Johnny and Mary

Первая учебная неделя пролетела быстро, учителя не заваливали их заданиями (впрочем, признаться честно, никто из них никогда не проявлял чрезмерного усердия к учебе), и все свободное время они проводили в кабинете музыки… занимаясь – нет, не совершенствованием голосов и умений обращаться с инструментом – несмотря на грозное рычание Джесопа, который испробовал уже все, от насилия в виде тычков под ребра до жалобных слезливых просьб, уговаривая их заняться делом, народ предпочитал занятию музыкой расслабленный треп и бравые россказни о летних похождениях.
Джесоп фыркнул. Иногда эти придурки начинали его бесить. Они оскверняли само святое незапятнанное понятие музыки своей ленью и наплевательским отношением. Когда эти придурки начинали его бесить, Джесоп шел бегать. И ничего, что сегодня суббота и раннее утро – километры вдоль каменной ограды прицельно уничтожали его плохое настроение. Джесоп улыбался, как расслабленный мозгом (все равно же никто не видит), и, изрядно подустав, неспешно шагал последние сотни метров по саду, как вдруг его внимание привлек странный звук, похожий на всхлип.
Джесоп остановился посреди дорожки, почесывая затылок. Источник звука поблизости что-то не наблюдался, да и вытирать чужие сопли с утра пораньше особого желания не имелось, но влажный звук повторился, и Джесоп наугад шагнул в кусты. За ровной грядой желтеющих листьев, на незеленой уже траве, под деревом сидел Донхо и сморкался в большой белый платок.
- Вот тебе на, - вырвалось у Джесопа.
Донхо поднял на него красные глаза, испугался ими, так что они, и без того широкие, стали еще шире, и быстро отвернулся, принявшись стирать рукавами слезы с лица.
- Что случилось-то? – спросил Джесоп, опускаясь на землю позади Донхо. – Кто тебя опять обидел?
- Никто, - пробурчал Донхо заложенным от рева носом. – Иди куда шел.
Громкое сморкание в платок Донхо поставил, как точку в конце предложения.
- Я не могу теперь уйти: ты ревешь… а я вроде в каком-то смысле за тебя теперь отвечаю, - доходчиво объяснить, что ему теперь все равно придется узнать у Донхо, в чем дело, не получилось. Джесоп ласково погладил плечо уткнувшегося в коленки Донхо и полным участия голосом, удивившим даже его самого, произнес: - Ну, расскажи?
- Меня никто не любит, - раздалось жалобное, утопленное в коленях.
Рука Джесопа, гладившая чужое плечо, замерла. Когда фраза отстоялась в его голове, он выпучил глаза, как совенок, и едва не засмеялся:
- Ты что, серьезно?
Начавшийся по новой плач заверил Джесопа, что серьезно.
- Ты совсем дурак? – поинтересовался, разворачивая сопротивляющегося Донхо к себе.
Донхо очень не хотел показывать Джесопу зареванное лицо, а сил сопротивляться у него не было, поэтому он уткнулся в подставленное плечо.
- Я не дурак, просто меня все ненавидят, - проскулил он. – Я хотел быть таким, как ты, тебя все знают, все любят, все уважают. Я думал, в новой школе буду хорошо учиться, и меня тоже все полюбят… - Донхо всхлипнул. – А они меня гонят постоянно, заучкой обзывают…
Джесоп не знал, что сказать, просто прижимал к себе ревущего Донхо, где-то на краю сознания отмечая, что за всю прошлую неделю даже не поинтересовался у малявки-тихони, как ему в новой школе – появлялся на репетициях, подвывал Сухену и Сонхену, и ладно.
- Отличник, значит? – в конце концов спросил он.
- А толку-то? – всхлипнул Донхо.
- А я плохо учусь, наверно, я бестолковый, - поделился Джесоп.
- Врешь, - похоронным голосом заявил Донхо, утопая в рукаве чужой куртки.
- Не вру, - Джесоп покачал головой, - все люди обычно не то, чем кажутся. Пока не узнаешь ближе, не поймешь.
- Наверно, - согласился Донхо. – Только меня узнать ни у кого даже желания не возникает.
- Это тебе так кажется, - заспорил Джесоп. – Мне ты нравишься, я бы хотел быть твоим другом. Чтобы ты ревел там, где я могу тебя найти, - Джесоп не удержался от того, чтобы не подразнить, и Донхо нервно хихикнул в его рукав.
