Белая гора

Испугавшись собственного крика едва ли не больше жуткого черепа, насаженного на сук, Маруся попятилась. Ее замутило от ужаса. Горло сдавило, стало нечем дышать.

Паническая атака!

– Сто, девяносто девять, девяносто восемь…

Уф бесшумно появился рядом, неодобрительно ворча что‑ то себе под нос. Гигант передвигался как привидение – ни одна ветка не шелохнулась. Маруся в отчаянии уткнулась лицом в рыжую шерсть, закрыла глаза.

– Тфоя плохо, – прогудел ёхху. – Тфоя бояться. Не хорофо…

– Девяносто семь, девяносто шесть, – продолжала шептать Маруся.

Проклятый череп!

Огромная ладонь Уфа опустилась на голову девочки.

– Тфоя не думать. Уф… Тфоя видеть птифка. У‑ у‑ у‑ у… У‑ у‑ у‑ у…

Уф то ли запел, то ли загудел в нос, очень тихо, но в то же время мощно. Маруся нашла в себе силы сквозь накатывающие волны одури удивиться словам ёхху: «Легко сказать – не думай… И причем тут птичка?»

Ладонь гиганта была теплой, даже горячей. Потом он взял Марусю на руки, как маленькую, продолжая напевать:

– У‑ у‑ у‑ у, у‑ у‑ у‑ у…

– Девяносто пять, девяносто четыре…

Птичку она увидела как бы против своей воли. Просто перед внутренним взором появилась какая‑ то крылатая кроха, смешно потрясла хвостиком и принялась летать туда‑ сюда, выписывая в воздухе кренделя. Маруся так увлеклась этим высшим птичьим пилотажем, что забыла про счет.

И про панику.

Ей стало тепло и уютно на руках у гудящего ёхху. Уф словно включил внутри себя сабвуфер – у‑ у‑ у, у‑ у‑ у, у‑ у‑ у‑ у…

Птичка кувыркнулась через крыло и пропала. Гудение смолкло. Маруся открыла глаза.

– Тфоя хорофо? – с тревогой спросил Уф, заглядывая девочке в глаза.

– Очень хорошо. Поставь меня на землю, пожалуйста, – тряхнула челкой Маруся и спохватилась: – Так ты умеешь останавливать панические атаки? Да тебе цены нет!

– Моя знать: когда плохо, надо смотреть птифка, – развел руками гигант. – И петь. Вот так: у‑ у‑ у‑ у, у‑ у‑ у‑ у…

– О, это была песня, – рассмеялась Маруся, а про себя подумала: «Ничего себе! Этот чебурашка может загонять адреналин обратно. Не зря, ох, не зря его мама изучала! Интересно, что бы сказал папа, если бы я привезла Уфа в Москву? Правда, наверное, у меня его сразу отберут – академики всяких наук и журналисты налетят, как мухи на… повидло».

Она наткнулась взглядом на череп и помрачнела.

– Кто это?

– Просто мертфый голофа. Мясоглоты стафить. Граница. Уф…

– Знаешь что… Пошли‑ ка поскорей отсюда. Что‑ то мне расхотелось здесь «куфать еда», – решительно сказала Маруся. – Где там наша Белая гора? В той стороне?..

…Они шли по самому краю неоглядного болота. Топи, озерца, редкие корявые лиственницы, похожие на черные могильные кресты – более унылый пейзаж трудно себе вообразить.

Передвигаться по болоту оказалось в чем‑ то даже забавно. Чтобы не свалиться в воду, приходилось прыгать с кочки на кочку. Кочки щетинились травой, как дикобразы – иглами, и норовили вывернуться из‑ под ног. Маруся пару раз едва не упала, но потом приноровилась и заскакала не хуже Уфа. Однако усталость брала свое – с каждым шагом ей становилось все труднее и труднее сохранять равновесие.

В довершение всех бед испортилась погода. Налетел сильный ветер, зашумел камышами, а из‑ за гор вылезла огромная туча – жирная небесная тварь с вороненым брюхом. Стало смеркаться. Примолкли птицы, отключили свои трещотки кузнечики. В отдалении глухо прозвучал гром.

– Гроза будет! – крикнула Маруся прыгающему впереди ёхху.

