Разъяснение как технический инструмент

Здесь нет необходимости в сложном психоана­литическом сеттинге, который призван преодолеть власть вытеснений. Эта сила в большинстве бессоз­нательно детерминированных действий, знакомых нам по консультативной работе с разведенными ро­дителями, далеко не так велика.

Более того, здесь мы имеем дело вовсе не с вытеснением в узком смысле слова, а с феноменом «действия», когда конфликт­ные побуждения переходят непосредственно в дейст­вия, без предварительного размышления об их сим­волике.

Для того чтобы заставить родителей прочувст­вовать мотивы этих действий и поразмыслить о них, то есть сделать их сознательными на долгое время, не­обходимо лишь немного редуцировать страх, связан­ный с их побуждениями, благодаря чему конфликт настолько разгружается на поверхности, что надоб­ность в защите путем действий отпадает сама собой.

Но как это сделать? Разве не является психоаналити­чески-терапевтическое вмешательство в инфантиль­ные конфликты единственной для этого возможнос­тью? Нет, оказывается, существует альтернатива. Тех­нический инструмент, при помощи которого можно редуцировать эти страхи, в отличие от толкования, а именно от толкования реакций переносов или со­противления, я назвал методом психоаналитически-педагогического разъяснения.

Я умышленно использую понятие «разъясне­ние», а не, казалось бы, близлежащее - «информа­ция». Информация подразумевает лишь прибавле-ние знания. Разъяснение же предполагает обогаще­ние особым знанием, которое заставляет увидеть мир в ином свете и означает своего рода прыжок на но­вый уровень сознания.

Оно разрушает ограничен­ность традиционных, мифических, устрашающих представлений и, наконец, дает ощущение свободы и эмансипации. Итак, здесь речь идет не о простом прибавлении знания, а о действенном, инициатив­ном обогащении знанием. (В этом смысле вся пси­хоаналитическая терапия является разъясняющей, поскольку она позволяет достаточно глубоко загля­нуть в инфантильные мотивы чувств и поступков.) Посмотрим, чего можно добиться в условиях кон­сультации для родителей таким освобождением от страхов.

Не случайно понятие разъяснения использует­ся для посвящения в тайны сексуальности. Сегодня мы знаем (благодаря именно психоанализу), какие беспокойство, растерянность и страх приносят с со­бой инфантильные сексуальные «теории» или то, что дети случайно узнают о сексуальности (своих родите­лей). И напротив, разъяснение в этой области откры­вает ребенку существование любви, иной по своей природе, чем его любовь к родителям.

Оно обещает ему любовь по ту строну зависимости и страха перед взрослыми. Особенно ярко видна полярность знания и страха (или зависимости) в ритуальных формах сек­суального разъяснения для юношей, которые и по сей день существуют во многих культурах. В инициатив­ных разъяснениях подчеркивается различие «между мужчинами, знающими тайну, и женщинами и деть­ми, которые не имеют права ее знать»

1990)" ². Основное значение данной инициации по Эрдгейму и Хугу заключается в открытии, «что духов, которые им до этого причиняли столько страха, на са­мом деле не существует, что те выдуманы для устра­шения женщин, чтобы их можно было получше держать в руках».

А не имеем ли и мы в консультации для родите­лей дело именно с такими «духами»? Посмотрим вни­мательнее, что это за «духи», от которых необходимо избавить разводящихся (и разведенных) родителей?

Да, такие педагогические «духи» действительно существуют в представлениях родителей, и особенно разведенных родителей. Посмотрим на некоторых из тех, которые внушали столь огромное чувство вины фрау Г.

• «Хорошая мать или хороший отец отодвигают на задний план свои собственные потребнос­ти (сексуальные, эмансипационные и т.д.) и думают только о ребенке. Я же поступила иначе...»

• «Разводом я причинила боль моему ребенку, отняла у него чувство защищенности и, может быть, тем самым нанесла ему непоправимый ущерб».

• «Решением о разводе я разрушила все свои жизненные планы».

• «Разрушение брака, даже если виноват мой муж, доказывает мою неспособность дать ре­бенку защищенность полной семьи».

С чувством вины тесно связана неспособность родителей выносить агрессивность детей. Этой неспособностью тоже часто руководят соответствующие «духи».

• «Из-за развода (в котором так или иначе вино­ватая сама) я потеряла любовь моего ребенка».

