Круг замыкается

В июле 2005 года я принял очередной вызов: участие в телевизионном реалити-шоу L`isola dei famosi (Остров знаменитых, аналог в России – Последний герой – П.П.).

Когда об этом написали в прессе, сразу возникли вопросы – а что это я туда подался. Сам я в интервью дал объяснения причин журналистам, сказав правду, но не назвав те конкретные, которые подвигли меня на этот шаг.

Я сказал им правду о том, что врачи порекомендовали мне два месяца отдохнуть от пения, чтобы вылечить гематому на голосовых связках.

Я сказал правду, что предложение поступило в нужный момент, и оно выгодно как мне, так и, думаю, самой программе. Поэтому я его принял.

Однако то, что побудило меня принять окончательное решение, имеет более глубокие корни.

Основывается оно на моем желании вернуться в самое прекрасное время моей жизни – в детство.

Я видел по телевизору несколько серий предыдущего сезона этого реалити-шоу и обратил внимание, что нахождение в течение нескольких месяцев на острове дает возможность жить в гармонии с морем. Именно так, как когда я был мальчишкой, и мы со всей семьей ехали провести отпуск на адриатическом пляже.

Вот эти воспоминания и решили все в пользу участия в шоу. Я хотел заново прожить те далекие моменты. Не в воспоминаниях, а вернувшись в реальность – с тем, чтобы делать те же вещи, которые я делал тогда, и заново оценить чувства, которые при этом испытываешь.

Я очень привязан к морю.

Море для меня – это символ жизни. Приливы и отливы – не что иное, как периоды существования с его радостями и печалями.

Как и жизнь, море может снабжать человека мощной энергией, а может и отнять у него все его сокровища, особенно если он не хочет ими делиться.

Море учит стремлению идти вперед, волна за волной, пока не достигнешь того таинственного горизонта, который судьба уготовала каждому из нас.

Посмотрите на морские волны: вы не найдете среди них двух одинаковых – они постоянно меняются, как дни нашего существования. Море зависит от состояния атмосферы, Вселенной – так же, как и люди.

Море часто появляется в моих песнях, поскольку ассоциируется у меня с движением и бесконечностью. Мне оно говорит о том, что там, далеко, всегда найдется что-то новое. Земля, которую мне предстоит открыть.

Поэтому, когда мне нужно успокоиться, я всегда вспоминаю звуки моего детства на берегу моря.

Впервые я увидел море, когда мне было пять лет. Помню, я раскрыл от удивления рот и не мог его закрыть: настолько я был поражен тем, какое же оно большое.

В наших местах люди всегда ездили к морю. Это был летний ритуал, который нельзя было не соблюсти: даже не поездка в отпуск – настоящий исход, когда целые селения снимаются с насиженных мест и переезжают на пляж.

Выезжали перед рассветом 31 июля, в последний день празднования Святого Марка, хранителя Челлино. Пунктом назначения было местечко Торре-Сан-Дженнаро, в двенадцати километрах от нас, где целый месяц мы проводили на море.

На телегу, запряженную в мула, мы погружали домашнюю утварь, раскладушки, одеяла, подушки, сковороды, тарелки, питьевую воду, связки хвороста, необходимого при разведении огня для приготовления пищи… И на несколько километров растягивался этот обоз из таких же, как наша, телег: каждая семья – со своей телегой и своим зажженным фонарем. Дорога была заасфальтирована только на участке между Челлино и Сан-Пьетро-Вернотико, а потом превращалась в пыльную каменистую ухабистую тропу.

Я всегда хотел, чтобы на подходе к станции Сан-Пьетро переезд был закрыт шлагбаумом: так можно было бы увидеть поезда. Поезда, изрыгающие из чрева черный дым; лица железнодорожников, также черные от копоти и пропахшие дорогой – той дорогой, о которой с детства мечтал и я… Тогда весь обоз из телег останавливался и смотрел на поезд. В местечке, где единственными средствами передвижения были велосипед и запряженная в мула телега, поезд представлял собой нечто сверхсовершенное.

Когда я увидел Furore (Фурор), фильм Джона Форда по роману Джона Штейнбека, мне он сразу напомнил наш длинный обоз, движущийся к морю. В фильме, правда, это был обоз из грузовиков, но они тоже двигались вперед в поисках лучшего существования.

Как я уже сказал, практически весь Челлино уезжал летом к морю. В поселке оставались только старики.