- Правда? – Донхо даже оторвал лицо от руки Джесопа, забыв, что собирался прятать его всю оставшуюся жизнь, потому что перед Джесопом почему-то было особенно стыдно.
Джесоп посмотрел в доверчиво распахнутые перед ним глаза, обрамленные густыми мокрыми ресницами, и вздохнул:
- Тебе вроде не пять лет. Если я говорю правда, значит правда, - сурово заметил он, обнимая Донхо крепче и думая, что теперь у него одной заботой больше – и он сам в это вляпался… И, вспоминая мокрые черные глаза, вроде даже не жалко… - Пошли на завтрак, а то совсем опоздаем.
Всю дорогу до кампуса он тянул Донхо, поспешно трущего лицо рукавом, за руку, а перед дверями столовой не позволил как обычно тихо улизнуть, дотащив до своего стола и усадив на пустующее место рядом с Сухеном.
- Вау? – высказался Кисоп, изогнув бровь. – Наш папочка усыновил еще одного беспризорника?
- Завали, - отозвался Джесоп. – Раз он с нами, то он с нами.
Но у Кисопа явно было хорошее настроение: он одолжил вилку у Сонхена и принялся махать ей перед Джесопом, изображая репортера:
- Джесс, Джесс, скажите, каково это в наше время иметь такое большое сердце, чтобы заниматься благотворительностью? Донхо, наши читатели хотят знать, как вы вынудили его к этому?
Нижняя губа Донхо задергалась, и из красных глаз выкатилась большая прозрачная слеза.
Сонхен отобрал вилку и треснул Кисопа по затылку, обращаясь к Донхо:
- Ты ешь, ешь, этот у нас всегда с придурью, мы привычные.
Кисоп заткнулся, но до конца обеда не переставал кидать заинтересованные взгляды то на Донхо, наклонившегося над тарелкой, так что лица не было видно, то на Джесопа, который молча жевал с выражением лица «еще раз рот откроешь – дам по голове», и только в самом конце задумчиво произнес:
- Джесс, а давай ему на лбу ручкой напишем «Собственность Джесопа», и все проблемы у парня разом исчезнут?
Говоря это, Кисоп водил пальцем в воздухе, будто в самом деле примерял, как будет смотреться надпись на лбу очаровашки Донхо, так что воображение всех сидящих за столом разом нарисовало им эту занимательную картину, и приглушенный из опасения вызвать гнев Джесопа смешок тихо был утоплен в стаканах с соком. Слабую улыбку позволил себе даже сам Донхо, хотя какая-то иголочка, вколовшаяся в край его сознания, начала предупреждать, что у этой шутки есть смысл более глубокий, чем желание просто подколоть Джесопа, а само слово «собственность» в этом контексте приобретает какой-то нехороший оттенок.
- А давай я тебе на лбу напишу, что о тебе думаю? – спросил Джесоп. – Встанешь у зеркала, почитаешь?

Илай не знает, почему получилось, что они с Сухеном так быстро сошлись. Теперь ни у кого не вызывало удивления, что если Сухен появлялся где-то, за его спиной обычно стоял Илай. Илаю нравился Сухен и нравилось то, что он относился к нему как-то по-особенному, не так, как к остальным. Он с усмешкой даже начал думать, что они с ним стали похожи на Кисопа и Сонхена, когда умудрялись обмениваться одним им понятными взглядами, но те-то прожили вместе три года, а Сухен… просто будто подходил ему: молчал, когда надо, шутил в тему, оставался простым, не теряя ноток той притягательной высокомерности, с которой впервые появился перед дверями этой школы.
И, конечно, его голос был просто нечто. Когда он пел, Илай поневоле вспоминал того парня без тормозов, который набросился на него в столовой и умудрялся посылать взглядом в самый конец словаря, даже лежа, придавленный его телом и с угрожающим его лицу кулаком. Когда Сухен пел, Илай терялся в пространстве, и даже барабаны, с которыми он за полторы недели как-то сдружился, становились неродными и вгоняли в ступор. Именно за это Илай часто огребал от Кисопа, который и без того не стеснялся в выражениях, а сегодня просто превзошел сам себя:
- Илай, твою мать! Давай мы тебя с Донхо поменяем, суслик тоже бесполезный, так хоть симпатичный…
- Илай тоже симпатичный, - мечтательно протянул Сонхен, прикрыв глаза и подставив лицо солнечному свету из окна. – И ты тоже, Кисоп. Мир – благодать… А еще раз заорешь, я проверю, сколько гитарных ладов помещается у тебя в заднице.
