Пятое слово Спасителя на кресте

Ты бо веси поношение мое, и студ мой, и срамоту мою; пред Тобою еси оскорбляющий мя....И даша в снедь мою желчь, и в жажду мою напоиша мя оцта.
Пс. 68; 20, 22

Муки страданий Христовых были тем болезненнее, что Он страдал всей Своей человеческой природой - и телом, и духом. А у распятых достаточно и одних телесных страданий, чтобы сравнить их муки с муками адскими.

Распятый человек, как это очевидно для каждого, находится в самом противоестественном положении тела: он растянут и прибит гвоздями по рукам и ногам, то есть в местах, наделенных особой чувствительностью. Он не имеет никакой возможности хоть немного облегчить свои страдания. Ему нельзя приподняться или опуститься, нельзя повернуться без сильной боли: железо гвоздей все больше разрывает глубокие раны.

Если бы он захотел прислониться спиной к кресту, раны от бичевания на спине раскрылись бы снова; если бы захотел для уменьшения боли немного наклониться вперед - то всей тяжестью своего тела он повисал на гвоздях, причиняя себе все новые страдания... Распятому оставалось только страдать и терпеть, ожидая смерти как избавления. Но когда наступит смерть? Ведь некоторые из распятых жили в таком мучительном положении три, шесть, а иногда даже девять дней!..

Но и эти страдания распятых были еще только внешними. Внутренние - говорим лишь о физических страданиях! - были еще ужаснее. Кровь, стесняемая в конечностях, то стремилась к голове, давя на мозг и вызывая головокружение, то сосредоточивалась в сосудах сердца и стесняла его так, что каждый вдох сопровождался судорожным напряжением и глубочайшей тоской, которая была мучительнее всякой боли.

От неестественного притока крови все внутренности распятого были палимы огнем. Язык и гортань делались сухими как пергамент. Появлялась смертельная жажда, которая усиливалась с каждым часом. Глоток холодной воды, поднесенный распятому, был для него истинным благодеянием.

Зная об этом, исполнители крестной казни заготовляли для распинаемых питье различного рода. Эти люди никогда не отличались излишней чувствительностью, но даже они не могли спокойно смотреть на страдания распятых...

Искупитель рода человеческого страдал вдвойне - и телом, и душою. Огонь болезней палил Его тело; огонь невыразимой скорби сжигал Его душу. Земная жизнь быстро - минута за минутой - приближалась к смерти. Ангелов Радость и Утеха человеков, Он теперь представлял Собой одну сплошную рану, был осрамлен, обесчещен и унижен как самый последний из всех сынов человеческих. Исполнялось слово Пророка: " Как многие изумлялись, смотря на Тебя, - столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его - паче сынов человеческих! " (Ис. 52, 14).

Наконец, к этим скорбям и болезням, к этому позору и мучению прибавилось новое страдание - жажда. Вкусив последний раз от плода лозного вместе со Своими учениками на Тайной Вечере в Сионской горнице, Спаситель с тех пор нигде не подкрепился ни сном, ни пищей, ни питьем; а между тем Он постоянно находился в кровавом подвиге искупления. Но сколько с того времени перенесено мучений! Сколько истощено сил! Сколько пролито Крови! Как же должна была усилиться жажда!..

Правда, воины подносили Ему неразбавленного уксуса, но для чего? Не для того, чтобы утолить жажду, а лишь для того, чтобы еще больше ее разжечь. "...И воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого" (Лк. 23, 36-37).

Скоро исполнится три часа мучений Христа на древе крестном, жажда усиливалась с каждой минутой. Спаситель дошел до крайней и последней степени изнеможения. Тоска Его была теперь мучительнее, чем в саду Гефсиманском; а ведь и там Его душа была прискорбна даже до смерти...

До этой минуты, как бы тяжело ни страдал Господь, однако ни от кого не требовал никакой помощи. Подвергаясь позорным мучениям, Он переносил все с кротостью и незлобием Агнца; не вымолвил ни одного слова о снисхождении и пощаде; не напомнил никому из своих мучителей о долге человечности.

Мало того: Он молился Отцу Небесному об отпущении грехов Своим врагам; утешил раскаявшегося разбойника и пообещал ему рай; успокоил Свою скорбную Матерь и дал надежду ученикам. Но вот теперь, когда мука и тоска достигли своей крайней степени, когда светильник жизни уже начинал угасать и Христос готовился положить Свою душу за людей всего мира, - в первый и последний раз Он со Своего Креста потребовал от человека (и всего человечества) одной-единственной милости и помощи. " Жажду! " - воскликнул Он.

Что означает эта жажда нашего Спасителя? Была ли она только естественной телесной потребностью, или в ней заключался иной - высший смысл?

Обстоятельства, при которых Христос произнес это слово, торжественность минуты, ясно показывают, что речь шла, конечно, не только и не столько о телесной жажде. Но чего же именно жаждал наш Искупитель в эти последние мгновения Своей страдальческой жизни?

Только того, чего Он жаждал всегда, ради чего Он, будучи Богом, пришел в мир, сделавшись человеком, ради чего принял на себя страшный груз унижения и бесчестия.

Спаситель жаждал нашего спасения.

Он жаждал допить ту искупительную чашу страданий, о которой молился в саду Гефсиманском; Он жаждал возвести падшего человека от земли на Небо; жаждал исполнить волю Своего Отца Небесного, по Своему слову: " Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его" (Ин. 4, 34).

Наконец, Он жаждал, чтобы над Ним исполнилось все то, что было предсказано в Законе и Пророках. И поэтому " Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду" (Ин. 19, 28)...

Как только Господь произнес это слово, один из воинов, стерегущих Его, взял губку, напитал ее уксусом, который стоял рядом в сосуде, наложил губку на трость из иссопа и поднес ее к запекшимся устам Спасителя.

Друзья и близкие Господа в молчаливой скорби смотрели на Него. Остальная толпа не прекращала своего глумления; послышались голоса: " Постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его" (Мф. 27, 49). Да, эти люди с ожесточенными сердцами точно так же богохульствовали сейчас, как делали это прежде. Были ли в этой многолюдной толпе, кроме самых близких ко Христу людей, те, чьи сердца трепетали бы от любви и сострадания к Спасителю? Эта тайна известна лишь одному Всеведущему Богу...

Совершилось то, что было предречено Псалмопевцем за сотни лет до пришествия в мир Сына Божия: " И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом" (Пс. 68, 22).