Драка в первый же день

(РАССКАЗЫВАЕТ АНДРЕЙ КАРСАВИН)

За окнами автобуса замелькали деревень­ки, поля и леса. Миновав кольцевую дорогу ы выехали за пределы Москвы. Мы ехали в двух автобусах — пятьдесят ребят со всей страны, прошедшие предварительные этапы, и сопровождающие нас взрослые.

Рядом со мной сидел парень, вместе с кото­рым мы, попав в одну отборочную группу, проходили предварительные этапы — Лешка Конев, я его запомнил. Спокойный и серьез­ный. Еще несколько знакомых лиц мелькну­ло, из тех, кого я видел на предварительном экзамене, но вот имена и фамилии у меня не отложились в памяти. Вот этот армянин, ко­торый прыгал от радости, увидев свое имя в списке: «Ура! Ура! Я прошел!» И вон тот — сын модного папы, который спрашивал про теннис.

Он сидел в наушниках и тихонько подпевал той музыке, которая была слышна ему одному... Неужели он выдержит сборы, не завалится на чем-нибудь?

Кстати, надо сказать, что все ребята, не про­шедшие отборочный этап, получили ценные подарки: плееры, швейцарские ножи или компакт-диски с отличными компьютерными играми. Конечно, ребята все равно были рас­строены... Тех из нас, кто заключительный сбор не пройдет, тоже, наверное, вознаградят, хотя утешение это будет слабое. Я-то твердо настроился поступить. И, по-моему, все ос­тальные настроены на это не меньше моего*.

Списки прошедших отборочный этап выве­сили через три дня после последнего экзаме­на. Что около этих списков творилось, можно себе представить.

И вот мы едем на заключительный сбор. Я пригляделся к парочке, сидящей напротив. Здоровенный парень — и рядом с ним верткий и юркий, небольшого роста, но ладно сложен­ный и чем-то на кузнечика похож. На черно­волосого кузнечика.

Слышь, Илюха, а ты-то Москву погля­деть успел? — спросил он.

Успел немного, — кивнул здоровенный парень.

А я вот — нет. Я с самолета — и почти сразу на автобус. Но ничего, еще нагуляемся по Москве, когда поступим и на выходные бу­дем вольную получать, да?

Ты так уверен, что поступишь? — немно­го удивился Илюха.

Конечно, уверен! Иначе бы и поступать не поехал! У меня знаешь, какие данные — во! Все комиссии отметили!

А я вот не уверен, — вздохнул парень. — Я, понимаешь... В смысле, все спортивные нормы я хоть сто раз подряд сдам, но вот ду­маю я... медленно. Когда сочинение писали, знаешь, как я мучился?

А на какие темы у вас были сочинения? — поинтересовался «кузнечик».

Я-то взял тему «Моя родословная», ду­мал, легко будет, потому что я про всех пред­ков знаю, начиная с прадеда. И воевали они здорово, донские казаки ведь, есть о чем рас­сказывать, но и в этой теме малость запутал­ся. Хотя мне потом один экзаменатор сказал, что здорово у меня получилось, главное иск­ренне...

— «Моя родословная?» — переспросил «кузнечик». — У нас такой темы не было, жаль, а то бы я сочинение наверняка напи­сал! Я-то взял тему «Времена года.» — и такое там наворотил! Понимаешь, описал, как вы­глядит наш городок в разные времена года, особенно когда весной новых зэков на зону везут через городской вокзал или когда бли­же к осени топляк от лесосплава накаплива­ется...

— И... что? Тебя не завернули, со всем этим? — недоверчиво спросил Илюха.

Как видишь, не завернули! Да нам, и ска­зали — пишите, мол, что думаете и знаете! И потом я сам видел, что заворачивали тех, ко­торые как с учебников списывали... А с на­шего отбора еще пятерых кроме меня пропу­стили. Точно, пятерых. У меня на лица па­мять хорошая.

Во гонит! — шепнул я моему соседу, это­му Коневу, который тоже с интересом при­слушивался к разговору. — Интересно, отку­да он?

