Июня, Колоград, квартира Решетова, 22:45

Брумель откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. Они выпили уже достаточно, что бы почувствовать приятную вялость, но недостаточно что бы этой вялости поддастся. Журналист смотрел в голубые глаза инженера Решетова, сверкающие на фоне пшеничных усов и бритого черепа.

Иван Решетов сжимал граненый стакан своей пятерней, как когда-то держал гранаты на защите южных границ ССС. О былых подвигах говорили ордена, которые Решетов принципиально не носил, наколов их на государственный флаг, растянутый на стене. Мало кто знал (Брумель был в числе посвященных), что это символизировало проколы в государственной системе, и каждый орден был тому подтверждением. Не носил же он ордена потому, что считал своей единственной медалью вертикальный шрам через глаз, «подаренный» огромным пуштуном в одном из сражений. «Мне этот пуштун, царство небесное, услугу сделал. Когда вся жизнь перед глазами проходит, это то испытание, после которого другие чепухой кажутся».

– Ну, за это и выпьем! – сказал Иван. Брумель и Власиш стукнули по его вытянутому стакану. Решетов осушил свой в мгновение, медленно, через секунды, прокусив огурец и даже не поморщившись. Брумель съел сооруженный из шпрот и колбасы бутерброд, наблюдая за Николой. Тот морщился, под язвительные, но шуточные замечания Решетова. Брумель поддержал хозяина, посмеялся. Старый друг никогда не умел пить.

Никола поспешил перевести разговор и затронул тему биосинтеза, всегда интересовавшую образованного Решетова. Брумелю эта тема наскучила, и он, угощаясь закусками, стал рассматривать комнату, похожую то ли на радиорубку, то ли на полевой штаб. Да так оно и было, отчасти – в углу на столе стояла радиоустановка с наушниками, усилителем и списком радиочастот. Благодаря тому, что Брумель год назад уловил сигнал Решетова, и завязалась их дружба.

Над радиоустановкой (конечно, она работала на волнах Уоллеса-Акимова, который последний назвал Оптима-волнами, то есть «лучшими») висели плакаты в стиле соцреализма – строительство Беллинсгаузена в Антарктиде, рабочие на заводе антигравитационного транспорта, трассы струнной дороги над степями Казахстана и меж сибирских гор, первый космодром обслуживания Лунной компании ССС и прочие, менее броские. Примечательно, что никогда на стене (плакаты иногда менялись и перевешивались) не появлялись портреты Колоса, Тиунова или Белова. «Народ велик, его изображать надо, и в этом вдохновляться, а не на крыс партийных глядя» говорил Решетов. Брумель всегда автоматически расползался в улыбке после этих слов. Такого доверия он не испытывал к себе даже от Власиша.

Ещё были газеты, все те выпуски, где говорилось о подавлении мятежа на юге, и одна статья, которую Решетов никогда не снимал, со своим интервью «Колоградским ведомостям» и фамилией Брумеля внизу. За это интервью Решетов был Брумелю особенно благодарен.

Не одним интервью прославил Брумель Решетова. Валерий Гордонович разрешил когда-то поместить на второй странице немалую статью о принципиально новом методе рытья котлована для бункера. Редактор Ведомостей строго настрого запретил указывать фамилии заинтересованных в стройке, не допуская возможность скрытой рекламы. Однако расчет был верен: на Брумеля посыпалась лавина звонков от знакомых, с просьбой сказать, как можно построить себе такой. Всех он отсылал к Решетову, одному из первых в Колограде и во всей Сибири купившему лицензию на частное строительство бункеров.

Своей деятельностью Брумель настолько помог, что Решетов отстроил ему бункер за пол цены. Оба были довольны.

– Вот скажите мне, молодежь, – говорил Решетов (он был на десять лет старше Николы и Алекса), – кто из вас не думал о том, что бы на Запад переселиться?

– Скажешь тоже, – поперхнулся Власиш, – это они к нам тянуться.

