![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Стиль жизни и счастье
В поисках иллюстративного материала для предварительной проверки сформулированной теоретической гипотезы о взаимосвязи стиля жизни, представлений о способах обретения счастья и принципов саморегуляции мы обратились к древнегреческой философии. Именно в ней индивидуальное бытие было впервые осознано как самостоятельная философская проблема. Заслуга в этом принадлежит, прежде всего, Сократу — мыслителю, который, по словам Диогена Лаэртского, «первым стал рассуждать об образе жизни» (Лаэртский, 1979, с. 109). Интерес Сократа к проблеме жизни специально подчеркивает крупнейший знаток античности А.Ф. Лосев: «Он хотел все эти неожиданно открывшиеся и неизменно растущие жадные ощущения жизни обязательно логически осознать, обязательно сделать проблемой разума, превратить в науку, обобщить, систематизировать, довести до логического предела, превратить в долг и моральную обязанность, освободить от анархизма и личных капризов, возвести в степень всеобщего принципа» (1969, с. 128). Решение этой проблемы в конечном счете всегда воплощается у Сократа в конкретные жизненные принципы, направленные на формирование оптимального индивидуального способа жизни человека. Поэтому Сократа мы можем с полным основанием считать родоначальником проблемы, которая, если пользоваться современной терминологией, носит название проблемы индивидуального стиля жизни. Следовательно, обращаясь к античной философии, мы восходим к истокам проблемы стиля жизни. Кроме того, в античности мы обнаруживаем уже сформировавшимися многие индивидуальные стили жизни. Стимулами к их формированию также стали идеи Сократа, смысложизненные вопросы которого имели огромный резонанс. «Этот человек хотел понять и ценить жизнь. Вот, по-видимому, его роковая миссия, то назначение, без которого немыслима была бы ни дальнейшая античная жизнь, ни века последующей культуры» (там же, 1969, с. 51). Как бы в ответ на вопросы Сократа в школах его учеников и учеников учеников (киники, киренаики, стоики, эпикурейцы и др.) возникают различные широко известные этические учения. Но если Сократ стремился дать целостное понимание жизни, взывал «к неразрывному единству теории и практики, созерцательного любования и жизненной утилитарности, идейной целесообразности и живого потока самостоятельно протекающей жизни» (там же, 1969, с. 129), то большинство его учеников разорвало эту целостность на отдельные, выразительные в своей односторонности точки зрения относительно того, что является счастьем и как его обрести. Однако благодаря именно их последовательной практической реализации античные философы после Сократа на примере собственной жизни сформировали наиболее яркие образцы индивидуальных жизненных стилей. Рассмотрение этих стилей ценно для нас также и тем, что они представляют собой яркие, очень наглядные исторические примеры полного единства проповедуемых личностью жизненных принципов и ее реальной жизни. Характерно по этому поводу замечание Гегеля: «Часто выставляют требования, чтобы философ жил так, как учит... Древние философы так поступали, и, таким образом, они являются пластическими индивидуальностями, так как внутренняя, духовная цель философии часто определяла собой также и внешние условия уровня жизни» (Гегель, 1935, с. 21). На фоне такого единства внешней и внутренней жизни личности нам будет намного легче выяснить стилеобразуюшие признаки индивидуальной жизни — с одинаковой степенью корректности мы можем основывать наши выводы как на биографических фактах, так и на теоретических высказываниях тех или иных мыслителей. После проведенного набольшего экскурса в историю проблемы индивидуального стиля я пни остановимся на анализе сформулированных выше вопросов о взаимосвязи стиля жизни, представлений о способах обретения счастья и принципов саморегуляции человеком своей мотивации к. миру. Рассмотрим интересующие нас вопросы применительно к каждому из указанных принципов в отдельности. Первый из названных принципов саморегуляции — принцип максимизации полезности мира — состоит в стремлении человека к максимально полезным, полностью удовлетворяющим его потребности объектам. Поскольку полезность любой вещи субъективно отражается в эмоциональном состоянии «приятного» (Анохин, 1978, с. 310 —333), то максимизация полезности мира одновременно означает стремление к поиску положительно окрашенных эмоциональных переживаний разной интенсивности. Применительно к вопросу о возможных путях обретения счастья отдельные стороны этого принцип впервые и в наиболее ярком виде обнаруживаются в этике киренаиков (V— III вв. до н.