Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Форт Авраам Линкольн






 

в честь полковника Генри Бойда МакКина, погибшего в мясорубке Колд-Харбора во времена Гражданской войны. Сооружение этого форта, служившего штаб-квартирой Шестой Пехоты, началось в июне 72-го на месте расположения древнего селения Анахуэй. Три длинных угрюмых деревянных блокгауза протянулись в поле зрения. Стрелковые окопчики и орудийные окопы для пушек Гатлинга были выкопаны на западном склоне, который считался вероятным направлением атаки.19 ноября 1872 года название официально изменили на Форт Авраам Линкольн. Ныне ничего

не осталось от этого форта, за исключением смутных очертаний бывших строений в траве и немногочисленных, заросших сорняком углублений на склоне. Впрочем, в 1935 году блокгаузы были восстановлены, так что теперь визитер может посмотреть сквозь амбразуры и увидеть почти то же самое, что видели те пехотинцы во времена Индейских войн. Местность все еще выглядит угрожающе.

Когда поздним летом 73-го после Йеллоустонской экспедиции сюда прибыл Кастер, здесь, на примыкающей равнине, был построен еще один форт. Поначалу он был известен просто как кавалерийские штаб-квартиры, затем как “Линкольн под холмом”, но унаследовал название Форт Авраам Линкольн после того, как пехотный форт на холме был покинут.

К западу от плац-парада стоял дом Кастера с домами подчиненных офицеров по бокам. В феврале 1874, после пожара, испепелившего генеральский парик, дом Кастера был роскошно перестроен: тридцатидвухфутовая жилая комната с глубоким оконным выступом, бильярдная на втором этаже, библиотека, огромное пространство для его коллекции ружей и охотничьих трофеев. Позади дома располагались сады, огороженные изгородью, предохранявшей от собачьих набегов и побегов. Несколько позже был добавлен бальный зал, поскольку генерал и его леди любили принимать гостей. Вероятно, Элизабет ответственна за канделябр и огромное фортепиано, взятые в аренду в Сент-Поле. Говорят, что полковой кузнец поддерживал инструмент в настроенном состоянии. Ныне, на том месте, где стоял элегантный дом, в котором Либби и генерал устраивали свои вечеринки, можно увидеть лишь глубокие ямы в земле и наполовину выступающие плиты.

Кастер перевез с речного берега молодые тополя и засадил ими Офицерский Ряд. Он засеял травой плац-парад, что несколько изменило в лучшую сторону общий вид, но больше ничего нельзя было сделать. Это была Территория Дакота. Обжигающее лето, беспощадные зимы. Лишь гигантская Миссури с ее змеевидными притоками предохраняла этот край от обезлюживания. В Форте Линкольн не было ни резервуаров, ни колодцев. Каждый день водовозки совершали путешествия до реки и обратно, и к январю людям приходилось прорубать пятифутовый лед. Затем, летом, небо чернело от саранчи. Весна и осень могли бы быть приятными, если бы не краснокожие. Леди из Форта Линкольн развлекались, собирая крокусы на склонах, но заниматься этим без надежной охраны было гораздо хуже, чем просто глупостью.

Трудно понять, почему военный пост был сооружен на этой равнине, поскольку прямо к западу от него лежали травянистые холмы – замечательное прикрытие для подкрадывающихся индейцев. Согласно логике, квартиры для Седьмой следовало бы разместить в покинутом форте на холме. Но кавалерийский форт уже функционировал, когда Шестая Пехота оставила Форт МакКин, а карабкаться на холм было бы утомительно. Кроме того, бесценная река бежала неподалеку, а полк, возможно, чувствовал себя в силах отразить любое неожиданное нападение. Ну и конечно, на холмах можно было разместить боевое охранение.

По извилистому ущелью, образованному этими холмами, напоминающими громадные погребальные маунды[324], весной 1876 года Кастер вел свои войска на запад.