— Явно, откуда-то из Сибири, — ответил мой сосед. — А второй, он явно с Ростова-на-Дону. Если не из самого города, то из области...

Я кивнул.

А ты на какую тему сочинение писал?

Про зверей в литературе, — ответил он. — То есть, я написал про то, как часто убеж­дения людей, которые и в сказках отразились, и много где еще, бывают несправедливыми. Мы, например, уверены, что осел — глупый, заяц — трусливый, волк — злой, и так далее, хотя на самом деле в природе все бывает иначе. Вот я и размышлял, почему в литературе все исказилось. Я даже привел цитату из Марка Твена: «Я не считаю осла глупым и упрямым. Если кто-то не хочет делать работу, которая ему не нравится, то это — признак ума».

Здорово! — восхитился я. — И откуда ты все это знаешь?

Да так, читаю много, — ответил он.

Наверно, у тебя с последним экзаменом во­обще никаких проблем не было? — спросил я.

Он пожал плечами.

Ну... Во многих вопросах я не был уве­рен. Однако раз я прошел этот экзамен — зна­чит, все в порядке. Признаться, меня больше физкультурные нормы волновали, в отличие от... — он кивнул на здоровенного парня, си­девшего у противоположного окна.

Выходит, вас бы вместе объединить, вы бы друг друга дополнили... — начал я, но не дого­ворил, потому что автобус свернул с главного шоссе и мы все прильнули к окнам, поняв, что вот-вот подъедем к училищу.

И точно. Автобус проехал по тенистой ал­лее, через ворота, на огороженную террито­рию, мимо спортивных площадок и спуска­ющихся к озерку дорожек, и остановился пе­ред входом в трехэтажный корпус с широкой лестницей и колоннами.

На лестнице нас встречали педагоги и чле­ны приемной комиссии. Среди них выделял­ся плотный, с твердой выправкой мужчина. Сразу было понятно, что он и есть начальник училища.

Мы высыпали из автобусов, а он, спустив­шись на две ступеньки, скомандовал:

— Отряд, строй-сь!

Мы поспешно выстроились в ряд, стараясь встать как можно ровнее.

Он придирчиво оглядел нас, потом опять за­говорил:

— Здравствуйте, дорогие поступающие! Ме­ня зовут Осетров Валентин Макарович, я — на­чальник училища. Обращаться ко мне можно «товарищ начальник», «товарищ полковник», можно и просто по имени и отчеству. Сейчас напомню одно. Выкладываться по полной надо с первого дня, потому что через пять дней отсе­ются двадцать человек, и последующие три не­дели за восемнадцать мест будут бороться три­дцать человек. Правила есть правила, конкурс есть конкурс. Могу напомнить, что те, кого отсеют, получат утешительный приз: направле­ние в. любую самую престижную школу, куда вас возьмут без экзаменов и бесплатно. Вы дос­тойны такого приза уже хотя бы потому, что прошли почти все этапы при поступлении в наше училище. А теперь — к делам насущным.

Итак... Перед вашим приездом мы провели же­ребьевку, чтобы определить, как вы будете раз­биты на отряды — и, соответственно, какую спальню какой отряд займет. Сейчас я зачитаю списки отрядов. Те, кто попадает в один отряд, выходят из строя и становятся вместе. Потом дежурные преподаватели разведут вас по спальням. До обеда у вас будет время приглядеться к обстановке и друг к другу. Перед обе­дом — общее построение, после обеда — первое знакомство с преподавателями, которые будут экзаменовать вас все эти дни, потом — размин­ка на футбольном поле. Ужин, короткий от­дых, отбой. Основное начнется завтра. Отряд первый. Абраменко, Бутырин, Назаренко...

Ребята, имена которых назывались, выхо­дили и становились рядом. Я изо всех сил ста­рался запоминать, кого» как зовут. Так, я за­помнил, наконец, что фамилия парня с плее­ром и модным папой — Вельяминов, а армя­нина — Вартанян.

—...Четвертый отряд! — провозгласил пол­ковник. — Боков, Дегтярев, Карсавин, Конев, Туркин, Угланов, Шлитцер!

