Раба Моего Халева. Это тот же Голос, мягко назвавший его по имени. Раба Моего Халева. 6 страница

— Но ведь это наши братья! — сказал Меша.

Халев рассердился.

— Но Господь сказал, что Иуда должен пойти! Господь предает эту землю в руки Иуды.

Заговорили все сразу, приводя разумные доводы и оправдывая свое решение.

— Хватит.

Халев чувствовал себя так, будто его ударили в солнечное сплетение. Племя Симеона! Эти люди используют свои мечи, как орудия жестокости. Даже Иаков сказал не участвовать в их собраниях и советах, потому что они были прокляты из-за своей ярости и жестокости. Так же, как и колено Левия. Господь рассеял левитов среди других племен, сделав из них священников, но как насчет колена Симеона? Как Господь распределил их? И каковы будут последствия, если Иуда объединится с ними?

— Когда вы научитесь быть внимательными к Слову Божьему и следовать только за Господом?

Когда люди строят свои собственные планы, за этим точно последует беда.

Племя Иуды атаковало хананеев в Везеке, и Господь был с ними. Они поразили сотни и тысячи своих врагов.

Испачканный кровью убитых им людей, Халев увидел царя Везека — на нем был золотой венец.

— Вот Адони-Везек. — Орудуя мечом, он стал прокладывать себе дорогу к царю, убивая хананеев, и увидел, как тот бежал с поля сражения.

— Не позволяйте ему убежать!

Несколько воинов из колена Иуды стали преследовать его. Халев не ушел с поля битвы. Он воодушевлял воинов из колена Иуды и Симеона уничтожать врагов Божьих. После того, как десять тысяч хананеев было убито, остальные стали спасаться бегством. Когда Халев увидел Адони-Везека, он пришел в ужас. У того были отрублены большие пальцы рук и ног. Побежденный царь споткнулся и упал, всхлипывая от страшных мучений.

Халев пришел в ярость.

— Что вы сделали?

Шелумиил, начальник колена Симеона, заговорил, высоко подняв голову:

— То, что он и заслуживал! Мы сделали с ним то же, что он сделал с семьюдесятью царями, которые подбирали остатки еды под его столом.

Лежа в пыли и издавая стоны, Адони-Везек крикнул:

— Бог отплатил мне тем же!

— Убить его, — приказал Халев. Несомненно, лучше проявить милость, убив царя, чем заставлять мучиться от пыток и истязаний.

— Мы убьем его! — Шелумиил завязал петлю вокруг шеи хананеянина. — Когда будем готовы. — Воины из племени Симеона засмеялись, глядя на мучения царя. Они повели его на гору. Когда он упал, его поволокли по земле. Воды ему давали ровно столько, чтобы он не умирал. Когда армия подошла к Иерусалиму, Адони-Везека вывели вперед и поставили перед городской стеной. Там Шелумиил казнил его на виду у иевусеев.

Взбешенный Халев приказал им уйти.

— Идите домой, — заявил он. — Возвращайтесь в свою землю! — Он не хотел иметь с ними больше ничего общего.

— О чем ты говоришь? Мы пришли помочь тебе. Ты не сможешь уничтожить этих людей без нас.

— Господь сказал, что Иуда должен был идти воевать. Не Симеон! Вы собираетесь восстать против Господа, с которым только что обновили завет? — Халев посмотрел на труп Адони-Везека. Господь сказал убивать хананеев, а не истязать их. Идите на юг и сражайтесь за свою землю.

— Вы заключили с нами союз и обещали помочь нам!

— Мы поможем вам после того, как захватим Иерусалим.

Воины Симеона ушли, но сыновья Халева этому не обрадовались.

— Как ты собираешься поразить иевусеев с таким количеством людей?

Они привели Халева в больший гнев, чем мужи из племени Симеона.