э.). Согласно основателю керенской школы, ученику Сократа — Аристиппу из Киреная, счастье есть не что иное, как постоянное удовольствие, слагающееся из отдельных мгновенных удовольствий. Поэтому для обретения счастья нужно уметь получать максимум удовольствий от каждого мига жизни и в каждой жизненной ситуации находить пользу и наслаждение. «Лучшая доля, — говорил Аристипп, — не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им» (Лаэртский, 1979, с. 227). «Аристипп, — пишет А.Ф. Лосев, — действительно был проповедником чистого наслаждения... Его не интересует то, чем может кончиться наслаждение. Его интересует наслаждение как таковое, наслаждение минуты. Аристипп бросается в эту бездну как бы с закрытыми глазами и с полным непротивлением всему, что влечет за собой наслаждение» (Лосев, 1969, с. 188—189). Принцип максимизации полезности проявлялся не только в гедонизме аристипповского толка. В зависимости от понимания самого счастья он мог принимать и иные формы. Так, Эпикур в своем этическом учении также говорил о наслаждении как начале и конце счастливой жизни (Лаэртский, 1979, с. 434). Однако счастье он видел не в наслаждении моментом, а в удовлетворении от жизни в целом, включающей и прошлое, и настоящее, и будущее. При таком понимании счастья принцип максимизации полезности начинает включать не только стремление к сиюминутному удовольствию, но и стремление избегать возможных неприятных последствий, будущих страданий и раскаяния о прошлом. В этой связи, писал Эпикур, «надо обо всем судить, рассматривая и соразмеряя полезное и неполезное» (там же). Более того, у Эпикура данный принцип сводится по существу к тому, чтобы избегать страданий, в отсутствии которых состоит, по его мнению, наивысшее наслаждение. Представления о возможных психологических путях обретения счастья, разрабатываемые в учениях киренаиков и эпикурейцев, легли в основу формирования соответствующих индивидуальных стилей жизни, главным стилеобразуюшим признаком которых был гедонизм, то есть стремление и погоня за наслаждениями. Второй принцип саморегуляции человеком своей мотивации к миру — принцип минимизации потребностей — состоит в стремлении человека к уменьшению интенсивности (степени напряженности) движущих им потребностей. Такое стремление может иметь место в случае, когда собственно удовлетворение потребностей невозможно — то ли в силу отсутствия соответствующих объектов, то ли из-за недостаточных для их достижения способностей человека, то ли при наличии других более важных и жизненно необходимых для человека, но еще не удовлетворенных потребностей. Как один из возможных психологических путей обретения счастья данный принцип в разное время и в разных формулировках был выражен многими древнегреческими мыслителями. «Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам», — эти слова приписывают Сократу (там же, 1979, с. 111—112). «Гесиод, семь мудрецов, пифагорейские золотые стихи, гностики, Пиндар и трагики — все говорили о чувстве меры, о необходимости избегать всего превышающие меру; но с особенной настойчивостью об этом говорил Платон» (Радлов, 1908, LXII). Доведенное до предельной крайности требование ограничения потребностей (в данном случае речь идет о материальных потребностях) мы обнаруживаем в этике киников (IV—III вв. до н.э.). Основатель кинической школы, учение Сократа — Антисфен говорил о «лишении как единственно; пути к добродетели и счастью» (Гомперц, 1912, с. 109). Киники же практически реализовывали «требование лишения» в своей повседневной жизни. Фактически оно стало стилеобразующим признаком. Яркое описание их жизни дал Г. Гомперц: «Плащ есть его единственная одежда, нищенство - его единственное занятие, публичные места и портики - его единственное ложе, бобы, лук, чеснок — его единственная пища, вода — его единственный напиток. И это крайнее отсутствие потребностей временами переходит как раз в то что мы называем словом аскетизм» (там же, с. 117). На протяжении нескольких столетий подобный путь продолжат стоики: «Отречение от всех внешних вещей есть цена, которой покупается счастье» (Эпиктет) (Гюйо, 1899, с. 291). В сравнительно более «мягкой», чем у киников и стоиков, форме близкие идеи разрабатывались и в этике Эпикура. Согласно учению Эпикура, счастье состоит в удовольствии, но удовольствие, как мы уже отмечали, он видел не в сиюминутном чувственном наслаждении, а в отсутствии страдания, возможном лишь при разумном ограничении потребностей. «Не уничтожает душевной тревоги и не рождает значительной радости ни обладание огромным богатством, ни почет и уважение со стороны толпы, ни другое что-либо, соединенное с причинами неограниченных желаний», — говорил Эпикур (Материалисты, 1955, с. 224). Разумное ограничение потребностей, проповедуемое Эпикуром, было направлено на достижение счастливой жизни, состоящей в здоровье тела и безмятежности души. Стиль же жизни самого Эпикура не намного отличался от аскезы киников и стоиков — в обоих случаях проповедуется сведение потребностей к минимуму — хлебу