Мы с Коневым уже знали друг друга. Угла­новым оказался тот самый здоровенный па­рень, а Шлитцером — его сосед по автобусу, «кузнечик». Боковым оказался коренастый паренек, от которого просто веяло добродуши­ем и спокойствием; Дегтяревым — высокий и сухощавый парень с серыми-серыми глазами, обаятельным лицом и насмешливой ухмылоч­кой; Туркиным оказался парень в дорогущем прикиде и с фирменным рюкзаком, настолько плотно набитым, что было понятно: уж он-то взял с собой все необходимое.

Мы приглядывались друг к другу, пока де­журный преподаватель не повел нас в спальню, на второй этаж. В спальне оказалось семь коек с прикроватными шкафчиками и стулья­ми, большое окно выходило на озеро. При спальне ванная комната и туалет.

— Вот ваша спальня, — сказал преподава­тель, — располагайтесь, делите спальные ме­ста, а как прозвучит сигнал к построению — через одну минуту будьте перед главным вхо­дом. Строиться будете по отрядам или по взводам. Вам еще предстоит выбрать взводного, но сперва вам надо хотя бы немного уз­нать друг друга и понять, кто на что спосо­бен.

Когда он ушел, мы стали оглядываться.

Кайф! — сказал «кузнечик» Шлитцер, шлепаясь на койку у окна и швыряя рядом свой потертый рюкзачок. — Не возражаете, ребята, если я это место займу?

А я бы по жребию делил, чтобы никому обидно не было, — сказал здоровенный Илья Угланов.

— Слушайте, самая разумная мысль! — поддержал Дегтярев.

Шлитцер подмигнул Угланову:

А чего ж ты говорил, что соображаешь медленно?

Так я ж не от большого соображения, — наш богатырь немножко растерялся. — Я про­сто хотел, чтоб было по справедливости, как всегда делается.

— Нормальная идея, — сказал Туркин. — И потом, кто-то ведь может между собой по­меняться, по договоренности, и других это касаться не будет.

— Я готов жребий тащить, — сказал Боков.

Мы с Лешкой Коневым тоже, естественно, согласились. Сделали семь бумажек, на кото­рых поставили номера от единицы до семер­ки, договорились, какой номер какую кровать означает, сложили свернутые бумажки в кеп­ку Володьки Дегтярева (к тому времени мы уже выяснили, что его зовут Володькой) и ста­ли по очереди эти бумажки тянуть. В итоге, Шлитцеру досталась-таки одна из коек у ок­на, вторая койка у окна отошла Бокову, сред­ние койки достались Дегтяреву, Туркину и Бокову, а нам с Коневым выпали самые ближние к двери. В общем, результатами все остались довольны, и никто меняться между собой е стал.

А теперь, — сказал Дегтярев, небрежно запихивая рюкзачок со своими вещами в свой прикроватный шкафчик — давайте познако­мимся. Меня, как вы уже знаете, Володькой зовут.

А я — Генка Туркин, — сразу отозвался Туркин, в отличие от Дегтярева раскладывав­ший содержимое своего рюкзака по полочкам и отделениям шкафчика очень аккуратно, и, вроде бы, даже стараясь при этом, чтобы все мы увидели это содержимое: модные кроссов­ки, спортивный костюм, плеер для компакт-дисков и набор убойных компактов к нему, всякие «Марсы» со «Сникерсами», которые «заряжают энергией в течение дня», несколь­ко упаковок специальных витаминизирован­ных соков для спортсменов, разъемные не­мецкие тетради, в которых можно менять ли­сты. — Мой отец — тот самый Туркин. Знаете, конечно.

По-моему, друг другу представляемая мы, кто есть кто, а не кто наши родители! — немедленно отозвался Шлитцер.

Мне кажется, родители тоже важны, — сказал Туркин. — И по ним ясно, кто...