— Нам не нужно больше людей. Господь — наша сила. Доверьтесь Ему. Не надейтесь на людей. Наша победа не в числе воинов, колесниц и лошадей, но в силе Бога нашего, который вывел нас из Египта!

Выстроившись перед битвой, воины из колена Иуды воскликнули Господу, прося о помощи. А Халев задумался о том, что готовит им будущее.

Прав был Иисус Навин, когда говорил к израильтянам в последний раз в Сихеме. Иисус Навин видел, какая опасность стоит перед Израилем. И сейчас Халев со страхом думал, как бы ему не стать свидетелем этого.

* * *

Ворота были выбиты и повалены внутрь, иевусеи на бойницах убиты. Мужи Иуды штурмовали стены. В воздухе раздавались крики, их было слышно по другую сторону небольшой долины, в которой росли оливковые деревья. В городе были убиты каждый мужчина, женщина и ребенок, не убежавшие до нападения израильтян.

— Сожгите город! — скомандовал Халев, и воины побежали с факелами, поджигая дома, алтари и деревянных идолов, собранных в одну кучу.

Дальше армия Иуды направилась на юг и объединилась с коленом Симеона. Они сражались против хананеев и одержали победу. Племя Симеона поселилось в Вирсавии, Хорме и Араде.

Воины Иуды снова повернули на север и сразились с хананеями, которые вернулись в горную страну за время их отсутствия. Иуда забрал Негев и западные горы. Его армия вернулась в Хеврон, уничтожая оставшихся потомков Енака, которые пытались снова там поселиться.

— Они все время возвращаются!

— Они налетают, как саранча!

Армия Иуды выгнала всех хананеев из горной страны — они убивали каждого, кого находили. Но только Халев посылал своих людей преследовать тех, кто убегал. — Господь сказал очень ясно. Если мы не убьем их, они будут все время возвращаться. Идите за ними и уничтожьте их полностью.

До наступления зимы они так и делали, а потом вернулись в свои дома. Они устали от сражений. Им хотелось праздновать победы и рассказывать о своих подвигах. Господу они тоже воздавали славу, но больше всего говорили о том, чего они добились за годы сражений. Незахваченные же территории по-прежнему оставались, враги прятались в отдаленных глухих районах горной страны, распространяясь и укрепляясь.

— Мы закончим эту работу, когда придет весна.

Когда пришла весна, колено Иуды стало засевать земли.

— В следующем году мы доделаем эту работу.

Но с каждым годом грех в земле разрастался.

* * *

Победа сделала израильтян самодовольными.

Колено Вениамина не удержало Иерусалим. Иевусеи постепенно проникали в город, и настал момент, когда племя Вениамина уже не смогло их вытеснить.

Колено Манассии не изгнало жителей из Бефсана, Фаанаха, Дора, Ивлеама, Мегиддона и зависящих от него поселений. Вместо этого они сделали их данниками. Колено Ефрема не смогло изгнать хананеев, живших в Газере.

Колено Завулона разрешило хананеям жить в Китроне и Наглоле. Они не последовали примеру Манассии, но заключили союзы с жителями этой земли и стали перенимать их обычаи и образ жизни.

Колено Асира не изгнало жителей Акко, Сидона, Ахлава, Ахзива, Хелвы, Афека и Рехова. Асир поселился среди народов этой земли.

Колено Неффалима, не тронув жителей Вефсамиса и Бефанафа, стало жить среди них.

* * *

— Мы не можем изгнать их из наших равнин, отец.

— Вы должны надеяться на Господа.

— Мы молились.

— Мы постились.

— Мы сделали все, что только могли придумать. Мы не можем изгнать их.

— У них железные колесницы, отец.

— По крайней мере, за нами остается горная местность. Мы надежно держим Хеврон. Это наше наследство.

— И как долго мы сможем держать его, если оставим в живых Божьих врагов? — Халев в стыде опустил голову. — Мы не сделали того, что Господь повелел нам.

— Мы сражались!

— Некоторые из нас погибли.

