Глава 6. Дженни рассказывает о себе

Как я уже говорила, -- сказала она, проснувшись, -- зовут меня Дженни и

во мне, прибавлю, есть шотландская кровь. И моя мать, и я сама родом из

Глазго. Собственно, род наш восходит к Африке. Предки мои попали в Испанию и

служили на кораблях Великой Армады. Одна из них приплыл на доске к

шотландскому берегу. Фамилия наша -- Макмурр.

-- Я читал, как адмирал Дрейк победил Армаду, -- вставил Питер, -- и буря

разбросала галеоны, но про кошек там не было...

-- Однако служили и кошки на этих галеонах, -- сказала Дженни.-- Строго

говоря, что нам Испания! Мы жили задолго до того в Египте. Ты заметил, какая

у меня маленькая голова? Египетская порода. Конечно, и лапки...

Дженни легла на бок и протянула Питеру все четыре лапы.

И подушечки и вся внутренняя сторона оказались черными. У Питера они

были розовые.

-- Когда знаешь, кто твои предки, -- продолжала Дженни, -- все же как-то

легче. Из Глазго в Лондон нас привезли в корзине, и маму, и сестер, и меня.

Мама очень хорошо учила нас, воспитывала, и меня забрали в одну семью к

одной девочке. Три года я не знала горя.

-- Девочка была хорошая? -- спросил Питер.

Дженни ответила не сразу и, уже не стесняясь, смахнула лапкой слезу.

-- Лучше некуда, -- отвечала она.-- Звали ее Элизабет, Бетси. Когда она

возвращалась из школы, я прыгала к ней на руки, она меня обнимала, а я

терлась о ее щеку, и мы долго ходили вместе, словно у нее на шее -- меховое

боа.

Именно об этом мечтал Питер и вздохнул. Вздохнула и Дженни.

-- На рождество и на Новый год, -- продолжала она, -- мне разрешали

залезать в коробки. На мой день рождения Бетси звала гостей, и мне дарили

подарки. Все меня любили, и я их любила, я даже понимала кое-что

по-человечьи, хотя язык этот и труден и неблагозвучен. И вот однажды, два

года тому назад, я заметила, что все чем-то заняты. Вскоре я поняла, что мы

переезжаем. Только не знала, в другой дом или за город, на дачу.

Дженни прикрыла глаза на минутку, словно хотела получше вспомнить свою

беду. Потом открыла их, вздохнула и продолжала рассказ:

-- Дом у нас был большой, паковали все очень долго, а я ходила, нюхала,

терлась об вещи, чтобы получше понять, что к чему. Сам знаешь, как много вам

скажут усики (Питер этого не знал, но не возразил ей). Но я ничего не

поняла, и особенно меня сбило с толку то, что хозяйка моя уходила с Бетси на

ночь. Каждый вечер мою корзину переносили наверх, в мансарду, и ставили мне

блюдечко молока. А однажды утром никто не пришел. И вообще никто больше не

пришел, ни хозяйка, ни Бетси!.. Они меня бросили.

-- Бедная ты, бедная! -- воскликнул Питер и тут же прибавил: -- Нет, не

может быть. С ними что-нибудь случилось.

-- Побудешь кошкой с мое, -- сказала Дженни, -- поймешь, что такое люди.

Они нас держат, пока им удобно, а когда мы без всякой вины помешаем им,

бросают, и живи, как хочешь, то есть помирай...

-- Дженни! -- снова закричал Питер.-- Я никогда тебя не брошу...

-- Может, ты и не бросишь, -- сказала Дженни, -- а вот люди бросили. Я

тоже сперва не верила, слушала, смотрела в окно. Потом стада мяукать все

громче и громче, но никто меня не услышал и никто не пришел.

-- Ты, наверное, страшно хотела есть? -- спросил Питер.

-- Не в том дело, -- ответила Дженни, -- с душой у меня стало худо.

Сперва я тосковала по Бетси, потом почувствовала, что я ее ненавижу. Да,

Питер, я научилась ненависти, а это хуже и голода и боли. С тех пор я не

верю ни единому человеку.

Потом пришли какие-то женщины, наверное, новые хозяйки. Одна из них

хотела меня погладить, но я так озверела, что укусила ее. Она меня

выпустила, и я юркнула в незапертую дверь. Так все и началось...

-- Что именно? -- не понял Питер.

-- Независимость от людей, -- пояснила Дженни.-- Мне ничего от них не

надо, я ни о чем их не прошу и никогда не пойду к ним.

Не зная, чем ее утешить, Питер подошел к ней и лизнул ее в щеку. Она

улыбнулась ему и замурлыкала. И тут раздались шаги.

-- Мебель перевозят! -- сразу догадалась Дженни.-- Ах ты, жаль! Какой

хороший был дом... Бежим, а то сейчас начнут орать.

Питер послушно побежал за ней, и вдруг ему немыслимо захотелось пить --

все же котом он еще не пил ничего, хотя столько бегал, говорил и дышал

пылью.