– Ну-у! – Иван хлопнул себя по бокам, будто бы Власиш сказал что-то очень надоевшее своей глупостью. – И ты туда же, биолог! А статистику знаешь?

– Да её никто не знает, товарищ! Это видно! Вон, у Брумеля спроси. Там прогресса нет вообще. Там по земле ещё ездят.

– Ты пойми, Ник, – вмешался Брумель, – Запад разный очень. В Южной Африке совсем не так, как в Австралии или Англии. А за Америку я вообще молчу.

– Вот! Разрозненность! Если наша Северная Сторона выступает единым монолитом, там разрозненность!!

Решетов стукнул кулаком, заставив водку в стаканах вздрогнуть.

– Без паники! – сказал Иван и улыбнулся, подмигнул Власишу. Тот продолжил.

– И никогда из этого комка народов не сделать единую Сторону.

– А у нас что? Мы все тут разных национальностей.

– И единой нации. – Сказал Власиш.

– Народа одного. – Добавил Решетов, разливая водку. – А, между прочим, нация и народ – разное. Не помню, если честно, отличия, я ж, извините, не образованный инжинер… Но все же разное. На Западе жить легко. Довелось мне с Западными строителями общаться, которые к нам по обмену приехали. Ну, это сейчас все закрылось, учитывая напряженность мировой обстановки, а раньше мы туда-обратно мотались. Я, дурак, не попал… Так вот. Говорили, что там вообще партия, а там их несколько! не лезет в жизнь граждан.

– И это хорошо?

– Власиш…

– А что? – удивился Решетов. – Ты что, ботаник, совсем, что ли? Да нос свой суют во все дыры, будь то щель в окне, или вагина жены! Скоро уже еб*ться будем по приказу партии! А там – другое. И не раздроблены они. В мире живут.

– У нас один язык и решен вопрос религии. Там – куча сект, сепаратизм на языковой основе. И террористы. Социальная напряженность.

– А террористы – сами виноваты. Они Израиль у Южной Стороны отвоевали? Южную Африку – отвоевали? А Кувейт с Эмиратами, якобы ради торжества демократии? Хотя там неизвестно было, все ли Кувейтцы за отделение выступили.

– Действительно, там против Запада бунтуют. – Сказал Брумель.

– Елы-палы! Я ж забыл совсем, братва! Вам интересно будет!

Решетов удалился и вернулся с газетой.

– Война! – сказал он, и кинул на стол «Правду».

Брумель и Власиш наклонились над статьей.

«От войны добра не ищут» – был заголовок.

– Читай вслух, Алекс.

Алекс водил глазами по тексту, молча. Словно выбирал самые интересные моменты.

– «…Стоит заметить, что Западная сторона рассматривает свое вторжение как…»

– Да всю читай!

– Здоровая. Так. «…Президент Западной Стороны Рональд Тандерболт заявил, что интересы демократии интересуют его на территории всего земного шара, и в случае несоблюдения прав человека Западная сторона готова выступить на защиту населения любой из сторон…»

– Все с ними ясно! – сказал Власиш и уставился в пол. Брумель продолжил: – «…ракеты Западной Стороны находятся у берегов Ирана на пяти платформах. Стоит заметить, что кроме территорий Ирана, Афганистана и Аравии их радиус включает в себя территорию средней Азии и Кавказа. По этой причине Генеральный Секретарь Партии ССС Игорь Белов заявил, что ракеты у рубежей Южной стороны – угроза и для ССС в том числе…»

Брумель отвлекся, осмотрел друзей. Власиш лежал, лицом в сложенных руках. Иван не сводил с Алекса взгляд.

– Ну что? Читай… – сказал инжинер.

– А вот это уже интересно. Власиш! Просыпайся.

Пятерня Решетова опустилась на плече биолога.

– Да я все слышу. И понимаю.