• «Если я не буду бороться с его агрессивностью, мой ребенок все свое отчаяние станет выме­щать на мне, а бывшему мужу достанется толь­ко его привязанность».

• «Я рассталась (расстался) со своим мужем (сво­ей женой), потому что он (она) меня больше не любит и его (ее) агрессивность _стала совер­шенно невыносимой для меня. Но куда мне теперь деваться от агрессивности собственно ребенка?»

• «Агрессивность ребенка вызывает во мне та­кую ярость, что я сама начинаю бояться сво­ей собственной ненависти по отношению к нему».

Страх внушает не только ярость, направлен­ную на ребенка, но и ненависть и желание мести по отношению к бывшему супругу. Но признаться — даже самому себе — в подобных чувствах чрезвычайно трудно.

• «Я не имею права на ярость, иначе я станов­люсь не лучше, чем он».

• «Ярость — это еще ничего, но я не имею права на ненависть».

• «Даже если я и ненавижу своего бывшего супру­га, это ужасно нехорошо — мечтать о мести».

• «Моя ярость придает ему (ей) слишком боль­шое значение и унижает меня. Я не удостою его (ее) этого...»

• «Чтобы сохранить или вернуть себе свою гор­дость, я должна (должен) убедить себя, что вся история не стоит выеденного яйца».

Чаще всего следствием таких, отраженных ме­ханизмами защиты чувств и фантазий разведенных матерей становится затруднение, вплоть до невоз­можности, продолжения отношений ребенка с от­цом. Тогда в силу вступают новые «духи» (чувства, фантазии):

• «Этот плохой отец наносит вред ребенку».

• «Отцу достается вся любовь моего ребенка, а мне остаются лишь его разочарования. Я про­сто не выдержу этого! Могу ли я предоставить этому негодяю возможность такого триумфа?!»

• «Если у ребенка установятся слишком тесные отношения с отцом, он меня однажды просто покинет».

• «Я разошлась, чтобы подвести наконец черту и начать новую жизнь. Я просто не выдержу, если отец — реально или в образе любви ребен­ка к нему — навсегда останется в моей жизни».

Точно таким же образом обрыв отношений с ребенком часто происходит по инициативе отца. Вот «духи» навещаемых отцов:

• «Мне вообще нечего не остается! Не дай Бог, если я вмешаюсь со своими соображениями, что для ребенка хорошо и что плохо, я рискую нажить большие осложнения в контактах с ним. В конце концов это унизительно, когда тебя превращают в старшего брата своего же собственного ребенка и указывают, что ты дол­жен делать».

• «Меня просто лишают «прав состоятельности», что унизительно само по себе, но я еще и теряю свое лицо в глазах ребенка».

• «Когда ребенок рассчитывает на мою поддерж­ку по отношению к матери, я оказываюсь со­вершенно беспомощен. Могу ли я в этих об­стоятельствах все еще оставаться отцом?»

• «У меня всего несколько дней в месяце для от­ношений с ребенком. Если я не буду достаточ­но ему давать, он, скорее всего, отвернется от меня и я потеряю его любовь». _t

• «Когда ребенок у меня, он постоянно спраши­вает о матери, ему ее не хватает. Судя по всему, я значу для него не настолько много, чтобы он чувствовал себя со мной хорошо». Подобные педагогические «духи» часто вызы­вают у родителей настолько невыносимые чувства и представления, что их просто невозможно допус­тить в сознание.

Мало того, они сами часто служат функциям защиты, то есть заботятся о том, чтобы другие «духи» оставались бессознательными. Так, на­пример, вышеупомянутый «дух» отца («Могу ли я при моей беспомощности все еще оставаться от­цом?») может служить защитой желанию окончатель­но освободить себя от отцовской ответственности.

Подобная функция защиты ясно видна также в неко­торых «духах», которые появляются, когда родители вступают в новый брак. Они подвергают опасности новое супружество и (или) продолжение отношений ребенка с родным отцом.

«Новая жена моего мужа только делает вид, что она такая хорошая; на самом же деле она просто хочет отнять у меня детей». Это представление не в послед­нюю очередь служит защите против пережитой обиды и против ненависти к этой женщине. Нередко нена­висть проецируется на «соперницу»¹¹¹. Чаше всего этот «дух» помогает рационализовать желание удер­живать ребенка исключительно при себе.