Путешествие длилось около трех часов. И это была постоянное напряжение глаз, поскольку люди устраивали между собой негласное соревнование на предмет того, кто первый увидит море.

«За этим поворотом можно будет увидеть кусочек моря!» - говорил кто-то. За поворотом следовал другой поворот, потом еще… Но от этого не становилось грустнее – это была очень милая игра.

Наконец, добирались до маленького хутора, откуда перед глазами расстилался серебристый морской горизонт: дуэт солнца и воды, излучавший энергию и фантазию – гимн созидания.

По прибытию первым делом ставили шалаш, в котором можно было бы спать. И потом мы, дети, проводили время, играя, плавая и ожидая, когда придут рыбаки. Они приносили нам рыбу и меняли два кило сардин на литр вина. Натуральный обмен – все были частью одной большой семьи.

Но не подумайте, что на море ездили отдыхать! Нет – чтобы на месяц сменить обстановку, род деятельности. В поселке мы работали на земле. Здесь, на море, мы на месяц становились рыбаками.

Это было что-то типа «трудового лагеря». Здесь мы учились ловить рыбу, вязать из тростника веники и плести циновки. Тоже вариант такой крестьянской жизни.

Помню, некоторые глушили рыбу – их называли «боттароли» (что-то типа «взрывники» – П.П.). Они устраивались на ближайшем к морю обрыве и, когда замечали проплывающий косяк рыб, метали в море бомбы. Мы слышали взрыв и стремглав неслись туда, выхватывая из воды мертвую или оглушенную рыбу.

Я был до безумия влюблен в море. Меня невозможно было выгнать из воды – даже когда я начинал чувствовать пронизывающий до костей холод. Ведь это был морской холод, а значит, это было прекрасно.

Эти воспоминания я пронес через всю свою жизнь. Периодически я возвращался к морю, чтобы «перезарядить свои аккумуляторы». Сколько раз я выходил в открытое море рыбачить, вооружившись одним лишь гарпуном или просто кинжалом! Я уходил на три – четыре часа, и мой отец или мои друзья на пляже сходили с ума, думая, что со мной что-то случилось. А потом я появлялся с сетью, полной рыбы и морских ежей, крабов и осьминогов. И тем же вечером устраивался грандиозный ужин из даров моря.

Когда я решил участвовать в реалити-шоу L`isola dei famosi (Остров знаменитых), мне все в один голос говорили, что я неправ, что артист моего уровня известности не должен опускаться до таких программ. Я же считал, что сделал правильный выбор, что так я могу лучше выразить свою индивидуальность, то, что не всегда можно до конца раскрыть во время пения на сцене. Это был еще одно честное признание, которое я хотел дать своим зрителям.

Мне предлагали участие в разных реалити-шоу, но только «Остров» я посчитал для себя идеальным. По одной простой причине - на острове я должен был делать все то же самое, что делаю у себя дома: рыбалка, разжигание огня, приготовление пищи. Простая жизнь, которой я жил с детства. Со мной на острове должна была находиться моя дочь Ромина, но нас сразу же разделили, и она, к сожалению, не выдержала такого сурового экзамена.

Первые дни на острове были очень тяжелыми.

Я могу подтвердить, что участники там не получают никакой, даже минимальной, помощи извне. Голод там испытывается самый настоящий; как и у всех, он скоро приводит к потере сил.

Единственное, чем снабжались участники шоу, - мультивитаминный напиток, который позволяет немного восстановить силы для того, чтобы иметь возможность двигаться. Этот напиток вызывает жуткий понос, но вместе с тем он действительно позволяет сохранить немного сил, чтобы идти искать дрова, плавать, рыбачить.

А по прошествии нескольких дней произошло чудо.

В игру вступило время, и я снова ощутил себя тем Альбано-мальчишкой, который играл и рыбачил на пляже Сан-Дженнаро. И тогда я стал с энтузиазмом делать все то, что делал в детстве. Я рыбачил, плавал, поддерживал огонь, и даже постоянное чувство голода мне не мешало. Напротив, в итоге я похудел на десять кило, и это здорово.