– Не‑ а, – уверенно покачал головой гигант, не оборачиваясь. – Грофа туда ходить. Уф… Там капать, – и он указал на сопки, с которых они спустились час назад.

Это заявление несколько приободрило девочку, но настроения не улучшило. Давал о себе знать переход через сопки, а в голове занозой сидели слова Ковалева: «…главным свидетелем обвинения стал мой компаньон и твой отец – Андрей Гумилев. Он оболгал меня, Маруся. Оболгал цинично, выгораживая себя».

И вроде все понятно – это подлог, вранье, такого просто не может быть, но неприятный осадок в душе остался и теперь серьезно мешал жить.

Девочка украдкой взглянула на коммуникатор. Он все так же отказывался работать на вызов, а вот цифры в окошке таймера поменялись. До таинственного часа «Х» осталось пятьдесят шесть часов.

Кочки под ногами пропали, сменившись более‑ менее твердой землей. Болото кончилось. Впереди появились березы. Вообще‑ то березы всегда нравились Марусе – необычное дерево, светлое, доброе…

Но сейчас белые стволы показались девочке похожими на обглоданные кости, на скелеты каких‑ то чудовищ. Будто бы неведомые жуткие существа целой стаей выбрели из реки и мгновенно погибли, застигнутые врасплох. И вот стоят теперь, качают ветками‑ лапами, роняют желтые листья‑ чешуйки, жуткие в своей посмертной белизне…

– Белый гора софсем мало ходить. Скоро, – подбодрил Марусю Уф, остановившись на опушке березняка. – Тфоя стараться. Уф… Моя помогать. Тфоя садиться?

И он тряхнул своим коробом.

– Моя пефком ходить, – со злостью в голосе пробормотала Маруся. В этот момент туча закрыла клонившееся к закату солнце. Сразу стало очень темно и холодно. Откуда‑ то донесся заунывный, леденящий кровь вой.

– Волки?! – вскрикнула девочка, бросаясь к ёхху. Она никогда в жизни не видела этих хищников, и оттого волки казались Марусе настоящими исчадиями ада, злобными оборотнями, свирепыми и безжалостными.

– Не‑ а, – широко улыбнулся Уф. – Фолка на тайга нет. Уф… Это фетер…

То ли этот самый сильный встречный ветер не дал Уфу учуять мясоглотов, то ли те вели себя слишком осторожно, но только Маруся и ёхху едва не столкнулись с целой охотничьей стаей, пробиравшейся через пойменный лес.

В самый последний момент гигант успел свалить Марусю в траву и зажать ей рот широкой, похожей на лопату ладонью. Она сперва ничего не поняла, попыталась вырваться, но вскоре сообразила, что это бесполезно: Уф обладал железной хваткой.

– Тфоя софсем тихо лежать… – одними губами прошептал он в Марусино ухо и пояснил: – Мясоглоты… Уф…

Маруся зажмурилась.

Когда же все это закончится?!

Пошел мелкий холодный дождь. Гроза ворочалась где‑ то в небесах, медленно уползая прочь. Лежать девочке было не очень удобно: живот колола случайно подвернувшаяся ветка, локоть угодил в семейку перезрелых грибов, размазавшихся по траве вонючей коричневой жижей. Но ужас перед неведомыми мясоглотами пересилил желание устроиться комфортнее – Маруся точно превратилась в камень, даже дышать стараясь через раз.

Охотники появились между деревьями и прошли совсем рядом с затаившимися ёхху и девочкой. Сквозь ажурное плетение ветвей Маруся увидела быстро двигающиеся темные силуэты. Она насчитала семерых мясоглотов. Все они имели при себе вместо оружия толстые палки или дубины. У двоих за плечами торчали кривулины луков.

«Да это же дикари, – удивилась Маруся. – Куда я попала? Сначала снежный человек, теперь вот папуасы какие‑ то… Хочу в Москву! Вот прямо сейчас. Довольно с меня глупостей и подвигов».

– Ой!

Маруся, слишком увлекшись размышлениями о себе, забылась, повернула голову в ту сторону, где лежал Уф, и испуганно вскрикнула: ёхху исчез!

