![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава 15. — ты бы ещё приплел сюда своего Наполеона и Гитлера с
— … ты бы ещё приплел сюда своего Наполеона и Гитлера с… Я не понимаю Лену: о чём она говорит? — О чём? Об империи, которую вы задумали выстроить. Очередной рейх! Ах, вот в чём всё дело — империя! — Империи, — говорю я, — эти местнические свалки человечества себя давно исчерпали. И Македонский, и Рим с его Цезарями и Суллами, Неронами и Калигулами, и Чингиз-хан, и Осман-паша, и Наполеон, и даже Твой Ленин со Сталиным со своими Марксами и Энгельсами, Гегелями и Фейербахами… — Никого не забыл? — Да все они вместе взятые не стоят… — Ты хочешь сказать, что… — Верно. Верно! Ведь все они держались на силе, на дикой силе злазлазлазла! И насилия, и насилия. — Насилия силой, это понятно! И вот вы решили… — И вот мы решили, — говорю я, — хватит зла! — Вы решили! Ха!.. Да знаешь ли ты, что то, что вы решили давно уже… — Знаю… Я не знаю, зачем Лене вдруг понадобились эти империи зла и насилия. Тут уже всем давно всё стало ясно — так жить нельзя! Все вдруг стали талдычить на всех языках и по всем закоулкам — так жить нельзя! Но никто не предлагал, как можно. Нет-нет — предлагали, конечно. Сколько было благих намерений, которыми выстилали дороги… Известно, куда они привели. И вот новый виток… Хай-тек! — Нельзя ошибаться, — говорю я, — пустячный прокол, одно неверное решение, гнилой шаг в сторону и — привет… И тут я не разыгрываю никаких комедий: нельзя ошибаться! Наша жизнь в её руках, в Тининых. Я не знаю, откуда у меня такая уверенность! Витки витками, хай-теки хай-теками, это — да! Жизнь ведь не перестаёт эволюционировать ни на миг. И вот она, эта самая Жизнь, без всяких видимых на то причин, выбирает себе в поводыри Тинку! Это — правда? Может быть, это я выбираю, я, для которого Тина просто заслонила собой эту жалкую никчемную жизнь, я, который ослеплён этой Тиной (мне удалось, удалось-таки видеть её пару раз вживую!), я, который силой своего необузданного воображения (силой, а не какими-то там скудными его поползновениями, но смелой силой!.. Это признал даже Жора!) вылепил из липкой желтой глины, как какого-то там воробышка… играючи выдул весёлым хмельным предпраздничным дутьём из бутылочного стекла, как сверкающий шарик для новогодней ёлки, выдул эту самую сказочную Тинку-картинку для собственных умозрительных нужд и забав, я, которому… — Да уж, — бурчит Лена, — что выдул, то выдул… Надул… — Не бурчи, не бурчи, — прошу я, — ты же знаешь, что я был в числе первых, кто настаивал на её клонировании. Мы с Жорой точно просчитали… — Нет-нет, — говорит Лена, — я уверена, что вы с вашей Тиной не просчитались. Я даже признаю, что без неё вы бы так и не угомонились с вашими потугами вылечить планету… — Вылечить? — А на что вы, врачи, ещё способны? Вам же и в голову не приходит, что… — Приходит, приходит, — защищаюсь я. — Вот мы и уцепились за Тину! — Вы сделали из неё наркотик, — говорит Лена, — и теперь нанизаны на её иглу как… Как бабочки-однодневки, как… кузнечики… прыг-прыг… — Прыг-прыг?.. — Конечно! Вы уже допрыгались до того, что… — Что что?! — Рестик, родной мой, ты меня хоть убей, но я не силах понять… — Хорошо, хорошо, — успокаиваю я Лену, — я тебя просвещу нашей Тиной. Живи… Хорошо бы, думаю я, и саму себе объяснить свою, так сказать, завязку на Тину, заточенность на неё. Хорошо бы… Я только, признаю, только тем и занят теперь, что думаю, думаю, непрестанно только и думаю о своей Тине. Не много ли ей, славной моей, не много ли чести! Не много… Или всё-таки мало?! Давайте-ка разбираться. — А что же Иисус?! Разве он тоже себя исчерпал? — спрашивает Лена. Кстати, наш Иисус… Мы как-то выпустили его из виду. Где он, что он? Тина как-то вдруг заслонила даже Иисуса. По крайней мере — нашего, клонированного. Иисуса же, Христа, — никто не в состоянии