Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Как с князем разговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич






 

Ехали, торопясь, поэтому остановки были не часты. Первый раз остановились, чтобы пообедать. Нашли большую, чистую поляну. Слуги расстелили прямо на снегу ковер, положили на него скатерть и попотчевали князя с воеводой, боярином и игуменом – по-дорожному просто, но сытно. Дружинники, расположившись чуть поодаль, ели то же, что и их князь. Некоторые из них даже не слазили со своих коней.

Поели, попили…

И вновь за маленьким слюдяным оконцем потянулась многострадальная Переяславльская земля. Как щит лежала она между Степью и Русью, принимая на себя первые, самые страшные удары половцев. И потому то тут, то там виднелись следы пепелищ, развалины и вновь оживающие веси…

Изредка Мономах приказывал возничему остановиться и накоротке беседовал с жителями этих, чудом уцелевших деревень.

Несмотря на стать Ставки Гордятича и почтенный возраст Ратибора, обоих одетых куда богаче чем князь, Мономаха все узнавали сразу. И, обращаясь только к нему, отвечая с поклонами на его вопросы, смиренно, отвечали:

- Да были половцы, но, слава Богу, ушли!

- Надолго ли? К осени жди опять…

- И так почитай каждый год…

- Не успеешь отстроиться, новый набег…

- Ох, жизнь пошла – на родной земле, словно звери по норам прячемся…

Светло-голубые глаза Мономаха темнели. Молча, он выслушивал смердов и так же молча, жестом приказывал возничему продолжать путь.

А что он мог сказать, чем обнадежить своих подданных, не зная сам, чем закончится его разговор со Святополком?

Особенно запомнилась ему молодая печальная женщина, сидевшая на краю проехавших мимо саней. На ее руках сидел ребенок, который показывал пальцем на возок и о чем-то спрашивал.

О чем он мог спросить, и что интересно могла ответить ему мать, если даже он сам, их князь, не знал, какая судьба ждет их даже в самое близкое время?..

Наконец, переяславльская земля закончилась и начались киевская – пошли владения Великого князя.

Видно было по всему, что в этот год половец успел похозяйничать и тут.

Увидев грузившего на краю поля сеном повозку смерда, могучего, едва ли не как его Ставр, Мономах опять приказал остановиться и, осматриваясь хозяйским взглядом по сторонам, медленно пошел к нему.

Игумен с Ратибором, тоже решив размять ноги, направились следом.

И хоть Ставр Гордятич на коне успел обогнать князя, чтобы грозно предупредить смерда, чтобы тот ведал, с кем ему предстоит беседовать, тот степенно отложил огромные деревянные вилы, стянул с головы треух и, словно не замечая боярина, сам сделал несколько шагов навстречу Мономаху и земно поклонился ему.

- Будь здрав и счастлив на долгие годы, князь Владимир Всеволодович!

- Будь здрав и ты! – отозвался Мономах. – Великого князя смерд?

- Да, княже, Святополка Изяславича!

- Ну, и как живешь? – даже не спрашивая имени, спросил князь, в намерении получив давно известный ответ сразу же пойти обратно, как вдруг услышал неожиданное:

- А хорошо, княже!

- Что? – приостановился Мономах. – У вас что – давно половцев не было?

- Почему? Были!

- И не голодаешь?

- Как это не голодать, все голодают. А я чем лучше?

- А что ж тогда в твоей жизни хорошего?

- Все очень просто, княже! – пожал плечами смерд и принялся объяснять. - Что плохо было, так то уж прошло, слава Богу, хоть жив остался! Что будет, то, может, еще хуже будет, и живым не буду. Так что, по всему выходит, что живется мне сейчас – хорошо!

- Да ты, я погляжу – философ! – усмехнувшись, покачал головой Мономах.

- Уж, каков есть! - не зная, похвалил ли его или, наоборот, ругает таким словом князь, неопределенно ответил крестьянин.

- Каков ни есть, а такого первый раз за последнее время встречаю. Как хоть звать-то тебя?

