После мрачных событий появляется кусочек Будды, а флот-сокровищница просит Тяньфэй унять их страхи.

Корабль был настолько большим, что совершенно не качался на волнах. Он был подобен острову. Комната, где их держали, была невысокой, но широкой, раздаваясь по форме корабля. Решетки по бокам давали воздух и немного света, впрочем, было скорее сумрачно. Дырка у одной из решеток была вынесена за пределы корпуса и использовалась, как место облегчения.

Худой чернокожий мальчик заглянул в дыру, будто решая, сможет ли он через нее вылезти. Он говорил на арабском получше, чем Болд, но родным для парня язык не был. Он говорил со странным для Болда гортанным акцентом: “Они о’ращаются с то’ой, как с ’язью”. Сказал, что родом из-за холмов за Сахилем.[36]Мальчуган просунул в дыру одну ногу, затем другую. Сбегать он не собирался.

Ключи провернулись в дверном замке, и мальчишка отскочил от дыры одним движением, будто обезьяна. Зашли три человека и велели всем построиться. Корабельные старшины, догадался Болд. Проверяют товар. Один из них внимательно осмотрел черного парня. Он кивнул остальным, те положили на пол деревянные миски с рисом, большую бамбуковую емкость с водой и ушли.

В безделье и скуке минуло два дня. Черный мальчик, которого звали Кью, проводил много времени, всматриваясь в очко то ли на воду внизу, то ли вообще не пойми на что. На третий день их подняли и вывели на палубу, чтобы помочь с грузами. Те были завязаны веревками, концы которых переброшены через реи, чтобы можно было тянуть и спускать в трюм. Грузчики следовали командам дежурного офицера, обычно это был плосколицый хань.[37] Болд узнал, что корпус был разбит внутренними перегородками на девять изолированных отсеков, каждый из которых по отдельности превосходил несколько самых больших доу Красного моря. Рабы, уже ходившее на этом корабле, говорили, что это делает судно непотопляемым – даже если в одном из отсеков открывается течь, его можно очистить и отремонтировать, если же он будет затоплен – остальные восемь смогут удержать судно на плаву. Будто девять кораблей связаны вместе.

Однажды утром по верхней палубе забарабанили моряцкие ноги и два циклопических каменных якоря стали подниматься. Паруса были развернуты на всех мачтах. Корабль медленно начал движение.

Это был настоящий плавучий город. На корабле сновали сотни людей, перетаскивая и складывая ящики и корзины по своим местам. Болд насчитал пятьсот человек, но их, несомненно, было больше. Все рабы были согласны, что это очень по-китайски. Китайцам было невдомек, что корабль забит народом, им это казалось нормальным. Не имеющим отличий от любого китайского городка.

Адмирал этого огромного флота располагался на их корабле: Чжэн Хэ, плосколицый китаец богатырского телосложения. Втихаря рабы перешептывались, что он – хуэй.[38] По причине нахождения адмирала, на корабле беспричинно толпились офицеры, сановники, жрецы и прочие прихлебатели всех сортов. На нижних палубах было множество чернокожих – зинджей и малайцев, выполнявших самую тяжелую работу.

Следующей ночью в каюту к рабам пробралось четверо. Одним из них был Хуа Ман, старпом Чжэня. Они остановились около Кью и схватили его. Хуа Ман треснул парня по голове короткой дубинкой. Остальные стащили с мальчика халат и развели ему ноги. Они туго перевязали его бедра и талию веревкой, и, пока трое крепко держали парня, Хуа извлек маленький изогнутый ножик из рукава. Он ухватил Кью за гениталии и одним взмахом отрезал их. Мальчишка заревел, когда тот сдавил края раны и прижал к ним кожаное кольцо. Затем Хуа наклонился и вогнал небольшой кусочек металла внутрь. Потом старпом подошел к сортирной дыре и выкинул туда член и яйца. Тем временем его подручные бинтовали рану. Когда с этим было покончено, двое из них взвалили руки мальчика себе на плечи и выволокли его.

Через какое-то время они вернули его и уложили на койку. Потом они оглядели остальных.

- Не давайте ему воды, - велел Хуа Ман зашуганным рабам. – Если он поест или попьет в ближайшие три дня, он умрет.

Кью стонал всю ночь. Прочие рабы инстинктивно сгрудились на другой стороне каюты, слишком напуганные, чтобы переговариваться. Болд, оскопивший за свою жизнь достаточно лошадей, подошел поближе и сел. Парню было около десяти или двенадцати лет. Что-то в его лице зацепило Болда и он остался с ним. Три дня мальчик просил воды, но Болд не давал ему ни капли.

Евнухи вернулись ночью третьего дня.