Да заткнись ты со своими родителями! — вдруг зло огрызнулся Шлитцер. — Вот у меня родителей нет, я — из детского дома, из такой глухомани, что вспомнить страшно! Зато у ме­ня — фамилия! Шлитцер, во! Если полистаете всякие учебники по военной истории, то най­дете там Шлитцеров, которые крупными офи­церами были, героями, и я из их рода! У меня и имя по-настоящему не Георгий, как в доку­ментах во всех записано, а Георг, это я точно знаю! А что я в детском доме оказался, так это понятно! Потеряли меня родные, когда пере­езжали с места на место. А они были детьми ссыльных дворян, белых офицеров! Но я вы­расту — я найду свою родословную, и тогда вы все умоетесь со всеми вашими Туркиными-Жмуркиными, которые, вообще, непонятно откуда взялись!

Ну, ты!.. — Туркин выпрямился, сжав кулаки.

Чего? — Шлитцер подскочил. — Да ты знаешь, как я тебя разделаю?..

Вы что, ребята?.. — мы бросились меж­ду ними и очень вовремя, потому что эти два типа прыгнули друг на друга словно два бой­цовых петуха. Угланов успел Шлитцера схва­тить, и ему на помощь пришли Боков и Дегтя­рев, а мы с Коневым повисли на Туркине. Приподнятый могучим Углановым Шлитцер взбрыкнул ногами в воздухе, но до Туркина не достал, зато четко отправил в нокдаун Дег­тярева, и тут же локтем ударил Угланова в лицо. Угланов охнул, но Шлитцера не выпус­тил. А мы с Коневым кое-как умудрились оп­рокинуть Туркина и прижать к кровати, а Туркин, тоже хорош, размахивал конечнос­тями почти так же, как Шлитцер, и я полу­чил такой удар сбоку в челюсть, что мало не показалось. Хорошо, Боков пришел к нам на помощь, увидев, что со Шлитцером Угланов и Дегтярев справляются и без него. Туркин так озверел, что вдвоем мы могли и не справить­ся.

Пустите... Пустите, гады... Я ему... — хрипел Туркин.

Оба психи! — выдохнул покрасневший от напряжения Конев. — Спятили? Драться, ко­гда пяти минут не прошло, как мы вместе... Что дальше-то будет, если так начали?..

Точно, псих недорезанный! — прогудел Угланов, встряхивая Шлитцера. — Хочешь сразу вылететь, да?.. И... И я бы тебя...

Ну, давай!.. — зло пыхтел Шлитцер. — Думаешь, если ты такой сильный, я против тебя не устою?..

Угланов скрипнул зубами и, швырнув Шлитцера на его кровать, потрогал заплыва­ющий глаз и удалился в ванную. Наступила пауза, все тяжело дышали и смотрели друг на друга.

И тут открылась дверь. Это заглянул при­влеченный шумом дежурный преподава­тель.

— Что здесь происходит? — строго спросил он.

Мы притихли, растерянные. У всех мельк­нула мысль, что для нас дело может пахнуть керосином, невзирая на то, кто был зачин­щиком драки. Попросят нас отсюда всех вме­сте!

И тут, конечно, Туркин нас малость потряс. Встал он и говорит:

— Это я виноват, это из-за меня... Устроил тут, потому что считал, что меня взводным должны выбрать, а ребята не соглашались.

Вечером пойдешь на рапорт к полковни­ку, — сухо сообщил дежурный. — А где ваш седьмой?

В ванной, умывается, — проговорил Дег­тярев.

Вот как? — дежурный прищурился. — Это хорошо, что умываться любит.

Мы все только об одном думали: лишь бы Угланов задержался в ванной и не демонстри­ровал/; вой глаз, хотя бы сейчас. Потом на что угодно можно будет его синяк списать, хотя, конечно, после того, что видел дежурный, ни­кого особо не проведешь... Но Угланов взял и вышел из ванной как раз в этот момент. Да еще и прогудел своим зычным голосом, не за­метив дежурного.

Смотри, какой фингал растет, сволочь! Если б ты это нарочно, то я бы тебя на месте закопал, но в следующий раз... Ой! — он осек­ся, увидев дежурного.