Гармония природы меня завораживает. Однажды ночью пришли крабы – целая колония крабов. Они переливались в лунном свете, и это было не менее прекрасно, чем когда я мальчишкой по ночам охотился за ними с фонарем…

Я снова стал мальчишкой-рыбаком. Тогда, в детстве, я каждый день чему-нибудь учился – не только у отца, но в первую очередь у местных рыбаков, которые были еще более бедны, чем мы. Они жили исключительно тем, что им удавалось отвоевать у моря – этого грандиозного голубого луга, где невозможно ничего посеять и где иногда не удавалось собрать хоть какого-нибудь урожая. Они учили меня различать виды рыб, маршруты их перемещений, определять, есть ли надежда что-то поймать под толщей воды… Наконец, они учили меня делать рыболовные снасти и грамотно обрабатывать рыбу перед тем, как поместить ее в воду и поставить на огонь.

Снастей на острове не было никаких, и тут мне как нельзя кстати пригодились навыки, полученные на пляже Сан-Дженнаро. Я выходил рыбачить с тем, что было под рукой. Когда косяк рыб приближался к берегу, я в качестве сети использовал обычный накомарник и в считанные мгновения заполнял его под завязку. Какой спектакль для остававшихся на берегу голодных людей!

На острове у меня была еще одна обязанность из детства – разведение и поддерживание огня.

Некоторые участники шоу выказывали недовольство тем, что именно я вызвался исполнять эту обязанность, не понимая, что таким образом я вкладываю в разведение огня часть себя. Ведь я учился это делать не на каком-нибудь привале в лесу, а именно на открытом диком морском пляже, под неусыпным наблюдением отца или местного кузнеца дяди Пиппо, который ежедневно по много часов подряд разговаривал с огнем в своей кузнице и был с ним на «ты».

Огонь всегда был священным для меня и таковым остается поныне. Перед входом на кухню я соорудил мангал на открытом воздухе, что-то типа языческого алтаря для возжигания жертв и поглощения их с друзьями. Когда я на нем готовлю, рядом со мной мой младший сын Альбано: с малых лет я объясняю ему секреты разведения огня и поведения древесины. А он – поэтическая душа – умиляет меня тем, что просит не делать языки пламени слишком высокими, чтобы не опалить крылышки ангелов, которые летают в небе.

На острове я вспомнил и еще одну обязанность из детства – возведение шалаша.

Мои конкуренты из реалити-шоу в какой-то момент выгнали меня из своей компании, поскольку ночью я страшно храпел.

Это результат неудачного падения еще в детстве; у меня искривленная носовая перегородка, и в определенном положении тела я начинаю храпеть, как медведь в зимней спячке.

Ну и ладно – какие проблемы? Я построил себе индивидуальный шалаш – больше, изящнее и роскошнее, чем та палатка, в которой ютились все остальные. И не потому, что я гений. А потому что я с детства знаю, как это делать. На пляже Сан-Дженнаро шалаш был первым делом, которым занимались по прибытии – ведь нужно было укрыть от возможных осадков всю утварь, все имущество, которое мы привозили на своих телегах. Так что это была не прихоть, нет, а первая необходимость.

Помню, однажды я построил шалаш на деревьях для моих младших детей. Я попросил помочь мне в этом друзей из Челлино – плотника, кузнеца. Каменщика – всех тех, с которыми в детстве мы вместе совершили не один «исход» к морю. В итоге хотели построить дом для Тарзана – а получился воздушный терем!

Опыт проживания на острове стал для меня крайне полезным. Я смог протестировать свой организм, свои жизненные ресурсы, определить их пределы. И, конечно же, я смог вернуться в детство и пережить снова те же самые чувства. Иными словами, это был своеобразный профилакторий для меня.

Пляж в Сан-Дженнаро на Адриатическом море был очень длинным, и заканчивался он устьем небольшой речушки – это местечко называлось Черано. Струи речной воды мягко вбрасывались в море; именно там рос тростник, который мы использовали для плетения циновок и вязания веников. Там мы ловили угрей. Там была чистота девственной природы; казалось, что ты попадаешь в рай на земле.

Несколько лет назад в Черано построили электростанцию и завод. Еще одна часть крестьянской жизни оказалась разрушенной.

Я написал песню по этому поводу, она называется Notte a Cerano (Ночь в Черано, альбом Liberta` 1987 года, четвертая композиция на диске – П.П.). Это своеобразный крик боли, смешанной с негодованием по поводу полного неуважения к природе ради так называемого прогресса.

Я разговариваю в этой песне с пляжем моего детства:

Il tuo profumo era / Твой запах был

Di primavera. / Запах весны.

