Когда вернется солнце

В 1967 году я выпустил песню Nel sole (В лучах солнца), и ноты этой песни стали моей визитной карточкой.

Композиция Nel sole стала одним из моих самых первых успехов, ее до сих пор очень любят зрители, и когда я ее пою, испытываю всегда невероятные чувства: в музыке и словах этой песни – весь я сам.

У Nel sole своя история, и история эта похожа на сказку.

Когда я был в Клане Челентано, мне посчастливилось познакомиться с двумя уникальными музыкантами – с маэстро Пино Массара и с маэстро Детто Мариано. Как я уже сказал, благодаря Пино Массара я выпустил свой первый диск – может быть, таким образом он отблагодарил меня за то, что я познакомил его с женщиной, ставшей любовью всей его жизни. А Детто Мариано, официальный аранжировщик Клана, стал моим другом, с которым мы потом долго работали вместе.

Мариано для меня был как Вергилий для Данте. Он был моей путеводной нитью в мире музыки, его спокойствие и безмятежность для меня, молодого и нервного, были настоящим бальзамом.

На Олимпе легкой музыки, куда я наконец забрался, я оказался полностью дезориентированным всем тем, что происходило вокруг меня. А Детто Мариано был мастер, который учил меня воспринимать любое событие с олимпийским спокойствием. Когда я входил в офис Клана, я всегда смущался, поскольку это, в моем представлении, было не что иное, как Храм Музыки. И Мариано объяснял мне, как я должен себя вести, чтобы находиться в этой среде как дома. Встречаться с руководством? Он объяснял мне, как я должен разговаривать. Приглашают на телевидение? И здесь он давал мне ценнейшие советы.

«Помни, что любой жест на телевидении – больше чем жест, - говорил он мне. – Если ты делаешь быстрое движение, на экране оно будет стремительным. Поэтому будь спокойным и безмятежным; твои движения должны быть плавными и кроткими».

Прежде я ничего этого не знал и не уставал благодарить его, а он улыбался и говорил: «Не стоит благодарности. Я тоже из бедной семьи. Я тоже голодал, как и ты. Поэтому я очень хорошо тебя понимаю».

Однажды Пино Массара пригласил меня к себе в кабинет.

«Если ты останешься здесь, ничего никогда не изменится, - сказал он. – Ты же готов к тому, чтобы начать сольную карьеру. Но для этого нужно сменить обстановку».

Он помог мне подписать контракт со студией EMI – английской компанией, чьи филиалы разбросаны по всему миру. Он объяснил мне, что руководство этой фирмы проявляет ко мне определенный интерес, и упускать такую возможность нельзя.

Должен сказать, что вначале я испытал неловкость: мне было жаль оставлять Клан. Здесь были мои друзья, и среди них я чувствовал себя защищенным. Потом, Клан Челентано стал моей музыкальной «колыбелью». Я бы мог остаться и ждать своего часа, и рано или поздно он бы настал. Однако я послушался совета Массара и впоследствии убедился, что поступил правильно.

Контракт с фирмой EMI был на три года.

Мне сразу же устроили выступление на очень престижном в те времена Фестивале роз. Он проходил в Риме, в отеле «Хилтон», и несмотря на свою молодость - фестиваль проводился в третий раз – собрал звездный состав. Были Джанни Моранди, Литтл Тони, Лучо Дала, Габриэлла Ферри, Джимми Фонтана, Клаудио Вилла, Пол Анка, Пино Донаджо, Никола Ди Бари.

Участники должны были исполнять песни в паре: молодой исполнитель с уже известным. Я попал в пару к Пино Донаджо, который в то время был на пике популярности как известнейший автор саундтреков к кинофильмам. Однако Пино находился тогда на военной службе, и его руководство не отпустило для участия в фестивале. Так я оказался вынужден петь один. Песня называлась Quando il sole chiude gli occhi (Когда солнце закрывает глаза).

Победил на фестивале молодой парень Кармело Пагано в паре с Луизой Казали, с песней L`amore se ne va (Любовь уходит).

Но и я хорошо выступил, занял второе место, и журналы сообщили, что я стал открытием фестиваля.

«Ты – фестивальный исполнитель!» - сказал мне Массара, который оставался моим продюсером. И мы сделали второй мой диск на EMI, под названием La compagnia dei la la (Компания ля-ля).

Но прошел год, и ничего не изменилось.

