Комариная пустошь

Не может быть!

Чен и отец о чем‑ то беседовали, смеялись, время от времени делая по глотку чая. Китаянки в шелковых халатиках тут же подливали им в чашки. Все улыбались друг другу, как давние знакомые.

«Пора уже привыкнуть – может быть все, – сказала себе Маруся. – Я не удивлюсь, если сейчас папа скажет Чену: убей мою дочь».

– Сделай погромче, – попросила она Илью.

– Девочку придется умертвить, – донесся из динамика коммуникатора голос Андрея Гумилева. – Жалко, но, увы, мне нужна вся ее кровь.

«Ну и отлил бы своей – она же у нас одинаковая!» – чуть не крикнула Маруся.

– Оплата? – Чен на экране хищно прищурился.

«Чен говорит по‑ русски?!» – ахнула Маруся.

– Как обычно плюс два миллиона сверху, – ответил отец Маруси. – Если все пройдет тихо, без эксцессов, можете рассчитывать на бонус.

– Хорошо, – Чен кивнул.

– Вот фотография, – Гумилев протянул китайцу снимок. Маруся узнала его. Снимал папа, это было в конце мая, когда он забирал Марусю из школы после последнего звонка, веселую и счастливую.

Она еще крепилась, хотя чувствовала: вся ее бравада, вся показушная толстокожесть ломается, рушится как карточный домик, и слезы уже на подходе.

– Ваши люди, уважаемый Чен, должны плотно опекать девочку, – голос отца зазвучал сухо, по‑ деловому. – Я не хочу рисковать. Проект, связанный с выделенным из крови моей дочери геном, может перевернуть весь мир.

– Не волнуйтесь, уважаемый Андрей, – сладко зажмурился китаец. – Дороги судеб ведут туда, куда их прокладывают люди.

– Хорошо сказано, – засмеялся Гумилев. – Итак, послезавтра она прилетает из Сочи в Москву…

– Считайте, что операция уже началась, – заверил его Чен.

Запись кончилась. Илья убрал коммуникатор.

– Саламандру в аэропорту подбросила тебе Алиса, – сказал он. – Вообще‑ то этот предмет принадлежит Бунину, он не раз спасал ему жизнь, и профессор буквально оторвал его от себя. Если бы не он, тебя бы сейчас не было в живых.

– Меня и нет, а Алису твою в аэропорту я не видела, – пробормотала Маруся, глядя на свои грязные армейские ботинки.

– Не говори так. Ты уцелела – а это главное! – Илья буквально выпалил эту фразу.

– Откуда во мне этот ген? – спросила Маруся, чтобы не возникло паузы, не наступило молчание, следом за которым, она знала, придут мысли об отце.

– Мы точно не знаем. Возможно, прихоть природы. Но скорее всего тут все дело в твоей маме.

– Ясно. А зачем моя кровь… ну, ему? – Маруся не смогла заставить себя произнести слово «папа».

– Я не очень в курсе, профессор объяснит тебе лучше. Думаю, что это все связано с созданием препарата, позволяющего одному человеку владеть множеством предметов без ущерба для себя. А может, тут дело в неуязвимости или каких‑ то экстрасенсорных способностях.

– Нет у меня никаких способностей!

– Я же говорю – не знаю, вот Бунин…

– Так позвони Бунину! – крикнула Маруся, отступая от Ильи на шаг. – Давай звони, что смотришь? Да‑ да, я хочу с ним поговорить! Мне НАДО с ним поговорить! Ну?

Илья хмыкнул, снова достал коммуникатор, громко отдал приказ речевому анализатору:

– Проф!

– Соединяю, – пискнуло из динамика. Проползала томительная секунда, за ней другая – и Маруся услышала короткие гудки.

– Занято, – растерянно произнес Илья.

– Ладно, пошли, – устало махнула рукой Маруся. – Спустимся с этого водораздела, устроим привал, поедим. Там и позвонишь.

– Договорились, – улыбнулся Илья.

