Хосе Ортега-и-Гассет. Однако если мы зададимся вопросом, откуда происходит желание охватить всю вселенную, представить мир в его единстве

Однако если мы зададимся вопросом, откуда происходит желание охватить всю вселенную, представить мир в его единстве, которое, собственно, и лежит в основе философии, то и Аристотель не поможет нам. Для него вопрос прост; его «Метафизика» начинается с такой фразы: «Людям свойственно желание познавать природу». Познавать – это значит не удовлетворяться видимостью вещей, стремясь подчинить их «сущность». Странная шутка эта сущность! Ее никогда не видно, она всегда скрыто пульсирует под внешней оболочкой вещи, «по ту ее сторону». Аристотелю кажется вполне «естественным», что мы задаемся вопросом: «А что же расположено «по ту сторону» вещей?», в то время как более естественно было бы, удовлетворившись созерцанием окружающих нас предметов, не задаваться таким вопросом. Ничто не может открыть нам «сущности» вещей. Нам даны всего-навсего вещи, а не их сущности. Эти вещи не отбрасывают ни тени сущности. Очевидно, это «по ту сторону» не может никаким образом находиться внутри вещей.

Говорят, что человеку изначально свойственно проявлять любознательность. Именно так полагает Аристотель, когда на вопрос: «Почему человек постоянно стремится к познанию мира?», – отвечает так же, как мольеровский врач: «Потому что это ему свойственно». «Доказательством того, что это желание ему свойственно от природы, – считает Аристотель, – является его желание все увидеть, все осмотреть». И тут Аристотель вспоминает Платона, который выделял ученых и философов в особую категорию – filotheamones – «зевак», любителей уличных зрелищ. Но «смотреть» отнюдь не означает «познавать»; «смотреть» – это пробегать глазами по внутренней поверхности вещей; «познавать» – напротив, означает искать то, что видимая поверхность вещей взору не являет, иначе говоря, искать их сущности. Познавать – значит не удовлетворяться видимостью вещей, отрицать ее недостаточность. Познание постулирует невидимое – сущность, то, что «по ту сторону».

Аристотель посредством этого своего замечания, а также многих других, обильно встречающихся в его книгах, показывает, каково, по его мнению, происхождение знания. Он полагает, что, познавая, человек пользуется еще одной врожденной особенностью своего организма, подобно тому, как мы пользуемся органами зрения тогда, когда хотим на что-то посмотреть. У нас есть органы чувств, у нас есть память, которая запечатлевает информацию, полученную при помощи этих органов; у нас есть опыт, который мы получаем в результате работы памяти – отбора и отсеивания информации. Все это врожденные особенности человеческого организма, которыми человеку приходится пользоваться, хочет он того или нет. Но ни одно из этих свойств организма не может быть определено как «познавание», даже в том случае, если мы добавим к ним такие собственно интеллектуальные особенности организма, как способность к абстрагированию, сравнению, умозаключению и так далее. Ум, то есть совокупность всех этих способностей, есть нечто, чем человек наделен от природы, и он, очевидно, более или менее приспособлен к познаванию мира. Но познание само по себе не является способностью, талантом или свойством человеческого организма. Познание – это задача, которую ставит перед собой человек. И, может быть, эта задача ему не по силам. Вот до какой степени познание не является инстинктом!

Познавая, мы используем возможности организма, но не для того, чтобы лишний раз ими воспользоваться, а для того, чтобы подчинить их ощущаемой нами потребности или необходимости, а эта потребность сама по себе не имеет ничего общего с нашими интеллектуальными способностями. Вполне может быть, что нашего интеллекта не хватит или же он окажется неприспособленным для удовлетворения той или иной потребности. Отсюда вытекает, что познавать – не значит пользоваться нашими интеллектуальными способностями. К тому же неизвестно, завершится ли удачей познавательный процесс. Но тем не менее факт остается фактом: несмотря на великие трудности, человек изо всех сил старается познать мир, вновь и вновь спрашивая себя: «А что же скрывается за видимостью вещей?», пытаясь обрести иной, сущностный мир и изнемогая в борьбе за его постижение.

Вопрос о происхождении знания всегда старались извратить, заменить исследованием его механизмов. Обладания аппаратом недостаточно для его использования. Наши дома забиты утварью, которой мы не пользуемся, потому что она нас уже не интересует. У Хуана особые способности к математике, но, поскольку его интересует только литература, он не занимается математикой. Кроме того, как я уже отмечал, нельзя с уверенностью утверждать, что наличие интеллекта способствует познанию. Если под человеческой «природой» мы, подобно Аристотелю, будем понимать функционирование совокупности ментальных и телесных аппаратов, то мы будем вынуждены признать, что познание для человека неестественно. Напротив, как только человек начинает использовать анатомические аппараты своего организма, он убеждается в том, что их явно недостаточно для «познания». Цели, которые ставит перед собой человек, и его желание познания превосходят способности его организма – их не хватает.

Человек стремится использовать все новые и новые механизмы, приспосабливая их к познавательным целям, но никогда не может удовлетвориться ни каждым из них в отдельности, ни всей их совокупностью. Итак, человеку свойственно странное желание познавать мир, а свойств его организма, того, что Аристотель называл его «природой», явно недостаточно для осуществления познавательного процесса.

Все это обязывает неукоснительно и безоговорочно признать, что истинная природа человека более разнообразна: в ней заложено стремление и к удачам, и к поражениям. У человека есть многие способности, но многих способностей «ему не хватает». Если он постоянно и отчаянно использует свои интеллектуальные способности, то это происходит не от естественной потребности их использования; напротив, он это делает именно потому, что их ему явно недостаточно; чтобы достичь того, к чему он стремится, ему, естественно, приходится использовать все свои способности. Радикальной ошибкой всех теорий познания является упорное желание не замечать это изначальное несоответствие между стремлением человека к познанию и ограниченными способностями его организма. Один только Платон заметил как-то, что причина познания, мы бы сказали, сама его сущность, состоит как раз в недостаточности особенностей человеческого организма, определяется трагическим осознанием того, что человеку «не хватает знаний». Ни Бог, ни животное не способны почувствовать этого. Бог знает все и поэтому не стремится к познанию. Но человеческое существование можно определить как осознание собственной недостаточности: человек жаждет знания и отчаивается от того, что для него еще что-то осталось неведомым. Эту особенность человеческого бытия следовало бы проанализировать отдельно. Почему человек с такой болью переживает свое незнание? Как у него может болеть та часть организма, которой никогда не было?

Ортега-и-Гассет Х. Почему мы вновь пришли к философии? // Ортега-и-Гассет Х. Дегуманизация искусства. – М.: Радуга, 1991. – С. 35-39.