- Очень просто – Сувор!

- А во святом крещении? – строго уточнил игумен.

- А – Никола!

- Видишь, Николай, в честь самого чудотворца! А ты, прости Господи, все за языческое имя цепляешься! Да уж христианин ли ты, или Перуну до сих пор в дубовых лесах поклоняешься?

Смерд, не переча, хотя лучшим ответом был большой темный крест на его широкой груди, в ответ лишь поклонился игумену, и это тоже не осталось незамеченным Мономахом.

- А скажи мне Сувор… гм-мм… Николай, - поправился он под недовольным взглядом игумена и кивнул на робко подошедших к скирде и упавших на колени в ответ смердов. – И все ли у вас, да всегда ль хорошо так живут?

- Да нет, Владимир свет Всеволодович! Не все и не всегда! Когда, не в обиду тебе будет сказано, вы, князья, столы между собой делить начинаете, то покойникам и то, пожалуй, лучше живется…

- Но-но, ты как с князем разговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич, но Мономах жестом велел ему замолчать и вновь с интересом посмотрел на смерда – продолжай!

А тот и не думал останавливаться:

- Все мы под Богом ходим! – ответил он боярину и уже снова Мономаху, продолжил: - Чужой князь верх возьмет – беда. Весь разорит, жёнку с детьми в рабство угонит. А его поддержишь, так свой князь не пожалеет.

- Смело говоришь! – покачал головой Мономах и выжидательно взглянул на смерда.

Но у того и на это нашлось достойное слово.

- По закону живу, по совести и отвечаю!

- Хорошо сказал!

- Потому хорошо и живу! Так что, прости, если что не так и спаси тебя, Господи, княже!

- За что благодаришь-то?

- А вот, выслушал!

- Толку-то!

- Не скажи. Все теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему будет сказано, проедет мимо - даже не заметит. Будто мы не люди, а березы или осинки вдоль дороги. И то за вырубленные деревья он с тиуна строже спросит, чем за загубленные половцами жизни!

- Не Божье это дело – смерду на Великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседу игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:

- А по-Божьему бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать его на святуюРусь - веси разорять да Божьи храмы жечь?

- Ну и отчаянный ты! – забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Молномах. Видно было, что этот смерд нравился ему все больше и больше.

- Знаю! – сдержанно усмехнулся тот.

- Да, от старости и скромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь. - И откуда же тебе это ведомо?

- А ты сам мне это однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как дружинник!

- Я? Когда? Где?!

- А в той печальной битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел – на Стугне… Мы ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.

Лицо Мономаха внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и вдруг с неожиданной живостью спросил:

- А вот скажи мне, Сувор-Николай. А пошел бы ты снова со мной на поганых в поход?

- Прямо сейчас? – ахнул смерд.

Мономах оглянулся на Ратибора, на боярина и улыбнулся:

- Ну, почему прямо сейчас? Скажем, в конце…

- Лета?! – с готовностью обрадовался смерд.

- Зачем так долго ждать? Этого месяца!

Теперь уже крестьянин растерянно оглянулся на поле, на свою весь, на людей…

- Но ведь пахота… сев на носу… А… была - не была… пошли! – решительно махнул он рукой.

- Прямо к ним, на их вежи[2] – в Степь! – уже без улыбки, продолжал допытываться Мономах.

- Да хоть на край света!

- И не забоишься?

- А чего бояться? Кого ни спроси, на Руси или даже в той Степи – все знают, что ты не проиграл ни одной битвы!

- А… Стугна? – помолчав, напомнил Мономах.

- Так то не твоя вина, князь! – тоже помолчав, уверенно отозвался смерд. - То Святополк, который тебя в неурочный час, неготовым уговорил против половца выйти, вместо того, чтобы выкуп ему дать. Эх, да что вспоминать…

- И то верно! По-новому все делать надо!

Мономах оглянулся на Ставра Гордятича и спросил:

- А что, Ставка, поднимет этот молодец такими вилами половецкого коня вместе со всадником?