и воде, наличия которых достаточно Эпикуру для того, чтобы «даже с Зевсом поспорить о счастье» (Антология, 1969, с. 359). Таким образом, на основе принципа минимизации потребностей возникали различные представления о путях обретения счастья — от умеренности и разумного ограничения потребностей до крайнего лишения и отречения от внешних благ. Вместе с тем независимо от этих различий последовательная практическая реализация указанных представлений вела к более или менее выраженному аскетическому стилю жизни, главный стилеобразующий признак которого — это ограничение человеком своих желаний. Призыв к ограничению потребностей и его практическая реализация в аскетическом стиле жизни прослеживается у киников, стоиков, ближайших учеников Эпикура, которые акцентировали внимание на истинно человеческом смысле потребностей духовного порядка. Третий принцип саморегуляции человеком своей мотивации к миру — принцип минимизации сложности — состоит в стремлении человека к упрощению своего мира в целом и к упрощению конкретных объектов — целей его различной деятельности. Это стремление может проявляться в тех случаях, когда сложность цели превышает уровень способностей человека либо когда в масштабах имеющегося у человека времени цель труднодостижим д. Субъективной мерой сложности, как показано выше, выступает знание человека о том, что представляет собой данный объект, как и в каком направлении он будет изменяться. Следовательно, принцип минимизации сложности сводится к стремлению человека создать для себя ясную картину мира, позволяющую объяснять и предсказывать и тем самым делать мир субъективно более простым и понятным. Стремление к созданию ясной картины мира лежало в основе широко распространенного в античности понимания знания как пути, ведущего к счастью. «Есть только одно благо — знание и одно только зло — невежество», — говорил Сократ (Лаэртский, 1979, с. 113). «Слаще всего — слышать истину», — вторил ему Платон (там же, с. 162). Познание становится, таким образом, путем к счастью, а идеалом — познавший мир и себя мудрец, который «восшел благодаря размышлениям о природе, до бесконечности и вечности и узрел " то, что есть и что будет, и то, что минуло"» (Эпикур) (Материалисты, с. 219). Поэтому и наилучшей жизнью чаще считается у древнегреческих философов созерцательная. Одним из первых это выразил Пифагор: «Жизнь, — говорил он, — подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные торговать, а самые счастливые — смотреть» (Лаэртский, 1979, с. 334). Представления об обретении счастья на путях познания и реализующие эти представления созерцательные стили», жизни приводили к тому, что активность их приверженцев проявлялась преимущественно в сфере духовной деятельности. В результате чисто познавательного отношения к миру инвариантные формы знания нередко принимались за единственную реальность, а чувственный мир превращался в мираж, иллюзию, тень платоновского мира идей. Психологические предпосылки такой возможности кроются в том, что во пикающая в результате абстракции инвариантная и тем самым более простая картина мира может обладать для человека большей мотивирующей силой, нежели плохо предсказуемая картина мира, существующая лишь на уровне чувственного познания. Четвертый принцип саморегуляции человеком своей мотивации к миру — принцип максимизации способностей — состоит в стремлении человека к всестороннему развитию и самосовершенствованию в физическом и духовном отношении. Как известно, развитию человеческих способностей в Древней Греции уделялось огромное внимание. Система античного воспитания, распространявшаяся, естественно, лишь на свободных граждан общества, соединяла приобщение человека к высокоразвитой физической и духовной культуре. Как гимнастика была средством совершенствования тела, так музыка, литература, риторика, философия были действенными средствами совершенствования интеллекта. Античные философы, хотя и отдавали приоритет совершенствованию разума, отнюдь не чужды были физической культуре телесных упражнений, ярким показателем чего является уже то, что многие из них (Пифагор, Сократ, Платон, Хрисипп) считались хорошими атлетами, а некоторые завоевывали даже награды за спортивную доблесть (Шанин, 1979, с. 33). Идея о связи между гармоничным развитием способностей и человеческим счастьем пронизывает все древнегреческое мировоззрение. Принцип максимизации способностей не сводится лишь к идее самосовершенствования. Выше, анализируя связь между понятиями «способность» и «полезность», мы показали, что применительно к сфере общения эти понятия в сущности являются одним и тем же, а разница между ними состоит лишь в аспекте рассмотрения: способности человека есть не что иное, как его полезность для другого человека, и, наоборот, полезность человека как объекта — это обратная сторона его