— Господь не защищает нас! Он далеко от нас!

— Потому что мы согрешили! — в гневе закричал Халев. — Потому что у вас не хватило веры следовать за Господом!

— Чем же мы согрешили, отец? Скажи нам. Мы поклонялись Господу так же, как и ты.

— У меня лично остались шрамы, как доказательство моей веры, отец! И у других, у них тоже остались рубцы. У меня есть внуки. Я хочу хоть немного порадоваться в своей земле. А ты не хочешь?

— Нам не нужны равнины, отец. У нас достаточно земли здесь, в горной местности.

Халев не мог поверить собственным ушам.

— Мы будем воевать до тех пор, пока все враги Божьи не умрут, как то поколение, которое умерло в пустыне. Вы не должны сдаваться. Вы должны взять себя в руки.

— Мы устали от сражений!

— На равнине мы больше ничего не можем сделать.

— А что насчет Хеврона?

Меша посмотрел на него взглядом побежденного.

— Ты разве не помнишь, отец? Хеврон больше не принадлежит Иуде. Иисус Навин и другие начальники отдали его левитам как город-убежище. Клан Каафа, в чье владение он перешел, может сам о себе позаботиться.

— Нагими мы приходим в этот мир, Меша. Нагими и уйдем. — Халев был удивлен, когда Иисус Навин назвал Хеврон городом-убежищем, но он сделал так, как приказал ему Господь. Халев знал, что у него есть два пути, как на это реагировать: обидеться и позволить горечи и зависти пустить корни или... быть благодарным. Он выбрал второй путь — быть благодарным Господу за то, что Он пожелал сделать Хеврон, город Халева, городом-убежищем.

К сожалению, не все его сыновья смогли смириться с этой потерей и быть полностью довольными, живя в селениях вокруг города.

— Хеврон никогда не был нашим, мои дети. Бог дал его нам, и мы отдали Ему обратно этот город.

— Это должно было стать твоим вечным наследием, отец.

— Некоторые наши люди погибли, когда мы забирали этот город у сынов Енака. Мы проливали кровь за него.

— Господь был с нами.

Заговорили все сразу. Потом Меша высказался за всех.

— Мы немного отдохнем, и если они попытаются подойти к горной стране, мы будем сражаться.

Вино текло в изобилии, оно было сделано из винограда, выросшего в виноградниках, которых они не сажали, — которые дал им Господь.

Шовав вздохнул:

— А мне еще нужно поле вспахать.

Поля, которые Господь дал им.

— И посадить семена, — согласился Мареша.

Халев вспомнил, какой урожай зерна они получили в свой первый год в Обетованной земле. Господь привел их в землю, где уже было изобилие еды — все было готово для них.

— Ты знаешь, как сажать семена? — пошутил кто-то.

— Я могу научиться.

А тому, что важнее всего, они когда-нибудь научатся?

— У меня много работы в доме.

А как насчет той работы, которую дал им Господь?

— Моему сыну Хеврону пора жениться.

— У меня есть дочь, на которой он может жениться.

Мужчины, молодые и пожилые, смеялись и разговаривали, сидя вокруг Халева. Он встал, зная, что они, скорее всего, не заметят его отсутствия. Они были слишком поглощены своими планами. Он вышел во двор и поднял глаза к небесам.

«О, Боже, прости их. Они не ведают, что творят».

Глава шестая

Халев шел, прихрамывая, к плоскому камню под большим старым оливковым деревом, где он часто сидел, глядя на простиравшиеся вокруг фруктовые сады и виноградники.

— Пойдемте, мои дети. Пойдемте. Мы должны разработать план, как защитить нашу горную страну. Остановить наступление мы не можем...

— Нам некогда сейчас, отец. — Они подняли свои мотыги. — У нас есть работа.