Боярин посмотрел на смерда, на вилы и кивнул:

- Думаю, поднимет!

- А, если ему боевое копье в руки дать?

- Ну… тогда, пожалуй, он и меня с коня сбросить сможет…

- Вот видишь…

И Мономах, не обращая больше внимания ни на смерда, ни на его поклоны, отправился обратно к своему возку.

- Сюда бы этого Святополка, чтобы народ свой послушал! – с горечью заметил он и Ставр Гордятич охотно подхватил:

- Да что ему народ? Он ведь на него только глазами своих бояр смотрит да их ушами слышит!

На это даже Мономах не сумел найти, что возразить своему давнему другу.

- Ангела в спутники!

- Доброго пути!

- Скатертью дорога! – ласково, с любовью, неслось ему вослед.

Мономах рассеянно кивнул, сев в возок, и дал приказ возничему как можно быстрее продолжать путь.

Даже ему, умевшему заглянуть на несколько десятилетий, а, может, и веков вперед, невдомек было, что в будущем это последнее пожелание ровного и гладкого, как скатерть, пути, приобретет совсем иной, прямо противоположный, смысл.

Да и не до того было ему сейчас, когда решалась судьба этого самого будущего…

 

 

Сестра подошла и степенно поклонилась брату…

 

Долго ли он так ехал, нет - раздумья, как омут все глубже и глубже затягивали его в себя, но, наконец, раздалось громкое:

- Киев!

- Что? – не понял далеко ушедший в свои мысли Мономах.

- Киев говорю! - показывая рукой на далекие маковки церквей, пояснил Ставр Гордятич.

- Вижу, - кивнул ему князь и благодарно перекрестился: - Слава Тебе, Господи! Приехали…

- Едем сразу на Долобское озеро? – нетерпеливо спросил боярин.

Чувствовалось, что, несмотря на долгую дорогу в седле, он прямо сейчас был готов вступить в борьбу с Великим князем.

- Нет! – остановил его пыл Мономах. – Сначала заедем в Собор святой Софии. Без Бога не до порога, а тут на такое дело идем!

- Верно! - поддержал игумен. – Воздадим сначала Божие – Богови, а Кесарю – Кесарево всегда воздать успеем!

Ставр Гордятич недовольно подернул плечами, в собор, так в собор, и высоко поднял руку, останавливая движение.

- Сто-ой! Последний привал! Всем отдохнуть и… поглядите, на кого вы похожи - привести себя в порядок! Чтоб в Киеве сразу поняли, кто к ним пожаловал!

Дружинники охотно спешились и, весело переговариваясь, как это бывает после дороги, принялись чистить своих коней, а потом заботиться и о своих плащах, доспехах да оружии. Сам Мономах переоблачился в княжеский плащ, надел новую, опушенную мехом парчовую шапку.

- Вперед! – придирчиво оглядев всадников, снова скомандовал боярин, и, под стягом со строгим ликом Спаса Нерукотворного, дружина переяславльского князя вступила в стольный град Киев.

Возок не быстро и не медленно, а ровно настолько, как приличествует княжеской чести, катил по хорошо знакомым Мономаху с детства улицам.

Да и в юности он здесь немало пожил.

И в молодости, гостя у отца…

А вот и последнее место, где он последний раз, в земной жизни видел его родное лицо.

В огромном Софийском соборе было пустынно и гулко. Служба давно отошла. И только немногие люди находились сейчас тут. Одни, среди которых было нескольких монахов и монахинь, молились. Другие, приехав из далеких мест и, наверное, впервые в жизни видя такую лепоту, разинув рты и задирая головы, осматривали все вокруг.

Мономах первым делом, как учили его с детства, прошел к главной иконе, перекрестился и поцеловал ее.

Затем – направился к мраморному надгробию, над которым было нацарапано, что здесь покоится прах Великого князя Всеволода Ярославича.

