Зимми в период Танзимата и после него

Танзимат – период реорганизация и реформации Османской империи, который начался в 1839 г. и завершился Эпохой первой Конституции в 1876 г. Реформы Танзимата характеризуются различными попытками модернизации османского государства, с целью обеспечения территориальной целостности и защиты страны от национально-освободительных движений и держав-агрессоров. Реформы поощряли османизм внутри различных этнических групп империи, пытаясь остановить волну вспышек национализма. Реформы были направлены на интегрирование немусульман и подданных нетурецкого происхождения в османское общество путем расширения их гражданских свобод и предоставления им равных прав по всей империи.

Эдуард Энгельгардт, «Турция и Танзимат»[61] (в 2 тт., 1882, Париж). Энгельгардт, исходя из детального анализа периода Танзимат, спустя четверть столетия после Крымской войны (1853-56 гг.) и повторения реформ Танзимат, отмечает, что старые проблемы никуда не исчезли:

«Мусульманское общество еще не порвало с предубеждениями, которые заставляют завоеванные народы подчиняться; зимми так и остаются низшими по отношению к туркам-османам, фактически они не реабилитированы; прежний фанатизм не смягчился; даже либеральные мусульмане отвергли идею гражданского и политического равенства, то есть ассимиляцию завоеванных с завоевателями».

Систематическое изучение условий жизни христианских райя (зимми) проводилась в 1860-х британскими консулами по всей Османской империи, что позволило получить обширный источник документальных свидетельств. Великобритания была тогда самым влиятельным союзником Турции, и в ее стратегических интересах было прекратить притеснение христиан, чтобы предотвратить прямую агрессию России или Австрии.

22 июля 1860 г. консул Джеймс Зохрэб послал длинный отчет из Сараево послу в Константинополе, сэру Генри Балуэру, в котором анализировал управление провинциями Босния и Герцеговина после реформ Танзимата 1856 года. Что касается реформационных усилий, Зохрэб заявляет:

«Я могу с уверенностью сказать, что (они) фактически пользуются устаревшими законами… В то время как новые законы не распространяются на христиан, к которым относятся так же, как раньше, и до сих пор невыносимо и несправедливо то, что мусульманам позволено грабить их тяжелыми поборами. Повседневными остаются аресты по ложным обвинениям. Христианин имеет минимальный шанс на оправдание, если его противник – мусульманин; свидетельства христиан, как правило, все еще не принимают. Христианам теперь разрешают владеть недвижимостью, но препоны, с которыми они сталкиваются, когда пытаются приобрести ее, столь многочисленны и обременительны, что лишь очень немногие осмеливаются преодолеть их. Таково отношение правительства к христианам в столице провинции (Сараево), где расположены консульства различных стран, которые могут осуществлять хоть какой-то контроль, и можно легко предположить, как живется христианам в более отдаленных районах, где правят мудиры (правители), в основном фанатичные и незнакомые с (новыми) законами».

Даже современный ученый-османист Родерик Дэйвисон (в статье «Турецкие взгляды в отношении христианско-мусульманского равенства в XIX веке»[62]) признает, что реформы не удались, и предлагает объяснение, основанное на исламских убеждениях относительно системы зимми:

«Подлинного равенства никогда не существовало. Истовые мусульманские верования, сохранившиеся среди турок, иногда могут прорываться в виде открытого фанатизма. Однако важнее, чем опасность вспышек фанатизма, было чувство врожденного превосходства, которым обладал турок-мусульманин. Ислам был для него истинной религией. Христианство лишь частично приоткрыло истину, которую Мухаммед наконец показал полностью, поэтому христиане не были равны мусульманам во владении истиной. Ислам был не только вероисповеданием – это был образ жизни. Им устанавливались отношения между людьми и Богом, он был основой общественного устройства, закона и власти. Христиан, таким образом, считали гражданами второго сорта в свете религиозного откровения, так же как и по той причине, что они были завоеваны османами.

Эта общемусульманская позиция отразилась в распространенном слове “гяур”, что означает “неверный”, с эмоциональным и довольно нелестным подтекстом. Общаться с гяуром было в лучшем случае сомнительно. “Близкие отношения с язычниками и неверными запрещены людям ислама”, – сказал Асим, историк начала XIX века, – “И дружественные и близкие общения между двумя сторонами, которые противоположны друг для друга как свет и тьма, совсем не желательны”.

Простая идея равенства, особенно антидиффамационный пункт закона 1856 г., оскорбляла врожденное чувство турок о справедливом порядке вещей. “Теперь мы не можем назвать гяура гяуром”, – говорили они, объясняя – иногда с горечью, иногда сухо, – что в соответствии с новыми правилами больше нельзя открыто говорить простую правду. Могут ли быть приемлемы реформы, запрещающие называть вещи своими именами? Турецкое сознание, воспитанное столетиями мусульманского и османского господства, было не готово признать идею абсолютного равенства. В Османской империи равенство не было достигнуто ни в период Танзимата [то есть, в 1839-1876 гг.], ни после революции Младотурков в 1908 г.».