Халев сжал губы. Он и его сыновья изгнали троих потомков Енака — Шешая, Ахимана и Фалмая — из Хеврона. Но когда они пошли завоевывать Кириаф-Сефер, Халев был слишком обессиленным, чтобы идти сражаться, и его сыновья оставили работу незаконченной. Хананеи стали понемногу просачиваться в их землю, как вода сквозь небольшую течь в крыше. Его самодовольные сыновья забыли предупреждения Господни.

Он слышал, как они то и дело ворчали:

— Неужели он никогда не устает от сражений? Война, война... Мы достаточно воевали. Пора наслаждаться захваченной землей. Будем удерживать то, что мы уже имеем.

Они знали, что он собирался сказать. Он уже сотни раз им это говорил. Они хотят вспахивать поля и сажать семена, наслаждаться землей, которую получили. Ну, подумаешь, горстка хананеев вернется. Мира, мы хотим мира! Но мира-то у них не будет. Бог предупреждал их. А они не слушали.

Опираясь на свою палку, Халев чувствовал себя побежденным. Его дух готов был принять вызов, но тело стало сдавать. И не было никого, кто мог бы поднять и объединить его сыновей, некому было их вести. С тех пор, как они снова захватили Хеврон, а потом отдали его левитам как город-убежище, они перестали его слушать.

Обида Меши росла с каждым годом. Халев устал слушать одни и те же жалобы.

— Мы пять лет сражались, чтобы другие племена получили свои уделы. И когда пришла наша очередь, нам самим пришлось завоевывать свою землю! И что потом? Наш самый большой и лучший город отдали левитам, а нам достались только селения вокруг!

Халев терпеливо объяснял все заново:

— Хеврон — самое лучшее, что у нас есть. И Господь дал его нам. Разве не правильно теперь отдать Господу самое лучшее? Ты думаешь, это мы сами завоевали Хеврон? Это Господь дал его нам. Он — его законный владелец! Ты же не можешь предложить левитам деревню в качестве города убежища!

Но их жалобы не прекращались:

— Им деревни вполне хватило бы!

— Мы платили своей кровью, а левиты пожинают плоды!

Что случилось с его сыновьями? Неужели они отвернули сердца от Господа Бога? Неужели они забыли заповеди, по которым должны жить?

В конце концов, они оставили в покое Хеврон. Все их внимание переключилось на окрестные селения и пастбища. Они изгнали оттуда всех хананеев, убив каждого, кто не смог убежать. О Хевроне больше не говорили, но Халев видел, как они смотрели на него. Их обиды и недовольство росли, подобно плесени, которая могла просачиваться сквозь щели и трещины на стенах домов, в которых они жили, — домов, которых они не строили, но которые Господь дал им. Казалось, что благодарить Бога за Его дары противоречило самой их природе.

Шли месяцы и годы, сыновья Халева направили все свои усилия на фруктовые сады, виноградники и стада. Они процветали, но не были довольны. Они не слушали своего отца, как делали это когда-то. Они больше не придерживались каждого его слова, не следовали его наставлениям, не старались угодить ему и, соответственно, Богу.

Иногда Халев, вспоминая те годы, когда они блуждали по пустыне, ловил себя на том, что ему хотелось вернуться туда. Там люди научились верить Богу во всем — в голоде и жажде, в крове, в защите от врагов, которые наблюдали за ними и выжидали. Теперь, когда они завоевали Обетованную землю и поселились в ней, жизнь стала легче. Израильтяне потеряли бдительность, успокоились, стали лениво дремать на солнышке, забыв о том, что вера — это гораздо более важная работа, чем возделывание земли.

Как и большинство израильтян, его сыновья поступали так, как считали правильным. Халев сокрушался об этом, каждый день пытаясь вернуть их назад, чтобы они снова стали такими, как в те трудные времена. По они не хотели возвращаться туда, не хотели слушать его. Больше не хотели. Они по-прежнему процветали — благодаря Божьей милости. Что ж, они были предупреждены, когда с горы Гаризим и с горы Гевал были прочитаны благословения за твердую веру и проклятия за непослушание. Субботу они соблюдали, но без радости. Теперь ими управляло то, что Господь дал им.