Вот именно что «ой», — сказал дежур­ный. — Тоже пойдешь на рапорт....Кстати, Дегтярев, директор просил тебя зайти к нему прямо сейчас.

И удалился, закрыв за собой дверь.

— Мы что, ребята, влипли? — поинтересо­вался Угланов.

— Кажется, да, — хмуро ответил Дегтя­рев. — А ты молодец... — кивнул он Туркину. — Ладно, пойду к полковнику.

— Зачем он тебя вызывает? — сочувственно поинтересовался я.

Дегтярев пожал плечами.

— Понятия не имею.

Но нам показалось, что он знает, просто нам говорить не хочет.

И он вышел, а Угланов повернулся к Туркину.

Почему ты молодец?

Всю вину на себя взял, — объяснил Бо­ков.

Ну и правильно! — сказал Угланов. — Ведь, на самом деле, ты и виноват. Нечего бы­ло разводить... А ты... — повернулся он к Шлитцеру. — Кстати, как тебя обычно кли­чут, когда не Георгом называют, а как-нибудь попроще?

Жорик, — сообщил тот без особой охоты.

Так вот, Жорик, в следующий раз я тебе фасад точно начищу, если вздумаешь тут...

— Напугал! — буркнул Жорик. А потом кивнул Туркину. — А ты и правда молодец.

Только больше не трезвонь тут насчет своего папаши и прочего такого.

— Как раз из-за «папаши», как ты выража­ешься, — не без язвительности заметил Туркин, малость заводясь по новой, — я и взял на себя вину. Потому что мне-то нагорит меньше, чем любому из вас, отец прикроет и со всеми договорится...

Ладно, молчи, — сказал я. — А то опять нарвешься.

Лучше давайте дальше знакомиться, — миролюбиво сказал Боков. — Я вот Димка. Ро­дители у меня самые обыкновенные научные работники. Не знаю, чего еще о себе рассказы­вать. Ну, что я из Санкт-Петербурга, если кому интересно.

А меня Лешкой зовут, — сообщил Ко­нев. -*-Яиз Подмосковья, из города Подоль­ска. Отлично знаю компьютеры, книги про­читанные чуть не за раз запоминаю. Поэтому мне обычно никаких шпаргалок не надо. И если кому что объяснить или подсказать по­требуется, я всегда готов.

Меня зовут Андреем, — сказал я. — Жи­ву в Москве. Отец — завлабораторией при за­воде, лекарства новые разрабатывает. Мама на выставочном центре работает. Еще есть старший брат и бабушка. Прямо не знаю, что еще о себе рассказать... Ну, говорят, что я со­ображаю неплохо. Но об этом не мне судить.

Про себя я все выложил... — проворчал Жорик Шлитцер.

Я, пожалуй, тоже, — криво улыбнулся Генка Туркин.

А я, значит, с Ростова-на-Дону, — сооб­щил Угланов. — Плюхой меня зовут. У меня в роду тоже все всегда воевали. Говорят, да­же в войне против Наполеона один из моих предков атаманом Платовым отмечен. Отец у меня — человек мирный, хотя тоже, в об­щем-то, можно считать, связан с семейной традицией. Потому что он при лошадях. Ве­теринар по образованию, одним из лучших специалистов по лошадям считается, на вся­ких крупных коннозаводах работает, даже за границу помогает породистых жеребцов со­провождать... Ну вот. А вот мой дядя, млад­ший брат отца, — был офицером и погиб в Афгане. У дяди своих детей не было, я вроде как его ближайшим родственником оказал­ся. Через фонд афганцев мне предложили в кадеты поступить, чтобы вроде как поддер­жать семью погибшего. Думали, наверно, что парни из тех семей, где Кто-то в Афгане или где там еще был убит, сами хорошо служить будут. Я решил попробовать, и пока что все этапы одолел. Вот.

Он оглядел нас сам удивляясь тому, что его рассказ получился таким длинным.

— Ну, можно считать, и познакомились, — подвел итог Димка Боков. — Осталось Во-лодьку Дегтярева дождаться...

И тут как раз Дегтярев вернулся. И вид у него был довольно мрачный.