- Теперь мы увидим, умрет ли он или нет, - сказал Хуа. Он поднял мальчика, снял перевязки и аккуратно достал затычку из раны. Кью всхлипнул, когда мощная струя мочи хлынула в фарфоровый ночной горшок, который подставил второй евнух.

- Хорошо, - сказал Хуа. Затем он обернулся к рабам. – Вымойте его. Не забывайте время от времени доставать затычку, чтобы он мог облегчиться, но возвращайте ее на место, пока все не заживет.

Они вышли и заперли дверь.

Теперь абиссинские рабы стали переговариваться, глядя на мальчика:

- Если держать это место чистым – все быстро заживет. Моча тоже чистит, так что все отлично. Ну, в смысле ничего плохого нет в том, чтобы обмочиться.

- Нам повезло, что с нами такого не сделают.

- С чего ты взял, что не сделают?

- С мужчинами так не делают. Слишком многие умирают. Только мальчики могут выдержать такое.

На следующее утро Болд вел мальчика к сортирной дыре и помог ему снять повязки, чтобы тот мог достать затычку и снова отлить. Затем Болд вернул ее на место, показав парню, откуда он ее достал, стараясь быть очень осторожным.

- Тебе нужно держать эту штуку пока не зажило, а то канал зарастет, и ты умрешь.

Мальчик повалился на лежак. Остальные старались не смотреть на страшную рану, хотя она так и притягивала взгляды.

- Как они могли? – спросил один из рабов по-арабски, пока парень спал.

- Они сами евнухи, - ответил один из абиссинцев. – Хуа евнух. Даже сам адмирал – евнух.

- Они же должны понимать, что это такое.

- Они отлично это понимают и поэтому делают. Они ненавидят всех нас. Они вертят императором Китая и ненавидят остальных. Можешь полюбоваться, как это будет. Они всех нас кастрируют. Помяните мое слово, грядет Конец Света.

- Вы, христиане, обожаете это приговаривать. В итоге этот “Конец” настал только для вас.

- Господь прибрал нас, чтобы уменьшить страдания наши. Будет и ваш черед.

- Я не Бога боюсь, а адмирала Чжэн Хэ, евнуха “Три Драгоценности”. Они дружили в детстве с императором Чжу Ди. А когда обоим было по тринадцать, император приказал оскопить его. Можете в это поверить? Теперь евнухи так же поступают со всеми пленными мальчишками.

В следующие дни температура у Кью только росла, в сознании он был редко. Болд сидел рядом и иногда клал влажную тряпку тому в рот, про себя проговаривая сутры. Когда он последний раз видел своего собственного сына, почти тридцать лет назад, тот был примерно этого возраста. Губы мальчика стали серыми и шелушащимися, его темная кожа – тусклой, а на ощупь – горячей и сухой. Болд еще никогда с встречался с теми, кто был настолько горяч, а потом выживал, так что, возможно, это было лишь пустой тратой времени и сил – без сомнения, лучше окончить мучения этого бедного бесполого существа. Но он все равно продолжал давать ему воду. Он вспоминал веселого сорванца, которым был парень в первые дни их пребывания на борту. Теперь это тело больше смахивало на маленькую африканскую девочку, умирающую от своих тропических болезней.

Лихорадка пошла. Кью ел все больше и больше. Но даже когда он бодрствовал, он говорил меньше, чем раньше. Его глаза тоже стали другими – они глядели на всех по-птичьи, будто не верили ничему, что видели. Болд понял, что мальчик вышел из своего тела, канул в бардо, а назад пришел кто-то другой. Все поменялось. Чернокожий парень умер, этот начал новую жизнь.

- Как теперь тебя зовут? – поинтересовался Болд.

- Кью, - ответил мальчик, впрочем, не удивившись, как если бы не помнил того, что уже представлялся Болду.

- Добро пожаловать в эту жизнь, Кью.

Путешествие по океану – странный способ путешествия. Облака неслись над головой, но не было заметно, чтобы они куда-то продвинулись. Болд пытался прикинуть длину дневного перехода флота в сравнении с конной ордой, но получалось плохо. Оставалось только наблюдать за погодой и ждать.

…

Спустя двадцать три дня флот подошел к Каликуту, [39] городу, намного больше, чем порты Зинджи, размерами не уступавшему лишь Александрии, может и превосходившему ее.

Крутобокие башни из песчаника, зубчатые стены – все покрылось буйными зарослями. В небо били упругие струи фонтанов. Центр был забран в камень. Во все стороны от него расходились деревянные постройки жителей победнее. Город расползался, насколько хватало глаз, за исключением одного направления – там над ним нависала скала.

Несмотря на огромные размеры города, вся жизнь на его улица остановилась, когда к нему прибыл китайский флот. Болд, Кью и абиссинцы смотрели вниз, на пеструю толпу, вздымающую руки в приветствии.

- Эти китайцы захватят весь мир.