Всякий раз, когда Халев молился с ними, он чувствовал их нетерпение. «Заканчивай поскорее, отец, потому что нам надо работать!» Он почти слышал их мысли. «Почему мы должны слушать еще одну молитву хвалы этого старика?»

Они любили его. В этом он нисколько не сомневался. Они помогали ему в любой нужде, были внимательными, заботились. Но они думали, что его время уже закончилось и началось их время. Они думали, что ничему новому он их уже не научит. Они думали, что настали другие времена.

Это правда, но есть вещи, которые не должны изменяться. Именно это он пытался им сказать. И именно это они отказывались слушать.

Скольжение вниз уже началось: так отдельные мелкие камешки скатываются вниз по склону холма. Израильтяне не стали выполнять то, что Господь повелел им сделать. Хананеи не были изгнаны из земли полностью. Они понемногу возвращались, сначала прощупывая почву, со словами мира и предложениями дружбы... Израильтяне же были так заняты, наслаждаясь молоком и медом земли, которую Господь дал им, что не заметили опасности в том, что враги Божьи возвращаются и устраиваются в небольших селениях. Хананеи, приходя с обещаниями мира, разъедали, подобно термитам, заложенное Господом основание.

Как его сыновья могли забыть то, что случилось в Ситтиме? Люди легко соблазнились поклонением Ваалу. Прекрасные девушки поманили их, и глупые мужчины последовали за ними, как бараны на заклание.

Бог требовал, чтобы Его люди жили святой жизнью и не смешивались с народами, которые оскверняют землю. Все сыновья Халева заботились о своих домах и колодцах и о том, чтобы виноградные лозы и фруктовые сады были здоровы и плодоносили. Но они не заботились о том, чтобы искоренить врагов Божьих, и теперь хананеи распространялись то здесь, то там, как ядовитые сорняки, и их нечестивые дела вместе с ними.

Его сыновьям и другим мужам Иуды по-прежнему предстояло взять Кириаф-Сефер. Укрепленный город оставался заселенным хананеями. Двенадцать сыновей Халева и его многочисленные внуки пахали землю, сеяли семена, ухаживали за урожаем, собирали его, верили, что благодаря их стараниям они будут процветать. И с каждым годом работать приходилось все больше.

— Не вашей силой и могуществом была завоевана земля, но Духом Божьим! — сказал им Халев.

— Кто-то должен вспахивать землю, отец. Кто-то должен сеять семена.

— Но Господь — Тот, кто орошает землю, мои дети. Эго Господь дает солнечный свет и заставляет семена расти.

— Все это росло здесь задолго до того, как мы пришли. Ханаан был сокровищем до нашего прихода.

Халев почувствовал, как холодок беспокойства пробежал по его телу. До него доходили слухи, что некоторые его сыновья начали следовать другим богам. Слова Меши подтвердили это.

— Бог сотворил это процветание. Он приготовил эту землю для нас.

— Это ты так думаешь.

С каждым годом они прислушивались к нему все меньше. И этим утром они помолились своими обычными молитвами, а потом отправились жить по собственным правилам.

— Доброе утро, отец.

Вздрогнув от своих мрачных мыслей, он оглянулся. Ахса, его единственная дочь, его последний ребенок, подошла к нему и прикоснулась к его руке. У нее были темные глаза и оливковая кожа Маахи, и рыжие, как у него, волосы. Некоторые, когда он стоял спиной к ним, называли ее Едом, — они думали, что он не слышит. Наверно, мать прислала ее присмотреть за ним.

— Ты, небось, думаешь, мне нужна помощь, чтобы дойти до камня?

— У тебя опять этот взгляд.