способностей. Поэтому принцип максимизации способностей имманентно содержит в себе и стремление быть максимально полезным другим людям. Это стремление, идущее еще от этики Сократа, в полную мощь прозвучало позже в словах представителя стоицизма Сенеки: «Вот требование, предъявляемое к человеку: он должен быть полезным максимально многим людям; если это невозможно, то хотя бы немногим; если и это невозможно, по крайней мере, своим ближним; если даже и это невозможно, то самому себе» {Швейцер, 1979, с. 149). Следовательно, на основе принципа максимизации способностей формируются два взаимодополняющих представления о возможных путях обретения счастья — самосовершенствование и служение другим людям. В древнегреческой этике их диалектическое единство зафиксировано понятием «добродетель» (arete), которое наиболее полно разработал Аристотель. Этим понятием Аристотель обозначал «похвальные свойства души» {Этика, 1908, с. 22), то есть приобретенные социально-значимые, нравственно-ценные и в то же время наиболее продуктивные свойства человека, благодаря которым он «становится хорошим и хорошо выполняет свое действие» {там же, с. 29— 30). Согласно Аристотелю, совершенствование добродетели есть вернейший путь к счастью. «Счастье, — писал он, — оставляет деятельность в духе добродетели и совершенное применение этой последней» {Лосев, 1975, с. 159). В этом высказывании Аристотеля, как и во многих других («блаженство» состоит в известного рода деятельности, сообразно добродетели» (Этика, 1908, с. 15), необходимо подчеркнуть активно-деятельный характер понимаемого им пути к счастью. На этот важный для нас момент специальное внимание обращает А. Ф. Лосев: «И добродетель, и счастье, и удовольствие обязательно с стоят у Аристотеля из действенных актов, требуют со стороны человека постоянного действия» (Лосев, 1975, с 170—17. Таким образом, представления об обретении счастья по тем совершенствования добродетели необходимо предполагали реализацию в определенном индивидуальном стиле жизни, который должен носить деятельный характер, ев их способностей в деятельности, приносящей максимальную пользу другим людям. Итак, проведенный историко-философский анализ позволил обнаружить отчетливую зависимость между различными принципами саморегуляции человеком своей мотивации к миру и представлениями древнегреческих философов о возможных путях обретения счастья. В ходе этого анализа выявилось четыре типа наиболее характерных представлений о возможности обретения счастья на путях гедонизма, аскетизма, созерцания и деяния. Обнаружилась также закономерная связь между указанными представлениями индивидуальными стилями жизни. Практическая реализация этих представлений принимала порой гипертрофированные формы; но таков уж характер был у античных философов, за большинством из которых, по остроумному замечанию Канта, «приходится признать ту заслугу, что они были очень последовательны с собой; нисколько не колеблясь, выставляли они в ярком свете все, что содержалось в их принципах; раз вступив на какой-нибудь путь, они никогда не отступали назад» (Гюйо, 1899а, с. 109). Во многом благодаря этому их жизнь и взгляды дали нам богатый фактический материал для иллюстрации и предварительной проверки сформулированных теоретических гипотез. Анализ этого материала позволяет сделать вывод о том, что выделенные выше принципы саморегуляции в системе «человек—мир» действительно являются предпосылками для формирования представлений человека о возможных психологических способах обретения счастья, а сами эти представления выполняют стилеобразующие функции и реализуются в определенных индивидуальных стилях жизни. Данный вывод не ограничен одной лишь античностью. Напомним, что теоретическая гипотеза о связи путей обретения счастья и принципов саморегуляции была сформулирована при анализе общей структуры субъект-объектных отношений в системе «человек—мир». Следовательно, наш вывод служит одновременно подтверждением обшей теоретической гипотезы и поэтому может носить более общий характер. Это, в частности, подтверждается и культурно-историческими исследованиями, которые показывают, что аналогичные представления о путях обретения счастья и соответствующие им аскетические, гедонистические, созерцательные и деятельные стили жизни воспроизводятся в различных вариантах на протяжении всей последующей истории. (Подробнее об этом смотрите is Философской энциклопедии статьи «Аскетизм», «Гедонизм», «Счастье», «Эвдемонизм».) Проведенный теоретический и историко-философский анализ позволяет выделить наиболее общие психологические основания для построения типологии индивидуальных стилей жизни. Такими основаниями являются принципы саморегуляции человеком своей мотивации к миру, лежащие в основе формирования индивидуальных представлений о возможных психологических способах обретения счастья.
|