– А чего ты все время лыбишься? – неожиданно для себя сказала Маруся. – Весело тебе?! Весело, да?

– Успокойся, все нормально, – Илья отшатнулся от девочки, выставил руки. – Я просто пытаюсь быть дружелюбным.

– Не надо!

– Что «не надо»?

– Ничего не надо!

Они еще с полчаса шли по Мертвому, точнее, полумертвому лесу. Видимо, здесь, на восточном склоне, загадочное излучение уже не было таким сильным, как наверху – среди сухих деревьев то и дело попадались зеленеющие кусты кедрового стланика, под ногами шелестела трава, да и галлюцинации больше не мучили Марусю.

Лес кончился неожиданно, точно обрубленный огромным топором. Солнце перевалило за середину дня, но до вечера было еще далеко. Перед путниками раскинулся луг, поросший травой. Если начистоту, лугом он, конечно, был бы где‑ нибудь под Рязанью или Калугой, а здесь, в тайге, это место называлось пустошью. «Комариная пустошь», – вспомнила Маруся.

Всю дорогу девочка молчала. Илья, быстро нашедший общий язык с ёхху, беспечно болтал с ним о чем‑ то, пару раз брал в руки пулемет, прицеливаясь в деревья. Маруся брела за ними повесив голову и сквозь русую челку время от времени бросала злые взгляды на своих спутников. В голове ее ворочались тяжелые, безрадостные мысли.

«Может, и Уф все знал с самого начала? Точно! Он же ждал меня! Сидел и ждал. Все подстроено, все! Верить никому нельзя. Ни Бунину, ни Алисе, ни Илье, ни Уфу, ни отцу, ни маме… Маме? Интересно, а какую роль во всем этом играет она? Подожди, подожди. А с чего ты взяла, что мама вообще жива? Кто сказал тебе об этом? Никто. Двенадцать лет назад она ушла к Синей Горе. Все. Точка. Больше никто ничего о ней не знает. Может, спросить Илью?»

– Моя пуф‑ пуф, – басил впереди ёхху, потрясая пулеметом. – Рофомаха падать, земля фаляться. Уф… Страфный зферь!

– Да уж, – оглядываясь через плечо на Марусю, кивнул Илья. – Весело тут у вас.

«Ничего не стану спрашивать, – стиснула зубы девочка. – Дойду до конца и сама все узнаю. Теперь вот точно – дойду! И никто меня не остановит».

Они отшагали уже треть Комариной пустоши, когда их накрыл яростный рокот вертолета. Следом за звуком из‑ за зубчатой кромки леса вынеслась и сама винтокрылая машина. Она шла очень низко, едва не задевая верхушки деревьев черным блестящим брюхом.

– Кто это? – Илья растерялся, смотрел то на вертолет, то на Марусю.

– Чен! – уверенно ответила она, хотя понятия не имела, кто на самом деле скрывается за эмблемой с морским коньком.

– Чен?! Откуда?

– Оттуда же, откуда вы все взялись. От верблюда, – грубо ответила Маруся.

Вертолет резко изменил направление полета и, наклонив тупоносую кабину к земле, двинулся обратно: очевидно, пилоты заметили на пустоши людей.

– Ложись! – крикнул Илья, первым падая в сухой бурьян. Уф опередил его – сказалась нечеловечески быстрая реакция ёхху. Маруся спряталась последней – ей вдруг стало все равно, увидят ее люди в вертолете или нет.

Кажется, медики называют такое состояние апатией.

Ничего не хочется, ничего не страшно.

Никто не нужен.

Даже Илья.

Хотя как раз он‑ то, может, и нужен. Маруся уже сильно жалела, что нагрубила парню. Он такой приветливый: и поздоровался, и про дела спросил; улыбается, пытается помочь. На два года старше, а ведет себя с Марусей, как с равной.

И Уфу Илья явно «нрафится», а уж ёхху не проведешь, он не головой, он сердцем чует, кто хороший, кто плохой.