«Представления о воспитании и вообще о жиз­ни у нового мужа моей разведенной жены подвергают опасности развитие моего ребенка». Подобные педа­гогические упреки прикрывают нарциссические оби­ды, ревность и страх перед потерей любви ребенка. Этими же причинами объясняется желание при по­мощи суда заполучить право на воспитание ребенка.

Отчимы и матери вообще склонны из труднос­тей в отношениях с ребенком извлекать такой вывод: «Контакт ребенка с отцом вносит разлад в нашу се­мью и наносит вред ребенку». Этот «дух» помогает спасаться от целого ряда неприятных чувств: от рев­ности к отцу и бывшему супругу; от обиды, когда ре­бенок вдруг отворачивается от тебя; мать таким обра­зом удовлетворяет желание мести; и наконец, страх у обоих, что любовь ребенка к отцу разрушит их но­вые отношения.

Педагогическое убеждение отчима: «С этим ребенком следует обращаться построже» также «под­кармливается» теми же чувствами.

Как передвижение и рационализация, так и проекция являются механизмами защиты: при этом собственные чувства, мысли или жела­ния, в которых нет силы себе признаться, приписываются другим персо­нам. Если чувства ненависти проецируются на другую персону, это ведет к тому, то данная персона выглядит однозначно угрожающей, поскольку она ненавидит моей ненавистью. См. сноску 49.

Оно скрывает мысль, что было бы неплохо, если бы этого ребенка вообще не было на свете, и дает возможность рацио­нализовать вытекающую их этого ненависть по отно­шению к существованию ребенка.

А вот, наконец, «дух» мачехи: «Я могу быть для ребенка моего мужа настоящей и особенно хорошей матерью». Скорее всего, «дух» этот является произ­водным желания «уколоть» или превзойти бывшую жену и в этом. Он может также служить защите, как уже говорилось, против пока не исполненного жела­ния иметь собственных детей.

Это лишь некоторые из мыслей, чувств и внут­ренних конфликтов родителей, которые могут быть настолько невыносимы, что их просто необходимо вытеснить или отразить «действием». Я обращаюсь к вопросу, каким видом «разъяснения» возможно из­бавиться от этих «духов» или, по меньшей мере, на­столько лишить их власти, чтобы заставить мать (от­ца) трезво задуматься о своих стратегиях по отноше­нию к ребенку и бывшему партнеру?

Возьмем, к примеру, чувства вины родителей. Представим такую ситуацию: в течение первых двух-трех сеттингов мне стало ясно, что чувство вины у этой матери или этого отца играет центральную роль и проблемы ребенка в большой степени проистекают из того обстоятельства, что родители постоянно должны искать новые способы для защиты против этого чувства. В этом случае я могу осторожно начать подводить мать (отца) к мыслям о том, что:

- непосредственная боль ребенка по поводу разъезда родителей абсолютно нормальна, по­скольку она означает, что до сих пор его разви­тие протекало достаточно удачно;

— вытекающие из нее симптомы тоже вполне нормальны, и эта борьба, в определенном смысле, помогает восстановлению душевного равновесия;

— актуальная боль ребенка вовсе не означает, что развод для него непоправим, более того, в оп­ределенных обстоятельствах он может даже принести ему новые шансы развития. Но в то же время вероятность, что развод в дальней­шем принесет и ребенку некоторые выгоды, ничего не меняет в том, что сейчас он сильно из-за него страдает;

— очень хорошо иметь свои собственные жиз­ненные планы и желать, например, для ребен­ка защищенности нормальной семьи; человек отвечает перед самим собой за свое собствен­ное жизненное счастье;

— эта забота о своем собственном счастье и хоро­шем самочувствии ни в коем случае не проти­воречит заботе о благополучии ребенка. И хотя счастливые родители автоматически еще не становятся хорошими родителями, несчаст­ные — просто не в состоянии дать детям душев­ного благополучия.

Для эмоционального раз­вития ребенка огромное значение имеет иден­тификация с родителями, которые открыто идут по жизни и умеют ею наслаждаться. Кро­ме того, для детей это слишком большая на­грузка, если родители «во имя ребенка» отка­зываются от своего собственного счастья.

Пусть неосознанно, но от детей тогда ожидает­ся, что они будут приносить одну только радость, и уж ни в коем случае они не имеют пра­ва разочаровывать своих родителей. Исходя из этого с большой уверенностью можно сказать, что огромными жертвами, как правило, прихо­дится платить за прорывы агрессивности, от которых так или иначе достается детям, да­же если она проявляется в довольно субтиль­ных формах — раздражительности, недостаточ­ной способности к проникновению, неспра­ведливости и т.д.;

- наконец, я говорю с родителями о том, что од­ной из труднейших жизненных задач является умение признать, что мы постоянно вынужде­ны причинять своим детям боль потому толь­ко, что у нас просто нет иного выхода, идет ли речь об общественных нормах или достаточ­ной доле собственного счастья.

