Т.П. Григорьева

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ

МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ СССР

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ ИСКУССТВА НАРОДОВ ВОСТОКА

ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА В ТРАДИЦИОННЫХ КИТАЙСКИХ УЧЕНИЯХ

ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МОСКВА 1983

В книге на материале традиционных китайских учений рассматриваются разные стороны проблемы «человек — мир» как единой системы, освещаются малоизученные аспекты мировоззренческих основ буддизма, даосизма и конфуцианства. Книга служит более углубленному исследованию глобальных проблем современности, обращаясь к художественному и философскому опыту народов Дальнего Востока.

„ 0.402010000-209

11 013 (02)-83 КБ~7-46-83

© Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.

ПРЕДИСЛОВИЕ

В эту книгу входят статьи, позволяющие судить об отношении «природа—человек» в традиционных учениях Китая: даосизме, конфуцианстве и пришедшим из Индии буддизме махаяны.

Актуальность темы вряд ли может вызвать сомнения: отношение к миру, к природе есть характеристика человека, живое свидетельство того уровня, на котором он находится. Там, где губится природа, там не все в порядке с человеком, не все благополучно с социальным организмом.

Что такое человек? Существование Земли пришло в непосредственную зависимость от решения этого вопроса: это вопрос не теории, а практики. Но, естественно, никакой практический вопрос не может быть решен, если он не подкреплён теорией, тем более вопрос столь труднопостижимый и насущный, как человек и условия его существования.

Отношение к природе и человеку, сложившееся в Западной Европе и США, было доведено до логического завершения потребительским духом буржуазной цивилизации. То, что считали свободой, оказалось иллюзией. Отсюда отчаянное стремление выйти из тупика, в который зашел мир собственнической психологии. Отсюда бунт против культуры, утратившей гуманистическое содержание. Этот бунт — одно из следствий экологического кризиса, который даёт о себе знать в экономически развитых странах Востока, таких, как Япония. Дело, стало быть, не только в национальных или региональных предпосылках, но прежде всего в социальных.

Мир пришел в зависимость от того, изменятся ли условия его существования. Сама же возможность не только «разумного», но и «гуманного человека» (homo sapiens et humanus) - стадия «завершенного гуманизма» (Маркс), - предполагает, как известно, всю полноту знаний, выработанных на протяжении человеческой истории. Это и обязывает нас с особым вниманием отнестись к малоизученным восточным учениям о человеке.

Мы не можем судить о культуре, не имея представления о традиционной модели мира, которая лежит в ее основе и выступает как некое формообразующее начало в любом виде человеческой деятельности. Согласно древнекитайским учениям, все есть природа и равно — все есть человек. Такая традиционная картина мира обусловила не только специфику китайских понятий, их многомерный, многоуровневый характер (см. нашу статью в настоящей книге), но и специфику логической структуры, что обнаруживается при анализе буддийских, даосских и конфуцианских текстов. Традиционный для восточных учений принцип всеобщей связи можно охарактеризовать словами «одно во всем, и все в одном». Единое пронизывает все вещи, это единый путь мира и каждой вещи в отдельности (дао). (Многоуровневый характер дао раскрывается в интересной статье молодого китаиста Е. Торчинова.) В точку стягивается Вселенная для новой развертки, в миг — вечность. Высшие сущности, будь то даосский путь — дао или буддийские дхармы, проявляются в виде мгновенных вспышек. Все едино в своей основе, но каждый миг индивидуален и неповторим, ибо в вечном потоке Перемен ничто в строгом смысле не повторяется. У каждого явления свой закон (ли), который всем общ и который у каждого свой, Если все связано между собой по принципу «одно во всем и все в одном», то нельзя вычленить объект, подвергнуть анализу, разорвать причинную связь (у каждого явления своя причина, у всех — одна) без того, чтобы не пострадало целое. Потому нет разделения мира на субъект и объект, человека и природу. Задача не в том, чтобы исследовать объект, а в том, чтобы ощутить свое единство с ним: схватить нечто в его проявленной, преходящей форме и одновременно в его вечной, истинной природе, ощутить одновременность разных планов бытия, абсолютного и эмпирического (постоянного дао и явленного, нирваны и сансары).

Настоящую книгу составили статьи, позволяющие судить об отношении к миру и к человеку в Китае, о том, как складывалось и менялось это отношение на протяжении веков.

Авторы (в большинство своем — это представители молодого поколения китаистов) сосредоточили свое внимание на тех аспектах традиционных учений о человеке, о человеческой природе, о статусе личности в традиционном обществе Китая, которые не только позволяют лучше понять прошлое этой страны, но и могут быть небесполезны для понимания современной ситуации и прогнозирования будущего. Статьи говорят о хорошем знании китайской культуры, что невозможно, конечно, без глубинного понимания источников. Молодые (по возрасту ли, по духу) мыслят, как известно, нестандартно, умеют подойти по-новому к старым проблемам, а это позволяет увидеть явление в новом свете, глубже понять его природу. Все это соответствует современному типу научного мышления, характерная черта которого то, что в наше время называется целостным подходом, стремлением осмыслить не частности, составляющие, а целое, организующее начало. И для авторов сборника характерно это стремление докопаться до корней, понять причины следствий, выявить те закономерности, которые организовывали жизнь, вырабатывали мировоззренческие и поведенческие стереотипы. Отсюда интерес к таким проблемам, как классификационная система мира, каким его понимали китайцы, система, в которой представлены все стадии эволюции макро- и микромира, отражены всеобщие связи вещей, то, по какому образцу строили китайцы свои отношения в социуме. Отсюда интерес к таким малоизученным проблемам, как природа человека, его духовные потенции, проблема личности в конфуцианстве и даосизме.

Сама задача рассмотреть отношение «человек — мир» под разными углами зрения, на разных уровнях и в разные времена, выявить, что менялось, а что сохранялось в процессе исторического движения, обусловила своеобразие подхода к этой теме. Положим, в статье Л. С. Мартынова «Конфуцианская личность и природа» речь идет о «всякой конфуциански образованной личности», а в статье В. В. Малявина «Человек в культуре раннеимператорского Китая» — о конфуцианско-даосском идеале личности, т. е. здесь берется другой уровень - личность мудреца, героя, и это определяет свой спектр проблемы. В первом случае личность рассматривается главным образом в ее отношении к долгу, во втором — в ее отношении к небу (тянь), К небесному указу (мин), к космической энергии (дэ). В статье Мартынова поднимается интереснейший вопрос: чем конфуцианская личность отличается от европейского бюрократа («Конфуцианец имеет личностное содержание, сформировавшееся вне зависимости от аппарата»). Личностное начало преобладает, и чиновник может уйти со службы, если служба не соответствует его представлениям о должном. Нарушение дао для образцового китайского чиновника страшнее, чем нарушение правил и интересов ведомства. Допустимо стать в оппозицию к аппарату, если этот аппарат не отражает мировой закономерности, но не в оппозицию к космосу.

Бюрократ не размышляет, его не интересуют общие связи, он воспитан в иной системе представлений — он чистый придаток машины и, в общем, будучи слепым исполнителем, способствует ее неустойчивости. Нормальное функционирование любого явления, сказано в «Ицзине», зависит от правильного сочетания функции Исполнения (инь) и функции Творчества (ян). Хороший исполнитель всегда немного творец, а хороший творец всегда немного исполнитель. Такое понимание обусловлено традиционным взглядом на отношение инь-ян как на отношение взаимопроницаемости.

Мартынов умеет выделить главное, стержень явления, то, что организует все остальное. Он отмечает два различных подхода к природе в европейской и китайской культурах. Первая концентрировала свое внимание на человеческой личности: природа, по его словам, всего лишь предпочтительная среда для того или иного состояния личности, что обусловлено антропоцентрической моделью мира.

В китайской же культуре природа самосущностна, то есть обладает полнотой, она есть все. И это обусловлено недуальным принципом мышления, пониманием всеобщих связей, как «одно во всем и все в одном», при этом не может появиться антропоцентрическая, или моноцентрическая модель мира: центр везде, в каждой точке.

Я начала со статьи Мартынова, хотя с точки зрения временной последовательности логичнее было бы начать со статьи Малявина, ибо Мартынов ведёт речь о танском и послетанском периоде, а Малявин — о раннеимператорском Китае (II в. до н. э.— III в. н. э.). Более того, Малявин говорит об идеальной личности, об идеале, представление о котором сказалось на форме поведения конфуцианского чиновника, о котором рассказывается в статье Мартынова. Но в каком-то смысле первая статья предваряет вторую, так как подготавливает к ее восприятию.

У Малявина другой объект — не конфуциански образованный китаец, и некий воплощенный идеал; другой уровень - «загадка человека» в ее китайском варианте. Как и Мартынов, Малявин умеет взглянуть на вещи с неожиданной стороны. Фактически он дает свою оценку традиционного китайского идеала, не соглашаясь с привычным мнением об «обезличивании» человека и традиционном Китае. Действительно, одно дело уровень подлинной культуры, достоянием которой являются древние китайские учения, другое — как они осуществлялись на практике. Известно, что идеи мудрецов нередко превращались в свою противоположность, что позволяет судить о характере той среды, в которой они функционировали.

В общем, каждая из статей сборника интересна, так как каждый автор рассматривает один из аспектов общей проблемы, что дает возможность составить представление о целом — об отношении «человек — природа» в традиционной китайской культуре.

Жизнь XX века подтверждает, что общие проблемы можно решить лишь общими усилиями. Обе формы знания, которые человечество тысячелетиями вынашивало на Западе и на Востоке, равно необходимы для полноты целого. Восток и Запад самопознаются друг в друге, представляя собой взаимно необходимые, взаимодополняющие стороны общечеловеческого знания. Мир пришел и в зависимость от того, сумеют ли люди и народы понять друг друга. Задача использовать знания, касающиеся связи Запада и Востока, прошлого и настоящего, человека и природы становится одной из насущнейших. Любое исследование в этом плане, даже если оно противоречит каким-то устоявшимся взглядам, должно быть принято во внимание. Остается сказать, что перед авторами сборника стояла непростая задача, — если учесть трудность и неразработанность проблемы. Поисковый труд, естественно, не может не носить спорного, порой дискуссионного характера, что нашло отражение, в частности, и разной интерпретации и в разных переводах терминов и названий трактатов.

В последнее время востоковедная наука проявляет повышенный интерес именно к мировоззренческим аспектам традиционных культур Востока, к их влиянию на разные сферы жизни. Вышло несколько интересных книг на эту тему и если данный сборник пополнит знание о Востоке, то авторы сочтут свою задачу выполненной.

Т. П. Григорьева

Т.П. Григорьева