Он с досадой стряхнул ее руку и медленно пошел туда, куда собирался. Каждый сустав ныл. Ему казалось, что его ноги были, как стволы дерева, пытающиеся пустить корни в землю. Остановившись, он от боли стиснул зубы и ударил палкой о землю. Один неторопливый шаг, потом следующий.

Ахса не спеша шла рядом, сцепив руки за спиной. Халев сердито посмотрел на нее.

— Не смотри за мной, как наседка!

— У тебя сегодня, кажется, отличное настроение, отец!

Глядя на нее, а не на дорогу, он споткнулся. Быстро успев выпрямиться, он заметил, что она хотела поддержать его. От досады и недовольства его сердце быстро колотились.

— И что это ты хотела сделать? Броситься на землю, чтобы мне было мягче падать?

— А что, мне стоять и смотреть, как мой отец летит носом вниз?

— У тебя есть работа. Иди и работай.

Она посмотрела вдаль и заморгала.

— Я уже ходила к колодцу.

Женщины всегда чуть что начинают плакать. Но это не заставило его смягчиться.

— Есть и другие дела, которые надо делать — не только напоить овец и коз.

Ее глаза засверкали, и она подняла подбородок.

— Тогда дай мне меч и позволь мне сделать это.

Он зло засмеялся и захромал дальше. Может, если он не будет обращать на нее внимания, она уйдет? Усаживаясь на большой плоский камень, он застонал. «Господи, я не могу добиться, чтобы мои сыновья посидели со мной хотя бы часок, а эта девчонка цепляется ко мне, как клещ».

Глубоко вздохнув, он согнулся под старым оливковым деревом. Ахса села рядом в прохладной тени. Он посмотрел на нее, все еще сердясь.

— Тебе пора выйти замуж. — Обычно после таких слов она убегала. А потом несколько дней к нему не подходила.

— Нет еще достойного человека, который бы мог на мне жениться.

— О, да! — Он громко засмеялся. — Не слишком ли ты о себе высокого мнения, а? Наполовину хананейская дворняжка!

Ее оливковая кожа покраснела. Она отвернула лицо.

Халев стиснул зубы.

— Тебе пора уже покрывать голову.

Она снова посмотрела на него.

— Уже пора для многих вещей, отец.

— Ты уже далеко не ребенок. Тебе... — он нахмурился. — Сколько тебе лет?

Она уставилась на него, ничего не ответив.

Он рассердился:

— Не думай, что моя рука настолько коротка, что я не смогу разобраться с тобой.

Ахса изящно встала со своего места и села поближе:

— Что угодно, отец, если это порадует тебя.

Он поднял руку. Она не отодвинулась. Он увидел на ее шее пульсирующую вену. Она злится или боится его? Медленно выдохнув, он опустил руку. И перестал обращать на нее внимание. Но и в тишине было как-то неуютно. Он кашлянул, звук получился похожим на рычание. Она подняла бровь. Он закрыл глаза. Может, ему сделать вид, что он дремлет?

— Что ты собирался сказать моим братьям?

Он сжал губы и открыл один глаз.

— Спроси их. Они могут тебе сказать слово в слово все то, что я собирался сказать. То же, что я всегда говорю; те же самые вещи, от которых они отмахиваются.

— Если ты собираешься говорить о казнях египетских и скитаниях по пустыне, то ты расскажешь эти истории гораздо лучше, чем они.

— Это не истории! Я жил в те времена.

— Я тоже хотела бы!

Он не обратил внимания на эту горячность в ее голосе.

— Это твоя мама приказала тебе пойти и составить мне компанию?

— Ты думаешь, мне нужен указ матери, чтобы прийти и посидеть с тобой? Я люблю тебя, авва! — Она внимательно, не моргая, посмотрела на него и наклонила голову. — Отец, если бы я слышала твои рассказы тысячу раз, мне все равно было бы мало.