Однако эту ви­ну в разочарованиях или страдании детей легче выносить, если я осознаю, что мне ничего ино­го не остается, что мои действия в дальнейшем так или иначе пойдут на пользу и ребенку и что я как мать или как отец в состоянии ответить за свою вину.

И если я могу ответить за свою ви­ну (в сиюминутной боли ребенка), то у меня нет необходимости отрицать эту вину или от­ражать ее при помощи механизмов защиты. Я могу открыто признаться, что сочувствую сво­ему ребенку во всем, что мне пришлось ему причинить.

Эти сожаление и сочувствие и яв­ляются условием моих дальнейших стараний все снова привести в норму. Только если я пси­хически в состоянии признаться себе в своей вине — поскольку это та вина, за которую вполне можно ответить, — я в состоянии дейст­вительно помочь своему ребенку и утешить его в тяжелой жизненной ситуации.

Содержание и воздействие «разъясняющей интервенции»

Посмотрим поближе на содержание таких «разъяснений». Например, что касается функций приспособления, присущих «реакциям пережива­ний», или того обстоятельства, что дети страдают из-за развода, но это не исключает возможности, что развод, тем не менее, может принести шансы для их лучшего дальнейшего развития и т. п.¹¹⁴

Здесь, может быть, стоит напомнить о так на­зываемом синдроме госпитализации. Ирритацию ре­бенка после посещений отца можно рассматривать как явление вполне положительное, в то время как желание любой ценой добиться «покоя» и «равнове­сия» может оказаться достаточно проблематичным.

Или возьмем отцовскую функцию триангулирова­ния: благодаря продолжающимся хорошим отноше­ниям ребенка с отцом, агрессивные конфликты ре­бенка с матерью ослабляются, а вовсе не наоборот (как это часто предполагается). И еще я говорю с ро­дителями о психических, социальных и экономичес­ких нагрузках развода, которые нередко лишают их возможности делать все то, что было бы правильно для детей. Очень важно разъяснение значения амбивалентности всех любовных отношений: признание того обстоятельства, что разочарования и обиды яв­ляются непременной составной частью всех любов­ных отношений, дает возможность понять, что агрес­сивность неизменно сопровождает любовные отно­шения.

Quot; " С этой точки зрения почти все познания о значении развода для детей и родителей или о возможных последствиях развода для развития детей, как я уже говорил в предыдущих главах и в первой книге, хорошо подходят для «разъясняющей» работы с родителями.

С одной стороны, это облегчает родителям возможность признать собственную ярость (на непо­слушного ребенка) без необходимости испытывать при этом захлестывающее чувство вины. И, с другой стороны, это помогает легче переносить агрессив­ность самого ребенка, поскольку она теперь не вос­принимается однозначным признаком того, что «мой ребенок меня не любит».

В этой связи можно также сказать родителям: «Можете быть уверены, ваш ребе­нок вас любит и будет любить!». Вместе со знанием о триангулярной функции отца это смягчает страх матери перед тем, что ребенок, мол, будет теперь любить только отца, а не ее. И это облегчает самочув­ствие отцов, которые верят в то, что развлечения и отсутствие ссор должны стать условием удовлетво­рения потребности ребенка в отце.

Но расслабляет напряжение вовсе не информа­тивное содержание разъяснения. Замечания вроде «Несчастные родители редко бывают хорошими роди­телями», «Человек отвечает и за свое собственное сча­стье» или «Хорошее воспитание — это компромисс между собственными интересами и интересами ре­бенка, когда ни на кого не возлагается непосильных нагрузок» хотя принципиально и теоретически верны, но если они просто высказаны, то воспринимаются в лучшем случае как взгляды и мнения.

Убедительны­ми они становятся лишь в том случае, когда мать или для матери — лишение иллюзии, что возможно раз и навсегда расстаться с (несчастливым) прошлым; а для отца — тяжелую нарциссическую обиду. Во­прос, удастся ли детям сладить с их лишениями, не в последнюю очередь зависит от того, насколько родители в состоянии мужественно нести эти свои «пакеты».