящик своего крошечного письменного стола у окна. Сколько часов она просидела за этим столом — не сосчитать. Встала, расправила складки на платье и сбежала вниз.

— Эльси, мне нужна твоя помощь. Принеси воды.

Мать выглядела очень уставшей. Все лето они провели в этой маленькой комнатке в полуподвале — дом сдавали в аренду дачникам. В условия аренды входили также уборка, готовка — в общем, они играли роль прислуги при гостях. Как раз в это лето гости попались особо требовательные — адвокат из Гётеборга с женой и с тремя неуправляемыми детьми. Хильма, мама Эльси, металась с утра до ночи. Надо было то стирать их одежду, то готовить коробки с едой для лодочной прогулки, бегать в магазин, варить и жарить — и при этом никто не снимал с нее ответственности за ее собственное хозяйство.

— Посиди немножко, мама, — сказал Эльси ласково и положила руку ей на плечо.

Мать вздрогнула — в их семье было не особенно принято прикасаться друг к другу, но через секунду выражение лица ее смягчилось, она благодарно накрыла руку Эльси своей огрубевшей от работы ладонью и тяжело опустилась на стул.

— Да… слава богу, уехали. Ну и народ! «Не будете ли вы, Хильма, так добры… Не могли бы вы, Хильма, представить себе, что вы могли бы…» Сказали бы лучше, сделай, мол, то-то и то-то. — Хильма передразнила их певучие интонации и прикрыла рот рукой — в их кругу не было принято высмеивать господ. Важно знать свое место.

— Я понимаю, как ты устала. С ними и правда нелегко. — Эльси налила воду в кастрюлю и поставила на плиту.

Когда вода закипела, она насыпала кофейного суррогата, налила в кружку и протянула матери. Плеснула и себе немного.

— Сейчас принесу воду, только давай сначала выпьем по глоточку кофе.

— Ты добрая девочка, Эльси. — Мать отхлебнула глоток отвратительного желудевого напитка.

Вообще она любила пить из блюдца, зажав в зубах кусочек сахара, но сахар надо было экономить, да и варево в кружке мало напоминало настоящий кофе.

— Отец не говорил, когда вернется? — спросила Эльси и прикусила язык.

В эти времена такой вопрос звучал довольно нелепо. Совсем недавно «Экерё» был торпедирован и пошел на дно вместе с экипажем, после чего вопрос о возвращении приобрел совершенно новый смысл. Но работа есть работа. Выбора нет. Грузы надо доставлять, сети надо ставить и выбирать. Война войной, а условия жизни не меняются. Спасибо еще, что баржам вообще разрешено ходить в Норвегию. Считалось, что это даже безопаснее, чем линейная навигация, где маршруты иногда пролегали вне заграждений. Траулеры из Фьельбаки по-прежнему выходили в море, и, хотя улов становился все беднее, баржи в норвежские гавани отправлялись не пустыми. Отец Эльси на своей барже доставлял из Норвегии лед, а если повезет, туда шел тоже не порожняком.

— Молюсь только… Молюсь только, чтобы он был поосторожнее…

— Кто? Папа? — спросила Эльси, хотя прекрасно знала, кого имеет в виду мать.

— Кто же еще… — Хильма снова отхлебнула из кружки и брезгливо сморщилась. — На этот раз он опять взял с собой сынишку доктора… Добром это не кончится, вот что я тебе скажу.

— Аксель смелый парень, он делает все, что может. И папа ему помогает по мере сил.

— А риск какой? — Хильма покачала головой. — Когда с ним этот парень и его дружки… Наверняка втянут отца в какую-нибудь историю.

— Мы же должны хоть чем-то помогать норвежцам, — тихо сказала Эльси. — Если бы это с нами случилось, они бы нам помогали. Аксель с друзьями — молодцы.

— Хватит об этом. Принесешь ты когда-нибудь воду или нет? — Хильма внезапно рассердилась, встала и пошла к мойке вымыть чашку.

Но Эльси не обиделась. Она знала, что мать то и дело срывается из-за постоянного страха за отца.