Ратибор со Ставкой, хорошо знавшие отца Мономаха, немного потоптались рядом, а затем, из деликатности, разошлись в стороны. Воевода сначала к могиле Ярослава Мудрого, у которого начинал службу, а затем - к иконе своего небесного покровителя, святого Климента, с частицей его мощей. А боярин - сразу к черноризцам, где о чем-то заговорил с отведшей его в сторонку монахиней…

На большом подсвечнике перед надгробьем горело великое множество больших и малых свечей.

«Сегодня поставили, прознав о моем приезде, или так и горят здесь всегда? –подумалось вдруг Мономаху. – А почему бы и нет? Отца всегда уважали и даже любили больше его братьев…»

Свечи радужно засияли, заиграли, превращаясь в огромный сплошной клубок. Воспоминания охватили Мономаха. Он словно вернулся сюда на десять лет назад, когда этот Собор был переполнен людьми и в нем не гулко, а мягко, торжественно звучал голос, произносившего надгробную речь епископа.

«Сей благоверный князь был с детства боголюбив, одеял бедных и убогих, воздерживался от пития и похоти…»

Мономах глубоко вдохнул, чувствуя, как мешает дышать засевший в горле комок.

За несколько месяцев до смерти отца он уже знал, что тот не жилец на земле, и хоть тот даже умер у него на руках, все равно и когда стоял тогда с зажженной погребальной свечой и долго потом не мог поверить в то, что его нет…

Рядом в момент похорон стояли самые близкие ему люди: жена Гита, дети, Ратибор, Ставка…

Гита плакала. Ратибор как всегда сурово молчал. А Ставка… тот наверняка изо всех сил сдерживал себя, чтобы даже тут не продолжать уговаривать Мономаха удержать власть отца, не отдавать ее Святополку.

А как было не уступать? Святополк, хоть всего на несколько лет родился раньше Мономаха, но все же был старшим в роду. Оставить за собой стол отца, значило нарушить Закон, преступить завет Ярослава, - покосился Мономах на мраморное надгробие своего великого деда. И в его памяти зазвучали другие слова звучавшие в этом Соборе:

«Он был отличаем отцом своим князем Ярославом, возлюбившим его более прочих детей и повелевшим положить сына рядом с собою…»

Нет, сделать так, как предлагали тогда многие – означало восстановить против себя многих братьев. И самое страшное, подняли бы головы князья-изгои, вообще оставшиеся без столов. Эти готовы на все, чтобы всеми правдами и неправдами ухватить себе хоть частицу власти.

И тогда превратилась бы вся Русь в сплошную Нежатину Ниву.

А так – после нескольких лет споров и даже войн, на Руси снова хоть хрупкий да мир и единство. Самое время собрать ее в единый кулак, и…

Слезы на глазах Мономаха мгновенно высохли. Радужный клубок снова распался на горящие свечи. И он увидел стоявшую рядом сестру. Ту самую монашенку, с которой разговаривал Ставр.

- Янка? – обрадовано окликнул ее он и тут же поправился, вспомнив ее монашеский чин: - Прости, Анна!..

Сестра подошла и степенно поклонилась брату.

Как князю.

Тот, помня, какой она непоседой была она в детстве, только подивился и тоже сделал низкий поклон.

Как невесте Христовой.

- Сообщили, что приехать должен? – не зная, как и обнять-то ее теперь, смущенно шепнул Мономах.

- Да нет, сердцем почуяла! – тихо отозвалась Анна.

- Что сразу не подошла? – упрекнул ее князь.

- Не хотела тебе мешать!

- Да чем же ты можешь мне помешать, глупая?

- Как это чем? - не поняла Анна. - С батюшкой поговорить, и хотя бы вон, - кивнула она на лицо брата, - вдоволь наплакаться.

Мономах утер с глаз и щек слезы, и сказал:

- А я как раз вспоминал тебя сегодня. Ту ночь, когда мы из Переяславля в Киев от половцев мчались. И как ты тогда молилась. Почти всю дорогу в санях на коленях стояла! Бог, наверное, только по твоим молитвам и спас нас тогда!