– «…в Южную Сторону по соглашению с правительством введены сдерживающие силы ССС…»

– Что-то не вериться.

– Нет, Ник. Эта газета не будет врать.

Зазвонил видеофон. Брумель вздрогнул, поймав себя на мысли, что всегда реагирует так на звонок, особенно – на сообщения.

– Кому ты нужен, почти полночь?

Брумель ответил, но не ему.

– Алло.

– Брумель!! – крикнули на ухо так, что Алекс отдернулся от динамика.

– Здравствуйте, Валерий Гордонович.

– Завтра утром, что бы был в редакции, это очень, повторяю, очень важно! Ещё повторить, или тупой? То есть, понял?

– Понял.

Пошли гудки.

– Ну вот. В прошлый раз, когда Гордонович говорил «очень важно», наступил Израильский кризис. Все по бункерам прятались.

– И до сих пор прячутся. – Сказал Решетов и засмеялся.

– За это и выпьем. – Сказал Никола.

– А ты чего? Ты у меня бункер не купил.

– Ванек, за меня все решили на заводе. Я, как член партии, буду в Центральном Колоградском №1. Был уже там, не плохо.

– Государственные общаки с моими не сравняться. 35 тысяч карбованцев всего.

Власиш присвистнул.

– Два хороших мобиля, или большая квартира в столице. Всего!

– Чертовщина какая-то.

– Что там, Алекс?

– Эхо. В трубке.

– Да ерунда, у меня тоже было недавно. Видать, сбои с антеннами.

– Нет, Ванек. Этого в оптима волнах быть не должно. Это достояние радио. Мировое эхо называется.

– Пьем, товарищи! Только давайте за мир. – Сказал Брумель.

– За мир!

– За Мир!

Стукнули, закусили.

Ник с Решетовым достали шахматы, как всегда начав игру, обычно растягивающуюся на часы. Конец этой игры Алекс не заставал никогда, засыпал. Сейчас он рассматривал радиоустановку Ивана, подмечая полупрофессиональным взглядом особенности. Решетов знал баловство Алекса с радио волнами. Его забавляла эта афера – «мозгов у тебя нет» – говорил он Брумелю.

Решетов поражал его своей природной скромностью: он получил лицензию на разрешенное десять лет назад предпринимательство благодаря связям в Партии и количеству орденов. Строительство бункеров было тем бизнесом, который привлекал многих, и так же быстро выплевывал. Решетов говорил, что этот вид деятельности очень сложен и в плане организации, а в плане бюрократии. Но сам Иван справлялся на ура, получая свои карбованцы, до десяти тысяч с бункера, столько, сколько зарабатывал Брумель за три месяца.

Однако жилище коренного холостяка не отличалось от простеньких квартир колоградцев-рабочих, совсем не похожее на квартиры и дома предпринимателей. Да и почти все деньги Решетов отправлял якобы дочке в Волгоград, никогда Брумелем не виденной.

Брумель не стал долго обманывать себя – все мысли в любом случае возвращались к статье. Алекс перечитал её снова. И ещё раз. Отложил газету.

«Правда» не могла просто пустить утку. И в то же время, это был полностью партийный орган СМИ, в три раза больше, чем его родные ведомости. Редакция, по приказу сверху, вполне могла пустить эту новость, раздув небольшое столкновение Запада и Юга в войну. И в то же время, давняя напряженность этих Сторон могла сразу же перейти в…

Ядерную бойню?

Алекс надорвал кусочек газеты. Мысль отвратительной судорогой прошла через его тело и сжалась в области сердца.

Ядерную? А что ещё может быть в мире, в котором запретили гонку вооружений?

Последняя война двадцатых и немного – тридцатых годов окончательно, как любили поговаривать в Партии, отбила у человечества охоту воевать. Это можно понять: даже такая агрессивная тварь, как человек, глядя на войну унесшую половину населения планеты и разрушив экономику мира, может остепениться.