А когда прямо из мешанины трав и опавших листьев на нее с упреком взглянули знакомые желтые глаза с вертикальным зрачком, испугалась еще больше. Испугалась, потому что рыжий великан и не думал никуда исчезать! Он все так же лежал рядом, просто его рыжая шерсть взяла и поменяла цвет, полностью слившись с окружающими растениями.

«Ну и ну! Прямо как хамелеон. Так вот почему люди до сих пор не могут поймать ни одного снежного человека».

Услышав короткий вскрик Маруси, мясоглоты остановились и начали озираться. До девочки долетели обрывки фраз:

– Ша, паца! Секи по углам!

– Чё, кипеш? В натуре?

– Не, зыри нагнуло. Ништяк.

– Так не базлай без темы!

Все это густо перемежалось отборной руганью. Не сказать, чтобы Маруся была пай‑ девочкой; она, бывало, и сама могла сгоряча отпустить такое словечко, что потом приходилось краснеть, оправдываться и извиняться, но сейчас матерная брань мясоглотов ее озадачила и удивила одновременно.

«Они – люди? Нормальные люди… Хотя нет, скорее ненормальные. Нормальные люди так не говорят и с дубинами по тайге не бродят. Не зря же большой, сильный, добрый Уф их опасается».

Тем временем мясоглоты, не переставая оглядываться, вышли из зарослей на более‑ менее открытое место, и Маруся смогла рассмотреть их во всех подробностях.

Все‑ таки это были дикари.

Спутанные длинные волосы. Бороды до пупа. Вместо одежды – грязное тряпье и шкуры. Голые руки покрыты синими татуировками, лица разрисованы красной, белой и черной краской. У каждого мясоглота за спиной имелся мешок, на поясе – нож, в руках – дубина или копье.

Жуть!

Увлекшись наблюдением за охотниками, Маруся приподняла голову, неосторожно задев ветку. Раздался еле слышный на фоне шороха дождевых капель треск, но мясоглотам этого хватило.

– Атас! На скачок! На скачок! – завопили они и бросились к тому месту, где прятались Маруся и Уф.

– Маруфя, тфоя быстро бегать! – рявкнул ёхху, поднимаясь из травы во весь свой огромный рост.

– А ты?

– Моя быть тут, – не очень понятно ответил гигант и устремился навстречу мясоглотам.

Самой схватки Уфа и дикарей Маруся не видела. И пусть тот, кто нашел бы в себе силы не убежать в подобной ситуации, назовет ее трусихой – она не против.

Трусиха и есть.

С другой стороны, уже на бегу к девочке пришло понимание: одному ёхху будет проще. Ему не придется защищать Марусю, бояться, что с ней что‑ то случится.

Без оглядки устремившись в чащу, Маруся вскоре остановилась. Теперь громкие крики, какой‑ то треск, рев Уфа – видимо, битва там шла нешуточная – еле‑ еле долетали до нее. Можно было перевести дух и немного отдохнуть.

Усевшись под мокрой березой, Маруся затаилась, тревожно прислушиваясь. Ей и думать не хотелось, что поблизости могут оказаться другие мясоглоты. Свирепый нрав дикарей, их жуткие раскрашенные морды и уголовный сленг говорили сами за себя. Яснее ясного: если Марусю схватят, ничем хорошим это для нее не кончится.

Уф появился спустя несколько минут. Ему здорово досталось. Гигант приволакивал ногу и пошатывался.

– Ты их победил?

– Моя драться. Уф… – ёхху свалил на траву охапку трофейных дубин, тяжело оперся рукой о березу. – Мясоглоты драться. Сильно бить. Уф… Моя стоять, тоже бить. Мясоглоты лежать. Фсе. Уф…

– Молодец! – обрадовалась Маруся.

Уф покачнулся и со стоном сел.

– Бедный, тебя ранили. Куда? В голову?

– Уф…

Голова гиганта и вправду пострадала: на добродушном волосатом лице виднелась кровь, борода слиплась и висела бурыми сосульками. Но хуже всего оказалась рана на правой руке. Маруся только глянула на страшную дыру с рваными краями, из которой толчками била темная, почти черная кровь, и у нее закружилась голова.