- А монголы захватят Китай, - ответил Болд.

Он заметил, как Кью всматривался в толчею на берегу. Он взирал на нее с интересом непогребенного призрака. Взгляд демонов, взгляд старого Бона, [40] взгляд отца Болда, когда тот был в ярости. С таким взглядом Великое Ничто смотрит человеку в душу и говорит “это я заберу с собой. Ты не остановишь меня, так что и не пытайся”. Болд содрогнулся, увидев этот взгляд на лице мальчика.

Их заняли на разгрузку в лодки и на погрузку в корабли. Но ни один из рабов не был продан. Даже на берег их отправили лишь один раз – разобрать кипу тканей и перенести их на флот-сокровищницу.

Во время этих работ сам Чжэн Хэ отправился на берег в своей адмиральской барже, ярко раскрашенной, позолоченной, украшенной самоцветами и фарфоровыми мозаиками. На носу баржи была закреплена золотая статуя поразительной красоты. Чжэн сошел на берег, облаченный в золотые одежды с алыми и синими вставками. Его люди разворачивали длинный ковер по пляжу, чтобы тот мог ступать по нему и взирать на погрузку новых товаров. Это был поистине необъятный мужик: высоченный, широченный, с могучим передом и запредельной кормой. У него было широкое лицо, совсем не ханьское; он был евнухом. Он был всем, о чем трепались абиссинцы. Болд глянул на адмирала лишь краем глаза, и вдруг заметил, как Кью, бросив работу, пронзил великана взглядом, будто сокол – тушканчика. Болд ухватил парня и зашипел ему на ухо:

- Хватит, Кью. Мы тут скованны цепью. Шевелись, или мне придется опрокинуть тебя и тащить за ногу по земле. Я не хочу попадать в неприятности, потому что только Тара знает, какие неприятности могут случиться у рабов с такими вот хозяевами.

Из Каликута они отправились на юг, в Ланку.[41] Здесь рабов оставили на корабле, в то время как солдаты высадились и исчезли на несколько дней. Судя по поведению офицеров, оставленных на борту, Болд понял, что задержка в планы не входила. Он следил за ними настолько близко, насколько это вообще было возможно, и видел, что они становились все более и более нервными день за днем. Болд размышлял о том, что команда станет делать, если Чжэн Хэ не вернется. По всему выходило, что отплывать они не будут.

Однажды, в момент, когда офицеры огневого боя раскладывали на палубе свои зажигательные снаряды, баржа адмирала и остальные десантные шлюпки китайцев появились из внутренней бухты Ланки. Люди на кораблях и на лодках победно и радостно кричали. По словам прибывших, они благополучно вырвались из ловушки, поймали жалкого узурпатора, который это ловушку устроил. Вдобавок, они прихватили и законного царя, которого, не могут отличить от узурпатора и вообще решить, кто есть кто. Так что и узурпатор, и законный царь будут сидеть в одном месте и обращаться с ними будут равно. Самое удивительное из всего было то, говорили они, что при одном из местных правителей-узурпаторов оказалась святейшая реликвия острова, зуб Будды, называемый Далада. Чжэн принес золотой реликварий с зубом, чтобы показать трофей всем, кто есть на борту. Это определенно был верхний клык. Команда, пассажиры, рабы, все заревели от восторга, надрывая глотки, приветствовали добычу.

- Это величайшая удача, - сказал Болд Кью, когда жуткий шум сошел на нет. Он сомкнул вместе ладони и прочитал про себя Сутру Ланка. На самом деле удача была настолько огромна, что это пугало его. А радостный рев толпы разжигал этот страх еще сильнее. Будда благословил Ланку, это была одна из его священных земель – ветвь Дерева Бодхи росла здесь, а соленые слезы Будды до сих пор падали с обрывов священной скалы в центре острова, той самой, что хранила отпечаток Адама. Совершенно ясно, что увозить Даладу из этого священного места было неслыханным кощунством. Это был факт, отрицать который было нельзя.

Пока они плыли дальше, по кораблю пошел слух о том, что Далада имел значение как символ царской власти на острове. Как только император Чжу Ди подтвердит права на престол одного из претендентов, реликвия тут же отправится на Ланку. Рабы считали это добрыми новостями.

- Значит, император Китая будет решать, кто достоин править тем островом, - сказал Кью. Болд кивнул. Чжу Ди пришел к власти через государственный переворот, так что Болду не было понятно, какого из претендентов на престол Ланки предпочтет император. Далада на борту ждал своего часа.

- Это хорошо, - добавил Кью, подумав еще немного. – В любом случае с нами ничего плохого в пути не случится.