- Надо же, - покачала головой Анна. – А я и не помню совсем…

- Ну, так помолись тогда сегодня так, как тогда! – вдруг с жаром попросил Мономах. - То было самое их начало, а теперь нужно, чтобы наступил их самый конец! –– Очень прошу… Понимаешь? Надо!

Теперь уже Анна, помня, что ее брат с детства всегда отличался сдержанностью, удивленно посмотрела на него и сказала:

- Ладно. Помолюсь. Ты только не сомневайся – услышит тебя Святополк!

Мономах быстро взглянул на сестру. Что это – действительно правду люди молвят, что его родная сестра прозорливицей стала или же… Ставка успел разболтать?

- Помолюсь, помолюсь! – повторила Анна. – А ты ступай!

Мономах сделал шаг к сестре...

И Янка, теперь в монашестве Анна, которая могла стать женой самого византийского императора, а выбрала этот строгий монашеский путь, широко перекрестила его и сказала одно только слово:

- Иди!..

-… и победишь! – явственно послышалось вслед за тем Мономаху, хотя губы его сестры даже не шевельнулись.

И он, самый уважаемый и непобедимый князь Руси, только покорно кивнул ей, и, придерживая рукой бьющийся в ножнах по ноге меч, решительно направился к выходу.

Ратибор и обрадованный Ставр Гордятич быстро пошли за ним следом.

Выйдя из Собора, Мономах перекрестился на его кресты и молча сел в свой возок. У него еще оставалось несколько минут езды, чтобы подвести итог мыслям: чем все-таки убедить Святополка пойти на половцев, как некогда тот уговорил его пойти на них. Надо же, только и покачал он головой, вроде бы, тоже, одни и те же слова, а какая большая разница.

Одно дело отразить половца на своей земле, и совсем другое…

 

 

Святополк радушно пригласил Мономаха войти в шатер…

 

Святополк ожидал своего двоюродного брата около высокого шатра, поставленного на красивом берегу Долобского озера.

Это был высокий, с длинной седой бородой, человек, статная внешность которого внешне, как нельзя лучше соответствовала чину великого князя.

Рядом с ним, докучая просьбой дать ему на кормление город своего троюродного брата, стыл в заискивающем полупоклоне и в то же время буравя его своей черной острой бородкой князь-изгой. Это был молодой еще человек, но уже успевший из-за своего неуемного властолюбия принести немало зла русской земле. Ему было все равно – привести за собой половцев, убить, отравить – лишь бы занять чужой стол. Чуть поодаль ожидал очереди тоже переговорить с Великим князем коренастый купец с открытым честным лицом.

Воевода со старшими дружинниками стояли своим рядком и на чем свет ругали этих двоих, одного лестью, а другого золотом, сумевших улучить удобный момент, чтобы подсунуться к их князю, который избежал с ними встреч в Киеве.

Медленно текло время.

Святополк был в затруднительном положении. Он не знал, что ответить первому просителю и явно не хотел говорить со вторым. Поэтому изгою он уклончиво не говорил ни да, ни нет. А к купцу каждый раз старался повернуться спиной.

К тому же не до просителей было ему в этот час!

Заранее предупрежденный расставленными по дороге людьми, он больше всего хотел знать о каждом шаге переяславльского князя.

Вот он въехал в Киев. Ну, что ж – кто по ком плачет, тот к тому и скачет!

Не стал заезжать в терем своего покойного батюшки. Хорошо! Торопится, значит…

Заехал в Собор святой Софии. Ну, это на него похоже…

Выехал на дорогу, ведущую к Долобскому озеру.…

Едет!

Вот он уже совсем близко…

Подъезжает!..

- Сам вижу! – отмахнулся от гонца Великий князь и решил, что негоже будет, если Мономах заметит его, заранее дожидающимся у входа.

Коротко бросив изгою: «После, после поговорим!», а купца, не удостоив даже взглядом, он снова вошел в шатер. Дружинников, ринувшихся было за ним следом, остановил:

- А вы куда? Вам след дожидаться его здесь! Князь все же, причем второй по чину, после меня. Так что проявите к нему честь и почет. Но – помните все, что я вам наказал!..

