Глава 2. Через двадцать четыре часа мне предстояло оказаться в глубо­кой коме, с отеком мозга, распирающим череп

Через двадцать четыре часа мне предстояло оказаться в глубо­кой коме, с отеком мозга, распирающим череп. Но пока что я был в Бедфордшире, сидел на поле в «лендровере» и выбирал сор из собачьей шерсти — это странное занятие меня успокаивало. Я вспоминал подробности сегодняшней съемки.

Мы готовили программу о том, как мы делали собственное био­топливо. Для этого нужно было вырастить поле пшеницы, из ко­торой в конце концов должно было получиться нечто, заменяю­щее дизельное топливо. Сначала надо было поле вспахать, для че­го понадобились тракторы. Трактор Джеймса увяз где-то в даль­нем углу поля, Джереми попахал немного, потом понял, что это процесс долгий, и стал рыхлить землю взрывчаткой, а я ухитрил­ся намертво привязать свой здоровенный и дорогущий плуг к два­дцатишеститонному гусеничному трактору, которым я с утра пе­рекрыл главную улицу ближайшего городка.

Собаке Топ-Гир, которую мы дома ласково называем Ти-Джи, день чрезвычайно понравился. Мы назначили ее присматривать за овцами, которых она должна была согнать с поля перед пахо­той. Мы предполагали, что с заданием она не справится и зрите­лям будет над чем посмеяться. И она не подвела — задание зава­лила. Шерсть у нее густая и светлая, и похожа она на овцу, так что ее подопечные воспринимали ее как одну из своих.

Когда Джереми собрался взрывать свой участок, я отвел Ти-Джи на безопасное расстояние. Прогремело семь или восемь глу­хих взрывов, сотрясших не только воздух, но и землю. С неба по­сыпались камни и комья земли. Ти-Джи подняла голову, лениво взглянула на меня, уткнула морду в лапы и опять заснула. Потре­вожить ее сон не так-то просто. После съемок ей предстояло от­правиться со мной в Йорк. Я решил, что это будет забавный штрих — собака стоит на взлетной полосе и провожает меня, уносящегося на машине с реактивным двигателем.

Съемки закончились, и я отправился за Ти-Джи. Оказалось, что у нее в шерсти застряли миллионы остреньких осколков, ко­торые доставляли ей изрядное беспокойство. Я вытащил сколько сумел, но толку от этого было чуть. Пришлось звонить Минди. Мы договорились, что наш шофер отвезет несчастную псину до­мой, где ей как следует вычистят шерсть. Так что в Йорк она не ехала. И машины с реактивным двигателем ей было не увидеть.

Члены группы собирали оборудование. Назавтра им предстоя­ло ехать снимать в несколько мест. Когда мы готовим новый се­зон, все работают на износ, чтобы отснять как можно больше до того, как мы начнем снимать сюжеты в студии. Джереми спро­сил, что я собираюсь делать. Я сказал, что отправляюсь в Элвингтон, где меня ждет авто с реактивным двигателем.

— Ты сам поведешь?

— Разумеется.

— Ну, до свидания. — Он протянул мне руку — как протяги­вают ее тому, кто отправляется на эшафот. Это у нас дежурная шутка. Он намекал на то, что я разобьюсь насмерть при выполне­нии этого идиотского трюка.

— Да ладно тебе! Все будет в полном порядке.

Я позвонил домой, поговорил с Минди. Она забрала Иззи из школы, Уиллоу из детского сада, рассказала мне, как прошел день. Я представил их, уютно устроившихся на кухне, и меня охватила тоска. Иногда я тоскую по ним так, что ощущаю это фи­зически. Когда мы выезжаем на съемки «Топ Гир» куда-нибудь да­леко, в семь вечера Джереми, Энди, я и все остальные молодые отцы звонят по мобильным пожелать своим деткам спокойной но­чи. Мы обожаем работать, но наступают моменты, когда нестер­пимо хочется поцеловать ребенка перед сном. Мы никогда этого не обсуждаем, но все отлично знаем, что так оно и есть.