заслонить. Даже Тина, даже Тина. — Они там с Папой шушукались, — говорю я, — не переставая… Чучма, Папа и Иисус… И с Иудой… Пилат даже отвесил подзатыльник Иуде, как бы шутя, но по всему было видно, что он был зол… — Иуда? — Иисус. Неужели Тинка так уж и заслонила Иисуса, думаю я. — А Ватикан, — спрашивает Лена, — тоже империя? Неужели зла? — И вот, — говорю я, — дождик прошелестел… — Боже мой, — говорит Лена, — пирог, мой грибной пирог! Империи подождут. Что же касается Иисуса, думаю я, то Тина как раз и настаивала на том, чтобы он, наш Иисус, не больно-то споспешествовал Чучме в его сладострастии поджаривать Жору. Она-то как раз и назвала его, нашего Иисуса, приспешником и пособником этого самого Чумы, примазавшегося к Папе в его желании заполучить пепел, только пепел — пф!.. И ничего больше! Развеять Жору по ветру и положить, наконец, конец мытарствам… Пф!.. И ведь нечему поклоняться! Так, кажется, думала Тина. Может, и заслонила… Иисуса. Клонированного, конечно. Её мыслей об империях зла я не знал. Что она могла думать о Македонском, о Цезаре или Наполеоне? О Ленине, Сталине, Гитлере и, скажем, о Мубараке и Каддафи я понятия не имел. А о Путине, об Обаме? Она ни разу о них не вспомнила! А Китай! Мне кажется, одной из её заветных мечт, была мечта об исчезновении границ. Простая мечта. Как палец! Вдруг все — едины! И безгранично счастливы без границ! Я, конечно, — за! За сбычу её мечт!.. Я — за то и другое, и третье, и четвёртое!.. И пятое, и десятое Я — за! Я — за Тинку!) Я за Тину! И не перестану, и не перестану… Слушай, говорю я себе, ты опять про халву. Есть же мера всему, понимаешь — мера! Я это не выдумал для себя («Есть же мера»), об этом мне напомнила Тина. Она так и сказала — «МЕРА. МЕРА»!.. Большими сказала буквами. Мера мер… Но дайте мне ту рулетку, чтобы измерить эту её МЕРУ! Хм, мера… Химера… — Чуть-чуть пригорел, — говорит Лена, входя и привнося запах подгоревшего пирога, — самую малость. Даже удачно… Чуток горчит. Но ты даже не заметишь. Я замечаю блеск в её глазах, когда ей таки удаётся меня попотчевать чем-то вкусным. И мне ничего не остаётся, как минуту спустя, нахваливать этот пригоревший пирог. — Не ел в жизни ничего вкуснее! Я вижу, как она счастлива! А что же наш хай-тек? — Фишка в том, — говорит Лена, — что ваш Иисус… И делится своими мыслями относительно роли и судьбы нашего клонированного Иисуса. — …да-да, точно, — говорю я, — ты права… Не могу же я возражать ей, жуя её восхитительное произведение кулинарного искусства! Ах, какая прелесть! До чего же вкусно!.. — Ты права, — повторяю я, — наш Иисус, теперь это уже ясно, так и не сумел… Так в чём всё-таки фишка? Нужна формула нашего будущего. Как бы это пафосно не звучало. Как бы выспренно не выпирало. И теперь я просто не могу не думать о Тине: вот формула… Я вовсе не считаю, что ей уже удалось сформулировать эту непостижимость, выткать, так сказать, узор будущего. Но она впервые в истории… Здесь нельзя ошибиться! Ведь фишка как раз в том и состоит, что из простой ленточно-нитевой последовательности каких-то там разносортных лоскутков (генов) строится этот самый Храм Жизни — огромное объёмное здание… Храмище! Строится, надо признать, вкривь и вкось! Строилось вот уже более пяти миллиардов лет. Вкривь! И, конечно, вкось! На песке и на глиняных ногах. Колосс? Да! Но с дрожащими коленками и на плоских стопах. Это плоскостопие дорого нам обошлось. И вот только сегодня-сейчас, не далее как мгновение тому назад, совершенство свершилось. Тинка!.. (МЕРУ, знай, брат) А вы как думали?! Из её, я подчеркну — только из её слов и промежутков между ними и вяжется, и ткётся, и нижется ажурная вязь совершенства… Как бы это высокопарно не звучало! Это непостижимо? Ну да!.. Такое не укладывается пока в голове. — Горяченького? — спрашивает Лена. — Пожалуй… ага… Спасибо… Ты сегодня