Автострада US highway 94 идет параллельно тому его маршруту к Йеллоустону и сопровождает его практически до истока Роузбад-Крик, где 22 июня Кастер простился с генералом Терри. В этой точке монтанское 447-е шоссе ответвляется на юг, а затем - на юго-восток, периодически петляя через ручей, так что туристы без труда могут следовать за Седьмой Кавалерией. С чем можно повстречаться в этой части Монтаны, так это с безбрежным пространством. Желтая земля простирается и простирается во все стороны. Все дальше и дальше бежит бескрайняя степь и кажется бесконечной, как космос. Холмы, овраги, скалы из песчаника, срезанные, словно комель; выжженная, подкрашенная углем охра земли. Долина то расширяется, то сужается с темными от сосен холмами по обеим ее сторонам, а Роузбад течет по ней тонкой струйкой - заросший кустарником ручей, иногда настолько узкий, что через него можно перепрыгнуть.

За Лейм-Дир, возле нынешнего городка под названием Басби, Кастер остановился 24 июня. Приблизительное месторасположение его последнего лагеря обозначено почтовым отделением Басби, лавкой G & J, где красно-синяя реклама призывает всех пить пепси-колу.

Чуть позади этой метки можно наткнуться на чрезвычайно непривлекательный, окруженный колючей проволокой мавзолей из щебня, скрепленного известковым раствором. Эту гробницу возвел индейский торговец У.П. Монкур для своего друга по имени Вторая Луна – нет, не Две Луны, Вторая Луна, в честь второго месяца года[325].

Роузбад, здесь Кастер разбил свой лагерь 23 июня 1876 г.
Торговец соорудил в этом мавзолее секретную нишу, куда поместил всевозможные реликвии: наконечники стрел, каменные инструменты, ружье Седьмой Кавалерии, примитивную форму для отливки пуль и, помимо прочего, некий конверт из твердой манильской бумаги. Ниша, спрятанная за бронзовой дощечкой на поверхности пирамиды, открывается, если нажать на нижнюю грань этой дощечки и приподнять ее вверх – в точности как открывают навесную дверь гаража - после чего упираешься взглядом в пыльное, покрытое паутиной стекло.

В В 1956 году, или быть может немного ранее, газетчице из Биллингса, Кэтрин Райт, Шайены позволили увидеть и сфотографировать эти реликвии. Но ей не довелось узнать, что же находилось в

том конверте. Ее мнение, как и мнение выдающегося исследователя Дж.А.К. доктора Чарльза Кульмана, заключалось в том, что этот конверт может содержать крайне важную информацию, и его следует вскрыть ранее указанной Монкуром даты: 25 июня 1986 года. Кажется, что эта дата была установлена неверно. Можно предположить, что это должно было бы быть 25 июня 1976 года – день столетия смерти Кастера, но в действительности в 1986 году исполнялось полвека с того дня, как Монкур соорудил свой тайник.

Миссис Райт, Пол Фикингер из Индейского бюро, Кульман и прочие любопытные историки обсудили с Шайенскими племенными властями идею о вскрытии конверта до 1986 года. В конце концов, все было готово к тому, чтобы вскрыть его весной 1957 года. Предприняли меры для предотвращения возможной кражи, после чего миссис Райт опубликовала свой рассказ в январском выпуске “Montana”; но, прежде чем тайник с его загадочным конвертом был вскрыт официально, он был вскрыт нелегально группой или группами неизвестных. Что бы там не хранилось внутри, теперь это исчезло.

Невдалеке от оскверненного захоронения находится бензозаправка с вывеской “Happy Motoring”. За этой вехой генерал Кастер повернул на юго-запад к водоразделу, в то время как современное шоссе продолжает свой бег на запад – осторожно восходя на гряду, петляя и нисходя в долину Литтл Бигхорна.

Индейцы знали ее как долину жирной травы.