Она посмотрела на преждевременно ссутулившуюся спину матери, взяла ведро и пошла к колодцу.

~~~

Неожиданно для себя Патрик наслаждался прогулкой. За последний год он пренебрегал тренировками, но если в эти четыре месяца родительского отпуска будет каждый день совершать такие походы, намечающийся животик наверняка исчезнет. Страсть Эрики к конфетам и пирожным заразила и его, и только по этой причине он прибавил не меньше двух килограммов.

Он миновал заправку и быстро покатил коляску по дороге. Заранее запланировал: до мельницы и обратно. Майя сидела в коляске прямо, как суслик, и весело бормотала что-то себе под нос. Она обожала такие прогулки. Чуть не каждый встречный удостаивался широкой улыбки и восклицания «хей!». Она и в самом деле солнечный лучик, но иногда становится совершенно невыносимой. В Эрику пошла, решил Патрик и улыбнулся.

У его были все причины радоваться жизни. Наконец-то дом остался в их, его и Эрики, полном распоряжении. Не то чтобы он недолюбливал Анну и ее детей, но месяц за месяцем тереться друг о друга задами было довольно утомительно. И вся эта история с матерью… Он всегда оказывался на линии огня между Кристиной и Эрикой. Патрик, разумеется, понимал, насколько неприятна Эрике манера матери вламываться в дом с целым ворохом замечаний по ведению хозяйства и воспитанию детей. Но Эрика могла бы последовать его примеру и просто-напросто пропускать все эти комментарии мимо ушей. И потом, могла бы быть поснисходительней: Кристина живет одна, у нее никого нет, кроме сына и его семьи. Его сестра Лотта в Гётеборге — тоже, впрочем, не за тридевять земель, но каждый день не наездишься, а сын и внучка под боком. И к тому же Эрика могла бы признать, что есть и преимущества: пару раз они уходили поужинать в ресторан, и Кристина беспрекословно соглашалась посидеть с малышкой.

— Ля, ля! — воскликнула Майя, что означало «глянь, глянь!».

Своим крошечным пальчиком она показывала на луг, где паслись лошади. Патрик был равнодушен к лошадям, но не мог не признать, что на редкость мирные с виду горные лошадки выглядели и в самом деле очень мило. Отец и дочь задержались посмотреть, и Патрик сделал в памяти закладку: не забыть в следующий раз взять яблоки или морковку.

Насмотревшись на лошадей, Майя приказала катить ее дальше. Они дошли до мельницы, развернулись и отправились назад в Фьельбаку.

По привычке Патрик остановился полюбоваться церковью на вершине холма и как раз в эту минуту увидел знакомую машину. Никаких сирен, никаких голубых мигалок, скорее всего, вполне рядовое задание, но пульс почему-то участился. Сразу за первой на холме появилась вторая машина, и Патрик нахмурился. Обе машины, весь полицейский парк. Значит, не совсем рядовое. Он дождался, пока автомобиль подъедет поближе, и жестом поздоровался. За рулем сидел Мартин. Майя весело махала руками — в ее мире любое мелкое событие было важным.

— Привет, Хедстрём. Прогуливаешься? — Мартин показал Майе «козу», и она заулыбалась во весь рот.

— Да, надо же как-то поддерживать форму. Куда это вы собрались?

Вторая машина тоже остановилась. Патрик помахал Бертилю и Йосте.

— Привет! Я — Паула Моралес.

Только сейчас Патрик заметил, что рядом с Мартином сидит незнакомка в полицейской форме. Он пожал протянутую руку и представился.

— Сигнал — нашли труп. Здесь, поблизости.

— Убийство? — нахмурился Патрик.

Мартин развел руками:

— Ничего не знаем. Какие-то пацаны обнаружили тело и позвонили.

Мельберг резко просигналил. Мартин аж подпрыгнул.

— Слушай, — быстро сказал он, — давай с нами, а? С ним всегда все наперекосяк… Ну, ты сам знаешь с кем.