прям… — Всегда, — поправляет меня Лена. — Конечно-конечно… Всегда-всегда… При этом я думаю, что и сам толком-то пока не осознаю Тинкиного величия, её умения низать и нанизывать свои бусинки… Тинино коралловое монисто… Вас когда-нибудь захватывало коралловое монисто? Когда алеет мочка ушка и ты… Нет?.. Я вам сочувствую… Нет?! Вы не жили… Когда меня осенило, я просто не знал, куда девать этот миг, этот час, мгновение, куда девать самого себя с моим пониманием произошедшего. А что, собственно, произошло? Да, что случилось-то?.. Ну как бы это вам всем заяснить… Это как если бы… словно… точь-в-точь как… нууу… да-да… Как с Иисусом на Джабель-Мусе, на Хориве или на какой-то горе, кажется, на Синае. Ну, когда Сам Бог… Известная история… Вот и мне Бог свистнул: Ти-и-и-и-нкааааааа… Преображение! Я не понимал, как пришло ко мне это понимание! В тот час, в ту минуту, я ел какой-то подгоревший пирог… — Ещё? — спрашивает Лена. — Можно… Итак, значит, простая последовательность букв и слов… Знаки препинания, многоточия… И здесь — мой позор: трудности в отличии ямба от хорея. Нет, я, конечно, понимаю Гомера — успеть выдать, так сказать, на гора набор слов, созвучный с плеском набегающих волн… Его слепота, его пронзительная прозрачная гениальная слепота! Ритм волны — как подсказка природы, Самого Бога. И вот Тина… Ассмода или ассюрреали! Я твёрдо знал, что когда-нибудь это обязательно произойдёт: попытка осознания! Нельзя же жить втёмную и пытаться с топором в руках прорубать окно в тайну Тининого дара. Или, скажем, хайку! Только одна мысль для меня была мучительна: верен ли мой выбор? Ти — Та?!. Но куда ни глянь — вокруг никого не было! Пустота, понимаете, голая пустота… Аж в ушах звенит… Потому-то, вероятно, и свято… Место-то то… Представить Тинку среди святых?.. (Ох, уж мне эти аннунаки!). Моих знаний о стихосложении было явно недостаточно для того, чтобы квалифицированно и с полным пониманием обозначить суть её дара, его глубину и сущность. Но я вполне отдаю себе отчёт в том, что только Тина, только Тина в состоянии… Нет-нет, я не имел никакого права вот так взять и по-мальчишески прошутить эту счастливую случайность познания Тинкиного дара. Шутка ли! Никто не может себе представить, насколько я был счастлив этим откровением! И какой срам и стыд уронить себя в собственных глазах, не сделав даже попытки разобраться в Тине! Её губы, её лоб, её плечи, пальцы, пальчики… Её губы, её глаза, её запахи… Её смелые ноги, её коленки и щиколотки, её бубенчики на голеностопах… На щиколотках, на лодыжках… Её губы, губы… Её волосы… Абсолютно шикарно! Полный шик, полный, так сказать, отпад… Эти её губы… Нет в мире ничего слаще!.. Ах, уж мне эти аннуначки! Но ничего этого я не видел, не нюхал, не прикасался ни к этим глазам, ни к этой коже, не делал пробежек своими грубыми пальцами по её персиковым губам… Не искал эти губы своими… Не… не-не… Шутка ли!.. Я только рухнул в пропасть её дара — бу-бух… Терцет или септима? А как вам такая схемка — ababcdccd? А? Как? Отворите мне темницу, Дайте мне сиянье дня, Черноглазую девицу. Черногривого коня. Дайте раз по синю полю Проскакать на том коне; Дайте раз на жизнь и волю, Как на чуждую мне долю, Посмотреть поближе мне… И как вам?.. «Отворите мне темницу…»! Это ж про мою Тину! Отворите же мне её! «Дайте мне сиянье дня». Тинка — как сияние моего дня! «Дайте раз по синю полю…». Дайте же!.. Аabcdccd… Или, скажем, сонет: «Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж…». Мне и слышать-то невтерпёж, что моя Тина… И эти губы, эти губы… Но не призывать же смерть, чтобы прикоснуться к ним и умереть! Ха! Ещё чего! Да я её… Да она у меня… Надеюсь, своими замашками собственника я не стану посмешищем в глазах Валерочки или Ушкова, Переметчика или даже в глазах Юлии… Или самого Жоры! Господи, какие губы!.. Мне довелось как-то видеть, как эти губы