Раба Моего Халева. Это тот же Голос, мягко назвавший его по имени. Раба Моего Халева. 7 страница

— Он снова плачет.

Халев приподнялся и устроился полулежать на подушках. Плакал ли он? Кажется, слезы у него стали течь без предупреждения. Его тело ослабело. Они, наверное, решили, что и ум тоже? Он слушал, что говорили его сыновья, стоя вокруг него. Уже несколько дней он молчал, и все его мысли были сосредоточены на Боге. Может быть, сейчас, после долгого молчания, они послушают его, если он решит заговорить? Если решит. Но он не произнесет ни слова — до тех пор, пока Господь не скажет ему, что делать. А сейчас пусть побудут в недоумении.

Ему больше не хотелось объяснений, он устал все время убеждать их следовать за Богом.

«Я надеюсь на Тебя, Господи. До моего последнего вздоха я буду надеяться на Тебя. Скажи мне, что мне делать с моими сыновьями».

Подошла Ахса. Она положила руку ему на плечо и опустилась перед ним на колени. В руках у нее была миска с какой-то коричневой массой. Посмотрев на еду, он нахмурился. Несколько зубов, которые у него остались, сточились, и жевать ими было больно. Все, что он мог есть, это рубленое, раскрошенное мясо и протертые овощи. Глядя на кушанье, он даже не понял, что она ему предлагала.

Она аккуратно вложила в его руки миску.

— Пожалуйста, отец, поешь немного. Тебе нужны силы.

Незачем рассказывать ей, что он перестал чувствовать вкус и запах, и что съесть эту размазню для него настоящее испытание.

— Что у тебя болит, отец? — Ор смотрел на него с другого конца комнаты.

Моца пожал плечами.

— Он стар, вот, что у него болит, — ответил он. — Подозвав Ахсу, он поднял свою чашу, чтобы она налила в нее еще вина.

Харан ел финики.

— Он жует еле-еле.

— Армию он уже больше не поведет.

— За последние дни он не сказал ни слова.

Ахса налила вина в чашу Халева:

— Наверно, он просто устал говорить, когда никто его не слушает.

Ее старший брат Шевер нахмурился.

— Девчонка, иди занимайся женскими делами и не лезь в дела мужчин.

Халев сжал зубы. Он не впервые слышал, что его сыновья разговаривают со своей сестрой с таким пренебрежением. Даже некоторые их жены обращались с ней как с чужаком или, в лучшем случае, как со служанкой. Хотя у Ахсы было больше веры, чем у всех его сыновей вместе взятых.

— Кажется, его разум совсем ослабел. — Судя по тону, Шевера это не слишком тревожило.

— Люди до сих пор почитают его. Если он сходит с ума, мы будем молчать об этом и не будем стыдить его.

Халев почувствовал, как его сыновья рассматривают его. Не поднимая головы и не глядя на них, он продолжал есть дрожащей рукой.

— Он молится. — Это снова была Ахса, она сказала это тихо и с любовью.

— Семь дней подряд? Никто не молится так долго.

— Моисей был на горе сорок дней и сорок ночей.

Шевер отмахнулся от сестры:

— Моисей. Да... Наш отец верит в Бога, но он воин, а не пророк.

— Бог избрал его после Иисуса Навина, чтобы...

— Успокойся, девчонка! Иди накорми коз. — Шааф показал рукой на дверь. — Иди чесать шерсть. Оставь нас в покое.

Халев услышал звон посуды и топот ног.

— Может, Ахса права. Может, он молится.

— Сейчас спокойное время. Мы процветаем. О чем сейчас молиться?

От этих слов Халев потерял остатки аппетита. Дрожа, он наклонился вперед поставить миску.

— Лучше забери это у него, а то он опрокинет все на себя.

Хеврон забрал миску и отставил в сторону.

— Я никогда не видел, чтобы он молился больше нескольких часов подряд. — Фирхана покосился на отца.

— Надо что-то делать с Ахсой.