Dormivo accarezzato / Я спал, и меня ласкал

Dal Maestrale, /Мистраль,

Col sole che scaldava / А солнце согревало

La mia fantasia. /Мои мечты.

Concerto di gabbiani / Пение чаек

Tra i canneti. / В зарослях тростника.

Sussurri vellutati / Бархатный шепот

Gli innamorati. /Влюбленных.

E tu come una dea / И ты, как бог,

Li proteggevi. / Их хранил.

Ma ora non c`e` piu` / Но сегодня нет никого,

Chi protegge te. / Кто сохранил бы тебя.

Il vento dei potenti / Сильные мира сего

Ha cancellato, /Стерли с лица земли,

Quel grano che cresceva / Росший здесь хлеб

Ha profanato. /Осквернили.

E` cenere nel mare /Стала пеплом в море

Quel vecchio pino. / Та старая сосна.

E` notte nel mio cuore, / Ночь в моем сердце,

Notte a Cerano… / Ночь в Черано…

… cosa vuoi che sia / … а что ты хочешь?

La nostalgia / ностальгия

In cambio di energia / вместо энергии,

Che non avrai mai. / которой больше у тебя не будет.

На острове знаменитых у меня было много времени для размышлений. Особенно ночью, когда высоко в небо поднималась луна. Я заново, с детства, переживал всю свою жизнь; вспоминал, как ночами мечтал на пляже в Сан-Дженнаро. Тысячи дней и ночей. Тысячи сделанных дел. Тысячи реализованных проектов, тысячи людей, ставших моими знакомыми… Песни, концерты, диски, поездки, спектакли. Радости, грусти, скорби, драмы…

Мне вспоминались встречи с «сильными мира сего», случившиеся в разное время на протяжении моей карьеры. От Пиночета до шаха Персии. Я пел в Японии для тогда еще принца Хирохито; я знал мальтийского премьера Дома Минтофф, венесуэльского президента Уго Чавеса, румынского президента Иона Илиеску, немецкого канцлера Вилли Брандта, сестру короля Испании…

Очень хорошо мне запомнился свирепый взгляд Пиночета. Это было в 1977 году, я выступал в Чили, в Винья-дель-Мар, перд семью тысячами зрителей. Он был в нескольких метрах от сцены, в первом ряду. Весь его вид прямо-таки говорил о той неограниченной военной власти, которой он обладал, и меньше всего в тот момент хотелось бы быть солдатом на его службе. Он был облачен в военную форму, весь в орденах. Его головной убор скрывал часть лица, но зато хорошо был виден его всепроникающий взгляд.

А в 1972 году у меня был концерт в Мальте, в Ла-Валетте. В какой-то момент я начал петь 13, Storia di oggi (Тринадцатое число, история сегодняшнего дня):

Il 13 dicembre, santa Lucia… / 13 декабря, день святой Лючии…

Quante macchie di petrolio / Сколько пятен нефти

Sul`asfalto di citta` / На городском асфальте

Quanti cuori da coniglio / Сколько трусливых сердец

Ma il leone dove sta? / А где же сердце льва?

Дом Минтофф и вся его команда вдруг вскочили на ноги и начали гордо аплодировать. Я был счастлив, что эта моя песня, которая и в Италии после фестиваля в Сан-Ремо не осталась незамеченной, понравилась мальтийцам. Только потом, после концерта, я узнал, в чем было дело. Оказывается, здесь песня со словами «13 декабря» стала чуть ли не национальным гимном, поскольку именно в этот день Дом Минтофф пришел к власти!

А ведь я никогда не писал песен с политическим подтекстом. Вот только часто они таковыми воспринимались.

Тексты, в которых я говорил о простых людях, о народе, становились «плохими» для диктаторских режимов, и то же относилось к «религиозным» текстам для стран коммунистического блока. Однако я никогда здесь не был гибким. Песни входят в мой репертуар? Входят. Значит, я их буду петь. А не хотите – ну что ж, выгоните меня.

Вот, например, в 1970 году в Афинах, я пел во времена режима «черных полковников». Я уже рассказывал в этой книге о песне Il ragazzo che sorride (Парень, который улыбается), которую написал ярый оппозиционер режима Микис Теодоракис. Песня, скажем так, имела социальный подтекст, и поэтому диск с ней был запрещен к продаже в Греции. То есть он продавался, но нелегально: студия EMI выпустила для этого специальную партию пластинок со специальной же наклейкой O Sole Mio – народ же был в курсе, какая песня там была записана в действительности.