Жирная Трава – общепринятый перевод, хотя и были некоторые споры, не лучше ли называть ее Сочной Травой или, может быть, Палаточной Травой – два этих выражения очень схожи в языке Кроу. Как бы не переводили сие название, индейцы любили эту долину и частенько разбивали там свои лагеря. Росшие возле реки тополя обеспечивали не только дровами, но и некоей разновидностью мороженого – пенистым желатином, скапливавшимся, когда срезали кору и надрезали обнаженный ствол. Если верить Тому ЛеФоржу – чем больше дерево, тем вкуснее. Этот деликатес мог храниться неделю или около того. ”Наполнялись ведра и банки, и приглашались друзья. Многие молодые парни угощали своих возлюбленных, срезая с тополей кору”.

Те тополя давно пали и сгнили, но рядом растут другие, а легкий ветерок все еще обдувает холм, на котором до конца держались люди Рино. С этого холма многое выглядит почти таким же, как и век назад, хотя река изменилась – ее изгибы стали иными. Литтл Бигхорн часто меняет русло в зависимости от объема воды, что зависит от количества снега в северном Вайоминге, но все так же упорно стремится на северо-запад к Бигхорну. Ивы, бузина, всевозможный кустарник и вездесущие тополя похожи на проводников, ведущих реку на север.

Бывший рядовой Теодор Голдин, вновь посетивший это место в 1928 году, обратил внимание на то, что густая тополиная роща вырублена - это на его взгляд сильно изменило вид долины. Однако самым существенным изменением было не новое русло реки или поваленные тополя, но замена аборигенной жизни на индустриальную. Долине доводилось белеть от палаток, в то время как террасы вдоль ее берегов, насколько можно окинуть взором, были черны от Дакотских и Шайенских лошадей. Но не сегодня. Ушла в прошлое та синусоидная череда первобытных селений за извивающимся потоком. Ныне, взглянув с Холма Рино вниз на долину, можно увидеть обширную черно-зеленую сетку механически культивируемых фермерских земель – осуществление веры Америки девятнадцатого века в предначертанную судьбу.

Нашим самым первым пророком, возможно, был Джордж Кэтлин, предугадавший пагубное воздействие виски и безделушек за сорок лет до встречи Сидящего Быка с Кастером. Кэтлин говорил о ненасытных белых людях, опустошавших потоки и прерии на всем пути к Тихому океану, ”оставляя индейцев обитать и, в конечном счете, голодать в мрачной уединенной пустыне”.

Тремя десятилетиями спустя передовица в шайенской ”Daily Leader”, используя применяемую святошами риторику, доказывала, что этот край предназначен для вскармливания англосаксонской расы. Редакторы рубили сплеча: ”Тот же непостижимый Вершитель судеб, который предопределил падение Рима, обрек на вымирание краснокожих Америки”.

Джадсон Эллиот Уолкер опубликовал книгу о кампаниях Кастера пять лет спустя после эпического сражения, и в главе V с подзаголовком ”Тщательное обозрение нынешней ситуации” он пишет стилем, просто гремящим сладкозвучным чванством, хотя в 1881 году это, быть может, звучало милосердно и сострадательно:

 

Вместо столь часто звучащего боевого клича и кровожадных воплей отвратительных дикарей на поле боя, грома пушек Гатлинга и наших ружей, отвечающих им, и громких выкриков наших храбрых парней в голубом, вы услышите убедительное красноречие мягкосердечных богословов и благородных молодых школьных учителей, отстаивающих дело Христианства и образования. А на берегах рек Малого Миссури и Литтл Бигхорна, там, где Сидящий Бык неоднократно проводил свои магические палатки и устраивал боевые пляски только лишь с целью укрепить и поддержать наполненные Желчью[326] сердца сотен воинов и подбить их на хладнокровные, душераздирающие и кровожадные убийства, вы увидите величественные здания судов. Скамьи в них будут заняты лучшими юристами на земле, вершащими правосудие, и членами коллегии адвокатов, умело поддерживающими и защищающими дело мира и доброго порядка.