Затем Святополк встал у полога и стал наблюдать, как приближается к нему возок двоюродного брата в сопровождение своего немногочисленного отряда под личным стягом.

Как только Мономах сошел на землю, он вышел из шатра и широко развел руки для приветствия.

Братья крепко обнялись и расцеловались.

Затем последовал черед дружины и двух просителей Великого князя.

Воеводу и дружинников Мономах поприветствовал, как давних знакомых, и даже боевых друзей, что и было на самом деле.

А что касается остальных…

В отличие от Святополка, Мономах приветливо поздоровался с купцом. Даже заговорщицки шепнул ему на ухо:

- Дождись меня! Может, понадобишься…

С изгоем же наоборот, хоть и был тот ему троюродным или четвероюродным братом, ограничился лишь холодным кивком. И того с него хватит. Слишком уж много зла успел причинить Руси этот, с детства обойденный Ярославовым порядком, кому и где править на Руси, князь.

Все начиналось как нельзя лучше.

Святополк радушно пригласил Мономаха войти в шатер. Они сели друг напротив друга на покрытых узорчатыми коврами скамьях. Позади, как повелось, по чину, расположились воеводы и старшие дружинники.

Но как только Мономах взглянул на бегающие глаза брата, да на то, как посматривают на Великого князя его люди, он сразу понял, что все тут было настроено, а точнее, подстроено против него. Святополк был верен своей привычке загребать жар чужими руками – не зря про него шла упорная молва, что он даже займы дает в Киеве под большие проценты, через подставных людей. Вот и сейчас, не желая портить отношений с братом, от которого зависело, шаток или прочен его Киевский стол, он решил укрыться за спинами своих бояр.

И не так-то просто будет переломить их, закаленных во многих битвах крепче любого меча и вынудить отступиться от своего князя.

Но, коль уж приехал – то надо!

Мономах кашлянул, давая понять, что готов говорить и, встретив благожелательный кивок Святополка – приглашение к началу разговора, сказал:

- Брат…

Великий князь сразу помрачнел лицом и насупился – он не любил, когда даже Мономах обращался к нему так.

Но Мономах, словно не замечая этого, обвел глазами стоявших перед ним дружинников, снова остановился взглядом на Святополке и повторил:

- Брат…

Все ожидали, что он начнет, как всегда, осторожно и издалека. Про дела в Константинополе и Европе, кичась, как считали некоторые, тем, что состоит в родстве едва ли не со всеми царями и королями, и сам имеет не меньше прав на византийский престол, чем нынешний кесарь – Алексий Комнин.

Те же дружинники Святополка, что ближе знали Мономаха, встали поудобнее – интересно послушать, что скажет на этот раз переяславльский князь? Он всегда говорит о таких удивительных вещах, что порой замечаешь, что слушаешь его с широко раскрытым ртом. И откуда только он все знает – и про великого полководца Александра Македонского, и про римских кесарей и даже про крестовый поход, который идет сейчас на Иерусалим? Хотя неудивительно – если батюшка его, покойный Всеволод Ярославич, знал пять языков, да мать византийская принцесса – как не набраться всякой книжной и прочей премудрости.

Брат! - в третий раз сказал Мономах и вдруг начал с самого главного, ради чего, собственно и приехал: - Доколе мы будем терпеть половцев? Доколе русская земля будет страдать от их набегов? Не пора ли нам с тобой собрать всю Русь, да сообща выступить на поганых?

- Вот те раз! - даже крякнул от неожиданности Ставр Гордятич. – Мне велел молчать. А сам что творит?

- Чш-шш!! – строго остановил его игумен и, как бы благословляя Мономаха взглядом, нравоучительно шепнул: - Аще угодно будет Богу, чтобы успешно решилось это дело, то какая разница с конца разговор начинать или с начала?

Опытный в боевых делах, Ратибор, хорошо зная, какая польза бывает от внезапной атаки, тоже согласно кивнул словам Мономаха, и продолжал стоять с самым спокойным и невозмутимым видом.