10 июля 1970 года я выступал в Афинах перед девяноста тысячью зрителей. Несмотря на то, что среди публики было много людей из окружения «полковников», я все равно спел Il ragazzo che sorride (Парень, который улыбается) и сорвал овации публики.

В Болгарии и Советском Союзе, когда там еще был атеистический режим коммунистов, я пел Ave Maria Шуберта, хотя меня тоже настоятельно просили этого не делать.

Моя песня Liberta` (Свобода), написанная вместе с Паллавичини и моим дорогим другом Вили Молко, родилась в Восточном Берлине в 1987 году. И она стала своеобразным гимном освобождения стран Востока. После смерти Чаушеску ее передали по румынскому телевидению.

И еще я вспоминаю Персию. В 1973 году я в третий раз поехал в эту страну. Там я до этого был в 1969 и 1971 годах, и всегда с неизменным успехом. А в этот раз было все по-другому. Я своей собственной кожей ощутил атмосферу исламской революции. Уже по прибытию в аэропорт мы почувствовали, что что-то не так: встречали нас слишком холодно. На первом концерте собралось всего тридцать человек, причем все были японцы. Потом организаторы решили не оплачивать мне эти гастроли. На это я ответил, что уезжаю, и тогда у меня на десять дней отобрали паспорт. Ужасные ощущения! Это еще ладно: концерт был сборный, и участвовавшие в нем некоторые американские исполнители были в буквальном смысле избиты и арестованы на несколько месяцев. Позвонить в Италию было нельзя. Атмосфера – тяжелейшая. В какой-то момент я был доведен до крайности, и тогда я ворвался в офис организаторов с криком «или вы мне отдаете паспорт, или я сейчас кого-нибудь убью!». Они, вместо того, чтобы испугаться, начали смеяться. Вперед выступил муж иранской певицы Гугуш, с которым я познакомился во время моих предыдущих гастролей. «Успокойся, - сказал мне он, - видишь, в Иране все меняется, но завтра ты получишь свой паспорт, а пока извини». В итоге паспорта назад мы получили и смогли вернуться в Италию, но с нами не вернулись звуковая и световая установки.

Но самые прекрасные воспоминания, которым я предавался по ночам на острове, - те, которые касаются моей личной жизни.

Семья, чувства, дети, дом… И то, что именно эти воспоминания были мне наиболее дороги, наполняло меня радостью. Это значило, что, благодарение Богу, я до сих пор являюсь здоровым, нормальным, не потерявшим ориентации в жизни человеком.

Вот это, пожалуй, самое главное в жизни. Не терять в ней ориентации.

Я за время своего существования повидал и всякого, и всяких. Уж гораздо больше, чем можно себе представить! И добился я гораздо большего, чем хотел, ради чего работал.

Поясню: сегодня, в свои шестьдесят три года, я совершенно ясно понял, сколько подарков преподнесла мне судьба. Конечно, иногда они чередовались отдававшимися тяжелой болью утратами, но это ведь жизнь, таковы ее условия. Я родился, чтобы петь, и моим желанием было реализовать это мое предназначение. Все, что случилось со мной в итоге, стало много большим, нежели то, что я представлял в своих мечтах.

В начале моей творческой деятельности я мечтал научиться писать самому хорошие песни и петь их по всей Италии. Еще я мечтал издавать свои пластинки и по возможности представлять их на телевидении. Но я никогда не мечтал стать мировой знаменитостью! А в результате – я выпустил бессчетное количество дисков, пережил множество успехов, одиннадцать раз выступал на фестивале в Сан-Ремо, где один раз выиграл, один раз занял второе место (это было написано до 2007 года, где с песней Nel perdono Аль Бано также занял второе место – П.П.) и дважды – третье. Во всех остальных случаях я всегда выходил в финал. Далее: я получил двадцать шесть золотых и восемь платиновых дисков. Но. к счастью, я всегда оставался Альбано из Челлино-Сан-Марко – в том смысле, что никакие почести и триумфы не изменили ни меня самого, ни смысл моей жизни.

Каждый день я воссылаю благодарение Богу за то, что он мне дал – будь то радости или горести. И еще я благодарю Его за то, что он дал мне силы переносить их. И радости, и горести весят очень много.

Успех так же тяжел, как и поражение, и часто бывает очень сложно нести его по жизни и не согнуться под его весом.

Но это – моя жизнь.