Но ядерное оружие не запретили, как нефть, огнестрельное оружие и любой выхлоп газов. Ракеты, как и столетие назад, все ещё наводили ужас на мирных граждан планеты. Сделав гигантский шаг вперед, человек, освоив воздух и воду, энергетику без нефти и эффективное, экологичное хозяйство, так и остался на уровне ядерной угрозы. Освоили холодный синтез, горячий – оставили как есть. Плохо ли это или хорошо – никто не знал – все оказалось очень зыбким три года назад, когда Запад вошел в Израиль. Тогда, следя за новостями и порождая их, Брумель впервые понял, как хрупка вся его жизнь и её образ. Это всего лишь совокупность привычек, связанных с инфраструктурой общества. Распадись оно – останется ли он таким же, какой есть? Какой станет Алиса, Власиш, Решетов?

Партия вдруг вспомнила о братских народах Южной Стороны, о большом прогрессе в сближении Севера и Юга. Несмотря на частые стычки на южных границах, партия начала все больше вмешиваться в Южно-западный конфликт. Негласно – присылая своих офицеров и технику, что очень разозлило Запад.

Войной пахло, она витала в воздухе, ощущаясь сильнее городской пыли. Такое состояние тянулось до сих пор. Даже Брумель в конце концов обзавелся бункером, в которых дали жилплощадь уже трем четвертям населения страны, и строительство продолжалось.

Власиш налил себе сока, укрыл заснувшего на игральной доске Власиша. С кухни доносился храп Решетова.

Алекс стоял с кружкой сока у окна, наблюдая ночной город. Колоград, подобно Москве, Киеву и другим Союзным городам, не спал. Освещение не заменяло солнца, но все больше росло вверх, и внизу пешеходные проспекты, накапливая лучи фонарей, не знали темноты.

На одной из улиц возникла большая голограмма, возвышавшаяся на уровне второй антигравной трассы. Брумель отложил кружку на подоконник и надел очки. Его туловище подалось вперед, словно для улучшения восприятия. Голограмма громкой аудиозаписью вещала ночному Колограду. Вот он – Мыслевирус.

– Позвольте мне, дорогие товарищи, рассказать вам о моем деде. Да, это именно из той серии – «дедывоевали». Он воевал, и дожил таки до нашего светлого будущего, чем особенно гордился. Однако не об этом. Дорогие мои товарищи, меня часто затыкают доблестные сотрудники МВД, поэтому буду краток. Одной из его историй, услышанной в детстве, была история, как он покупал молоко. Тогда, во время, когда все носились с войной, в последствии ставшей «последней», он запомнил от одного молочника очень хорошую фразу. Она звучала оптимистично: «войны не будет». Да, дорогие мои товарищи, все было не так, однако…

Брумелю стало не по себе. Мыслевирус точно угадал его мысли.

– Ничто, повторяю – ничто не предвещало беды. Этот же молочник, хороший друг моего деда, с гордостью заявил, что эту фразу говорил ему и его отец, когда они, ещё в детство молочника, жили в Чечне. «Войны не будет», говорил ему отец. А после первой он говорил «во второй раз уже точно не будет»! Ещё он любил поговаривать слова своего отца, перед войной в Афганистане закончившего школу. «Войны не будет», говорил дед молочника. Погиб в Афганистане, перед этим передав слова своего деда. Они тогда жили в Польше… Тот любил поговаривать – «войны не будет», до 1939 года, когда…

Мыслевирус не договорил – отряды милиции нашли маленький голографический проектор и уничтожили его. Голос замолк.

Сок в кружке сменила водка. Брумель осушил стакан. Алкоголь сразу ударил в голову, свел тяжесть в ступнях на нет. Брумель грыз ленту копченого сыра, глядя в окно. Голос ненавистного многим диссидента уступил место привычному гулу кварталов города. Соленый вкус сыра приводил в чувство готового провалиться в сон Алекса. Только тревожность внутри не давала ему полностью отключиться.