– Маруфя не смотреть, – прогудел ёхху. – Моя лечить. Уф…

Он сунулся в короб, вытащил узелок, зубами развязал его и принялся посыпать рану какими‑ то беловатыми хлопьями. Потом попытался забинтовать руку, но у него ничего не вышло.

«Помоги, – сказала себе Маруся. – Помоги ему. Без Уфа ты здесь не выживешь».

Пересилив себя, девочка подошла к страдальчески сморщившемуся гиганту, взяла тряпицу и неумело перевязала рану.

– Потерпи, бедненький, потерпи…

Сквозь слои материи тут же проступило кровавое пятно.

– Она не останавливается! – в отчаянии топнула ногой Маруся. – Что же делать?

– Уф… – отозвался ёхху. – Моя не хорофо. Не нрафится…

«Ящерка! – обожгло Марусю. – Она вылечила меня после взрыва, когда арматурина проткнула тело насквозь. Вдруг и Уфу поможет?»

После секундного колебания девочка сунула руку в карман и протянула ёхху серебристую фигурку.

– На, возьми.

– Тфоя дафать? Пофему? – не понял Уф.

– Просто возьми и сожми в кулаке, – терпеливо объяснила Маруся. – Вот так. И держи.

Гигант бережно принял ящерку, и послушно спрятал в ладони.

– Ну, что чувствуешь?

– Моя не знать… Моя холодно. Уф… Офень холодно!

– Холодно – это хорошо! – повеселела Маруся. – Значит, помогает. Держи, держи, не выпускай.

– Уф… – ёхху повернул косматую голову, недоверчиво посмотрел на раненую руку. – Фефелится… Уф…

– Что шевелится? – не поняла девочка.

– Тама. Фекотно. Уф…

– Подожди‑ ка, – Маруся осторожно сняла повязку.

Крови не было!

На месте страшной дыры теперь темнел звездообразный шрам, но и он на глазах подсыхал, уменьшался в размерах, делаясь все незаметнее и незаметнее.

Ящерка работает!

– Ну, вот и все! – торжествующе объявила Маруся.

Уф недоверчиво поковырял пальцем в том месте, где еще минуту назад была рана, и с изумлением посмотрел на девочку.

– Маруфя! Тфоя хорофый! Как Мам‑ ефа.

– Конечно, – почти кокетливо улыбнулась Маруся. – Мы же родственницы…

Покончив с лечением, они спешно покинули березняк. Перед уходом Уф вытащил из груды дубин небольшой ржавый топорик и кинул его в короб. Ёхху не был уверен, что в окрестностях нет других шаек мясоглотов. Он немало удивил Марусю, выдав с многозначительным видом:

– Берефеного и бох берефет!

– Это тебя мама моя научила?

– Не‑ а. Так гофорить Наумыф, – торжественным голосом объяснил ёхху.

– Что еще за Наумыф?

– Глафный челофека под гора.

«Скорее всего, начальник экспедиции, – решила Маруся. – На всякий случай надо запомнить…»

Прежде чем идти на базу, путники сделали крюк к реке: Уф хотел пить, да и Маруся чувствовала жажду. Кроме того, девочке очень нужно было умыться – лицо просто зудело от грязи.

Осторожно, постоянно оглядываясь и прислушиваясь, они выбрались на берег и спустились к быстро несущейся воде. Река тут делала петлю и течение подмывало корни деревьев, образуя небольшие заводи. Умывшись и вволю напившись ледяной, ломящей зубы воды, Маруся из любопытства перелезла через свисающие корни и заглянула в такую заводь.

Сперва она не поняла, что там краснеет. Но, приглядевшись, тут же отвернулась, безуспешно стараясь подавить рвотные спазмы.

В воде, привязанное веревкой за ногу, плавало обезглавленное человеческое тело с содранной кожей…

– Медфеть без шкура как челофека, – объяснял Уф дрожащей Марусе. Он шел рядом, держа девочку за руку, а у той перед глазами все стояла жуткая картина, какую нечасто увидишь даже в выпусках криминальных новостей.