Тогда я решил записать на диске Io di notte (Я в ночи) – песню, которую я пел на прослушивании в Клане и которую потом выпустила Роберта Мацони. С этой песней Роберта заняла третье место на фестивале «Кантаджиро» (Круг песен), но пластинка не раскупалась.

Я поговорил об этом с Массара. Он попытался разубедить меня, считая, что предлагать собственную версию уже записанной кем-то песни – это ошибка. Однако я стоял на своем, и Детто Мариано сделал к песне современную аранжировку в стиле блюз, и Io di notte стала хитом.

Я очень рассчитывал на эту песню – поэтичное, мучительно-щемящее признание в любви со стороны мужчины, который проводит бессонные ночи в воспоминаниях о своей женщине.

Io di notte sono qui` / Я в ночи, я здесь

E ripenso ancora a te / И снова думаю о тебе

E mi sembra che cosi` / И мне кажется, что так

Tu sia vicino a me / Ты рядом со мной

Io di notte sono qui` / Я в ночи, я здесь

Senza chiedermi il perche` / Я не спрашиваю себя, почему

Sto pensando alla mia vita / Я думаю о своей жизни,

Cosi` legata a te / Так связанной с тобой.

Этот диск добавил мне популярности, и на EMI были очень довольны.

Пино Массара помог мне еще в одной важной вещи: он познакомил меня с Пиппо Баудо, который в то время вел на телевидении очень популярную программу Settevoci (Семь голосов).

Программа Settevoci появилась только-только и шла в эфир во второй половине дня каждого воскресенья. Эта программа стала началом карьеры телеведущего для Пиппо Баудо, который уже работал до этого на RAI, но стал открытием для широкой публики именно благодаря этой музыкальной передаче, которая и сегодня в истории телевидения остается одной из самых рейтинговых.

Благодаря именно этой программе и я стал известен на всю страну.

Здесь состоялся мой телевизионный дебют. По правде, это должно было случиться несколько раньше, когда я вышел в финал Фестиваля роз, но в последний момент меня, уже объявленного и разрекламированного, вырезали из эфира.

Таким образом, мой дебют на голубом экране связан непосредственно с Пиппо Баудо. Он понял, как я волнуюсь, поддерживал меня, как мог, и между нами возникли приятельские отношения, которые впоследствии переросли в крепкую дружбу.

Программа Settevoci представляла собой конкурс исполнителей, которые пели перед собравшимися в студии зрителями. Голосование проводилось путем аплодисментов, шумовой уровень которых измерялся хитрым устройством под названием «аплодисментометр». Певец, получивший наиболее громкие аплодисменты, выигрывал этап и отправлял отдыхать своего прямого конкурента.

Тогда Пиппо Баудо было тридцать лет, но уже в то время он обладал тем, что потом назовут харизмой. Каждого исполнителя он представлял так, как будто бы сам находился в его шкуре и до самой глубины знал, что в нем есть хорошего и как это лучше подать публике. После такого представления любой, даже самый неизвестный исполнитель, вызывал у зрителей искренний интерес. Еще один секрет программы был в том, что Баудо никогда не придерживался жесткого сценария: он импровизировал, в результате чего передача получалась «живая». Помню, он говорил мне, что вначале на телевидении никто не верил в эту сорокапятиминутную программу, поэтому ее и «засунули» на «после обеда», хоть и в воскресенье. Однако сразу же на телевидение начали приходить мешки писем, а рейтинг передачи достиг звездных высот.

В итоге участие в программе Settevoci стало весьма престижным для молодых исполнителей. А Пиппо безошибочно определял и выделял тех, у кого есть данные, чтобы привлечь публику, а следовательно, будущее. Именно он открыл молодых артистов, имена которых впоследствии стали знаковыми в мире итальянской песни: Фаусто Леали, Мариза Санниа, Массимо Раньери, Клаудио Липпи, Мемо Ремиджи, Марио Гварнера, Пьерджорджо Фарина, Амедео Минги.

И еще Аль Бано.

В первый вечер я пел Io di notte (Я в ночи) и выиграл. Помню, на передачу я надел свой лучший (он же – единственный!) костюм, который на поверку оказался слишком обычным.

«Ты похож на клерка, а не на артиста», - сказал Баудо, и его поддержали Массара и Росселла. «Ты должен немедленно сменить имидж».