— И как ты это себе представляешь? Со мной девчушка, и вообще я в отпуске.

— Ну пожалуйста! — Мартин умоляюще склонил голову набок. — Только глянешь, и все… А коляска поместится в багажнике.

— А детское сиденье…

— Да, тут ты прав. Тогда прогуляйся. Это совсем недалеко, за поворотом. Первый переулок направо, второй дом на левой стороне. На ящике фамилия — Франкель.

— Ладно, гляну одним глазком. Только ты побудешь с Майей, пока я в доме. И ни слова Эрике. Она из штанов выпрыгнет, если узнает, что я брал девочку на работу.

— Клятвенно обещаю, — подмигнул Мартин и махнул Бертилю. — Увидимся.

— Ага…

У Патрика вдруг появилось чувство, что он будет раскаиваться в этом решении, но инстинкт самосохранения не устоял перед любопытством. Он развернул коляску и направился к Гамбургсунду.

— Все сосновое к чертям собачьим!

Анна подбоченилась и попыталась выглядеть настолько устрашающе, насколько это было в ее силах.

— И чем тебе не угодила сосна? — Дан растерянно почесал голову.

— Тем, что уродливей сосновой мебели нет ничего на свете! — Анна, как ни старалась, не удержалась от смеха. — У тебя такой испуганный вид, милый! Но я и правда настаиваю. Сосновая мебель безобразна. А эта койка хуже всего. И к тому же у меня нет никакого желания спать в кровати, в которой ты прыгал с Перниллой. Жить в том же доме — ладно, с этим я еще могу примириться, но спать в той же кровати — это уж увольте.

— Этот аргумент мне понятен, но где взять деньги? Придется купить целую кучу новой мебели…

Когда они стали жить вместе, Дан, несмотря ни на что, решил оставить дом за собой, но пока никак не удавалось свести концы с концами.

— У меня еще остались деньги, которые Эрика заплатила за мою долю в родительском доме. Лукас до них так и не добрался. Так что мы можем себе позволить кое-что купить. Если хочешь, выберем вместе, а не хочешь, справлюсь сама.

— Лучше без меня, — сказал Дан. — Можешь покупать все, что душе угодно, только не безумствуй чересчур. Иди лучше сюда, я тебя поцелую.

Он притянул ее к себе. Поцелуй вышел настолько длинный и основательный, что Дан начал расстегивать застежку на лифчике Анны. Однако не успел лифчик свалиться на пол, как хлопнула входная дверь. Из холла в кухню открывался прекрасный вид, так что никаких сомнений в том, чем они занимаются, не оставалось.

— Какая мерзость! Теперь еще и в кухне, а я потом должна здесь есть! — Белинда, красная от злости, вихрем взлетела по лестнице в свою комнату. На верхней ступеньке она остановилась и крикнула вниз: — При первом удобном случае я возвращаюсь к маме! По крайней мере, не надо будет любоваться, как вы суете языки в глотки друг другу! Неужели вам не понятно, насколько это отвратительно?

Бац! Дверь в ее комнату с грохотом захлопнулась, и Дан услышал, как щелкнул замок. Еще через пять секунд с такой силой загрохотала музыка, что на сушилке задрожали тарелки, каким-то образом попадая в ритм.

— Упс! — сказал Дан, глядя на лестницу.

— Лучше не скажешь, — согласилась Анна и выскользнула из его объятий. — Именно «упс». Ей не так-то легко дается вся эта история.

Она собрала «музыкальные» тарелки и положила их в раковину.

— Неужели трудно примириться, что отец встретил кого-то? Что у отца есть своя жизнь?

— Поставь себя на ее место. Сначала вы с Перниллой разводитесь. Потом перед ее глазами проходит… — Анна задумалась, подбирая слово, — проходит галерея разнообразных девиц, одна за другой, не задерживаясь. А потом в ее дом переезжаю я, да еще не одна, а с двумя маленькими детьми. Белинде семнадцать лет, и одно это для нее достаточно неприятно — трое чужаков в доме.