Хорошо, что это оказалось не человеческое тело, а медвежья туша, но очередной приступ ужаса не прошел для Маруси бесследно. Она еле передвигала ноги, готовая в любой момент броситься бежать. Тайга вокруг казалась ей полной смертельных опасностей, от которых нет спасения. Дикий, чужой, страшный мир…

– Мясоглоты медфетя убифать. Жалко! Уф… – сокрушенно гудел над ухом ёхху. – Шкура драть. Мясо фода кидать, потом куфать. Уф… Медфеть глупый. Моя дафно медфеть знать. Жалко!

Уже практически совсем стемнело, когда они добрались до подножья белых скал, похожих на развалины старинного замка. Маруся обратила внимание, что лиственницы здесь росли совсем не такие, как на сопках. Это были настоящие древесные исполины со стволами в три обхвата, высоченные, раскидистые. Исчез пушистый мох, под ногами зашуршали мелкие камешки; стали попадаться осыпи, угловатые глыбы камня то и дело преграждали путникам дорогу, и их приходилось обходить, продираясь через густые заросли шиповника.

Между двумя напоминающими башни скалами Уф остановился, вытянул руку.

– Фот дом под гора!

– Где? – Маруся достала фонарик, пошарила лучом по камням. – Тут же ничего нет, камни одни.

– Дферь. Запасной фыход. Уф… Туда смотреть, фниз.

Маруся пригляделась, подсвечивая себе фонариком. В неприметной ложбинке и вправду обнаружилась дверь, железная, крашенная серой мостовой краской овальная дверь, совершенно незаметная среди камней. Краска кое‑ где облупилась, у высокого порога, пронзив слежавшуюся хвою, торчали молодые деревца. Между их тоненькими ветками серебрилась паутина.

– Ура! – девочка готова была расцеловать ёхху. – Дошли!

Она подбежала ко входу в подземную базу, уперлась ладонями в холодный металл.

– Уф, а как ее открыть?

– Моя не знать, – пожал плечами гигант. – Моя думать, тфоя знать. Уф…

– Ну вот, приехали… – расстроилась Маруся и снова оглядела дверь. – Ага, тут ящик железный и замок висит. Будем ломать!

Ёхху спустился в ложбину, осмотрел замок, вытащил из короба мясоглотский топорик, взмахнул им…

Бах!

Сбитый замок полетел на землю. Маруся открыла крышку ящика и увидела панель кодового замка.

– Ой! Ну вот…

– Дферь толстый, – предупредил Уф, отходя в сторону. – Моя не ломать.

– Ничего, – преувеличенно бодро заверила его Маруся. – Сейчас чего‑ нибудь придумаем…

Но сама девочка теперь вовсе не была уверена, что ей удастся подобрать нужные цифры.

Всего замок имел одиннадцать кнопок – десять круглых с символами цифр от 0 до 9 и овальную клавишу «ввод». Маруся наудачу пробежалась пальцами по кнопкам, нажав их все по очереди. Такой бесхитростный прием, бывало, срабатывал в подъездных домофонах.

– Та‑ ти‑ та‑ ту‑ ти‑ та‑ ту‑ та‑ та‑ ту, – мелодичным писком отозвалась дверь, но, когда указательный палец девочки утопил «ввод», ничего не произошло.

– Не удалось, – хмыкнула Маруся. – Ладно, будем тыкать наудачу.

Но в этот вечер удача, похоже, отвернулась от Маруси Гумилевой.

Она набирала различные комбинации цифр – через одну, в прямой и обратной последовательности, по две, по три, даже попыталась нажать все кнопки одновременно – с нулевым результатом.

Попинав со злости дверь – та даже не шелохнулась, – Маруся решила действовать по‑ другому. Настрого запретив топтавшемуся рядом Уфу шевелиться, она стала вслушиваться в писк кнопок, пытаясь уловить, какая из них срабатывает на открывание.

Это не помогло.

В конце концов, не получив никакого результата, Маруся взбесилась. Отскочив от двери на несколько шагов, она нашарила в темноте каменный обломок и со всей силы запустила им в дверь.

– Откройся!!!

Бух!

Камень раскололся на части. Дверь не то чтобы не открылась – она даже не загудела, как положено металлическим дверям.

– Дферь толстый!

– Сама знаю!

Дождик кончился, ветер разогнал облака. Из тайги незаметно выполз туман, и вскоре все вокруг скрыла молочно‑ белая мгла. Сразу сделалось промозгло и сыро. Маруся расхаживала возле двери, время от времени набирая какие‑ нибудь цифры, но – безрезультатно. В голову лезли идеи одна безумнее другой.

«Наверняка это какая‑ нибудь историческая дата», – рассуждала Маруся. Но ни одной даты она не помнила. Зато помнила свой идентификационный код!

Бормоча:

– Ну‑ ка, ну‑ ка…

Она набрала на панельке знакомые с детства цифры: 977 32 185.

– Ну и?!

Безрезультатно.

– Все‑ таки я невезучая! – поздравила себя с очередным провалом Маруся.

Уф сидел поодаль и молчал, только желтые глаза ёхху посверкивали сквозь сизую дымку.

– Мне холодно. И есть хочется! – пожаловалась ему девочка.

– Дафай огонь делать, – гигант поднялся. – Моя фетка нести. Уф…

Костер Уф готовил очень тщательно. Из своего короба ёхху достал обрывок бересты, ногтями раздергал ее на тоненькие полоски, уложил их горкой на плоском камне. Сверху на бересту легли сухая трава и тоненькие веточки, а над ними шалашиком встали ветки побольше. Из крупных сучьев Уф выложил некое подобие стен, огородивших всю конструкцию.

– Ну, ты прямо как аутист, – с восхищением сказала Маруся, светя фонариком на странное сооружение. – Из спичек Эйфелеву башню собирать не пробовал?

К ее немалому удивлению, Уф довольно оскалился:

– Аха. Мам‑ ефа так и гофорить: ёхху фсе аутист. Уф… Хорофо. Нрафится!

Опустившись на колени, Уф сунул подаренную Марусей зажигалку поближе к кучке бересты, с опаской нажал на кнопку. Столбик огня мгновенно зажег узкие полоски березовой коры. Языки пламени с треском побежали по веткам. Они начали корчиться, менять цвет, превращаясь в пепел, но огонь было уже не остановить. Он как‑ то сразу, вдруг, вырос и, охватив сложенный из веток шалашик, загудел, выбрасывая в темноту оранжевые языки.

Стало светлее, ощутимо повеяло теплом. Маруся придвинулась поближе. Она наблюдала за разгорающимся костром, как за настоящим чудом. Вскоре сложенные вокруг толстые ветки просохли и Уф ногой подпихивал их в центр, где горели багровые угли. Теперь сидеть у огня стало даже жарко.

Случайно посветив фонариком в сторону, Маруся вскрикнула:

– Кто это? Белка?

– Бурундук, – прогудел Уф. – Тфоя не боятся.

– Я и не боюсь, – разглядывая сидящего на камне смешного зверька с полосками на спине, ответила Маруся.

Бурундук никуда не убегал – электрический свет точно парализовал его. Вдруг в воздухе пронеслось что‑ то темное, упругая волна воздуха ударила девочку в лицо, мелькнули птичьи лапы с острыми когтями – и бурундук исчез, точно его и не было.

– Что это было? – подбежав к ёхху, спросила Маруся.

– Софа. Куфать бурундук. Ам‑ ам.

– У вас тут все друг друга ам‑ ам!

– Закон природа! – важно объяснил Уф. – Так гофорить Мам‑ ефа.

– А ты помнишь? Двенадцать же лет прошло…

– Мам‑ ефа гофорить – ёхху хорофо память. Ёхху помнить фсе! Фсегда! – гордо ответил гигант.

– Ну так вспомни, какой код у замка, – Маруся навела луч фонарика на дверь, отметив про себя, что его свет стал тусклее.

– Моя не знать. Уф… Дферь Мам‑ ефа закрыфать.

– То есть тебя вывели наружу и…

– Мам‑ ефа гофорить: иди, Рыфык. Уф… И дферь закрыфать, – кивнул Уф.

«Погоди‑ ка… Если дверь кодировала мама… Точно!»

Она сама не ожидала, что все окажется настолько просто. Ну, точнее, не совсем просто…

Сперва Маруся попробовала ввести дату рождения папы. Потом мамы.

Ну, а уж напоследок – своего.

Есть!

Зажужжали скрытые в недрах скалы электромоторы, и дверь начала медленно открываться. Из образовавшейся щели в темноту упала полоска тусклого света…