До Йорка было часа три езды. По роду своей работы я ездил на разных машинах — чтобы написать сценарий к съемкам для «Топ Гир» или для колонки, которую я вел в «Миррор». На сей раз я взял спортивную двухместную «Хонду-5200». Всегда приятно протестировать незнакомую машину.

За рулем я думал в основном о машине с реактивным двигате­лем, которую мне предстояло вести на следующий день. Мы про­вели огромную подготовительную работу и написали отличный сценарий. Я предвкушал, каково это будет — управлять машиной мощностью десять тысяч лошадиных сил. Представлял мощность одиннадцати болидов «Формулы-1», слившихся в единое целое. Глядел на проносившиеся столбы и воображал, что они летят ми­мо меня с утроенной или учетверенной скоростью. Мне предстоя­ло испытать совершенно новое ощущение, которое должно было в корне изменить мои представления о скорости.

В последние недели мы много говорили о том, как лучше ис­пользовать возможности такой особенной машины. И пришли к выводу, что не нужно зацикливаться на цифрах. Если бы я все время смотрел на спидометр и пытался выжать еще лишние пару миль в час до того, как кончится взлетная полоса, я мог бы допу­стить какую-нибудь роковую ошибку. Поэтому мы пришли к вы­воду, что в машине вообще не должно быть спидометра. Ско­рость, ускорение, перегрузки — все эти параметры нам сообщит телеметрическая бортовая система. Но сообщена эта информа­ция будет уже в студии, после моей поездки. Учить меня управ­лять этой машиной должен был человек, который ее сконструи­ровал. Я буду постепенно наращивать скорость — в том ритме, который устроит и владельца автомобиля, и меня.

Мой приятель, журналист Колин Гудвин, уже ездил на этой машине. И рассказы Колина очень пригодились нам во время под­готовки к этим съемкам. К тому же я хоть немного удовлетворил свое любопытство и мог представить, что меня ожидает. Он гово­рил, что у него просто крышу снесло. Он промчался на скорости 270 миль в час и теперь вообще смотрел на скорость совершенно иначе. Он уверял меня, что автомобиль прост в управлении, и обещал, что я получу целое море удовольствия. Специалист с Би-би-си тщательно проверил машину: все было в полном порядке. Машина выглядела великолепно, и я с нетерпением ждал того момента, когда сяду за руль. В семь вечера я въехал в Йорк и от­правился в гостиницу. Приехала съемочная группа, и мы собра­лись в баре выпить на ночь по кружке пива. Пришла и команда, доставившая машину. В углу сидел Колин Фоллоуз — кон­структор машины. Я сел с ним рядом. Мне хотелось побольше узнать о том, что ожидает меня завтра.

Колин был отличным техником и опытным водителем. Он слу­жил в военно-воздушных силах, многие годы занимался исключи­тельно реактивными двигателями и был кладезем историй про моторы, самолеты и драгстеры. Мы тут же подружились. Он рас­сказывал, как собирал свое детище. Этот невысокий мужчина по­ходил скорее на служащего банка, а не на человека, который вы­жимает из драгстера 300 миль в час. Что лишний раз доказывает, что судить о людях по внешнему виду не стоит.

Я рано отправился спать и перед сном позвонил Минди. Ти-Джи на следующий день должны были отвезти к парикмахеру. Девочки крепко спали. Мы пожелали друг другу доброй ночи. Мне предстоял особенный день. И мне тоже надо было как следу­ет выспаться.