— Наверное, ты права. — Дан вздохнул. — Понятия не имею, как найти общий язык с девушкой-подростком. Оставить в покое? Тогда она, чего доброго, решит, что никому не нужна. А если начну разговоры, подумает, что я лезу в ее личную жизнь. Предложи какой-нибудь сценарий. Где взять инструкцию?

Анна засмеялась.

— Думаю, они просто забыли вручить тебе инструкции еще в родильном доме. Но все же надо попытаться с ней поговорить. Если она хлопнет дверью у тебя перед носом — что ж, за первой попыткой последует вторая. И третья… Она боится тебя потерять, Дан. Боится потерять право быть маленькой девочкой. Боится, что мы заслоним ее в твоих глазах… все это очень просто.

— Интересно, за какие заслуги мне досталась такая мудрая женщина? Прямо жрица какая-то… — Дан снова притянул Анну к себе.

— Понятия не имею. — Анна прижалась лицом к его груди, пряча улыбку. — Думаю, не так уж я и мудра. Наверное, ты просто сравниваешь меня с предыдущими пассиями.

— Знаешь что? — притворно возмутился Дан и сжал ее еще крепче. — Если будешь без конца меня попрекать, сосновая кровать будет стоять вечно.

— Не могу понять — хочешь ты, чтобы я осталась, или нет?

— Ладно. Ты выиграла. Считай, что ее уже нет.

Они засмеялись и начали целоваться, не обращая внимание на грохочущую над головой музыку.

Мартин увидел мальчиков сразу — они стояли, едва не прижавшись друг к другу, и заметно дрожали. Лица у них были изжелта-бледными. Оба обрадовались, увидев полицейскую машину.

— Мартин Мулин, — представился он и протянул руку тому, кто стоял поближе.

— Адам Андерссон, — прошептал тот, но руки не подал. — Меня рвало, руки, наверное, грязные.

Мартин понимающе кивнул. У него при виде трупа всегда возникала точно такая же реакция. Стыдиться тут было нечего.

— Так что же случилось? — Он обратился именно к Адаму: ему показалось, что мальчик более собран, чем его рослый товарищ. Светлые длинные волосы, цветущие угри на щеках — спутники пубертатного возраста.

— Дело вот как было. — Адам посмотрел на приятеля, ища поддержки. Тот пожал плечами, и Адам продолжил: — Мы решили заглянуть в дом, посмотреть, что там есть… старики уехали…

— Старики? Их что, было двое?

— Два брата, — слово взял Маттиас. — Мы не знаем, как их зовут, но мамаша-то наверняка знает. Она их почту забирала. С начала июня. Один-то всегда уезжал на лето, а второй обычно дома сидел. А на этот раз никто почту не брал, ящик чуть не лопался. Вот мы и подумали… — Он внезапно замолчал и уставился на свои башмаки. Увидел дохлую муху и с отвращением потряс ногой. — Это что, это он там… мертвый?

— Мы пока знаем не больше твоего. Продолжай. Значит, вы решили проникнуть в дом… И что дальше?

— Ну, Маттиас говорит — гляди, окно не закрыто. Забрался туда и меня за собой втащил. Мы на пол спрыгнули, а там хрустит… Даже и не поняли сначала что. Там так темно было…

— Темно? Почему? — Мартин слегка повернулся и заметил, что Йоста, Паула и Бертиль стоят у него за спиной и внимательно слушают.

— Да эти… шторы все были опущены, — пояснил Адам. — Ну, мы их подняли, вначале на том окне, куда влезли… Смотрим, а на полу дохлые мухи. Весь пол покрыт. И запах жуткий.

— Еще какой жуткий, — эхом откликнулся Маттиас, подавляя рвотный позыв.

— А дальше что?

— Смотрим, а там стол стоит здоровенный… и стул. Стул к нам спинкой стоял, а спинка высокая, так что мы сначала даже и не видели, что там. Я сразу вспомнил «CSI»… ну, сериал этот американский, про криминалистов. Запах этот, мухи и все такое… тут не надо быть Эйнштейном, чтобы сообразить — кто-то помер, не иначе. Я подошел и… ну, повернул я, в общем, этот стул, а он там сидит!