Они привезли меня на улицу Спига и заставили меня купить – в долг, в счет моих будущих авторских прав! – костюм, больше похожий на ливрею девятнадцатого века, с длинным пиджаком, который действительно очень мне шел.

Тогда же появились и те самые знаменитые очки «а-ля Аль Бано», ставшие впоследствии неизменным атрибутом моего образа. У меня до этого были очки в тяжелой черной оправе, какие тогда все и носили. Но Массара сказал, что они не соответствуют образу певца и нашел мне очки в изящной легкой оправе, которые я ношу и по сей день. Эти очки много раз ломались, чинились, заменялись какие-то винтики, стекла… но в итоге это та же самая оправа, приобретенная мною по совету Массара.

Двадцать лет спустя, в 1986 году, многие стали говорить мне, что пора снова менять имидж. В том числе и мой сын Яри, считавший, что я должен приобрести более современные очки. Я же был привязан к своей оправе образца 1967 года, ставшей в какой-то степени моим талисманом.

Как-то вечером я был гостем одной австрийской телепрограммы, куда пригласили и Элтона Джона. Его очки были точь-в-точь такими же, как и у меня.

«Посмотри-ка, Яри, - рассмеялся я, - уже копируют твоего отца».

В течение четырех недель я неизменно становился чемпионом Settevoci. Однако на тот момент я выпустил всего две сорокапятки, и когда у меня в буквальном смысле кончились песни, я вынужден был сняться с программы. Однако ушел-то я сам, непобежденным!

В Челлино программу смотрели с открытым ртом и горящими глазами. Мой дом превратился в этакую Мекку: толпы людей собирались во дворе, чтобы отметить новый успех своего «телезвездного» земляка. И мои родители угощали всех пирожными, вином и напитками покрепче.

Как я уже говорил, в апреле 1967 года я выпустил песню Nel Sole (В лучах солнца), ставшей впоследствии моей визитной карточкой.

Несмотря на то, что я никогда не учился музыке, песни я писал сам. На гитаре я наигрывал рождавшиеся в моем сердце мелодии, а потом записывал их на магнитофон. Я был настолько «переполнен» музыкой, что сочинял постоянно. А потом нес то, что получилось, Пино Массара и Детто Мариано.

В один прекрасный день я принес маэстро Массара две мелодии и дал их ему послушать.

«Обе красивые, - сказал он. – Но, по-моему, это две части одной песни».

Он сразу же произвел необходимые изменения, взяв куплет первой песни и добавив к ней припев второй. Его работа напоминала действия старого портного, стежок за стежком превращавшего куски материи в новую вещь. Затем он сыграл мне на рояле то, что получилось.

Он оказался прав. Из двух кусков получилась новая и фантастически красивая песня.

«Да это же настоящий шедевр», - сказал мне Массара и дал задание Вито Паллавичини написать к мелодии текст. Так и появилась Nel sole.

Паллавичини полностью вошел в мой образ, проникся моей любовью к природе, понял, что значит для меня, апулийца, солнце… А значит оно неисчислимо много – это не просто близкий друг, скорее физически неотъемлемая часть организма.

Мелодика Nel Sole, будучи достаточно простой, обладает исключительным потенциалом, позволяющим на полную мощь раскрыть голос. Особенно такой голос, как мой – близкий к тенору и с широким вокальным диапазоном. Исполняя Nel sole, я мог подниматься к верхним октавам, создавая пение осмысленное, светлое и насыщенное, которое напоминает пение работающих на полях апулийских крестьян. Во время пения я представлял себя на виноградниках Челлино, охраняемым жесткими и в то же время нежными лучами солнца моей земли. С этой песней я как бы возвращался домой, к моим истокам, в мир моего детства. И зрители чувствовали все то, что чувствовал я и стремился передать в этой песне:

Perche`, ma perche` questa notte / Почему, ну почему эта ночь

Ha le ore piu` lunghe / Так длинна

che non passano mai, / И никак не кончается,

ma perche` ogni minuto / ну почему каждая минута

dura un eternita` / продолжается вечность?

Quando il sole tornera` / Когда вернется солнце,

E nel sole io verro` da te / И в лучах солнца я приду к тебе,

Un altro uomo troverai in me / Ты найдешь во мне другого человека,

E che non puo` piu` fare a meno di te / Который больше не сможет обойтись без тебя

Quando il sole tornera` / Когда вернется солнце,

E nel sole io verro` da te / И в лучах солнца я приду к тебе,

Amore amore corri incontro a me / Любимая, поспеши навстречу мне,

E la notte non verra` mai piu` / И ночь больше никогда не наступит.