Сделав несколько кругов над тем местом, где прятались путники, вертолет улетел.

– Надо бы побыстрее слинять отсюда, – тревожно озираясь, сказал Илья.

– Давайте пойдем ближе к лесу, – согласилась Маруся. Ей теперь вообще хотелось во всем соглашаться с Ильей. – Если что, спрячемся под деревьями.

– Может, просто свернем в лес?

– Нам эту Комариную пустошь так и так пересечь придется, – все же Маруся нашла в себе силы поспорить. – Другого пути нет.

Илья развел руками – мол, ничего не имею против.

– А почему она Комариная?

Тут уж пришел черед Маруси пожимать плечами: ответа на этот вопрос девочка не знала.

Но ответ обнаружился сам, причем буквально через несколько минут. Ответ висел в воздухе и издавал пронзительный, тонкий вой на одной ноте.

Комар.

Комар величиной с курицу. Но только не труп в паутине, а вполне себе живая тварь с полуметровым хоботком‑ жалом. Суперкровопийца, крылатый вампир. Маруся побледнела. Конечно, у нее есть ящерка, но все же перебороть отвращение к жуткому порождению аномальной зоны она не могла.

Илья тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Медленно обходя двигающегося рывками комара, он как заведенный приговаривал:

– Ну, ничего себе, ну, ничего себе…

Не растерялся один Уф. Перехватив пулемет за ствол, ёхху попытался сбить огромное насекомое. Комар возмущенно запищал, рванулся в сторону, и тотчас из травы ему на подмогу поднялась целая стая – не меньше двух десятков – крылатых собратьев.

– Бежим! – крикнул Илья, схватил Марусю за руку и потащил к лесу. За их спинами раздалась пулеметная очередь – Уф стрелял прицельно, но попасть в вертких летунов ему не удалось.

Треща прозрачными крыльями, комары настигали маленький отряд. «Нам бы сейчас теннисные ракетки», – отрешенно подумала Маруся. Снова прогрохотал пулемет. На этот раз Уф стрелял почти в упор, и несколько пуль нашли цель, буквально разорвав комаров на части.

Выиграв десяток метров, путники сумели добраться до спасительных зарослей и укрылись под ветвями лиственниц.

– Если тут такие комары, то как выглядят здешние осы? – с дрожью в голосе спросил Илья. Он по‑ прежнему держал Марусю за руку.

– Лучше не знать, – сказала девочка.

Обиженно стрекоча, комары покружили у опушки и улетели. Стало тихо. Уф опустил пулемет в траву, уселся рядом, достал из короба рюкзак с продуктами.

– Моя куфать.

– Да, подкрепиться не мешает, – улыбнулся Илья. – Что у нас на обед?

– Тушенка и галеты, – Маруся протянула ему банку. – Извини, ничего другого нет.

– Ты хотела поговорить с Буниным… Набрать?

– Давай.

На этот раз профессор оказался доступен.

– Алло, Илья? Как дела?

– Все нормально, Степан Борисович. Тут вот Маруся хочет с вами пообщаться.

После некоторой паузы Бунин осторожно произнес:

– Хорошо.

Маруся взяла из рук Ильи коммуникатор, включила видеотрансляцию. На экране возникло лицо профессора. Он улыбался самой доброжелательной из всех возможных улыбок.

– Здравствуй, Маруся, здравствуй! Страшно рад тебя видеть…

– Не надо, – попросила девочка, кривя губы. – Если бы вы оказались на моем месте, вам было бы просто страшно, без радости.

– Извини, но у каждого человека в жизни свой путь. Этот – твой, – профессор стер с лица улыбку. Теперь он говорил серьезно, глядя Марусе прямо в глаза.

– Я уже поняла это. У меня вопрос.

– Слушаю.

– Моя кровь… Что с ней не так?

– Это долгий разговор, – ответил Бунин. – Долгий и сложный.

– И все же?