Маттиас, очевидно, вызвал в воображении всю картину: его немедленно вырвало. Он вытер ладонью рот и пробормотал:

— Извините.

— Это нормально, — сказал Мартин. — Мы все блевали, когда в первый раз труп увидели.

— Я — нет, — небрежно произнес Бертиль.

— Я тоже нет, — лаконично поддержал его Йоста.

Мартин повернулся и наградил их свирепым взглядом.

— Вид такой вообще… — значительно произнес Адам.

Похоже, он, несмотря на шок, находит ситуацию очень интересной. Маттиас за его спиной в три погибели согнулся в яростных рвотных позывах, но рвать уже было нечем.

— Может кто-нибудь отвезти ребят домой?

— Я отвезу, — после паузы сказал Йоста. — Пошли, ребята.

— Да мы живем в двухстах метрах, — еле слышно прошептал Маттиас.

— Тогда не отвезу, а отведу.

Ребята поплелись за ним — Маттиас с облегчением, но Адам явно был разочарован, что не удастся досмотреть представление.

Мартин дождался, пока они скроются за поворотом.

— Ну, посмотрим, что мы имеем.

Бертиль Мельберг откашлялся.

— Да… как сказано, с трупами у меня проблем не было и нет… Навидался, слава богу. Но… надо же посмотреть, что вокруг делается… следы там или что. Думаю, я, как старший и самый опытный, займусь именно этим… окружением, так сказать. — Он снова откашлялся.

Мартин и Паула весело переглянулись, но Мартин тут же состроил серьезную мину.

— Да, Бертиль, пожалуй, ты прав. Надо тщательно осмотреть участок… кто лучше тебя осмотрит? С твоим-то опытом… А мы с Паулой пойдем и взглянем, что делается в доме.

— Вот именно… Думаю, так будет разумнее. — Мельберг покачался на каблуках и направился к воротам.

— Ну что? Пошли?

Паула молча кивнула.

— Только осторожно, — предупредил Мартин, открывая дверь, — важно не погубить следы, если окажется, что это убийство. Только поверхностный осмотр, дальше — дело криминалистов.

— Я пять лет проработала в отделе насильственных преступлений в Стокгольме, — спокойно сказала Паула, — так что мне известно, как вести себя на месте преступления.

— Извини. — Мартин смутился. — Я знаю. Что это я, в самом деле…

В доме стояла полная, жутковатая тишина. Ни звука, кроме эха их шагов по каменному полу холла. Интересно, подумал Мартин, если бы мы не знали, что в доме труп? Ну, тихо и тихо… ничего жуткого.

— Вон там, — почему-то прошептал он, хотя никаких причин таиться не было.

Паула шла за ним следом. Мартин открыл дверь. Вонь, которую они почувствовали, едва вошли в дом, стала заметно сильнее. Ребята были правы — весь пол покрывали дохлые мухи. Запах стоял довольно сильный, но не такой, каким, наверное, был вначале.

— Не вчера это случилось, — заметила Паула. — Мухи попировали на славу.

— Никаких сомнений. — Мартин поморщился.

Во рту появился отвратительный сладковатый привкус. Мартин собрался и двинулся к трупу, сделав Пауле предостерегающий знак — лучше ей остаться на месте.

Она мысленно согласилась. Чем меньше полицейских башмаков будет здесь топтаться, тем лучше.

— Да… — выдохнул Мартин, борясь с подступающей тошнотой, — о естественной смерти говорить тут не приходится.

Несмотря на то что труп был в очень плохом состоянии, не оставалось сомнений в том, что череп покойника был размозжен сильным ударом. Мартин повернулся и вышел из комнаты, Паула за ним. Он жадно вдохнул несколько раз свежий осенний воздух. Тошнота немного отступила.

— Это убийство, — сказал он подошедшему Патрику. — Работа для Турбьёрна с его ребятами. Нам здесь больше делать нечего.