шептали… … этот узел волос у неё на затылке с беспомощной прядью на шее он её не сумеет найти. а она найтись не сумеет … Беспощадно-беспомощно-безнадежно… Шептали… О, какое это счастье найтись остроищущевыпирающими из лиц носами… Со всею их нежностью, со всею их шелковистостью… Сперва носами… Найтись… И найдясь-таки, найдясь носами, продолжать искать и искать, судорожно искать своими истрескавшимися сухими и жаркими губами её губы… Эти губы… Летающими своими губами… Эти бездонные родники утоления неизбывной жажды… Жажды желания… Чтобы найтись, чтобы вскоре найтись всеми своими сущностями… Всеми… Своими na4alami na4al! — Надо собираться, — говорит Лена. — Надо суметь, — говорю я, — найтись… — Надо, надо, — говорит Лена, — надеюсь, ты… — Да, — говорю я, — вполне… А катрен, а катрен!.. Или вот, скажем, катрен! Нострадамус? Ну, да! Этот француз что-то там предрекал... Мир прислушивался, внимал… Но теперь каждый знает, к чему это привело — ни к чему! Предсказывать — это, конечно, дар, тоже дар… Но что толку! Важно строить! Я призываю! Строить! Abcabc… — Тинкины кирпичики Накануне распятия мы с Жорой тоже пытались… Да что уж теперь-то!.. Собственно, я и признаю себя жертвой! Моего неведения Тининого дара! Что же касается её созидательного, так сказать, нуменологического процесса со творения, то нет никаких сомнений — Тина не только записывает то, что диктует ей Небо (здесь она бы прославилась как переписчик, писец — у неё очень красивый почерк!), она и сама пишет. «Сама пишет!» — это, надо признать — призвание и, как сказано, — дар! «Когда привратники ни при чём, когда уже ни во что не веришь — Вдруг кто-то прошлый своим ключом Откроет (господи, Ты ли?) двери, Возьмет запястья в жестокий плен, Скользнёт ладонями как впервые И брызнут алым на светлый пол Разбитых роз лепестки живые…». Разбитых роз лепестки живые — это вечный и жестокий плен. Не так ли? Должно быть, её архитектура каменщика… Но без песка, без цемента, без блоков и кирпичей, без стекла и бетона, без чугуна и стали… Без болтов и гаек, без гвоздей и заклёпок… Без филигранных сварок… И уж — ясное дело — никакого вам клея! Должно… Быть… Гауди духа! Тинка!.. Или сонет: Не хвастай, время, властью надо мной, Те пирамиды, что возведены Тобою вновь, не блещут новизной, Они — перелицовка старины … И здесь пирамиды! А если стих совершенно белый! Давайте-ка разбираться! Я как-то крикнул ей: «Ти, Ты Таааааа?!!!..». Три больших тэ! ТиТыТа!.. Она только засмеялась. Вот так всё и случилось… И другие трудности… Да, привычно ору я, Эврика, нашёл! Спросят: не много ли трудностей? А как? А как вы хотели?! Труд… Без труда… Трудится Тина… ТТ… Тинин Труд… ТТ… Трудный… Как выстрел!..Сизиф отдыхает. И… её труд — это узда! Да!.. Ёе Слово — пуля, сражающая наповал! А как вы хотели?.. И если ты способен, так уж вырос уже, что в состоянии эту её пулю поймать, ухватить, впустить в себя и прорастить в себе — значит и ты, Рест, — преображён! Вот я и пытаюсь с трудностями простучаться в этот божий дар… Перед тем, как поверить, я стараюсь просчитать… Хоть на арифмометре, хоть на плазменном компьютере — значения не имеет. Но чтобы забегали цифирки, цифирки… Чтобы затем это всё рассказать миру в цифровых технологиях. Хай-тек! Это вам язык современного мира! Так и нате вам… Тинкины ботинки… Вот вам и квантификация дара. Её выплеск души («Я СВОБОДНА»!) поверг меня в унынье. А как же твои колоколь-чики бубен-чики… чики-чики… на твоих лодыжках-щиколотках?.. Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь… Динннн… Каждый твой шаг известен миру, каждое телодвижение — дииннн… Тинннн… Мои сердечные уговоры о том, что свобода — это… Мои сердечные уговоры — вода сквозь пальцы… «Разбитых роз лепестки живые…». Да ведь — узда!.. Капкан!.. Хочешь высвободиться — отгрызи себе лапу. «…свирепая отточенная нежность…»). Аннуначкина!..
|