Сонхен так и сидел с прикрытыми глазами, когда по кабинету пробежал похабный смешок. Только Сонхен мог сказать такое Кисопу без риска для здоровья, но сегодня он злоупотребил своим привилегированным положением: Кисоп сдернул с себя гитару и, зло прошипев что-то вроде:
- Остроумный ты наш, - вывалился за дверь.
- Вернется, - невозмутимо пояснил Джесоп уставившемуся на него Донхо, который, вообще говоря, очень не хотел случайно запутаться под ногами у Кисопа.
Кисоп и правда вернулся минут через десять, оглушая запахом сигарет и сверкая улыбкой во весь рот:
- Ну что, по новой? – нацепив на себя гитару и вдарив по струнам так, что все съежились.
Илай даже уточнять не стал, что не так у этого человека с настроением.
Бодрый настрой Кисопа придал остальным какой-то драйв, которого не хватало весь день, и затертую уже до дыр Daddy cool они сыграли правда горячо, так что Илай без труда справился с палочками, обращаться с которыми вообще было легче, как он заметил, если он прекращал пялиться на Сухена.
Джесоп тоже улыбался, растянув рот до ушей: эти бездельники могут же, когда хотят. То, что у них получилось, а Джесоп был уверен, что эти пару минут они звучали классно, согрело его сердце, как чашка чая холодным зимним вечером, и на радостях от щедрой души он позволил бездельникам отбыть на ужин, не забыв поймать за шкирку Донхо и напомнить ему, что он теперь обедает с ними.
Расслабленное игривое настроение не отпустило Кисопа и за ужином, и он с нежной улыбкой подкладывал кусочки булки на поднос Донхо, покачивая головой, как заботливая тетушка:
- Кушай, малыш. Тебе теперь надо обязательно перерасти Сонхена.
- По-почему? – Донхо подавился, когда понял, что незамеченным под взглядом Кисопа остаться не получится.
- Ну понимаешь, раньше он был первым выпендрежником в школе, а потом появился Сухен…
Сухен бросил на Кисопа красноречивый взгляд «да ну?».
- А выпендриваться круче Сухена вообще нереально, - продолжил Кисоп. – А еще он у нас был самым миленьким и маленьким, вроде нашего ручного зверька… И тут появился ты, понимаешь?
- Не-не понимаю, - пролетал Донхо.
- Какой ты бестолковый, - скривился Кисоп. – Весь репертуар нашей звезды растащили по кусочкам… Кто он теперь, наш Сонхен? Вы вынуждаете его занять единственную свободную роль вздорной истерички. – Кисоп притворно вздохнул.
- Если ты думаешь, что это меня обижает, то ошибаешься, - заметно холодно ответил Сонхен. – А если ты просто мстишь мне за наш вчерашний разговор, то ты дурак. Впрочем, это-то точно твоя роль, ее больше никто не займет.
Сонхен забрал поднос и исчез в дверях.
- Вы опять поругались? – вздохнул Джесоп.
- Делать мне больше нечего, как с ним препираться, - жестко сказал Кисоп и тоже поднялся.
- Это у них с периодичностью примерно недели в две, - пояснил Джесоп оставшимся за столом.

Вечером после душа Сухен привычно с тюбиком в руках сел на кровать Илая и коснулся его голой спины.
- Не надо, уже не болит, - отозвался Илай.
- Жаль, - Сухен не торопился убирать руку.
- Что жаль? – не понял Илай.
- Мне нравилась твоя кожа, - тихо ответил Сухен. – Она золотистая и… теплая.
- Ну я же вроде не мертвый еще, чтобы быть синим и холодным, - рассмеялся Илай.
- Угу, - хмыкнул Сухен и быстро забрался на свою кровать под одеяло, выключая ночник. – Спокойной ночи, Илай.
- Спокойной, - рассеянно ответил Илай, натягивая пижамные штаны в темноте.
- Илай… - повторил Сухен.
- Что?
- Ничего. Мне просто нравится твое имя.