— Понятно. — Патрик задумчиво кивнул. — А не могу ли я…

Он оборвал себя на полуслове и выразительно посмотрел на коляску.

— Давай, — бледно улыбнулся Мартин, все еще борясь с тошнотой. — Я пригляжу за малышкой.

— Ци-ты, — сообщила Майя, показала на цветущую клумбу и разулыбалась.

— А ты тоже заходила?

Паула кивнула.

— Не особенно приятное зрелище. Думаю, он там с весны сидит. Во всяком случае, это моя оценка. Навскид, так сказать.

— Ты, наверное, всего нагляделась в Стокгольме?

— Такой срок — редкость. Пару раз, может быть, видела, не больше.

— Я зайду на секунду, лишняя пара глаз не помешает… у меня, собственно, отпуск по ребенку…

Паула улыбнулась.

— Трудно удержаться? Понятно… Но Мартин, кажется, справляется…

Мартин сидел на корточках рядом с Майей и что-то бормотал, показывая на еще не отцветшую клумбу осенних астр.

— Мартин — скала. Во всех смыслах, — заверил Патрик и направился в дом.

Он появился через несколько минут.

— Согласен с Мартином. Никаких сомнений — здоровенная рана на голове.

— Ничего подозрительного. — Из-за угла появился слегка запыхавшийся Мельберг. — А там что? Ты видел, Хедстрём?

— Конечно же, убийство. Ты позвонил техникам?

— Сейчас позвоню. Я же как-никак шеф в этой психушке, — произнес Мельберг вроде бы шутливо, но одновременно и значительно. — А что ты, собственно, здесь делаешь? У тебе же отпуск по ребенку, а ты выскакиваешь откуда-то, как черт из табакерки.

Он повернулся к Пауле и продолжил:

— Никак не привыкну к этим новомодным штучкам: мужики сидят дома и меняют подгузники, а бабы в мундирах ходят с пистолетами. — Он осуждающе покачал головой и пошел к машине звонить криминалистам.

— Добро пожаловать в полицейское управление Танумсхеде, — сухо прокомментировал Патрик и получил в ответ веселую улыбку.

— Не бери в голову, таких полно. Если бы я обращала внимание на динозавров, давно бы вымерла сама.

— Хорошо, что ты это понимаешь. А Мельберг, по крайней мере, последователен — он ко всем так относится.

— Утешил, — засмеялась Паула.

— Чему смеетесь? Над собой смеетесь? — С Майей на руках подошел Мартин.

— Мельберг, — хором сказали Патрик и Паула.

— Чем он теперь отличился?

— Все то же… — Патрик принял Майю. — Но Паулу, похоже, так просто не возьмешь, значит, ничего страшного. Ну что, старушка, пойдем домой? Помаши дяде с тетей ручкой.

Майя замахала ручонкой и во весь рот улыбнулась Мартину. Мартин просиял.

— Как? Ты забираешь мою девчушку? А мы-то с ней как раз собирались… — Мартин выпятил нижнюю губу, соорудив таким образом плаксивую мину.

— У Майи один кавалер — папа, — сказал Патрик и пощекотал носом шею малышки.

Та зашлась от смеха. Он устроил ее в коляске поудобнее и отдал честь.

— Пока! — попрощался Патрик, пытаясь разобраться, чего ему больше хочется — уйти или остаться.

Она была в отчаянии. Какой сегодня день? Понедельник? Или уже вторник? Бритта нервно мерила шагами гостиную. Это было невыносимо — чем больше она старалась что-то вспомнить, тем быстрее ускользала нить. Когда сознание немного прояснялось, ей начинало казаться, что достаточно небольшого усилия — и она с этим справится, заставит мозг подчиниться воле. Но понимала, что это не так — ее интеллект распадался, она быстро теряла способность запоминать, различать факты, лица, время.

Нет, все-таки понедельник. Сегодня понедельник. Вчера приходили дочки со своими семьями, они ужинали вместе. Значит, вчера было воскресенье. А сегодня — понедельник. Она остановилась и вздохнула с облегчением. Маленькая, но победа. Сегодня понедельник.