Он ничего не сказал, и она подняла на него глаза. В них он увидел жажду и настойчивый интерес. Почему у этой девочки, дочери его наложницы, такое огромное желание знать Бога, а у его сыновей оно такое слабое? Поборов печаль, он бросил с досадой:

— Уходи! Оставь меня одного.

Что пользы от этой девушки?

Она медленно поднялась и ушла, опустив плечи. Хотя Халев и сожалел о своей грубости, но не стал звать ее обратно.

День подходил к концу, такой же, как и другие. Все были чем-то заняты. Кроме Халева. Он сидел и ждал, когда закончится день, когда солнце пройдет через небосвод и его красно-оранжево-пурпурный шар медленно утонет за горизонтом на западе. Сейчас же оно было высоко над головой и нещадно палило. Ему хотелось бы побыть где-нибудь в прохладном месте, но он был слишком утомлен, чтобы подняться и идти домой.

Халев сидел и смотрел, как Ахса работает вместе с женами своих братьев. Казалось, ей было неинтересно то, о чем они говорили. Женщины о чем-то переговаривались, смеялись. Иногда они наклонялись друг к другу и шептались, глазами показывая на Ахсу. Халев старался не думать об этом. Ему не хотелось беспокоиться о том, что к его дочери относятся как к чужаку. Даже спустя долгие годы он прекрасно помнил, как он чувствовал себя когда-то в этой роли.

Когда он задремал, ему приснился Египет. Вот он снова стоит перед своим отцом и спорит с ним.

— Это Бог богов, Господь господствующих. Куда бы Он нас ни повел, я пойду за ним. — Когда он проснулся, то почувствовал такую боль в сердце, что ему пришлось часто и глубоко дышать.

Пришла Ахса, она принесла хлеб и вино.

— Ты с раннего утра ничего не ел.

— Я не голоден.

Но она все равно оставила еду.

Спустя некоторое время он обмакнул хлеб в вино. Когда хлеб размягчился, он стал медленно жевать его, пока он не превратился в полужидкую массу, и только потом проглотил.

Ахса пришла снова — на этот раз она привела с собой его праправнуков.

— Идите, идите, детки. Послушайте авву, он вам расскажет о казнях египетских, о том, как расступилось Красное море... — Она усадила детей вокруг него, а сама села немного поодаль. Довольный Халев стал рассказывать о событиях, которые сформировали его веру и всю его жизнь. Повествование было долгим, и дети один за другим вставали и уходили играть. Скоро осталась только Ахса.

Он устало взглянул на нее.

— Ты единственная, кто хочет слушать.

Ее глаза наполнились слезами.

— Хотела бы я, чтоб это было иначе.

Его сыновья возвращались с полей с мотыгами на плечах. Они выглядели усталыми и недовольными. Он посмотрел на Ахсу, которая все еще ждала с надеждой в глазах.

— Как получилось, что ты единственная, кто жаждет приблизиться к Господу, Богу нашему?

— Я не знаю, отец. А откуда взялась твоя вера?

* * *

Вопрос Ахсы вертелся в печальных мыслях Халева. Откуда взялась его вера? И почему он не смог привить эту веру своим сыновьям?

Всю ночь он лежал без сна на своих подушках и думал. Как так произошло, что он оказался единственным из всей семьи, кто понял, что есть только один истинный Бог, у которого вся сила, а все остальные — подделка? Он вырос среди идолов в Египте, совершая возлияния и молитвы, как его мать и отец, его братья и их жены. Но когда Моисей вернулся из Мадиама, Халев знал, что его жизнь уже не будет прежней. Став свидетелем казней, он больше не сомневался, что Бог Моисея, Бог Авраама был всемогущим. Все боги Египта не могли одержать победу над Ним, потому что были всего лишь жалкими изображениями, сделанными людьми.

Вера пришла к нему, как вспышка солнечного света, наполнив сердце радостью. «Вот Бог, которому я могу поклоняться! Вот Бог, за которым я могу следовать с уверенностью и радостью!» — думал он тогда.