Энергичная, стойкая и непобедимая саксонская раса решила, что эта страна не может позволить себе отдать край размером с Нью-Йорк на поддержание существования одного вождя и его враждебных банд…

Он, с его племенами и мародерствующими бандами деморализованных и полуголодных сторонников, окажется под пристальным взором, но при этом добросердечно опекаемый щедрыми агентами Министерства внутренних дел при помощи корпуса великодушных и щедрых филантропов, чьи обязанности будут не только в некоторой степени поддерживаться, но и решительно проводиться в жизнь всей властью нашего могучего, но при этом гуманного и великодушного правительства…

 

Святая женщина Кроу Хороший Щит думала иначе. Своему биографу, Франку Линдерману, она говорила: “Аах, мое сердце пало, когда я увидела мертвых бизонов, разбросанных по всей нашей прекрасной стране - убитых, освежеванных и оставленных гнить белыми людьми… Впервые я видела это в бассейне реки Джудит. Весь край пропах гниющим мясом. Даже цветы не могли перебить дурной запах. Наши сердца были как камни. И все же никто не верил, даже после всего этого, что белый человек может убить всех бизонов. С начала всего их было так много! Даже Лакоты с их дурными, какими они были для нас, сердцами не могли сотворить подобного; ни Шайены, ни Арапахи, ни Пикуни; но белый человек продолжал убивать, даже если и не хотел мяса”.

Святая женщина Кроу Хороший Щит
Затем белые принялись огораживать степи, говорила она, и индейцы не могли путешествовать, хотя больше и не было причины для путешествий. Потом скотоводы начали отстреливать индейских пони, чтобы вся трава доставалась их стадам. Скотоводы платили по три доллара за пару лошадиных ушей: “Будто наши лошади, на нашей собственной земле были волками…”.

Томас Генри Тибблз – редактор, развратник, проповедник, аболиционист, почетный член Солдатской Палатки Омаха – Тибблс посетил группу Сиу, сгрудив-

шихся в протекающих парусиновых палатках возле агентства Роузбад. Они ничем не занимались, поскольку заниматься было нечем. Двадцатью годами ранее Тибблс знавал этих людей, тогда они жили западнее, были сильны и здоровы. Теперь он обнаружил их ослабленными этой лишенной смысла жизнью. “Многие, кого я видел, были покрыты гноящимися ранами, другие страдали от золотухи… Многие женщины после двадцати пяти лет не могли выносить ребенка…”.

Генерал Шерман в 1878 году заметил, что запад Америки изменился за десять лет сильнее, чем любое другое место на планете за пятьдесят.

Маленький Фил Шеридан отметив, что аборигены имели все вплоть до наступления прогресса девятнадцатого века, ”или как это не называй”, глубокомысленно продолжает: ”… мы отобрали их страну и их средства к существованию, разрушили их образ жизни, их привычки, поселили среди них болезни и разложение. Именно из-за этого и против этого они и воевали. Мог ли кто-либо ожидать меньшего? ”. Вопрос Шеридана риторический, однако, похоже, он спрашивает сам себя. Как и прочие генералы, бюрократы и рядовые граждане, поспособствовавшие некоей необратимой катастрофе, потом он удивляется происшедшему.

То, что случилось, можно объяснить и по-иному. В прежние времена Манданы, например, считали, что существует не только дух добра, но и дух зла, пришедший на землю ранее доброго духа - более могучий. Неважно как это произошло, так или иначе образ жизни был уничтожен. В 1909 году Много Подвигов, обращаясь к Литтл Бигхорнской ассамблее, отметил, что он мог видеть, будто в видении, гаснущие искры в кострах индейских советов - зола холодна и бела. ”Я больше не вижу, как вьется дым над нашими палатками. Я больше не слышу, как поют наши женщины, готовя еду. Антилопы исчезли, бизоньи лужи пусты. Слышен лишь вой койота. Магия белых людей оказалась сильнее нашей… Мы словно птицы со сломанными крыльями”.

Что ж, ныне узкая асфальтовая полоска очерчивает пыльный холм, на котором сражались люди Рино. Пронумерованные столбики, возведенные правительством, указывают, где рота ”Н” копала траншею, где были застрелены Джонс и Мидор, где добровольцы крались вниз по лощине, чтобы добыть воды, где воины Сиу и Шайенов подбирались так близко, что могли кидать комья земли в осажденных кавалеристов.

На этом унылом пятачке на вершине холма доктор Портер обосновал свой госпиталь. Бентин писал, что стены у госпиталя были из кустов полыни, операционный стол сделан из песка, а крышей служила голубая парусина небес. Посетители, прогуливающиеся по взъерошенной траве и высохшему сорняку, могут наткнуться на одну-две пивные банки, поблескивающие под монтанским солнцем, окурки, обертку от жевательной резинки, небольшие желтые коробочки из-под фотопленки. Кроме того, есть вероятность повстречаться с гремучей змеей - по этой причине служители парка не любят, когда посетители сходят с тропы для туристов.

Всего в нескольких сотнях ярдов от этого анклава генерал Кастер смотрел вниз на войска Рино, сражающиеся в долине, где началась битва, возможно махая своей замшевой шляпой, чтобы приободрить их. Оттуда он ускакал, исчезнув из вида под ритмичный стук копыт, скрип черной кожи, бряцанье и звон железа, в то время как люди Седьмой покорно следовали за ним по двое или по четверо, в зависимости от ландшафта.

Его ординарец, Джон Буркман, говорил, что в полку царило возбуждение тем утром двадцать пятого. Развевались знамена, лошади пританцовывали. Солдаты смеялись и шутили, бились об заклад, кто соберет больше скальпов. Они говорили Буркману, откомандированному в обоз, что вернутся к полудню, готовые к доброму обеду. Оти Рид, сидевший на коне подле своего дяди Тома, был счастлив. Он ни разу не видел сражения с индейцами. Буркман посоветовал ему держаться поодаль. Оти вытащил одну ногу из стремени, дал ему дружеский пинок и сказал: ”Ты раздосадован, что не идешь с нами”.

Буркман держал за уздечку коня Кастера по имени Вик, когда генерал подошел к нему.

”Мне следовало бы идти с вами”, - сказал Буркман.

Кастер вскочил в седло. Затем он склонился к своему ординарцу, положил руку на его плечо и улыбнулся. Его усы были настолько длинны, что почти полностью прикрывали рот. ”Твое место с МакДугалом и обозом”, - сказал Кастер. ”Но если мы пришлем за боеприпасами, ты сможешь присоединиться к нам на заключительном этапе”. То были его последние слова Буркману.

Два стагхаунда сопровождали полк из Форта Линкольн. Как далеко они зашли – довольно тонкий предмет спора. Некоторые историки считают, что Кастер оставил их на базе у реки Паудер, но годами позже Буркман утверждал, что они пропутешествовали с полком вверх по долине Роузбада и через водораздел. Когда Кастер разделил полк на батальоны и потрусил прочь во главе пяти рот, Буркман держал собак за ошейник. Они скулили и завывали, наблюдая за удаляющимся хозяином.

Неизвестно, оставались ли эти собаки, Блуч и Так, на базе у реки Паудер или же провели пару незабываемых деньков на вершине с людьми Рино, но абсолютно ясно, что они вернулись в Бисмарк (предположительно на борту ”Дальнего Запада”) и были переданы Элизабет. Она ненадолго оставила их у себя. Элизабет попросила ”джентльмена из Сент-Пола”, мистера Си.У. МакИнтайра найти пристанище для них и для остальной генеральской своры. МакИнтайр пытался помочь, переписываясь с нью-йоркской ”Herald”. Его письмо было опубликовано 22 июля под заголовком ”Гончие генерала Кастера”:

 

…Законы нашего штата запрещают охоту на оленей с собаками; кроме того, индейцы ранили их, так что гончих невозможно использовать здесь; но я написал миссис Кастер переслать их мне всех сразу, так как она желает покинуть форт так скоро, как это возможно. Можете ли вы, сделав одолжение миссис Кастер, выслать мне имена неких джентльменов, которые хотели бы забрать этих собак и оплатили бы их перевозку…

 

Здесь гончие Кастера исчезают из поля зрения.

Буркману не было позволено умереть вместе с обожаемым им человеком, а когда настало время последней церемонии, он работал на холме Рино – прибираясь, нагружая мулов, помогая делать носилки. Когда же, наконец, ему довелось посетить поле боя, он смог увидеть лишь могилу.

Он так и не смог этого пережить. Будучи эксцентричным, капризным стариком он сожалел об этом. Ежеминутно он помнил о том, что его оставили позади. Буркман рассказывал своему биографу, что, исполняя свои обязанности на холме Рино, он не переставал удивляться, что же сталось с Блучем и Таком. Буркман также думал и о Лулу – еще одной собаке Кастера – и её щенках, которых он видел задохнувшимися в их ящике после бурана. Они выглядели спящими. Кромсая седло так, чтобы индейцы не смогли использовать его, Буркман думал о генерале Шеридане. Затем он сел передохнуть возле второго коня Кастера, Дэнди, и вспомнил, что по возвращении из этой кампании генерал хотел включить Денди в скачки. Через пятьдесят лет после того, как полк покинул Форт Линкольн, Буркман мог припомнить, как Кастер прощался с собаками. Он видел, как Кастер гладил голову Така и слышал, как генерал приговоривал: ”Будь хорошей собакой…”. Но много часов спустя, в милях от форта, Блуч и Так примчались, нагнав колонну, с высунутыми языками и виляя хвостами, и Кастер позволил им остаться.

Оти Рид, племянник генерала
Либби некоторое время скакала вместе с полком и не хотела возвращаться. Буркман говорил, что она прильнула к Кастеру, крепко обхватив его за шею. В глазах генерала стояли слезы, но он убеждал ее, что она жена солдата и должна возвратиться в форт. Он говорил ей, что и сам скоро вернется, и у них снова наступят хорошие времена.

Кастер о чем-то поспорил с Годфри – Буркман не знал о чем – в ночь перед выступлением полка вверх по Роузбад-Крик. Этот спор привел генерала в плохое настроение. Он сел на край своей походной койки и насупился, не обращая никакого внимания на собак, что было необычно. Однажды Кастер крикнул: ”Джон, я пишу миссис Кастер. Что мне написать от тебя? ”. Собаки разорвали на куски немало котов, что беспокоило Элизабет, поэтому Буркман ответил, что так или иначе, но котов здесь множество, и мисс Либби не стоит волноваться на этот счет. Буркман пытался придумать что-то еще, что могло бы развеселить генерала, но ночь, похоже, была полна тяжелых предчувствий. Перед каждой офицерской палаткой взад и вперед расхаживал часовой. Луна заходила. Между темных облаков мерцали звезды. Капли дождя падали на палатки. Буркман увидел свет в каюте ”Дальнего Запада” на противоположной стороне Йеллоустона и предположил, что это какие-то офицеры, должно быть, играют в покер. Он говорил, что не было слышно ничего кроме жующих свой овес лошадей и равномерного боя барабанов Ри и Кроу.

Поздней ночью Так поднял морду и завыл. Индейцы и собаки схожи в том, говорил Буркман, что они издалека могут учуять запах смерти.

Когда на небе появились первые лучики света, он вошел в палатку, чтобы разбудить Кастера, и нашел его сидящим на койке с ручкой в руке, крепко спящим.

Когда полк шел на юг, генерал часто отправлялся вперед вместе с несколькими членами своего штаба. В одну из этих поездок они обнаружили на земле следы множества травуа. ”Мы наступаем им на пятки”, - сказал генерал, добавив, что индейцев больше, чем он того ожидал. Отряд спешился, дав своим лошадям возможность попастись, а Кастер лег под деревом и уставился в небо.

Последний раз Буркман видел его 25 июня, когда генерал скакал прочь. Ярко-красный галстук развевался у него за плечом.

Той ночью барабаны Сиу грохотом разносились по всей долине Литтл Бигхорна. В остальном, рассказывал Буркман, на холме Рино было тихо. Лишь тополя шелестели на ветерке, и журчала речная вода. Время от времени он переставал ходить по своему посту, чтобы прислушаться, поскольку ему казалось, что он может расслышать голоса и стук копыт, будто люди Кастера подкрадывались к ним в темноте.

Буркман провел последние тридцать лет своей жизни в Биллингсе - вблизи от поверженного кумира. Ближе к концу он одряхлел, и однажды пятничным утром его нашли мертвым на веранде своего дома с дымящимся ружьем в одной руке и пакетом из-под леденцов - в другой. Самым важным для него достоянием были две золотые монеты, датированные 1839 и 1876 годами – начало и конец жизни, значившей для него гораздо больше, чем собственная.

Сегодня узкая дорога петляет на север с холма Рино к месту побоища, минуя белые мраморные дощечки – одна здесь, другая там, группка в лощине, пять на холме. Эти дощечки были размещены на тех местах, где, как считалось, погибли люди. Несколько дощечек поставили там, где не смогли обнаружить никаких останков, но жирная растительность указывала на то, что земля в этих местах была необычно удобрена. Гораздо чаще встречались останки тел или же деревянный столб, оставленный похоронным отрядом; однако даже это не свидетельствует о том, что человек погиб именно здесь, поскольку индейцы часто развлекались, таская врага – живого или мертвого – на аркане, так что солдат мог быть убит за сотни ярдов от того места, где было обнаружено его тело.

Единожды взглянув на них, туристы редко останавливаются, чтобы прочитать надписи на остальных дощечках, поскольку они все одинаковы:

 

“Солдат США”

“Неизвестный солдат”

“Неизвестный”

“Неизвестный”

“Неизвестный”

Кое-что все еще проявляется на поверхности. Сильные дожди вымывают лощину, обнажая то сгнивший ремень, то пуговицу. Через двадцать восемь лет после сражения кто-то нашел сапог, промаркированный ”JD” с костями ступни внутри. Рабочие, прокладывавшие в 1932 году водоотводные трубы, обнаружили останки другого солдата.

От холма Рино до того места, где со своими пятью ротами попал в ловушку Кастер - четыре мили 160 ярдов, как было измерено лейтенантом Эдвардом Магуиром из инженерного корпуса генерала Терри. Эта дистанция подтверждает неплохую интуицию Бентина. Крайне сомнительно, что после получения последнего послания Кастера с настойчивым требованием прибыть к нему с боеприпасами, Бентин смог бы с тремя ротами пройти такое расстояние сквозь толпы разъяренных Сиу. Даже если бы и смог, то прибыл бы слишком поздно. Кастер пал быстро. Весь первый день осажденные солдаты на холме время от времени слышали выстрелы где-то внизу долины, но никто из того обреченного батальона так и не смог пробиться к своим.

В наши дни склон тих. Немного туристов собирается на гряде Кастера. Они замусоривают Йосмит и толпятся на краю Большого Каньона, словно колонии радужных жуков, но Литтл Бигхорн слишком удален отовсюду. За исключением агентства Кроу, ближайший городок – Хардин: пятнадцать миль к северо-западу у слияния Литтл Бигхорна и Бигхорна. В пятидесяти милях за Хардином расположен Биллингс. От Биллингса до Грейт-Фоллс или Батта - более двухсот миль.

Странно сморщившиеся темно-коричневые холмы полукругом окружают место сражения. Если не обращать внимания на шоссе I-90 и скопление сельских построек, местность может напомнить Монголию – там такие же безбрежные просторы под белесым небом. К северу от поля боя расположены мотель, кафе, бензоколонки и стадион для родео при агентстве Кроу. К востоку, над чередой лишенных воды лощин, прямые коричневые Волчьи Горы устремляются в никуда. В шестидесяти-восьмидесяти милях южнее заснеженные горы Бигхорн нависают, словно неподвижные облака. А на западе – за Бозменом, далеко-далеко на западе – можно различить длинный изрезанный хребет Скалистых гор.

Национальное кладбище на Литтл Бигхорне
Завезенные издалека вечнозеленые растения и пышные травы на Национальном кладбище Кастера кажутся неуместными на этом терракотовом склоне. Когда-то здесь была богатая растительность, но склон использовался под пастбище для овец, и овцы почти ничего не оставили


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.013 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал