Глава 6. Я понимал, что впервые оказался в этом домике, но он мне сра­зу показался знакомым

Рассказ Ричарда

Я понимал, что впервые оказался в этом домике, но он мне сра­зу показался знакомым. Комнаты были большие, но не огром­ные. Полы были застланы теплыми красными коврами, которые уютно поскрипывали под ногами. На стенах висели акварели с ле­сами и холмами, окружавшими коттедж. Это было удивительно милое, располагающее местечко, идеально подходившее для се­мьи, которая хотела провести время в уединении и с удовольстви­ем. И это было надежное укрытие. Но тут я обнаружил еще одну дверь в глубине коттеджа. Не то чтобы она выглядела устрашаю­ще, просто казалась не к месту. Справа от нее была дверь в ван­ную. Но куда же вела эта дверь?

Минди в кухне разбирала припасы. Я спросил ее про дверь. Она объяснила, что нам повезло: мы наняли женщину, которая будет для нас готовить. Она жила рядом, со своим мужем, и эта дверь ве­ла в ее дом. Она была заперта, но ее можно было и отпереть. Ме­ня обуял страх. В этом укромном домике в лесу была дверь в дру­гой дом, в дом, где жили незнакомые люди. Я вернулся в коридор, выглянул в окно, выходившее во двор. Двор окружала ограда из того же камня, что и дом, только на ограде камень потемнел от дождей. Вдалеке, на склоне горы, виднелись очертания сосен. Дождь падал на ковер из хвои. Я слышал, как шуршит дождь, как ветер поигрывает ветвями сосен. И тут я снова посмотрел на дверь. И снова меня настиг мой старый спутник — страх.

Минди

За неделю до нашего приезда я позвонила и заказала по списку ку­чу продуктов, а также обговорила с кухаркой, какие запеканки и пироги она приготовит и положит в морозилку. По горькому опы­ту я знала, что то, что планируешь на отпуск, редко сбывается, но на сей раз нам несказанно повезло. Все было ровно так, как нам обещали. Дом оказался милым, чистым и уютным, дети бегали с собаками по двору и наслаждались свободой. Обнаружив на вы­гоне двух пони, они радостно прибежали ко мне.

— Мамочка, мамочка! Иди сюда скорее! — кричала Уиллоу.
Щеки у нее раскраснелись, глаза сияли. — Мамочка, они такие
чудесные!

— Кто? — Я сделала виц, что не понимаю, о чем речь.

— Ты просто глазам не поверишь! — добавила Иззи.
Мы обошли коттедж.

— Ой, девочки! Какое чудо!

К нам неспешно шли два гнедых пони. Они были ласковыми, тут же разрешили детям, которые просунули руки сквозь изгородь, се­бя погладить Я оставила девочек на улице, а сама пошла пригото­вить чай. Я смотрела на них из окна и чуть не расплакалась. Я смот­рела на девочек, радостно игравших с пони, и понимала, что мне в жизни больше ничего не надо. Но если бы все было так просто...

Подошел Ричард, обнял меня за талию.

— Отличная идея. Минди! — улыбнулся он. — Это фантасти­ческое местечко.

— Как же я рада, что тебе понравилось!

— Да, мне нелегко угодить, но ты сумела. — Он говорил вроде бы спокойно, но я почувствовала, что ему немного не по себе, од­нако не стала заострять на этом внимания.

Он выглянул в окно.

— Ого! Ты только посмотри на девочек!

Уиллоу, присев на корточки, разговаривала с одним пони, а Из­зи гладила гриву второго. Мы наблюдали за ними, пока они, заме­тив нас и печенье, которое мы ели, не побежали в дом.

Ричард

Завтраки у нас были более чем обильные. Каждое утро нам пода­вали толстые куски бекона, сосиски с грибами, фасоль, помидо­ры. Я все это радостно сжирал — аппетит вернулся вмиг.

И вот я лежал в кровати и слушал, как на кухне что-то позвя­кивает и постукивает. Наверное, в кухне находилась Минди — соседняя кровать была пуста. Я слышал, что девочки уже просну­лись. Из-за двери раздавалось их хихиканье. Ко мне они заходить не решались — чувствовали, что пока не надо слишком досаж­дать мне.

Я встал и оделся. Минди купила несколько пар джинсов, пяток рубашек — они висели в шкафу у окна. Я подумал о том, как при­ятно снова стать хозяином собственной жизни. Я мог сам встать, выбрать одежду, даже сам мог решить, чем мне заняться. Я надел джинсы и синюю рубашку и вышел в гостиную.

Девочки играли у камина. По всей комнате были разбросаны детали «Лего». Я купил им набор — гараж на пять машин. У ме­ня в детстве был похожий, только попроще. Мне было приятно, что девочки разделяют мою любовь к «Лего».

И тут разразилась ссора. Иззи рассердилась на Уиллоу, кото­рая решила собрать зеленую машину. Кричала, что это ее маши­на, а Уиллоу пусть собирает белую. И возмущалась, что Уиллоу всегда все портит. Я напрягся. Девочки подняли шум, и мне ста­ло не по себе.

— Иззи, пусть Уиллоу соберет зеленую машину. Она потом от­даст ее тебе. Уступи ей, она же маленькая.

Иззи пододвинула зеленые детальки Уиллоу.

— Уиллоу, скажи спасибо.

— Спасибо, — буркнула Уиллоу и тут вдруг взглянула на сест­ру и улыбнулась.

Ссоры как не бывало. Но я долго еще не мог прийти в себя. Смотреть за детьми непросто. Я бы с удовольствием играл с ними целый день, но меня пугал даже намек на то, что я должен за них отвечать. Чувствовал я себя точно так же, как несколько лет на­зад, когда из роддома привезли новорожденную Иззи. Мы сидели на диване, держали на руках крошечную девочку и ждали, когда к нам кто-нибудь придет и объяснит, что делать. У нас не было ни­каких инструкций, никаких руководств, и мы поняли, что впер­вые в жизни мы всерьез отвечаем за другого человека. Ко мне вернулись те же ощущения, и у меня голова шла кругом от напря­жения. Я не хотел ни за что отвечать, я хотел играть.

— Девочки, давайте собирать вместе! Я соберу зеленую...

У нас уже сложился распорядок дня. После завтрака мы шли гулять «при любой погоде». Этой традиции много лет, и мы от­правлялись на прогулку, даже если шел дождь. Девочки радостно носились по лужам, а мы с Минди тащились за ними в намокших от дождя плащах.

Я объявил этот дождь «слишком мокрым». Минди рассмея­лась. Мы, держась за руки, смотрели на девочек. За нами следо­вали Ти-Джи и Капитан, которые обнюхивали ямки, где ночевали овцы, траву, которую жевали олени.

— Куда пойдем?

— Разумеется, на пикниковое место, — сказала Минди.

— Ну нет, это слишком далеко, — заныла Уиллоу. Иззи насу­пилась — она была готова присоединиться к сестре.

— Да это же совсем рядом, за мостиком. Пошли!

— Да, это совсем близко, — подключился я. — Вы там сто раз были. Ну, кто быстрее?

Мы зашагали вперед и очень скоро оказались у опушки леса. Девчонки бежали со всех ног, а я делал вид, что очень стараюсь их догнать, но не могу.

Теперь давай пойдем медленно, — сказала Иззи и взяла ме­ня за руку.

— Уиллоу, иди сюда! Руку давай!

— Уиллоу взяла меня за правую руку. Нас нагнали собаки, и Ти-Джи, не рассчитав, наскочила на Уиллоу.

— Ти-Джи, ты что? Мам, она меня толкнула!

— Детка, ничего страшного. Она просто глупая неуклюжая со­бака. — Я выпучил глаза, высунул язык и тяжело задышал — со­всем как Ти-Джи. Девочки засмеялись.

— Она правда неуклюжая, — хихикнула Уиллоу.

Наше пикниковое место представляло собой полянку у дорож­ки, вившейся между деревьями. Там повсюду были бревна — на них можно было сидеть, по ним можно было лазить. Мы уселись спиной к горе и смотрели на долину, раскинувшуюся внизу. Ели сэндвичи, пили кофе из термоса, играли, смеялись. А когда дев­чонки убегали, мы с Минди разговаривали о нашем прошлом и будущем.

Минди

В лесу Ричард делился со мной самыми сокровенными мыслями. Бревно, на котором мы сидели во время пикников, стало для него любимым местом для бесед.

— Я ведь был совсем плох. Да и сейчас еще не вполне...

— Ты сделал огромный шаг вперед, дорогой. Ты можешь собой гордиться.

— Я долго думал, что со мной все в порядке, а все так со мной носятся, потому что просто морочат мне голову. Теперь я пони­маю, что это не так.

Он был очень грустен. Вокруг была такая красота, а ему все равно было тяжко.

Я взяла с собой его акварельные краски и пастель. Кругом все было зеленое, но таких разных оттенков, а солнечный свет, про­никавший сквозь хвою, поблескивал на камнях.

Ричард отказывался рисовать, он даже фотографировать отка­зывался. Он мне признался:

— Я боюсь, что вернусь в годы учебы. Я ненавижу это время. И не желаю о нем вспоминать.

Я кивнула. Я отлично его понимала.

Порой на него наваливался шквал воспоминаний. Это его пуга­ло. Он рассказывал, что в одно мгновение вспоминал целые годы своей жизни, причем в мельчайших подробностях.

Так что я не стала настаивать на том, чтобы он снова взялся за кисть.

Как-то днем, вернувшись с прогулки, мы увидели у дома незна­комую машину. Ричард разволновался. Отказывался выходить из леса, требовал, чтобы я пошла вперед и все узнала. Девочки во­шли вместе со мной в дом. Там заманчиво пахло чем-то вкусным. Приехала повариха — она готовила нам еду на следующую неде­лю. Это ее машина стояла у дома. Ричард, узнав об этом, вздох­нул с облегчением, но его явно раздражала сама мысль о непред­виденных случаях. Я наконец поняла, что врачи не случайно со­ветовали выработать четкий распорядок дня. Все было отлично, пока мы жили по распорядку и Ричард знал, что за чем следует, но если бы мы сразу отправились домой, куда могли нагрянуть не­жданные гости, ему было бы очень трудно.

На следующий день уединенной прогулки не получилось. Не­сколько раз мимо нас проезжали «лендроверы», и каждый раз Ричард надвигал кепку на глаза и поворачивался к ним спиной. На тропинках тоже было много прогуливающихся. День для Ри­чарда был испорчен, и он дулся до самого вечера. Полегчало толь­ко за ужином. На ужин была запеканка с сельдереем, который Ричард терпеть не мог. Я даже хотела было ему ее не предлагать, но, к моему удивлению, он съел свою порцию и даже попросил до­бавку.

Вечером он был тихий. По выражению его лица я поняла, что он борется с неизвестными мне демонами. Помочь я ему не мог­ла. Могла только предложить поддержку. Мы долго разговарива­ли, и я впервые пожалела себя. Мне было не с кем поделиться своими печалями. А мне было безумно трудно.

Ричард

Это был счастливый миг. Я завязал шнурки на кроссовках.

— Ты не перестараешься?

— Нет, я буду благоразумен. Обещаю.
Минди улыбнулась:

— Это ты-то будешь благоразумен? Ты надолго?

— Минут на двадцать. — Я растирал себе икорную мышцу. — Добегу до пикникового места. Вернее, так: я десять минут буду бежать вперед, потом развернусь и побегу назад.

— Береги себя, дорогой.

Я вышел во двор, поправил кепку, чтобы не закрывала глаза, и побежал к лесу.

Я упивался свободой — я мог идти куда пожелаю. В лесу мох­натые лапы деревьев словно обнимали меня. Пахло хвоей, мхом, смолой. Я слышал, как журчит по камням ручей. Пробегая мимо пикникового места, я подумал, как приятно оказаться здесь одно­му. Когда я бежал вверх по холму, ноги у меня заныли, и при­шлось сбавить темп. Боль в мышцах была даже приятной — впер­вые за долгое время я дал себе нагрузку.

Мое состояние было близко к эйфории. Я дышал полной гру­дью. Мимо пролетали деревья. Я подумал: а что, если эти мель­кающие картинки вызовут припадок? Что, я рухну на землю и ум­ру? Или буду умирать долго и мучительно и случайный прохожий наткнется на мои хладные останки? Но меня эта перспектива не пугала. Я бежал, и мне было хорошо. Если суждено случиться че­му-то плохому, что ж, так тому и быть.

Организм, приободренный эндорфинами, работал как часы. Я чувствовал себя уверенно. Хохоча во весь голос, я свернул на тропинку, углублявшуюся в лес. Впереди был деревянный забор с калиткой. Я открыл ее и, аккуратно прикрыв за собой, побежал вперед, вниз, к укромной долине. Мысли текли спокойно. Про­бежка — это было то, что нужно. Только одно меня слегка беспо­коило: закрыл ли я калитку. Я вспомнил, как опустил железный засов — я делал так сотни раз, когда мне на пробежках встреча­лись калитки. Но я боялся доверять своей памяти. Действитель­но ли я ее закрыл или мне показалось?

И тут же меня посетила новая мысль: а не паранойя ли это? Врачи предупреждали о возможных параноидальных состояниях, о навязчивых мыслях. Не навязчивая ли это мысль? Почему меня неудержимо тянет проверить калитку, которую я точно закрыл? Но я решил, что эти размышления только больше сводят с ума и лучше не пытаться определить, паранойя это или навязчивое со­стояние, а сбегать проверить. Калитка оказалась закрыта. Мне стало стыдно.

Минди

Ричарда не было слишком долго. Он обещал вернуться через два­дцать минут. Прошло тридцать, и я разволновалась. Я была уве­рена, что он переутомился и лежит где-нибудь, корчась от боли, или заблудился.

Я сказала девочкам, что мы поедем покататься в «лендровере». Только они начали спорить, кто сядет впереди, как дверь откры­лась и на пороге возник вспотевший, усталый Ричард.

— Хорошо пробежался? — спросила я, снимая куртку.

— Отлично. А ты куда это собралась?

— Хотела поехать искать тебя. Тебя долго не было. Куда ты бе­гал?

Ричард рассказал историю с калиткой. Он боялся, что станет окончательным параноиком.

— Ты даже представить себе не можешь, как часто я так себя веду. Это синдром потерянных ключей. Но раньше, когда ты те­рял ключи, ты же не думал, что это последствие мозговой трав­мы, ты просто терял ключи. А сейчас ты просто проверил, закры­та ли калитка.

Это его немного успокоило, и он отправился в душ. А мне при­шлось везти девочек на обещанную прогулку.

Ричард

Если я сажусь на скамейку помечтать, то делаю это именно для того, чтобы помечтать. Я уселся на скамейку перед нашим доми­ком, взглянул на горы и приготовился расслабиться. Минди с де­вочками были чем-то заняты, вот я и вышел один.

Я дышал глубоко и ровно, готовился к тому, что мысли унесут меня куда-нибудь далеко. Но ничего не происходило. Я уставился на горы, на лес, попытался расфокусировать зрение, но никак не мог впасть в нужное состояние. Я думал о том, где мы, чем зани­маемся, почему мы здесь. Думал о том, кто сидел на этой скамей­ке до меня и любовался тем же пейзажем. Мысли никуда не уносились. Они как преданная, но прилипчивая собака, возвраща­лись к ноге и спрашивали, куда им отправляться дальше.

Я посмотрел на дерево перед собой. Я знал, что у него есть кор­ни, которые уходят глубоко в почву, получают там питательные вещества и влагу для ствола. А листья улавливают солнечные лу­чи, и зеленые они потому, что это облегчает процесс фотосинте­за. Но в этом дереве не было ничего фантастического или мисти­ческого.

У меня не получалось мечтать. Эта мысль завладела мной це­ликом, перекрыла все другие. Я казался себе слабее — просто по­тому, что не мог сделать такой обычной вещи. Я потерял способ­ность мечтать и, возможно, не обрету ее снова.

Минди

Больше всего я боялась вечеров. Уж не знаю, усталость или скука были тому причиной, но по вечерам Ричард часто бывал в дурном расположении духа. Телевизор он смотреть не мог, потому что, если там показывали что-то неприятное, ему приходилось выхо­дить. Обычно по вечерам мы играли в карты или листали журна­лы. Ложились мы обычно через час после девочек.

По утрам Ричард долго валялся в постели. Как-то раз за завтра­ком он вдруг отложил вилку.

— Ты в порядке? — спросила я, заметив, как он напрягся. — Что случилось?

Он был непохож сам на себя. Лицо посерело, он словно соста­рился лет на десять. Увидав его таким на улице, я бы его не узна­ла. Через мгновение все прошло. Он объяснил, что на него в один миг навалилось с десяток разных ощущений — из глубин души.

Я поняла: нам напомнили, что предстоит трудный путь. Очень трудный. Но мы были готовы все преодолеть.

Ричард

Снаружи кто-то был. Я был в этом совершенно уверен. Я осторож­но выглянул в окно. Колея, проходившая перед домом, сворачива­ла вправо. Но я никого не увидел. Иззи и Уиллоу мирно играли у камина. Я сидел на полу рядом с ними, но, услышав, как подъеха­ла машина, вскочил. У меня было инстинктивное желание защи­тить их.

— Пап, что такое?

— Да я просто смотрю, как идет дождь.

И тут я увидел на дороге фургон. Старый зеленый фургон. Я отодвинулся от окна. Фургон остановился перед нашим домом.

— Пап, что ты делаешь?

— Просто смотрю, что там происходит.

Я вдруг рассердился. Как Минди могла оставить меня одного? Я не готов был брать на себя ответственность и следить за деть­ми. Я покосился на силуэт водителя у фургона. В упор я на него не смотрел — боялся, что он меня заметит. Я понял, что он на­правляется к нашей двери. Если он решит, что дома никого нет, то уйдет. И тут хлопнула крышка почтового ящика. Если он оста­вил письмо, значит, уйдет. Я выдохнул. Но злиться продолжал — на то, что меня оставили одного, на свой страх. Иззи с Уиллоу так и играли у камина. Я поплелся к ним.

— Ну, девочки, как дела? Покажите, что у вас получилось.
Девочки стали показывать мне свои раскраски, рассказывать

что-то, и моя злость прошла. Осталась только грусть.

Минди

На вторую неделю запас продуктов стал иссякать, и мне надо бы­ло его пополнить. Девочек я могла взять с собой.

Но Ричард был против.

— Что за глупость? Я отлично присмотрю за девочками. Ты по­езжай в магазин, отдохни от нас. — Он старался говорить рассу­дительно, но слова его звучали неубедительно. Я не хотела остав­лять его одного с девочками, но он настаивал. И пообещал, если возникнут проблемы, позвать нашу повариху.

Я села в «лендровер», помахала им на прощание рукой. Сле­дующие пятьдесят семь минут я волновалась непрерывно. А ко­гда вернулась, была счастлива увидеть, как они мирно играют в гостиной. Но Ричард больше выдержать не мог и, как только я по­явилась, скрылся в спальне. Я принесла ему чаю.

— Ну, как все прошло?

— Ох, Минди... — Голос у него дрогнул. — Это очень страш­но — оставаться с ними, отвечать за них. — Он помолчал и, что­бы утешить меня, добавил: — Но все равно было здорово. Мы от­лично провели время. Я немного устал, вот и все.

— Не надо было мне уезжать. — Он испытал стресс, и я себя в этом корила.

— Нет, Минди. Я же их отец. Мне просто надо привыкнуть.
Он был расстроен. Эта ситуация напомнила ему о том, что он может не все.

— Ложись и поспи. Через пару часов я тебя разбужу. Ты — мо­лодец. Правда, молодец.

— Да, я знаю, только терпеть не могу, когда становлюсь таким.
Я прилегла с ним рядом.

— Ты каждый день набираешь силу. Мы справимся, обязатель­но справимся.

— Правда? — с сомнением в голосе спросил он.

— Ну конечно! После таких испытаний мы станем только креп­че, сильнее. Такими же, какими были, только лучше.

— Как же я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю. — Я нежно его поцеловала. — А теперь
спи давай.

Потихоньку сгущались сумерки. И вдруг я увидела в окно ог­ромного оленя — всего футах в восьмидесяти от нашего дома. Олений рев мы слышали каждый вечер, а вот оленей близко не видели. Я хотела разбудить Ричарда, но передумала. Еще не­сколько минут мы с девочками любовались дивным созданием, а потом олень растворился во тьме.

Ричард

На следующий день нам предстояло отправиться домой. Мы собра­ли вещи, и сумки стояли по всему дому. Я решил в последний раз пробежаться. Присел на корточки, надел кроссовки. В этом месте было все, что нам нужно. Мы наслаждались покоем, смогли сно­ва почувствовать себя семьей. А еще я понял, как сильно я по­страдал. Каждый вечер, вспоминая прожитый день, я думал, ка­ким слабым был утром и как улучшилось за день мое самочувст­вие. На следующий день я замечал новые улучшения. Но сейчас было не время предаваться мучительным размышлениям. Я отправлялся на пробежку — хотел в последний раз насладить­ся удивительной красотой гор и лесов.

Дверь захлопнулась, звякнула крышка почтового ящика. Я вы­бежал со двора на проселочную дорогу. Я бегал каждый день, и мышцы заметно окрепли. Я свернул в лес, пробежал по мостику над ручьем и свернул налево — к нашему пикниковому месту. Я понял, что буду скучать по этому времени, которое я провел с семьей. Сколько раз мы сидели с Минди на старом бревне, держа­лись за руки, обсуждали события, которые едва не погубили на­шу жизнь, строили планы на будущее.

Я бежал дальше. Я приложил немало усилий, чтобы восстано­вить физическую форму. Я просто обязан был это сделать — ра­ди себя самого. Я мог гордиться собой.

Теперь я бежал по склону. Справа от меня был густой лес, а ко­гда я добежал до его опушки, увидел оленя.

Он тоже заметил меня, почувствовал мой запах и замер. Я ви­дел его рога, его мощные бока. Охотничий сезон окончился не­сколько дней назад, а местные лесничие уверены, что олени точно знают день, когда это происходит, и держатся иначе. Вот и сейчас олень стоял и взирал на чужака, вторгшегося в его владения.

Я стоял в нерешительности. Олень развернулся и удалился в лес. А я еще долго стоял у опушки. Я знал, что запомню эти мгно­вения навсегда. И назад побежал с легким сердцем.

Минди

За день до отъезда из Шотландии я поехала прокатиться на «ленд-ровере», хотела в последний раз насладиться удивительными пей­зажами. Я ехала по холмам, через леса, стараясь запомнить все — и величественные сосны, и хвойный ковер, и грациозную красоту оленей. Мне вдруг безумно захотелось остаться здесь. Я распла­калась и долго не могла взять себя в руки. Я боялась трудностей, с которыми нам придется столкнуться дома. Здесь было мирно и покойно, безопасно. Но я знала, что нам обязательно нужно по­бороть одолевавших нас демонов. И все же прощание с местом, которое стало для нас тихим убежищем, было грустным.

После ланча за нами пришла машина. Дома мы рассчитывали оказаться около полуночи. В столь поздний час вряд ли там бу­дет кто-то из репортеров. Домой не хотел возвращаться никто из нас — даже собаки привыкли к Шотландии, но, когда мы въеха­ли в Глостершир, мы все встрепенулись. Девочки соскучились по своим комнатам, по животным. Я соскучилась по родному дому, а еще я ждала момента, когда Ричард переступит его порог.

Я наблюдала за тем, как он пьет чай на диване в гостиной. И ду­мала о том, как сильно я его люблю. Я была благодарна судьбе за то, что он выжил, счастлива была сидеть с ним бок о бок и была готова к любым испытаниям.

Ричард

Это было непохоже на возвращение домой из долгого путешест­вия. Я вошел в дом с трепетом, но это были совсем другие ощуще­ния. А ведь отсутствовал я всего пять недель.

На следующее утро я стоял наверху, у лестницы, смотрел на гравюру, которую подарил Минди на Рождество два года назад, на деревянный сундук, который мы нашли в лавке старьевщика. За ним были деревяшки, которые я собрал двадцать лет назад, ко­гда пешком прошел Озерный край. Вокруг были знакомые вещи. Это должно было всколыхнуть приятные воспоминания, но что-то было не так. Почему я не радовался возвращению домой, о ко­тором столько мечтал?

Я ведь здесь, у родного очага. Я многое пережил и вернулся. Врачи говорили, что на выздоровление могут уйти годы, а я спра­вился всего за несколько недель. Но здесь, в собственном доме, среди близких мне людей, мне было грустно.

Я впервые оказался в обстановке, которую знал и до аварии, знал до малейших деталей. Здесь я жил, смеялся, кричал, спорил, играл. Я до мельчайших подробностей вспоминал множество слу­чаев из жизни. И тут я понял, почему мне грустно. Я впервые ока­зался там, где бывал до травмы. Я впервые встретился с самим со­бой. Дом был тем же, но я стал другим. И я все теперь стал вос­принимать иначе. Я буду по-другому реагировать, по-другому оценивать происходящее. Дом был знакомым. А я чувствовал се­бя посторонним. Все было тем же — все, за исключением меня. И то, что все вокруг не изменилось, только подчеркивало, как из­менился я.

Я подошел к Минди и обнял ее. Ей не нужно было объяснять, что мне грустно, рассказывать почему. Она все понимала. Мы столько всего преодолели, выдержим и все остальное.

— Ты как, дорогой? — спросила она, положив голову мне на плечо.

— Нормально. Только все... немного странно.

— Понимаю.

— Где девочки?

— Надевают сапоги. Мы идем поздороваться с пони.

— Правда? Я тоже пойду.

— Ты правда нормально себя чувствуешь?

— Да. Все будет хорошо.

Прошло одиннадцать месяцев с того дня, когда я сидел на ска­мейке там, в Шотландии, и плакал оттого, что не могу больше мечтать. Теперь я могу мечтать, и мои мысли порхают свободно. Я больше не боюсь незнакомых людей, могу обходиться без днев­ного сна. Некоторое время эмоции меня все-таки захлестывали. Несколько месяцев назад, гуляя по саду, я увидел свой старень­кий «лендровер». И испытал прилив любви к нему. Это было ис­креннее чувство, но на самом деле обманчивое. Мне повезло — я понял, что это фантомное чувство, и освободился от него. Я те­перь снова могу контролировать свои эмоции и надеюсь, что уже не растаю при виде ржавого внедорожника.

Каждую неделю я оглядывался на проделанный мной путь и по­нимал, что впереди еще долгая дорога. Это процесс длительный. Врачи спасли мне жизнь. Но мне нужно было заново учиться пользоваться собственным мозгом. Работа еще не завершена. Прошел год, и я еще иду вперед. Спасибо счастливым звездам, ко­торые направляют мой путь.

Я все-таки попал в Арктику. Я научился сносно ходить на лы­жах. Я выдерживал морозы в сорок градусов, проходил в день по тридцать—сорок миль, пешком и на лыжах. Да, бывали моменты, когда мне приходилось бороться с собственными демонами, кото­рые прежде меня не одолевали. Но к тому времени я уже уяснил, что после мозговой травмы мне придется заново учиться тому, что прежде давалось без труда, и это перестало меня пугать. Бо­яться тут нечего — это все равно как ноет перед дождем старый перелом.

И в студию «Топ Гир» я вернулся. Ребята подготовили к моему возвращению несколько приколов, и мы их отыграли — для сме­ха, но не только. Мы все понимали, что это очень деликатная сфе­ра — это касалось не только меня и нашей команды, но и тысяч людей, пострадавших в автокатастрофах. Мы не могли делать вид, что в фантастическом телемире «Топ Гир» все всегда идет как по маслу. Это ведь далеко не так. И, снова оказавшись в сту­дии «Топ Гир», я мысленно поблагодарил каждого члена нашей группы, которые помогли мне выдержать все испытания.

Это вовсе не грустная история. Да, мне было больно, плохо, тя­жело, но зато я узнал многое о себе и об окружающем мире. Мне жалко моих близких, которых предупреждали, что я могу уме­реть или измениться до неузнаваемости, и им оставалось только переживать и ждать. Это очень трудно выдержать. Но, надеюсь, теперь мы стали ближе друг другу, стали сильнее.

Тысячам людей не так повезло. Приезжая на осмотр в Бри­стольский центр реабилитации, я видел многих людей, перенес­ших мозговую травму. Видел тех, кто успел запомнить, как ехал на велосипеде за хлебом, а после этого мир перевернулся. Они и их родные исполнены такой решимости бороться, которую труд­но даже себе представить.

А еще я понял, как трудно людям, восстанавливающимся после мозговой травмы, — хотя бы потому, что часто нет никаких внеш­них признаков, что что-то не так. Для меня самое приятное (и са­мое тяжелое) — это когда люди смотрят на меня и. решив, что со мной все в порядке, ведут себя как ни в чем не бывало. Здорово, конечно, забыть об аварии, но в то же время порой хочется, что­бы люди понимали, как бывает трудно делать даже самые обыч­ные вещи.

Одно только мне никогда не было в тягость — когда ко мне под­ходили и спрашивали, как я себя чувствую. Некоторые даже из­винялись — думали, что мне надоели эти вопросы. Вовсе нет! И всякий раз, когда незнакомая пожилая женщина берет меня под руку и спрашивает, как я, мне кажется, что этот вопрос зада­ет мне родная и горячо любимая тетушка. Это очень приятно — хотя бы потому, что в такие моменты вспоминаешь, как это здо­рово — быть человеком. А еще мне за всю жизнь не поблагода­рить всех тех. кто писал мне, кто думал обо мне, когда я был бо­лен. Это тоже помогло мне выздороветь.

Так что жизнь наша становится почти нормальной, такой, ка­кой была раньше. Да, конечно, «нормальным» считается и мое желание отправиться на Северный полюс на собаках, переплыть Ла-Манш на автофургоне или прокатиться по взлетной полосе на машине с реактивным двигателем, поэтому расслабиться оконча­тельно нам не удастся никогда. Когда мне вернули водительские права, я схватил ключи от своего верного «моргана» и объехал все улочки рядом с нашим домом. Минди сидела со мной рядом. Врачи опасались, что, когда я сяду за руль, нахлынут воспомина­ния. Но ничего подобного не случилось. Если бы, заведя «мор-ган», я услышал рев реактивного двигателя, возможно, память встрепенулась бы. Но это была просто поездка на обычной маши­не, и я чувствовал себя замечательно. Мы с Минди все время смеялись. Так же смеялись Иззи с Уиллоу, когда я через несколь­ко дней поехал с ними покататься.

— Папа! — сказали они чуть ли не хором.

— Что?

— Ты уж больше не переворачивайся и головой не бейся, хоро­шо? А то тогда нам опять придется ездить в больницу и некому будет ухаживать за лошадками. — И они заливисто засмеялись.

Этот разговор повторяется всякий раз, когда мы садимся в желтый «лендровер» Минди и едем куда-нибудь всей семьей. И я всякий раз отвечаю:

— Нет-нет, кувыркаться я больше не намерен.

Я говорю это, а рядом со мной сидит Минди — как сидела все­гда, в самые счастливые и несчастные моменты моей жизни. Ко­гда случается авария, сначала страдает тот, кто в нее попадает. Но потом это становится грузом, который ложится на плечи близ­ких людей. Поэтому я благодарю родителей, братьев, друзей за то, что были рядом в трудную минуту. Дочки были от многого из­бавлены, но они тоже скучали по своему папе, и когда-нибудь я извинюсь и перед ними. А Минди я могу сказать только спасибо. И посвятить ей всю оставшуюся жизнь.