Но вера не пришла таким же образом к членам его семьи: к ней их привела необходимость и внешние причины. Урожай был побит градом и сожжен молниями, скот пал от болезни; потом нарывы и язвы, которые принесли египтянам ужасные мучения. Страх заставил близких ему людей прислушаться к его словам и пойти в еврейское поселение. И в дальнейшем они никогда не разделяли его восхищения и радости от присутствия над ними облака и огненного столпа. Они никогда не останавливались в изумлении, глядя на клубящееся облако, нависавшее над ними, как огромный полог, дающий прохладу и тень. Они шли, ведомые ужасом, и повиновались из-за страха. Они давали пожертвования только из-за того, что Закон обязывал их это делать.

«Я уверен, что моя вера пришла от Тебя, Господи, и я не могу хвастаться этим. Она родилась в одно мгновение. Мои глаза и уши открылись. А сердце стучало так, будто я родился заново. Все внутри меня наполнилось благодарением, как легкие воздухом. Я хотел быть с Твоим народом. Я хотел жить такой жизнью, которая бы угождала Тебе.

Но почему мои сыновья не такие? Почему только Ахса, девушка, последняя и наименьшая из моих детей?»

Эти вопросы только измучили его. Какой бы ни была причина, но у Ахсы была такая же вера, как у него. Она так же стремилась быть ближе к Господу, как стремился он. Но вместо того чтобы ободрять ее веру, он сопротивлялся ее вниманию, считая, что она собралась опекать его. Его очень раздражала мысль, что его наложницы и сыновья заботятся о нем, думая, что он очень стар и нуждается в том, чтобы за ним приглядывали.

Но вера Ахсы была подлинной. В прошлом году, когда они пошли в Иерусалим на священное собрание в День искупления, Халев заметил, что она собирала оливковые, миртовые и пальмовые ветви, пока его сыновья ушли праздновать вместе с друзьями.

— Где Ахса? — спросил он.

— Я что, сторож своей сестре?

Мааха шлепнула Шевера.

— Иди и найди ее. И ты тоже, Фирхана, — приказала она своим сыновьям.

— Она строит шалаш, — сказал Халев.

Мааха в растерянности посмотрела на него.

— Ты послал ее?

Он заметил, как посмотрела на него наложница: она решила, что он потерял рассудок.

— Нет. Она пошла по своему собственному желанию.

— Но зачем?

Он взглянул на своих сыновей.

— В День искупления нужно строить кущи.

— Отец, но ведь мы не живем в шатрах с тех пор, как умер Иисус Навин.

— Никто уже так не делает.

Халев вышел из себя:

— Тебе следовало бы помнить, почему мы скитались по пустыне сорок лет и жили в шатрах!

В последовавшей за этим напряженной тишине рассудительно заговорила Мааха:

— Незамужней девушке незачем жить вне родительского дома.

Его сыновья ушли, чтобы привести ее. Он помнил, как Ахса сопротивлялась, а потом, побежденная, заплакала.

Теперь они жили в саду, который вырастил Господь, и пустыня была забыта. Были забыты и уроки, которые они там выучили. Халев понимал, что должен что-то сделать, иначе будет слишком поздно.

* * *

«Я старик, Господь, и больше не могу сражаться. Мои слова больше никого не воодушевляют. И грех в нашей жизни — большая опасность, чем наши враги! Мы еще не закончили ту работу, которую Ты дал нам. Я оглядываюсь вокруг и вижу, какими самодовольными стали мои сыновья, какими равнодушными стали другие люди.

Мы заново строим города, но не пытаемся строить собственные жизни. Мы дружим с теми, кто презирает Твое имя. Я не знаю, что делать. Я устал, устал от беспокойства и от старости. Я с большим трудом встаю со своего ложа и что-то ем. Слуги ухаживают за мной. Но мой ум такой же живой, как прежде, Господи. Мое сердце выстукивает хвалу Твоему имени!»