— А что с ней надо делать?

— Надо найти ей мужа.

— Младшая дочь Меши на год младше нашей сестры, и она уже замужем, у нее есть сын. Ахсе нужны сыновья.

— У нее есть четыре брата. Зачем ей сыновья?

— К тому же она нужна здесь.

Последовала долгая пауза, и Халев понял, что его сыновья молча рассматривают его. Горячая волна захлестнула его лицо, но он продолжал молчать.

Шевер покончил с великолепным обедом и, икнув, откинулся назад.

— Она всем довольна.

Довольна? Как мало они знали свою сестру и как мало заботились и интересовались ею.

— Оставьте ее в покое. Если она захочет выйти замуж, она скажет об этом отцу, и он решит, что с ней делать.

Очевидно, что они считают, что их отец ничего не делает оттого, что не хочет лишаться ее нежной заботы. Халев полулежал, опустив голову, притворяясь спящим. Пусть думают, что он всего лишь усталый старец, который с трудом жует свой хлеб. Один за другим его сыновья вставали и уходили работать или заниматься какими-нибудь приятными делами.

Ахса вернулась и опустилась на колени рядом с ним. Она отломила кусок хлеба, обмакнула в вине и поднесла к его губам.

— Хоть маленький кусочек, отец, пожалуйста. Не сдавайся.

Он посмотрел в ее глаза. Другие больше не нуждались в нем. Они жили своей жизнью, не думая о нем. Но она была совсем иной. Она хотела, чтобы он жил дальше. Почему? «О, Господи, я устал. У меня так тяжело на сердце. Не допусти, чтобы я дожил до того дня, когда все мои сыновья отвернутся от Тебя. Не дай мне это увидеть. Позволь мне умереть раньше, чем это придет». Не в состоянии справиться со слезами, он наклонил голову, и они потекли по его лицу.

— Бог милостивый и сильный... — тихо заговорила Ахса, плача и горячо молясь. За него. — Господи, верни отцу силы. Он нужен нам. Если он умрет сейчас, что тогда будет с нашим народом? Кто будет провозглашать Твое имя? Кто будет...

Слушая свою дочь, Халев успокоился. Его ум удивительным образом прояснился, как будто чья-то рука отодвинула завесу, чтобы он мог увидеть все. Разве его сыновья любят его так же, как она? Разве они слушали его с открытым сердцем, впитывая его слова как исходившие от Самого Господа? Ахса. Славная Ахса. Будущее и надежда лежали перед ним. Эта девушка была куда больше похожа на него, чем все его сыновья вместе взятые. Они заставляли его только горевать, она же, наоборот, жила, чтобы радовать его. Только она стояла твердо в своей вере, в то время как другие готовы были согнуться от малейшего ветерка.

— Тогда дай мне меч! — однажды закричала она ему.

Меч.

Внутренняя тяжесть оставила его, и он с облегчением выдохнул воздух.

— Ахса. — Он положил на нее трясущуюся руку. — Господь ответил нам.

Она подняла голову: ее глаза покраснели, а щеки были бледными от слез. Немного успокоившись, она села на корточки, ее глаза засияли.

— Что Он сказал, отец? — Ее руки покрылись гусиной кожей, и она наклонилась к нему, горя нетерпением услышать, что он скажет.

— Я должен найти тебе мужа.

Ее лицо побелело.

— Нет.

— Да.

Слезы опять потекли из ее глаз, на этот раз от досады и негодования.

— Зачем? — Она уставилась на него. — Ты придумал это. Бог не мог такого сказать!

Халев сжал ее щеки ладонями и держал крепко, дрожа.

— Я не выдумал это. Тебе надо выйти замуж. Теперь скажи мне, каким он должен быть. Скажи мне имя.

Ее глаза расширились.

— Я не знаю.

С открытым сердцем, он стал молиться, как будто отправив стрелу к небесам. «Кто, Господь? Кто должен быть мужем моей дочери?»