Зато святополковы советники выглядели растерянными. Они оказались явно не готовы к такому началу.

Ну и хитрость выдумал этот переяславльский князь! Попробуй сразу ответь такому…

И никому из них – ни Ставру Гордятичу, ни Ратибору, ни опешившему Великому князю с его дружинниками было невдомек – что это вовсе никакая не хитрость или уловка.

Мономах и впрямь думал начать издалека, чтобы, поучительными примерами из истории подготовить всех, а потом уж сказать про поход всей Руси в Степь, но по дороге все увиденное, услышанное и бурлившее в нем последние годы, так НАКИПЕЛО, что он сам, того не ожидая, сразу сказал об этом!

- Но, князь, - первым приходя в себя, развел руками Святополк и, явно уводя беседу в сторону, примиряюще улыбнулся: - Насколько мне известно, все половецкие набеги уже прекратились!

- В эту зиму, да! - согласился Мономах. – Но, чтобы их не было в следующую, и через десять лет, и даже через сто, я предлагаю - собрать всех князей воедино и объединенным русским войском самим выступить в Степь!

- Как! Самим? В Степь?! – недоуменно, словно давая понять своим дружинникам, что ослышался, переспросил Святополк.

- Да виданное ли это дело? – первым, густым басом поддержал его воевода. – Дело руссов – сидеть по укрепленным городам, да встречать половца на валах и речных переправах. Главное, не пускать их в глубь русских земель.

Ставка рванулся, было, вперед, чтобы объяснить воеводе, что не может больше обескровленная переяславльская земля быть таким княжеством-крепостью между Степью и Русью. Да и сколько раз обходили их степняки, чтобы напасть на другие города и тот же Киев… Но, перехватив взгляд Мономаха он только опустил руки и сжал кулаки так, что все услышали их хруст.

- Вот оно как… - задумчиво покачал головой Святополк. - И когда же это ты, князь, выступать предлагаешь?

- А как только сойдет снег, и просохнут дороги! - спокойно, точно речь шла о простой поездке на охоту, ответил Мономах. – Прямо этой весной!

Тут уж дружинники Святополка пришли в себя и послышались их возмущенные голоса:

- Да ты что, князь!

- Слыхали?

- Зима на исходе!

- Скоро - землю пахать, а мы крестьянина и его коня – на войну?!

- Великий князь, скажи хоть ты ему, что со времен наших прадедов этого не бывало!

Святополк успокаивающе кивнул крикнувшему это дружиннику, все лицо и шея которого были изуродованы боевыми шрамами, и вопросительно посмотрел на своего брата:

- Да, князь? Дружина моя верно молвит! Виданное ли дело - самим в Степь идти? Да еще и весной!

- То-то и оно, что самим! – убеждая и Великого князя и его советников, горячо заговорил Мономах. - Тогда наша слабость, что мы сто лет в Степь не хаживали, силою обернется! То-то и оно, что весной! Ибо сейчас кони у степняка слабы после зимней бескормицы. Для тяжкого боя бессильны.

Мономах говорил про то, что половцам, которые привыкли жить у себя в вежах, не таясь, и в голову не придет, что русские осмелятся оставить свои укрепленные города, валы да переправы и напасть на них.

Ставр Гордятич так хотел добавить что-нибудь для красного словца, но, помня наказ Мономаха, только рукой красноречиво советовал людям Святополка: слушайте, слушайте, мол, что говорит мой князь!

А Мономах выждал паузу, чтобы лучше вняли тому, о чем он только что сказал, уже с упреком, поочередно заглядывая в глаза каждому из стоявших перед ним бывалых воинов и, подолгу не отводя взгляд, продолжал:

- А вам я, дружинники, многими победами славными, удивляюсь. Коня… смерда жалеете. А про то что, откормив за лето свои табуны, половец, отберет и урожай, и коня, а самого смерда в рабство угонит, словно знать не хотите!