Сонхен после душа не торопился возвращаться в комнату – встречаться с Кисопом совсем не хотелось. Вчера они разговаривали о том, чем собираются заняться после школы, и Сонхен честно ответил, что ему даже нравится идея работать с отцом, быть свободным, не нуждаться в деньгах. А Кисоп только усмехнулся, и безразличным тоном, который всегда ненавидел Сонхен, заявил, что не собирается растрачивать свою молодость, занимаясь семейным делом, потому что его тошнит и от работы, и от семьи. Сонхен знал, что у Кисопа не очень теплые отношения с родными, но его сильно раздражал тот презрительный тон, с которым Кисоп говорил о семье, которая для Сонхена всегда оставалась понятием неприкосновенным. Сонхен не без издевки спросил, чем же Кисоп намерен заниматься, на что Кисоп, развалившись на кровати, ответил, что собирается купить себе остров, наладить там производство настойки на местных травах и тихо спиться в одиночестве – «забытый всеми и никому не нужный». Сонхена это бесило просто до дрожи в пальцах – он вроде говорил серьезно, а Кисоп опять издевается над ним, причем так, что не поймешь, шутит он или правда в его дурной голове водятся такие идеи. А еще эта фраза, «никому не нужный» - как будто у Кисопа нет никого, кому бы он был дорог. А это ведь не правда… В общем, разговор их закончился как всегда – Сонхен кричал и был готов придушить Кисопа, а тот только ухмылялся, молча выдыхая в окно очередную затяжку.
Кисоп валялся на кровати прямо в форме и смотрел в темный потолок. Сонхена молча натянул на себя пижаму, а потом все-таки не выдержал:
- Ты чего не раздеваешься? – насколько он помнит, Кисоп даже в душ не ходил.
- Ле-е-ень, - Кисоп сладко потянулся на кровати, а потом вытянул ногу в направлении Сонхена. – Но так и быть, разрешаю раздеть меня… если у тебя за меня так душа болит.
«Вот оно, опять, - с раздражением подумал Сонхен, - в словах Кисопа всегда как будто два смысла, один в издевке, а другой под ней… и сложно сказать, который из них задевает больнее».
- П-ф-ф-ф, не хочешь? – обиженно протянул Кисоп. – Может, хоть колыбельную споешь? Или тебе даже своего нежного голоса для меня жалко?
Кисоп вдохнул, а потом засмеялся. Он заложил руки за голову и не переставая хохотать спросил:
- Что? Мне от тебя уже ничего не получиться добиться?
Новый приступ хохота согнул Кисопа пополам. И тогда Сонхен понял, что это было весь день.
- Посмотри на меня, - он упал перед кроватью Кисопа, за подбородок поворачивая его лицо к себе. – Посмотри, кому говорю.
Глаза Кисопа сияли так, будто он проглотил звезды.
- Ты опять, да? Опять? – сомнения Сонхена после этих сверкающих черным глаз отпали.
- Сон… хен, - Кисоп не переставал смеяться, и Сонхен сорвался.
- Где они? – он залез на Кисопа, обшаривая карманы его пиджака и брюк, и когда не нашел ничего, со злости принялся стучать кулаками ему по груди. Кисоп не успевал перехватить его руки, и большая часть ударов приходилась по нему, но смеяться перестать он не мог. – Где они? Где ты их прячешь?
Сонхен свалился с него на пол, рванул дверцу тумбочки и принялся вытряхивать из нее все подряд, пока не нашел маленький бумажный пакетик.
- Сонхен, не надо, - Кисоп потянулся, чтобы отобрать его, но Сонхен был уже у окна. Он размахнулся и вышвырнул пакетик далеко в темноту.
- Я… Ты… - в Сонхене все кипело, а Кисоп снова засмеялся.
- Тебе не наплевать не меня, - проговорил он как-то истерично и радостно, падая обратно на кровать и складывая руки за головой. – Даже Джесопу наплевать, а тебе нет.
Кисоп всегда умел его довести. Кисоп заставлял злиться на себя в первую очередь, и Сонхен от упрямой обиды еще раз стукнул раскрытой ладонью по груди Кисопа, но тот на этот раз перехватил его руку, потянул, уронил на кровать и накрыл собой, мешая встать.
- А тебе не наплевать, - повторил еще раз с ехидным смехом, выдохнув в самое ухо.