Я шарил рукой под кроватью. Наверное, ключи от машины упа­ли ночью с тумбочки, и я никак не мог их найти. Я закинул на пле­чо сумку и направился к двери и только тогда понял, что чего-то не хватает. А времени было в обрез. Я уже отказался от идеи по­завтракать в гостинице — это можно было сделать и на летном поле, пока съемочная группа будет готовиться. Мне надо было только найти эти чертовы ключи. Я снова полез в сумку. Пони­мал, что делаю это, потому что нервничаю, но должен был все проверить еще раз. И, естественно, обнаружил ключи в переднем кармане, между паспортом и записной книжкой. Сначала я обра­довался — нашел то, что искал, а потом рассердился на себя: ну как можно быть таким безалаберным? Я подхватил сумки, от­крыл дверь и помчался.

Наша колонна не без труда добралась до Элвингтона. За аэро­дромом виднелся лес. Небо было голубое, по широкому ровному полю гулял легкий ветерок. Я подошел к группе людей, стоявших около фургона, где размещался буфет. Среди них был и наш ре­жиссер, Скотт.

— Машину уже видел? — спросил он.

— Нет еще. Жду не дождусь. А где Колин?

— Проверяет ее перед стартом. Сейчас будет.

Я заказал чашку чая и бутерброд с ветчиной. Во время съемок мы питались как солдаты: видишь еду — ешь, неизвестно, когда поешь в следующий раз.

Мы со Скоттом еще раз обсудили детали. Дел предстояло мно­жество, но планировать что-то было рано. Мне предстояло позна­комиться с машиной, научиться ею управлять. И нельзя было ска­зать заранее, сколько на это уйдет времени. Нам нужно было снять несколько кусков — я собирался рассказать о машине, но мы решили отложить это на конец съемок. Взлетную полосу нам предоставили только до половины шестого вечера. Потом насту­пало время запрета на шум, и поездить нам бы уже не удалось. Я взял еще чашку чая и, сев в «хонду», перечитал сценарий. Перед такой съемкой мало что напишешь заранее, но мы постарались структурировать все насколько возможно. Мне предстояло рас­сказать о своих впечатлениях о машине, сравнить ее с другими скоростными автомобилями, которые мне довелось водить. Я по­звонил Энди Уилману в Лондон. Во время съемок мы постоянно с ним общаемся — полезно поговорить с человеком, которого на съемках нет, который смотрит на все издалека. Энди снова заго­ворил о том, что не надо ставить рекордов скорости. Главное — ощущения, которые испытывает человек за рулем такого автомо­биля. Я пообещал, что позвоню ему, как только первый раз про­еду на этой машине.

Сначала Колин должен был сам проехать на «Вампире» по взлетной полосе. Он из тех людей, которые должны все лично проверить и перепроверить. И вот появилась машина. Я впервые увидел ее. И удивился тому, какая она длинная. Она напомнила мне драгстеры, которые я обожал в детстве. Тогда я собирал из «Лего» гоночные автомобили, которые выглядели точь-в-точь как «Вампир», — с длинным корпусом, мощными задними колесами и маленькими и относительно тонкими передними. Только в моих моделях не было странной цилиндрической конструкции за води­тельским сиденьем. Там располагался реактивный двигатель — сердце машины, можно сказать, ее душа. Колин остановил маши­ну на линии старта. Мы стояли ярдах в двухстах. Механик Колина последний раз проверил автомобиль. Мы молча наблюдали.

Я слышал, как перекрикиваются Колин с механиком, и вот на­конец раздался особый звук — гул набирающего обороты реак­тивного двигателя. Гул становился все пронзительнее, над маши­ной заметно завибрировал горячий воздух. И машина резко со­рвалась с места. Из сопла вырвался сноп пламени, шум стал оглу­шительным. Колин использовал форсаж, значит, собирался разо­гнать машину по полной. Это я знал из нашего с ним вчерашнего разговора, и я пытался представить, каково это управлять мото­ром мощностью десять тысяч лошадиных сил и разогнаться до трехсот миль в час за время, которое нужно обычному автомоби­лю, чтобы разогнаться до шестидесяти. Через несколько секунд после старта за машиной раскрылся парашют. А когда парашют поник и машина остановилась в полумиле от старта, наступила оглушительная тишина. У меня засосало под ложечкой. Я только что видел, как чудовищная сила протащила очень маленькую ма­шину по очень короткой взлетной полосе.

Для того чтобы проверить машину и вернуть ее на место стар­та, понадобилось полчаса. Колин с механиками снова проверяли материальную часть, а мы столпились у буфета. Меня спрашива­ли о моих впечатлениях — ведь мне предстояла такая же поезд­ка. Я сказал, что немного нервничаю, но уверен, что справлюсь. О нервах забывать нельзя — не стоит только допускать, чтобы они тобой командовали. Нервы помогают разгонять по крови ад­реналин, обостряют реакцию, но, если они возьмут верх над моз­гом, теряешь способность сосредоточиться.

Вскоре машина была готова. Мы с Колином пошли к ней вдво­ем. Нашу беседу мы собирались снять позже, а пока что было от­лично поговорить наедине, без камеры. Колин рассказывал о том, что умеет его детище. Мотор был установлен таким образом, что при нагрузках его прижимало к земле. Это меня успокоило — я

уже начал волноваться, что машина может случайно взлететь к небесам. И вот Колин сказал, что мне пора за руль.

Забираться на сиденье нужно было осторожно — наклоняя го­лову, чтобы не удариться о защитные стойки. Колин подробно рассказал о панели управления. Оказалось, что все предельно просто. Машина состоит из двигателя, сиденья и парашюта. Здесь отсутствовали сложные механизмы передачи, связи мотора с колесами. Машина как бы приторочена к мотору, который и толкает ее вперед. Есть регулятор, который разгоняет мотор до определенного уровня, — примерно так же мы регулируем гром­кость радиоприемника. Справа на лаконичной приборной панели имеется металлический диск диаметром приблизительно с до­нышко чашки.

Под ним располагается рычаг. Как объяснил Колин, с его помо­щью можно заглушить мотор и одновременно раскрыть парашют. То есть это основной механизм торможения. Когда мотор запу­щен, тормозить колесами бесполезно, полагаться нужно только на парашют. Посреди панели управления находится руль — две рукоятки, соединенные по центру металлической бобышкой диа­метром дюйма четыре. Я положил ладони на две рукоятки, ощу­тил прохладу металла. Через этот руль передается мощь мотора, расположенного футах в двух позади меня.

Больше никаких органов управления здесь не было. Не было педали сцепления — как и самого сцепления. Не было и педали газа. Мощность я задавал перед стартом — поворотом регулято­ра. Правая нога располагалась рядом с ножным тормозом, кото­рый использовался только для того, чтобы удержать машину, по­ка мотор набирает обороты. Левая нога стояла на педали автома­та, который, стоило педаль отпустить, вырубал мотор. Это было предусмотрено на крайний случай.

Я представлял себе салон этого супермобиля совсем иначе. Ду­мал, что здесь полно сложных приборов — кнопок, рукоятей, ры­чагов. А оказалось, что кнопок здесь не больше, чем на игрушеч­ной панели управления — у меня в детстве была такая. Я даже немного расстроился. Однако успокаивало одно: мне проще бу­дет научиться общаться с этой машиной.

Я смотрел на взлетную полосу и пытался представить, каково это будет пронестись по ней. По сигналу Колина я сниму ногу с педали тормоза, и машина рванет вперед. Как я это выдержу?

Может, голову отбросит назад, и я не увижу, куда идет машина? Я спросил Колина, как пользоваться дожигателем. Он сказал, что в этом пока не будет необходимости, а включается он металличе­ским тумблером на левой рукояти руля. Стоит переключить тумблер, искра подожжет топливо в моторе, и машина превратит­ся в нечто среднее между реактивным самолетом и ракетой. Мощность мотора возрастет в два раза. Я уточнил, когда это надо делать.

— Снимешь ногу с педали тормоза и нажмешь на кнопку, —
ответил он.

— А если нога еще будет на педали?

Не имеет значения. Нажмешь на кнопку и понесешься впе­ред.

— Понятно. — Я чувствовал себя десятилетним мальчишкой.
Мы собирались снять несколько эпизодов до поездки. Смешно

рассуждать перед камерой о достоинствах «Вампира», обливаясь потом после сумасшедшей поездки. Поэтому я должен был надеть гоночный костюм, поговорить в камеру, а потом уже сесть за руль.

К нам в тот день присоединился еще один из членов съемочной группы, Грант Уордроп. Он дал мне сумку с костюмом и шлем. Я сказал, что шлем у меня есть. Но он настаивал на своем — он специально выбрал самую надежную модель.

Раздевалки здесь не было, и я попросил санитаров пустить ме­ня в машину «скорой помощи» — гардеробную я решил устроить там. Они согласились при условии, что я не заставлю там все цве­тами и конфетами. Я разложил серебристый костюм на каталке. Сделан он был из плотного пожаростойкого материала — в четы­ре слоя. Я надел его прямо на футболку и трусы и понял, что вы­гляжу в нем комично и похож скорее на эльфа, чем на гонщика.

На дне сумки я нашел зажим для шеи — стеганую прокладку, которая надевается под шлем и фиксирует шею. Это предосто­рожность на случай аварии. Я надел его и понял, что выгляжу еще более смешно.

А вот шлем был удивительно хорош — белоснежный «Араи», разработанный специально для автогонок. Я вышел из фургона, и съемочная группа дружно расхохоталась. Я выглядел как инопла­нетянин.

Машина ждала меня на старте. Пора было браться за работу. Ребята возились с камерами и микрофонами. На машине тоже установили две крохотные цифровые камеры. Одна была нацеле­на на меня, вторая — на взлетную полосу.

Для меня в тот день главным было не то, как пройдут съемки, а как я поведу машину. Я вспомнил подробные объяснения Колина, подошел к машине и приготовился сесть. Колин был рядом. Я за­брался на сиденье, механики застегнули на мне ремни безопасно­сти. Пристегнули меня туго — я с трудом дышал. Эти ребята ра­ботали на совесть. И тут Колин застегнул и те ремни, которые за­жали мне плечи.

— А это зачем? — спросил я.

— Чтобы ты руками не махал, если случится авария.

Я посмотрел на толстенную железную раму и поежился — не хотелось бы, чтобы такая штуковина придавила руку к земле.

Колин еще раз попросил меня рассказать все, что я смог запом­нить о панели управления автомобиля. Это была последняя про­верка. Мне вот-вот предстояло завести мотор. Впервые в жизни я должен был управлять реактивным двигателем. Я сосредоточил­ся и шаг за шагом рассказал, что буду делать. Колин остался мною доволен.

Я сказал, что готов к старту. Колин нажал на тумблеры. И за моей спиной заработал мощнейший двигатель. Я испытал волне­ние, к которому примешивалась толика страха. Звук мотора напо­минал звуки, которые раздаются во всех аэропортах мира. Толь­ко со мной не было ни пассажиров, ни пилота. Колин ободряюще махнул мне рукой.

Я чувствовал, как вибрирует машина, вмиг превратившаяся в дикого зверя, которого сдерживала только моя ступня, лежавшая на педали тормоза.

Разгон был сильный, но мозги, вопреки моим ожиданиям, у меня не вышибло. Неодолимая сила тянула меня вперед, и мне оставалось только покориться ей. Скорость росла стремительно. За 13, 7 секунды я разогнался до 205 миль в час. Но об этом я не знал — внутри не было спидометра. А если бы и был, я бы боял­ся на него взглянуть. Из-за изгиба взлетной полосы мне нужно было держать отклонение на тридцать градусов — чтобы машина шла прямо. Я и не предполагал, насколько это важно. И вот я ока­зался не бездельником пассажиром, а водителем, у которого есть масса неотложных занятий.

Я неотрывно смотрел вперед. Скоро должны были показаться столбики, отмечавшие точку, миновав которую я должен был за­глушить мотор и раскрыть парашют. Разглядеть что-нибудь было непросто. Колеса реагировали на малейшую неровность взлетной полосы. Машина вибрировала. Мотор оглушающе ревел.

Когда машина понеслась вперед, шлем сдавило непреодолимой силой. Я все думал, что будет, если я не разгляжу столбики. К то­му же забрало шлема запотело. Я не мог даже руку поднять и рас­стегнуть застежку. А если бы и мог, то подставил бы себя под мощный поток ветра. И тут я все-таки увидел столбики.

Я нащупал рычаг справа, потянул его на себя. Двигатель пере­шел с рева на низкое рычание. Я не знал, раскрылся ли парашют, но тут меня что-то толкнуло в спину, и я понял, что он раскрылся.

Парашют с огромной силой тянул машину назад. При полном ускорении водителя вдавливает в сиденье с силой, в 1, 8 раза пре­вышающей силу притяжения. Но при торможении и машину, и водителя толкает вперед. У меня перехватило дыхание, но мне это ощущение даже понравилось.

За 9, 3 секунды скорость сократилась до каких-то 60 миль в час. Я вел машину к тому месту, где меня поджидала съемочная груп­па. Засняв, как машина несется по взлетной полосе, оператор должен был подбежать к месту остановки, и мне предстояло ска­зать несколько слов о том, что я испытал. Красноречия от меня никто не ждал, ждали непосредственной реакции. Зрителю это порой важнее, чем отрепетированный текст. Это дает ощущение реальности происходящего.

Съемочная группа кинулась ко мне, я попытался описать, како­во это — на несколько секунд оказаться в таком мощном автомо­биле. Мой приятель Колин Гудвин рассказывал, что, прокатив­шись на этой же машине, он стал совсем иначе относиться к ско­рости. Теперь я понимал, что он имел в виду. Оказалось, что сей­час всего лишь час дня. И мне захотелось проехаться еще быстрее.

Я вылез из машины, перебросился парой слов с Колином. Мы с ним были людьми, побывавшими там, где почти никто не бывал. И этот эксперимент мне предстояло повторить сегодня еще не­сколько раз.

Я отвел нашего продюсера Пола в сторонку и рассказал про проблему с забралом. Мы дали ассистентам задание найти побли­зости магазин, где можно купить жидкость, которая не дает шлему запотеть. Но я придумал способ попроще. Нужно было разма­зать по забралу каплю средства для мытья посуды. Таким прие­мом пользуются все мотоциклисты.

Я несколько лет назад бросил курить, но недавно закурил сно­ва. Это случилось на очередных съемках «Топ Гир», когда за нами гнались по Алабаме разъяренные фермеры — им не понравились лозунги, украшавшие наши машины. Они схватили дробовики, сели в джипы и помчались за нами. Мы пулей пронеслись через два штата. И в тот день я закурил первую за три года сигарету. Те­перь мне снова хотелось курить. Я тихонько забрался в «хонду» и взял сигарету. Настроение у меня было прекрасное. Я с самого начала знал, что сумею справиться с реактивным двигателем, что сначала понервничаю, но смогу взять себя в руки. Именно так все и вышло.

Однако еще многое предстояло сделать. Я должен был объяс­нить перед камерой, как работает двигатель, надо было еще раз снять машину в движении. Кроме того, мне нужно было включить дожигатель и запустить мотор на полную мощность — на все де­сять тысяч лошадиных сил. Этого я ждал с нетерпением.

Я позвонил домой, поговорил с Минди. Она, естественно, пси­ховала, и я как мог ее успокоил. Потом я позвонил Энди Уилману и сообщил, что первая поездка прошла успешно, машина не заго­релась. Мы перекинулись шуточками, но я знал, как искренне он рад, что все прошло хорошо.

Пока я курил, машину успели проверить и подготовить ко вто­рой поездке. Я вылез из «хонды» и пошел по летному полю. Я шел и думал: мне тридцать лет и сейчас сбывается моя детская мечта. Я направлялся к машине с реактивным двигателем, кото­рой мне предстояло управлять на глазах у миллионов телезрите­лей. Никогда не стоит слишком гордиться своими достижения­ми — гордость часто приводит к неудачам, но, пока я шел по по­лю, десятилетний мальчишка внутри меня просто лопался от гордости.

Колин пожелал мне ни пуха ни пера, и я пошел на второй за­езд. Меня снова сразило ощущение мощи и скорости, и, когда я вылез из машины, я сказал еще несколько слов в камеру — поде­лился своими впечатлениями. А потом прокатился еще раз. День был на исходе. Теперь мне предстояло проехать с включенным дожигателем. Я снова позвонил Энди Уилману. Он напомнил, что никаких подвигов от меня никто не ждет. Я успокоил его и пообещал, что буду осторожен.

Сев за руль, я осмотрел тумблер, который включает дожига­тель. Эта крохотная металлическая штуковина запускает меха­низмы, высвобождающие неслыханную силу, подвластную, как думали люди тысячи лет, только богам.

Колин подробно описал весь процесс: пламя должно было про­бить мотор по центру и зажечь недожженное топливо. От этого мощность двигателя возрастет в два раза. Я снова вспомнил поря­док действий: завести мотор, отпустить педаль тормоза, нажать на кнопку, а через несколько секунд открыть парашют и порадо­ваться тому, что остался жив.

Мотор, наращивая обороты, загудел. Я сделал глубокий вдох, включил дожигатель и поднял правую ногу с педали тормоза. И тут же оказался в совершенно другой машине. И рев двигателя, и ускорение стали во сто крат сильнее. Машина не просто сорва­лась с места — она едва не взлетела. И только тогда я понял, что реактивный двигатель без дожигателя — добрый зверь, который только легонько подталкивает тебя в спину. А двигатель с дожи­гателем — это яростная стихия.

Не могу сказать, что это сильно отличалось от быстрой езды на суперкаре, но я чувствовал, что что-то кардинально изменилось. Мои разум и чувства реагировали на все быстрее — чтобы хоть как-то поспевать за происходящим.

Всего за 17, 2 секунды я домчался до столбиков. Потянул руко­ятку, чтобы заглушить мотор и раскрыть парашют. Поездка дли­лась всего 23 секунды. Меня пронесла сила, которой не набрать и десятку болидов «Формулы-1», соединенных воедино. Таким бодрым я не чувствовал себя никогда в жизни. Колин был счаст­лив, съемочная группа тоже, а я пребывал в экстазе. Я сумел ра­зогнаться до 314 миль в час — результат, побивший английский рекорд скорости. Впрочем, как рекорд его все равно бы не зафик­сировали — из-за отсутствия официальных лиц. Кроме того, ни­кто и не собирался рассказывать мне, с какой скоростью я шел, чтобы я не дай бог не решил проехаться еще быстрее. Впрочем, я все равно собирался это сделать.

Мы отправились к фургону с буфетом попить чаю и взахлеб об­суждали мои опыты. Все складывалось как нельзя лучше: мы сняли, как Колин показывает мне машину, сняли поездки без дожи­гателя, сняли и последнюю — с дожигателем. Я позвонил Энди, и мы договорились, что это будет традиционный сюжет про то, как человек на глазах у зрителей учится делать опасный трюк. Было уже почти пять часов дня. Взлетную полосу нам разрешили ис­пользовать только до половины шестого. Мы все обговорили. Ма­шина работала безотказно, я научился ею управлять, погода стояла отличная. И мы решили сделать еще один дубль.

Пока ребята готовили машину, я беседовал с человеком, отве­чавшим за взлетную полосу. Он уже знал, что мы хотим про­ехаться еще раз, но я хотел удостовериться, что он не возражает. Мы с режиссером помнили, что надо снять еще один эпизод — мне предстояло сказать несколько слов. Но это мы решили отло­жить на потом.