С песней Nel sole я поднялся на вершины хит-парадов по количеству проданных дисков.

Компания EMI распространила диски и за рубежом, и в короткое время я получил международную известность. С тех пор я пою эту песню на всех своих концертах, а часто и по два раза, когда меня просят повторить ее на бис.

Однако не обошлось и без критики.

Люди, называющие себя музыкальными экспертами, на полном серьезе писали, что я пою мелодии прошлого и поэтому у меня нет будущего. Будущее, утверждали они, у тех, кто идет в ногу со временем. А тогда были времена «детей цветов», музыки в стиле бит или вообще психоделической, и я оказывался «не в тему». В общем, песню Nel sole назвали слишком мелодичной, и потому – «для стариков, для народа».

Такие слова меня не обижали: напротив, я ведь был и остаюсь сыном народа и пою для народа. Так что подобная критика оказывалась безосновательной. Напротив, появление Nel sole стало одним из знаковых событий в мире итальянской легкой музыки: в реальности появилась «универсальная песня», которая нравилась всем, независимо от возраста и социального положения. И это потому, что она была настоящей.

Помню, режиссер Энцо Трапани хотел пригласить меня на съемки программы, которая потом так и не вышла в эфире.

Спустя много лет, при встрече, Трапани объяснил мне, почему так получилось.

«Помнишь, мы снимали тебя тогда? - спросил он. – Я так и не пустил материал в эфир, потому что мне не понравились ни ты сам, ни твоя песня… Как же я был не прав!»

Однако критика Nel sole заставляла меня задумываться: как же так, песня, которую принимали с таким энтузиазмом, вызывала подобную ненависть? Действительно ли эта песня нравилась всем, или же только «публике определенного уровня», как говорили мои недоброжелатели?

Ответ я получил в сентябре 1967 года.

Диск поступил в продажу за несколько месяцев до этого и достиг небывалых продаж. В тот вечер у меня были два концерта перед совершенно разными по своему культурному уровню и социальному положению зрителями. Лучше и не придумать, чтобы понять истинную цену моей музыке.

Ранним вечером я выступал перед десятью тысячами зрителей на старом стадионе города Равенна (типа Дня города – П.П.). Народ – самый простой: рабочие, крестьяне, домохозяйки. Я исполнил свой обычный репертуар и закончил, естественно, песней Nel sole, которая была принята нескончаемыми овациями.

После концерта я с трудом прорвался со стадиона, поскольку все хотели меня увидеть, потрогать, поприветствовать, попросить автограф. Кое-как я добрался до машины и отправился в Риччоне.

Там у меня был концерт, посвященный десятилетнему юбилею Gran Gala del Premio Riccione (Большого гала-концерта Премии Риччоне), где собрались люди из мира культуры, искусства, политики и музыки. Иными словами – публика тонкого вкуса.

Вот я и подумал: а как все эти интеллектуалы примут мои песни?

Я поднялся на сцену, и у меня задрожали колени. В первом ряду я увидел Джину Лоллобриджиду, французскую актрису Капусин, Вальтера Кьяри, Карлу Фраччи, Риту Павоне…

Репертуар песен был тем же самым, что и в Равенне. Я начал петь и забыл, кто передо мной, полностью растворившись в музыке. Уже через две песни публику удалось растормошить, а когда я начал петь Nel sole, весь партер вскочил на ноги и начал аплодировать.

Итак, моя музыка действительно оказалась настоящей, истинной, незабываемой, и она нравилась всем.

Nel sole принесла мне еще удовлетворение в чисто человеческом плане. Я стал получать много писем от людей, вынужденных проводить свою жизнь прикованными к постели или к инвалидной коляске, которые благодарили меня за эту песню: она наполняла их радостью и надеждой.

По прошествии многих лет я был в Гранд-Отеле города Римини, и ко мне подошел высокий пожилой мужчина, проживавший в той же гостинице.

«Твоя песня Nel sole сотворила мне чудо», - сказал он мне.

«Вы преувеличиваете», - прервал его я, думая, что столкнулся с обыкновенным фанатиком.