Он опять помолчал и теперь, давя уже на воинскую гордость, тоном, каким, говорил с ними, бывало, на ночных привалах у костров, спросил:

- И вообще, мало мы с вами за половцами по русской земле гонялись, да, стыдно вспомнить, и от них тоже побегали? Теперь пусть они побегают от нас! Да не где-нибудь, а в своей Степи! Степь большая – спрятаться негде!

Дружинники Святополка засмеялись, но, взглянув на своего князя, закашляли, осеклись.

- Полон отобъем, наших русских людей, которые уже и не чают, что мы их когда-то спасем, вызволим! – продолжал уговаривать Мономах, с радостью замечая, что лица многих дружинников при этом потеплели. Вспомнив про алчность брата, не преминул воспользоваться и этим: - Да и добычу возьмем! Великую! Какой никогда еще не бывало! Откуп с каждой вежи, что сдастся сама, и всё, что сможем увезти с тех городов, которые мы возьмем на щит!

Тут уже оживился и сам Святополк. Как будто увидев перед собой табуны лошадей, потоки серебряных монет, парчу, шелка… он даже невольно зашевелил пальцами, подсчитывая, сколько можно получить от этого похода, если все будет так, как говорит Мономах.

А Мономах видел перед собой лишь сожженные русские веси, вытоптанные половецкими конями поля, лежавшие вдоль дорог трупы, а еще едущую на санях женщину и глаза ее ребенка…

И потому, наверное, тон и слова переяславльского князя становились все более убедительнее, всех доводов Святополка с его людьми.

- Оно-то, конечно, так … - уже слышались с той стороны осторожные голоса.

- Хорошо бы одним ударом степняка от Руси отвадить…

- А ну, как проведает он о наших планах? – могучим басом оборвал их воевода Святополка.

- Да! – поддержал его тот. – А на это что, скажешь, брат? Шило в мешке и то не утаишь, а тут – целое войско!

- А мы через купцов ложный слух пустим… - понизив голос, многозначительно поднял указательный палец Мономах. – Идем, мол, брать богатый град Корсунь!

- Нет! – вдруг выкрикнул дружинник со шрамами.

- Что значит нет? – нахмурился Мономах.

Он знал этого дружинника, как одного из самых мужественных и честных, едва ли не во всем русском воинстве. И, откровенно говоря, даже втайне надеялся на его поддержку.

- Не бывало такого, чтобы руссы подло, как ночной тать шли на врага! – твердо сказал тот, не отводя дерзкого взгляда от глаз князя. – Еще со времен великого Святослава мы всегда говорили всем прямо: «Иду на вы!»

- А мы и скажем! Мы даже пошлем им такую грамоту! – примирительно улыбнулся ему Мономах. – С самым лучшим гонцом! – он мгновение помолчал и с хитринкой добавил: - Как только, не доходя до Корсуня, повернем на Степь!

- Поганые Божьи храмы жгут, - неожиданно подал голос игумен. – Священников убивают. Жрецы из лесов вышли. От истинной веры, которая только-только укоренилась на Руси, людей хотят оторвать! Снова Перуну да поверженным идолам поклоняться! А мы тут еще раздумываем, идти или нет?..

- Верно молвишь, отче! – кивнул игумену Мономах. - Я про это как-то и не стал говорить, думал, здесь все православные, и так всё понятно…

А дальше, обращаясь уже к одному только Святополку, закончил:

- Не за себя, за всю Русь и тех, кто больше всего страдает от поганых: простых горожан и смердов – стариков и старух, мужиков, их жен и детей прошу. Для того и приехал сюда. Я все сказал. Теперь твой черед отвечать, Великий князь! Идем на Степь?

Святополк долго сидел, не поднимая головы, затем решительно встал во весь свой могучий рост и, к радостному изумлению своего воеводы с дружинниками усталым и тихим голосом сказал:

- Да вот он я… Готов уже!

Мономах порывисто сделал навстречу ему шаг и, заключая в крепкие объятья, от всего сердца, сказал:

- И тем великое добро всей земле русской сотворишь, брат! [3]

 

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.031 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал