Ну да! – недоверчиво покачал головой бригадир.

…Лена со Стасом стояли на краю платформы, глядя на приближающийся поезд.

Ваня, уже попрощавшись с другом, деликатно стоял в стороне и делал вид, что пинает камешки, хотя асфальт был выметен так, что вряд ли на нем остался хотя бы один камень.

- До свидания, Стасик! – глядя себе под ноги, прошептала Лена.

- До свидания, Ленка! – кивнул Стас и вдруг, неожиданно даже для самого себя, но ничуть не ругая себя за это сказал: - Ты… это… Ты расти давай! Мне все равно пока некогда…

- Правда? – подняла на него несмелые глаза Лена.

- Ну, сама посуди: школа, армия, институт.

- Тогда… я могу тебя ждать?

- Ну, конечно! Ты меня, я тебя, так и дождемся друг друга обязатель…

- …но?..

- И никаких – «но»!

Поезд подошел, остановился. Стас зашел в последний вагон – хорошо хоть в него оказалось место. Время-то для покупки билетов самое безнадежное – самый конец лета! Затем подошел к окну и, увидев слезы в глазах Лены, погрозил ей пальцем и показал на часы.

Та мигом утерла слезы и часто-часто закивала в ответ.

«Вот так-то оно лучше!» – улыбнулся ей Стас и вдруг подумал, что, в конце концов, и папа у него на три года старше мамы. Каких только чудес не бывает на свете?..

Поезд тронулся с места.

Стас сразу заказал себе постельное белье, быстро застелил свободную верхнюю полку и ловко взобрался на нее.

«А теперь – спать!» - решил он, доставая печать Мономаха и зажимая ее в кулаке. Столько всего за каникулы было, и особенно здесь в Покровском, что нужно хоть за эту ночь дороги отоспаться за целое лето! Да и последнюю ночь почти не удалось поспать. Сначала они долго обсуждали с Леной и Ваней все детали будущего дома-гостиницы. Лена предлагала различные деревенские меню, которые в основном сводились к картошке, яйцам и квашеной капусте. Ваня, удобнее устроившись на диване, чтобы не так больно было все еще нывшему телу, принялся рассуждать, что, потренировавшись, он со временем откроет свой гостиничный бизнес, который, говорят, тоже очень выгоден.

- Что-что?! – во все глаза уставилась на него Лена. – Ты опять за свое?

- Нет! – испуганно замахал руками Ваня и охнул от боли. – Это я просто так, в шутку!

- Ну, шуткотерапия лучше, чем шокотерапия, правда, Ленка?! – подмигнула Стас Лене.

- Тем более, ожоготерапия! – охотно согласился та.

Ваня непонимающе посмотрел на друга, на сестру, но уточнять, что они хотели этим сказать, не стал. Без толку с ними спорить, решил он, и тем более состязаться в этом. Если бы существовали соревнования по синхронному жонглированию словами, они наверняка бы стали его первыми чемпионами…

Да и не до того ему было. Надо было как-то искать варианты, чтобы только открывшаяся гостиница сразу же не закрылась из-за банкротства. И кое-какие познания, полученные им в последние месяцы, тут могли оказаться очень полезными. «Безценными», - как сказала Лена.

Так Стас до полуночи беседовал с друзьями. Потом почти до рассвета разговаривал с новыми паломниками, которых они разместили в родительской комнате. А с первой зорькой уже прибежала Лена. Словом, ему очень хотелось спать. Но сразу уснуть так и не пришлось. Дверь купе распахнулась, и на пороге появился бригадир. Тот самый…

- Кто тут в Покровке садился? А ты… - сразу узнал он Стаса.

- А что, собственно, происходит? Билет у меня есть, паспорт тоже… - недоуменно пробормотал Стас.

- Да не нет, все в порядке, я так сказать, по личному делу, просто спросить! – подсаживаясь к нему, успокоил его бригадир: - Уж больно много мне эта Покровка вопросов задала, хотелось бы получить и кое-какие ответы. Вот, кто, например, был тот депутат с желтой папкой?

- Да не какой он, не депутат, а так – местный авантюритет, точнее, уже авантюрист без авторитета! – усмехнулся Стас. – Им, кстати, милиция на днях всерьез занялась.

- А тот парень, что за доверенностью приходил?

- Это мой друг!

- Ну да! – недоверчиво покачал головой бригадир. – Видел я, как ты его, можно сказать, по асфальту размазал… Сдачи хоть он потом тебе за это, как следует, дал?

- Нет, - покачал головой Стас и зевнул украдкой. – Наоборот, извинился!

- Это еще почему?

- А потому что у нас не деревня, а село!

- Ну и что?

- А это значит, что в нем есть храм, который был еще со времен Мономаха, и будет теперь стоять там – всегда! А вообще, - уже открыто зевнул Стас, - Долго рассказывать, вы сами лучше как-нибудь приезжайте в Покровку и увидите все своими глазами!

- А что? – поднимаясь, пообещал бригадир. – Вот возьму и приеду. Как только отпуск будет, непременно загляну. А ты спи-спи, вон, гляжу, как умаялся!

Он открыл дверь и услышал уже полусонное:

- Остановитесь там в гостинице!

- Там даже гостиница есть? – задержался на секунду бригадир. – Бронь, надеюсь не нужно заказывать?

- Вам – нет! Обратитесь прямо к ее начальнику. Скажете, что он меня. Да, впрочем, вы и сами его сразу узнаете… Это тот самый парень - мой лучший и надежный друг Ванька! А кормить вас будет его сестра – Ленка… - Тут губы Стаса расползлись в самой доброй на свете улыбке, он опустил голову на подушку и тут же уснул…

Славко смотрел на Мономаха и ничего не мог понять…

Долго ли нет, длилась беседа Владимира Мономаха с отроками, то знало только устало клонившееся к земле солнце, да нетерпеливо переминавшиеся с ноги на ногу прискакавшие с докладом тысяцкие пешцев и старшие дружинники, дожидавшиеся своего князя.

Вышедший из шатра с написанными грамотами игумен протянул их на подпись Мономаху, но тот лишь предложил ему посидеть рядом и хоть немного отдохнуть, послушать отроков.

И беседа, точнее, теперь только уже рассказ разгоряченного Славки, все продолжалась… продолжалась…

Но, как кончается все на свете, закончилась и она.

- Да, Славко… - выслушав все до конца, задумчиво покачал головой Мономах. – Задал ты мне задачу. Даже не знаю, что сразу и сказать на все это…

Он посмотрел на донельзя довольного собой, ожидавшего похвалы, и наверняка, наград от него отрока и, наклонившись к самому уху игумена, шепнул:

- Что скажешь, отче?

- Молодец! – тоже шепотом отозвался тот. – Но больно уж горд и самонадеян! Как бы это его озорство однажды до больших бед не довело!

- Вот и я тоже так думаю…

Мономах немного помолчал и, прокашлявшись в бороду, неожиданно строгим голосом молвил:

- Ну что ж, выслушал я тебя внимательно. Теперь суд судить буду!

- К-какой еще суд? Над кем? – опешил Славко.

- Как это над кем? – сдвинул брови Мономах. - Столько дел натворил, да еще и спрашивает! Коня украл? Украл…А это… Эй, тиун!

Славко посмотрел на Мономаха, на подбежавшего тиуна и не знал, верить ли ему собственным ушам и глазам, или нет.

А Мономах, тем временем, словно ни в чем не бывало, продолжал:

- Какая там у нас вира по Русской правде за кражу коня положена?

- Кража коня? - деловито уточнил тиун и, ни секунды не думая, ответил: - Кража коня приравнивается к краже оружия и одежды, и наказывается штрафом - в три гривны!

- Ну ладно, допустим, оружие ты у половца украл, то не считается, – кивнув тиуну, снова обратился к Славке Мономах. - Но ведь ты же украл еще и одежду! Причем, очень дорогую!

- Я? У кого?!

- Да вон же, у Звенислава! Ты сам говорил – на большой дороге!

- Да не крал я! Он сам мне отдал! – заколотил себя кулаками в грудь Славко. - У него самого спросите!

Звенислав попытался вставить слово в защиту друга, но купец сильно дернул его за локоть, что-то шепнул на ухо, и тот, опустив голову, закашлялся и промолчал.

- Видишь, молчит! – заметил Мономах. - Значит, это уже не кража, а грабеж! И куда большее наказание! Но и это не все. Ты же ведь еще и стог сжег!

- Так я ж не для себя… Для Руси старался!

- И мою грамоту хану прочитал. Да… Хорошо хоть, про Корсунь вовремя вставить догадался. Так вовремя, что больше и не бывает…

Славко смотрел на Мономаха и никак не мог взять в толк – вправду тот все это говорит или нет? У него ничего нельзя было понять Прямо совсем, как у деда Завида! А может, мелькнула мысль, то дед Завид у Мономаха научился, так говорить, когда еще не был дедом? Вот и спасай после этого Русь…

Славко беспомощно огляделся. Но увидел вокруг себя только серьезные лица. Игумен, глядя на него, укоризненно качал головой. Купец кусал губы и прятал их с бороду. Гонец и вовсе отвернулся. Только плечи его почему-то изредка вздрагивали. А по лицу Ратибора вообще ничего доброго нельзя было прочитать.

А по сторонам уже вовсю шептались младшие дружинники:

- Что там?

- Да вон, половецкого отрока судят!

- Да не половецкого, нашего! Одет он просто так!

- А за что?

- Коня, говорят, украл, знатного человека на большой дороге ограбил, поджог учинил, а главное – княжескую грамоту Степи выдал!

- У-у, плохи тогда его дела!

- Казнят!

- Не казнят, а казним, нам-то ему голову рубить прикажут!

- Тихо, смотри, Мономах поднимается!

- Сейчас суд вершить будет!

Все поднялись со своих мест, и Мономах, неожиданно для потерявшего всякую надежду Славки, сказал:

- Ну, ладно! Палка, говорят, и та о двух концах. Вот украл ты коня, у своих земляков, в голод, накануне весенней работы – за это и голову отсечь мало. Но, если бы не украл, гонец бы не выполнил мой приказ, и смоленский князь не успел бы подготовить свое войско. Звенислава раздел? В другой раз умней будет! И хотя вины это твоей не умаляет, это помогло вам затем провести самого Белдуза и вовремя сообщить мне, что он знает и верить про Корсунь! И все-таки, мнится мне, добро должно быть добром, без всякой примеси зла, как плохая монета! Но на этот раз ладно. Половцы сильны, а значит, мы должны были быть сильнее. Быстры – быстрее. Хитры – хитрее! Поэтому, если на это дело посмотреть с этой стороны, то большое дело сделал ты для Руси!

Славко поднял низко опущенную голову и недоверчиво покосился на Мономаха.

- Да-да, - глядя на него с отеческой улыбой, подтвердил тот. - Смотри, какая слава гремит теперь по всему миру. И в этой славе есть частичка и твоего труда. Посему повелеваю зваться тебе отныне не Славкой, а Гремиславом! А теперь говори, какую награду просишь?

Славко взглянул на князя и тихо сказал:

- Коня бы моим землякам вернуть…

Мономах понимающе кивнул и окликнул:

- Эй, тиун, выдели для веси, из которой этот отрок пять… нет десять коней! Да гляди самых лучших отбери, а то знаю я тебя! Стой! Да еще три подводы зерна и одежды добавь!

- Будет выполнено, князь! - кивнул Мономаху тиун.

- От себя я тебе, Славко, то есть прости, Гремислав, столько же добавляю! – шепнул Славке купец. – И еще, если захочешь, сын мне все про тебя рассказал, возьму тебя в помощники. Через два-три года сам наипервейшим купцом будешь!

Он замолчал, потому что Мономах, снова повернул голову к Славке.

- Но то, отрок, не награда, а долг, который возвращает твоим землякам Русь! – снова без тени улыбки, сказал он. – Это тебе от меня! – надел он затем на шею Славке тяжелую золотую гривну и добавил: - Ну, а теперь проси лично для себя всё, что ни пожелаешь!

- Все, что ни пожелаю?! – ахнул Славка и выпалил: - Тогда… назначь меня, князь, гонцом!

- Гонцо-ом?! – изумленно протянул Мономах. - Эк, куда хватил! В твои-то годы? Хотя, - вслух задумался он, - того, что ты уже сделал иному для Отечества и за всю жизнь, до самых седин не успеть. Ладно. Слово князя твердо. Быть тебе, Гремислав – гонцом! Поедешь в Новагород, порадуешь великой вестью моего старшего сына, Мстислава!

- И грамоту с собой дашь? – с восторгом уточнил Славко.

Но Мономах остановил его:

- Успеешь еще сам с грамотами наездиться! Для начала отправишься не один, а… он кивнул на Доброгнева, - вон, на пару со своим старым знакомым. Ну, что сразу заскучал? Он еще от ран до конца не оправился, хорохорится только. Поможешь ему, если что. А коль сляжет в дороге, или, еще какая напасть случится, то тогда сам, лично мою грамоту вручишь!

Мономах подбадривающе кивнул Славке и повернулся к игумену:

- Ну что, отче? Правильно я свой суд совершил? На всю жизнь уроком будет! – шепнул он и снова громко добавил: - Или может, ты ему, какое церковное наказание – епитимью назначишь? Ведь все-таки несколько лет без Бога в сердце прожил!

- А он уже сам себя этим и наказал! – махнул рукой на Славку игумен. – И потом, такую долю себе выбрал… Эй, Доброгнев, - обращаясь к гонцу спросил он: - Легка ли твоя служба?

- Нет ничего тяжелее! – честно ответил гонец и шепнул Звениславу: - Если б не твой совет иконе в Смоленске поклониться, да не молитва перед ней, и не быть мне здесь! Вот, какая у меня служба!

- Видишь? – кивнув на Доброгнева, сказал Мономаху игумен. – Какое еще может быть к этому наказание? Пусть и несет до конца эту ношу! Крест-то хоть на шее есть? – строго уточнил он у Славки.

- Есть, а то! – показал свой нательный крестик Славко и добавил: - И еще один дома лежит, для святынь! Я туда, как только приеду, одолень траву положу!

- Что-что? Какую еще одолень-траву? – нахмурился игумен. – Да сколько же мы еще будем жить стариною? И кресту поклоняться, и всяким языческим вещам да гаданиям верить? На Русь истинная вера пришла, а мы… Кого ни спроси… да вон хотя бы его… Эй! - окликнул он пробегавшего мимо тиуна: - Как дела-то?

- Тьфу-тьфу, слава Богу! – отозвался тот.

- Вот! – назидательно поднял указательный палец игумен. – И не поймешь, кто перед тобой! Наполовину язычник, наполовину православный! И так еще лет сто, а то и двести продолжаться будет… Поэтому, Гремислав, как тебя во святом крещении-то?

- Глеб!

- Поэтому Глеб-Гремислав, - продолжил игумен, открывая ларь с заготовками для печатей, ладаном и церковными предметами. Он что-то отыскал в нем, крестясь, закатал в шарик воска и завернул в чистую тряпицу. – Даю тебе ниточку от одежды твоего небесного покоровителя, святого князя-страстотерпца Глеба. Вложишь ее в свой крест-мощевик, и носи на себе, всю жизнь, служа князю и Руси - во славу Божию! Пусть она станет для тебя путеводной нитью к Царству Небесному!

- Всё понял? Это тебе уже не одолень-трава! - уточнил Мономах.

- Всё! – кивнул Славко, думая, что хорошо все-таки, что дядя Онфим подарил ему не засапожный нож, а крест энколпион. – А без его ножа и так все обошлось, то есть, - тут же поправил себя он. - Сам Бог все управил! И в благодарность за это первую же золотую монету, что я заработаю, осталась, я обязательно нашей иконе Божией Матушки подарю…

- Ну а теперь - с Богом!

Мономах строго, уже не как озорному отроку, а как своему младшему дружиннику, погрозил Славке пальцем и направился к заждавшимся его воеводам. А для самих отроков, Звенислава с Гремиславом, как положено было звать теперь Славку, настал краткий миг расставания. К Славке подвели боевого коня, дали, самую маленькую, какая только нашлась кольчуга, зато саблю вручили самую настоящую – боевую!

Забравшись в седло, он гордо огляделся вокруг и нашел глазами Звенислава.

- Ну, будь здрав, Звенислав! – крикнул он, и тот отозвался, крича ему вслед:

- И ты, Гремислав! Не забыва-ай!..

А слава звенела, гремела по всей Руси.

Везущий ее в Новгород, Славко, стремя в стремя, ехал рядом с гонцом по весенней дороге. Он словно бы разом повзрослел и стал серьезным, после разговора, с Владимиром Мономахом, который, действительно, стал ему уроком на всю жизнь. Как ни хотелось ему скакать быстрее, помня о ранах гонца, он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не пустить коня прямо в галоп.

Одно только оставалось Славке - мечтать.

Нет, не забыл Бог Славку, родную весь и всю Русь! – с радостью думал он, представляя, как встретят его земляки. Конечно, – сначала враждебно, потом изумленно, и, наконец, с радостью, узнав обо всем. Причем, не убитого, в подводе, как мечталось ему совсем недавно. А на боевом коне, с наградной гривной на шее. Он ясно видел оттаивающие лица: деда, старух, женщин, Милуши… Но даже и помыслить себе не мог, что у порога своего дома-землянки, его встретит… родная матушка, которая сама вернулась из Степи, после того, как некому стало охранять истомившихся в неволе русских пленников… Не ведал и того, что муж Милуши, узнав от жены, что Славко спас их сына во время пожара, поклялся изготовить для него такую кольчугу и доспехи, которые самого его будут спасать от неминуемой смерти. И, действительно, спасут. И не раз. Потому что впереди было еще несколько великих походов на Степь, после которых половцы окончательно откатятся на восток и перестанут тревожить русские пределы, разные другие битвы. И день за днем, год за годом – тяжелая служба княжеского гонца.

Но всё это ему еще предстояло испытать.

А пока он ехал рядом с гонцом, то твердя про себя текст грамоты, которую с первого же раза выучил наизусть, то подпевая древнюю песню, и впервые за долгие годы своей короткой жизни был по настоящему счастлив…

***

По-своему был счастлив и Стас.

Его поездка в Покровку подходила к концу.

Вагон поскрипывал и сильно раскачивался на ходу, так что, идущие по нему люди, вынуждены были опираться руками о стены.

Одно слово: дорога!

Ревели, встречаясь и разъезжаясь, скорые поезда. Мерно и быстро стучали колеса…

А за вагонным окном тянулись провода, мелькали столбы, дома городов и сел и – храмы… храмы… храмы.

Но Стас ничего этого не видел и не слышал. Крепко сжимая в кулаке печать, он спал. И ему снилось, что сам Владимир Мономах, дивясь, как и его тезка академик, смотрит сейчас в окно – Великий князь Великой России…

[1] Славко – древнерусское имя. Для удобства чтения автор, склоняет его, согласно правилам современной грамматики. (примеч. Редакции)

[2] Вежа – кочевое жилище не телегах в Степи, иногде в обобщающем значении – селение половцев

[3] Фраза заимствована из подлинных источников

[4] Половцы сами себя называли куманами, в то время, как другие народы за то, что те обитают в Степи, или в Поле, звали их половцами.