«Я совершенно не преувеличиваю», - тон собеседника оставался строго-серьезным. «Я инженер с математическим складом ума, и я привык к конкретике. У меня был рак, и врачи меня приговорили. Чтобы отвлечься от тяжких мыслей, я слушал радио, где часто передавали твою песню. Она мне понравилась, и я купил твой диск и продолжал его слушать, поскольку в это время мне на удивление становилось физически лучше. Когда боли становились невыносимыми, я включал проигрыватель и постоянно слушал Nel sole. Уж не знаю, лекарства ли помогли, или только твоя музыка, но сейчас я чувствую себя хорошо. В любом случае я знаю, что она мне очень помогла. И очень хорошо, что теперь я встретил тебя и могу лично сказать тебе спасибо».

Музыка обладает огромной таинственной властью. Профессор Умберто Веронези, светило онкологии, часто приглашает меня, вместе с другими исполнителями, петь в Миланском институте раковых заболеваний. Каждый раз ты чувствуешь себя ужасно, подобные выступления оставляют в твоей душе незаживающие рубцы, поскольку знаешь, что все, кто тебя слушает, безнадежно больны. И среди них есть даже дети.

Ты поешь, а твое сердце разрывается от боли.

«Ты не представляешь, что значит для этих больных слышать твои песни, - сказал мне доктор Ре, работавший в этом институте. – После этого они на неделю забывают о своей болезни; они помнят только твои песни и радость, которую они приносят. Они говорят о тебе, о твоей музыке, и не вспоминают о боли, которая сводит их в могилу».

Вспоминая этот чудесный 1967 год, нельзя не рассказать о «Роллинг Стоунз», легендарной английской группе, которая в мае совершила турне по Италии. Я ведь тоже участвовал в этом турне!

Итальянский импресарио группы, мистер Фурнье, искал кого-нибудь поработать в первом отделении на разогреве и выбрал меня как наиболее интересного из «восходящих звезд». Честно говоря, я «Роллинг Стоунз» никогда особо не любил – уж лучше «Биттлз» или «Бич Бойз». Но и упускать такую возможность было никак нельзя.

С группой Мика Джаггера я пел в четырех городах – в Болонье, Риме, Генуе и Милане. Во время последнего концерта в Милане произошел эпизод, который меня буквально потряс. В какой-то момент Мик Джаггер начал заводить публику, крича ей: «Освободите зверя из вашего зоопарка!», сопровождая эти слова жестами, призывающими к вандализму. Одно мгновение – и зрители начали выламывать стулья, жечь бумагу, бросаться бутылками… После концерта Дворец спорта в Милане напоминал поле битвы.

В тот вечер я поклялся себе: каким бы знаменитым я ни стал бы в будущем, я никогда не позволю себе использовать свое обаяние как призыв к насилию, к тому, что я увидел. Я понял, что известность – это еще и огромная ответственность, которая во время концерта превращается во власть, и этой властью следует управлять.

В моей карьере бывали случаи, когда ситуация в зрительном зале накалялась и в определенный момент могла стать неконтролируемой. Тогда я немедленно останавливал своих музыкантов и просил светотехников направлять в «эпицентры» лучи света. Только когда все успокаивалось, я продолжал прерванный концерт.

А вот во время концерта «Роллинг Стоунз» в Риме произошел, напротив, приятный для меня эпизод, подтвердивший ценность и важность моей музыки.

В первом ряду Дворца спорта я увидел важных персонажей мира искусства – Ренцо Арборе, Джанни Бонкомпаньи, Адриано Маццолетти, Джину Лоллобриджиду. После концерта они поднялись со своих мест и направились в нашу сторону. Естественно, я посторонился, будучи уверенным, что все они хотят пообщаться с «Роллинг Стоунз», однако, к моему глубокому удивлению, им нужен был я. Они говорили мне, что у меня исключительный, особенный голос, что они в восторге от моего исполнения. Джина Лоллобриджида, увидев, что я очень смущаюсь, говорила больше всех, и это были теплые ободряющие слова.

Эта встреча заставила меня призадуматься.

Бонкомпаньи, Арборе и Маццолетти – три великих музыкальных эксперта. Кроме того, они были очень популярны и не могли не представить, что каждое их действие немедленно станет достоянием публики. То, что они в открытую, на глазах у всех, подошли ко мне после концерта, могло означать только одно: их чувства были искренними, и они хотели, чтобы об этом знали все. И этому я был безгранично рад.