– С твоей кровью все так. Точнее, все слишком «так». Она особенная. Уникальная. Ты – сосуд, наполненный драгоценнейшей жидкостью, за которой охотятся люди и нелюди.

– Я – человек! Человек, а не сосуд! И это моя жидкость.

– Конечно, конечно. Но кое‑ кто так не считает.

– Например, мой отец? Он хочет сделать из моей крови лекарство? Эликсир для владения предметами?

Бунин вздохнул.

– Да, Маруся, в общих чертах все так и есть. Ты – потомок древнейших жителей – и хозяев – нашей планеты. Их способности, их удивительные, уникальные способности передались тебе. Эти способности, конечно, еще нужно активировать, разбудить, но…

– Но мой отец тоже их потомок! – упрямо крикнула Маруся.

– Видишь ли, – профессор снова вздохнул. – Во‑ первых, эти способности генетически передаются по женской линии. А во‑ вторых, я вынужден открыть тебе одну тайну… Мне не хотелось бы сейчас, я думал… Думал, что как‑ нибудь потом, в подходящей обстановке, но обстоятельства…

– Степан Борисович, не мямлите, пожалуйста, – тихо и твердо сказала Маруся. Она чувствовала, понимала: сейчас профессор скажет что‑ то действительно важное, что‑ то такое, что, возможно, перевернет всю ее жизнь.

Бунин отвел глаза в сторону, беспомощно улыбнулся, потом взял себя в руки и четко произнес:

– Маруся, Андрей Гумилев – не твой отец.

– Не отец… Но кто же тогда? Кто мой папа?

– Я, Маруся, – твердо ответил профессор. – Я – твой отец.

Маруся оцепенела. Она смотрела в лицо Бунина, смотрела безо всяких мыслей, как смотрят на облака, на воду, на огонь. Все оказалось очень просто. Просто, как в мыльных сериалах.

Отец – не отец.

Отец – другой.

Вот этот, на экране. Сейчас он, словно избавившись от тяжкого груза, покраснел, заулыбался, сделался говорливым.

– Понимаешь, Маруся, давным‑ давно, когда тебя еще на свете не было, мы дружили. Втроем. Ева, Андрей и я. Ну, а поскольку ты уже большая девочка, то понимаешь, что отношения двух молодых мужчин и красивой девушки просто дружбой долго оставаться не могут. Так и вышло. Я влюбился в твою маму. Она была очень красивая. Самая красивая девушка в нашем институте. Я в тот момент уже работал на кафедре, преподавал, и мы виделись каждый день – на занятиях, в столовой, просто встречались в коридорах, курилках. Между нами возникла симпатия… Но практически одновременно подобными же чувствами к Еве воспылал и Андрей. Возникло то, что называется классическим любовным треугольником.

– Подождите, – каким‑ то деревянным голосом сказала Маруся. – Вы любили мою маму. Оте… Гумилев тоже ее любил. А она? Кого любила она? Или у вас было, как у морлоков – женщину никто не спрашивал?

– Ну почему не спрашивал… – Бунин страдальчески поморщился. – Марусенька, девочка, не все так просто в этом лучшем из миров. Отношения между мужчинами и женщинами, между парнями и девушками редко развиваются линейно. Тут играет свои роли множество факторов… Да, Ева в конечном итоге вышла замуж за Андрея. Но были моменты, когда она более симпатизировала мне…

«Врет? Или не врет? Или врет наполовину?» – слушая профессора, гадала Маруся. Она отвела взгляд от экрана коммуникатора, посмотрела на своих спутников.

Илья половинкой галеты вычищал опустевшую консервную банку. Уф уже закончил трапезу и теперь пучком травы протирал пулемет, привалившись спиной к дереву.

– Однажды мы с твоей мамой в составе студенческой группы были на практике в Крыму, – продолжил говорить Бунин. – Ты уже взрослая, понимаешь, как это бывает…

Комары атаковали внезапно!

Еще секунду назад стояла тишина – и вдруг все пространство между ветвями заполнилось множеством насекомых. Треск крыльев заглушил голос профессора. Маруся вскрикнула и от неожиданности выпустила коммуникатор Ильи из рук. Взревел Уф. Вскочив, ёхху замахал мохнатыми лапами со скоростью вентилятора. Попавшие под его мощные удары комары с мерзким хрустом валились в траву, копошились там, пытаясь взлететь.

Но перебить всех насекомых гиганту оказалось не под силу. Похватав вещи, Маруся и Илья бросились вглубь леса. Уф топал позади, как‑ то совсем по‑ детски крича на комаров басом:

– Тфоя уходить! Уф… Тфоя не хорофо! Моя тфоя стукать! Уф…

Бегство закончилось в глухом овражке, заросшем высокой широколистой травой, увенчанной сладко пахнущими зонтиками цветов.

– Все целы? – оглядывая Марусю и Уфа, спросил Илья, опустившись на землю.

– Нормально, – кивнула девочка. – Коммуникатор твой там остался.

– Растяпа ты, Маруся Гумилева! – в сердцах бросил Илья. – Придется теперь возвращаться. Откуда мы прибежали?

– Тама были, – указал лапой Уф. – Сейфас не ходить. Сидеть, ждать. Уф…

– У меня мало времени, – Маруся умышленно сказала не «у нас», а «у меня». Она вдруг остро осознала: и милый здоровяк Уф, и красавчик Илья – всего лишь попутчики, случайные или кем‑ то навязанные спутники, которым нет нужды идти с ней до самого конца. Это ее поход, и в конце именно ее, а не кого‑ то еще, ждет некая цель.

«Я видела, как на своем дне рождения ты стреляешь в Андрея Гумилева. В своего отца», – прозвучали в голове слова Алисы, сказанные ею тогда, в самом начале этого безумного путешествия. Предмет Алисы показывает будущее. «В своего отца». Но Бунин сказал, что отец… Стоп! Люди могут врать. Предметы – нет.

Или могут? Вдруг они тоже – как люди?

«Я теперь – сирота. У меня практически не было матери, не стало и отца. Правда, есть чокнутый профессор, утверждающий, что отец – он. Сюжет как из сериала, которые так любит соседка Клава. Мыльная опера. Хватит! Я не стану об этом думать. Просто не стану. Назло всем. Может, они специально морочат меня! А я вот заморачиваться не желаю – и точка!»

– Черт с ним, с коммуникатором, – Маруся вытерла рукавом пот со лба. – Уф, нам надо выйти к краю пустоши. Завтра утром у меня истекает время на таймере. Пошли.

– Да ты с ума сошла – «черт с ним»! – не согласился Илья. – Это новая модель! Знаешь, сколько он стоит?

– Плевать, – отмахнулась Маруся, глянула на возмущенного парня – и застыла.

По поваленному стволу дерева к Илье полз комар со сломанным крылом. Уф стоял с другой стороны и не видел его. Насекомое, переставляя тонкие лапки‑ ходули, все ближе и ближе подбиралось к незащищенной шее, к тому месту, где под кожей билась в такт ударам сердца вена, полная вожделенной крови.

– Илюша… Илья, не шевелись, не двигайся! – закричала Маруся, шаря взглядом вокруг себя в поисках какой‑ нибудь палки или ветки, чтобы сбить комара.

– Что? – не понял Илья, и в этот миг острая трубка хоботка вонзилась в него.

– А‑ а‑ а‑ а!! – парень не глядя стряхнул с себя огромное насекомое. Хоботок обломился, часть осталась торчать в шее, и из нее ударил тонкий кровяной фонтанчик.

– Подожди, я сейчас! – Маруся подскочила к Илье, схватилась пальцами за скользкий обломок хоботка, выдернула его из раны. Кровь пошла сильнее, заливая парню плечо. Илья на глазах побледнел, ухватился рукой за низко свисающую ветку дерева, та хрустнула, и он рухнул в траву.

– Фто такое? – непонимающе сунулся вперед Уф. – Маруфя, фто?

– Его укусил комар. Надо остановить кровь!

– Моя будет лефить! – кивнул ёхху, полез в короб за своими снадобьями.

– Маруся, – тихим голосом позвал Илья. – У меня голова кружится…

– Сейчас, сейчас, – девочка присела рядом, зажимая руками дырку в шее Ильи. – Потерпи. Уф!! Что ты возишься? Кровь не останавливается!

– Сейфас, сейфас!

– Я умираю… – простонал Илья.

«Ящерка! – молнией сверкнуло в голове Маруси. – Ну конечно!»

Сдернув с шеи фигурку, девочка вложила ее в ослабевшую руку Ильи и, как делала уже не раз, прижала своей.

«Ну, давай начинай! Ящерка, миленькая, он же и в самом деле умрет!»

Поначалу все шло хорошо: знакомый холод ожег пальцы, рванулся к локтю. Внимательно следя за раной, Маруся улыбнулась: кровь на глазах загустела, алый ручеек иссяк.

А потом случилось непонятное – ящерка потеплела, и теперь девочка ощущала под пальцами просто металл. Обыкновенный металл, не источавший никакой целительной энергии. Илья закатил глаза, обмяк.

– Лечи! – в ярости крикнула Маруся ящерке. – Ну что же ты?!

Безрезультатно.

Выдернув фигурку из холодных пальцев Ильи, Маруся приложила ее к покрывшейся корочкой ране – никакого эффекта.

«Она не хочет, – поняла девочка. – Ящерка не хочет, не желает лечить его. Но почему?»

Уф, опустившись на колени, внимательно осмотрел Илью, потрогал руку, грудь.

– Челофека фифой. Челофека плохо!

– Сама вижу! – рявкнула Маруся. – Где твои травки‑ корешки, тряпочки? Надо перевязать шею.

Пока ёхху накладывал повязку, она еще несколько раз пыталась использовать ящерку – все без толку. Загадочная фигурка отказывалась работать.

Категорически.

Наконец Маруся сдалась. Утирая выступившие слезы, она поднялась над неподвижно лежащим Ильей, повесила ящерку на шею.

– Уф, возьми его. Придется нести. Когда устанешь, понесу я.

– Моя сильный. Моя не устать! – стукнул себя кулаком в грудь ёхху. Он повесил на шею пулемет, легко поднял Илью и взвалил на плечи, точно мешок. – Моя идти. Уф…

– Погоди! – Маруся наклонилась и подняла с земли какую‑ то блестящую штуковину, выпавшую из кармана куртки Ильи.

Фигурка. Зайчик. Или нет, скорее кролик.

Предмет. Явно предмет. Вот только с какими свойствами?

«Некогда, потом, потом», – заторопила себя Маруся. Она сунула кролика в нагрудный кармашек «разгрузки», прижала клапан с застежкой‑ липучкой.

– Все, пошли. Туда?

…Описав по тайге полукруг, они спустя полчаса вышли на край проклятой Комариной пустоши. Вечерело. Стало ощутимо холодно, северный ветер притащил серые слоистые облака. Они быстро затянули все небо, превратив солнце в мутное пятно.

Маруся несколько раз подходила к Уфу, брала Илью за руку, проверяла пульс. Сердце раненого билось медленно, слабо.

«Кажется, это называется комой, – вспомнила девочка. – А вдруг комар занес Илье какой‑ нибудь вирус?»

А Синяя Гора была уже совсем близко. Надо было идти. И они пошли, стараясь прижиматься к краю леса и зорко оглядываясь, чтобы не пропустить нового нападения комаров.

Наверное, поэтому поляну в зарослях, тянувшихся справа, Маруся заметила не сразу. А заметив, застыла как вкопанная.

Это была не просто поляна. Между лиственницами висели на веревках шкурки, какое‑ то тряпье, на камне стояло большое корыто с водой, а за ним высился дом.

Изба.

Избушка.

Самая настоящая, крытая корой, бревенчатая избушка…