Так и было. Черные тучи шли мимо. Огромные волны шли от горизонта, были видны драконьи хвосты, которые били по водной глади. Флот шел в середине непогоды, в оке поразительного спокойствия. Они легко прошли Малаккский пролив, не задерживаясь нигде, и пошли на север не боясь ни полчищ сиамских пиратов, ни японских вако. Впрочем, как решил Кью, ни один пират в здравом уме не полезет на такой мощный флот, вне зависимости хранит их зуб Будды или нет.

Теперь они шли по югу Китайского моря, а кто-то видел своими глазами, будто Далада летел по воздуху перед кораблем и сиял, словно свечка.

- С чего он решил, что это не была свечка? – спрашивал Кью.

Следующим утром рассветное небо окрасилось красным. Черные тучи появились снова, и пошли на флотилию. Это зрелище живо напомнило Болду шторм, который убил Тимура. Начался дождь, а ветер взбил море в пену. Подпрыгивая в своей каморке то вверх, то вниз, Болд признал, что на море такой шторм еще страшнее, чем на суше. Корабельный астролог прокричал, что великий дракон в глубине вод разгневался и начал сотрясать воду. Болд и многие другие рабы начали вглядываться в глубину, надеясь разглядеть глаза, клыки или хотя бы хвост грозного исполина. Болду показалось, что часть могучего хвоста ему удалось разглядеть сквозь белую пену.

Ветер врезал по мачтам так, что те застонали.

Паруса содрали вниз. Большой корабль мотало под ветром туда-сюда. Сопровождавшие его малые корабли качались по воде словно щепки.

Верх и вниз. Вверх и вниз.

Если ты попал в такой шторм – держись! Больше ничего и не сделаешь. Болд и Кью вжались в стену, сквозь шум ветра слыша выкрики офицеров и топот ног моряков, старающихся спасти паруса. Вода была повсюду. Даже на нижних палубах завелась какая-то изморось, которой все покрылось.

На открытой надстройке верхней палубы офицеры и астрологи постарались провести некий ритуал умиротворения стихии, было слышно самого Чжэн Хэ, взывавшего к Тяньфэй, китайской богине безопасного плавания.

- Пусть темные драконы воды уйдут в пучину моря и избавят нас от своей ярости! Скромно, уважительно, благочестиво дарим мы тебе этот флакон вина. Снова и снова предлагаем мы тебе это вкусное, доброе вино! Пусть наши паруса наполнят мягкие ветры, пусть просторы морские будут спокойны. Только этого мы лишь и просим, только этого мы и ждем от всех духов ветров и времен года, взбивальщиков волн и создателей водоворотов, воздушных бессмертных существ и бога года. Взываем мы к защитнице корабля нашего, Небесной Наложнице, сиятельной, божественной, великодоброй, вспеомогающей, милосердной и важной Тяньфэй – спаси нас!

Глядя через перегородку, Болд видел, что на палубе собралось довольно много китайцев, следивших за церемонией, широко раскрывших рты, крича слова молитвы. Стража закричала:

- Молитесь Тяньфэй, молитесь Небесной Наложнице, единственному другу моряка! Молитесь за ее благорасположение! Все! Перекрикивайте ветер, чтобы она нас услышала или корабль развалится!

- Тьянфэй, защити нас, - кричал Болд, жестами веля Кью присоединиться. Чернокожий парень молчал. Он указал на верхушку мачты, или куда-то в ту сторону, потому что из-за ливня практически ничего не было видно. Болд взглянул наверх и увидел пляшущие по мачтам огоньки. Будто китайские шарики, только без бумаги и огня – чистый свет, сиял на верхушках мачт, освещал сами мачты и даже брюхо проходивших над ними туч. Неземная красота зрелища заставила Болда унять свой страх. Все в ужасе забились в угол – это было слишком чуждым и слишком прекрасным зрелищем, чтобы продолжать беспокоиться о жизни или о смерти. Все кричали, молились во всю мощь своих легких. Это Тяньфэй направила свои огоньки а затем пришла сама, освещенная неземным сиянием. Дождь начал стихать. Море вокруг успокоилось. Тяньфэй исчезла. За ней пропали и огни. Волны продолжали бушевать, но все дальше и дальше.

- Тяньфэй! – Вопил Болд вместе с остальными. – Тяньфэй!

Чжэн Хэ стоял на кормовой надстройке и простирал руки к слабеющему дождю. Он кричал:

- Тяньфэй! Тяньфэй спасла нас!

И все, кто стоял под ним, подхватили этот крик, опьяненные счастьем и благодарностью богине. Корабль был охвачен восторгом так же, как ранее был охвачен божественными огоньками. Позже ветер снова усилился, но страшно им уже не было.

Как дальше проходило их путешествие домой, не столь уж важно. Они не столкнулись ни с чем, что стоило бы описать. В итоге, они благополучно добрались до земли, но вот что было дальше – вы узнаете из следующей главы.

ПЯТЬ