Тактика маньчжурских войск.

Маньчжурские войска имели развитую тактику, опиравшуюся в ряде своих положений на классические китайские трактаты по военным искусствам. Е.И. Кычанов приводит цитату из речи Нурхаци, содержащейся в труде русского востоковеда XIX в. В.В. Горского «Начало и первые дела маньчжурского дома»: «Если враг превосходит нас числом, надобно скрыть большую часть наших сил в засаде и заманить неприятеля в ловушку. Бегущего врага преследовать попятам до городских стен, чтобы вместе с бегущими ворваться в городские ворота. Случится отступать, то отступать в полном порядке, ждать подхода новых сил и потом перейти в наступление. Штурмовать только те города, которые действительно можно взять. Идти на штурм дружно, по ниру. Не атаковать неприступных крепостей, чтобы неудачным штурмом и неоправданными потерями не лишить боевого духа наших солдат. Заслуживает славы прежде всего победа, добытая малой кровью! Плох тот полководец, который устилает путь к неприятелю трупами своих воинов. В войсках должен быть строжайший порядок. Всякий солдат, беспричинно покинувший свою ниру или знамя, подлежит отныне смертной казни. Тверд и опытен должен быть командир, иначе наши сотни и тысячи станут жертвами его малодушия и неопытности. И наступать и отходить следует только по команде и сигналам. Любой нарушивший дисциплину, даже если он будет ранен, лишается награды. Погибший без пользы не удостаивается воинских почестей»[58].

Положения Сунь-цзы «Самое худшее – осаждать крепости» (Сунь-цзы, III, 2), «Бывают крепости, из-за которых не сражаются» (Сунь-цзы, VIII, 3), У-цзы «Еще до сражения один солдат, не будучи в силах сдержать свою храбрость, пошел вперед и вернулся, отрубив 2 головы. У-цзы немедленно казнил его. Все военачальники стали упрекать полководца: «Это был способный воин, не надо было его казнить». У-цзы на это ответил: «Да, он способный воин. Но раз он действовал не по моему приказу, я его казнил» (Вэй Ляо-цзы, гл. VII), «Один удар в барабан – подготовит оружие, два удара – произвести нужную перестановку, три удара – требование пищи, четыре удара – вооружиться для боя, пять ударов – строиться в ряды. Слушают окончание сигнала барабана и только после этого поднимают знамена» (У-цзы, V, 6-3) имеют непосредственные параллели в речи Нурхаци.

Однако прослеживается и другое, то, что роднит маньчжурское военное искусство с киданьским и монгольским – бережное отношение к своим солдатам (ср. слова Чингисхана: «Нет бахадура, подобного Есунбаю, и нет человека, подобного ему по дарованиям! Но так как он не страдает от тягот похода и не ведает голода и жажды, то считает всех прочих людей – нукеров и ратников, находящихся с ним, подобными себе в способности переносить тяготы походов, они же не в силах их переносить. По этой причине он не годен быть начальником. Достоит же быть таковым лишь тот человек, который сам знает, что такое голод и жажда, и судит по этому о состоянии других, тот который в пути идет с расчетом и не допускает, чтобы его войско голодало и испытывало жажду, а скот отощал»[59]), точный расчет («Если войска противника были построены в боевой порядок, то учитывалось расположение позиции, местонахождение больших и малых гор и рек, дороги для нападения и отступления, кратчайшие пути для переброски подкрепления, места из которых подвозился провиант, и разрабатывались меры для установления над ними контроля»[60]) стремление добыть победу малой кровью («Однако надо сказать, что, если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой»[61]) и железная дисциплина («Цзинь-ван (Ли Кэюн – прим. А.П,) с войсками следовал за Тай-цзу, останавливаясь на местах его лагерей, в которых он видел, что расстилавшаяся на землю при ночлегах солома была настолько аккуратно собрана и свернута, как будто ее концы обрезаны ножницами. Несмотря на то, что лагеря были покинуты, не был они одного беспорядочно брошенного стебля. Со вздохом [Цзинь-ван] сказал: «У киданей строгие законы и только поэтому может быть так. [В этом отношении] Китай отстает от них»[62]).

Связь маньчжурского военного искусства с китайским военным каноном очевидна. В 1631 г. Абахай приказывает перевести на маньчжурский язык канон китайской военной мысли – «У-цзин»[63]. В 1635 г. начинается перевод хроник правления киданьской династии Ляо, чжурчжэньской Цзинь и монгольской Юань, что помогло маньчжурским полководцам ознакомится с боевой практикой предшественников династии Цин[64].

Это неслучайно – малочисленный народ мог успешно воевать на территории более многочисленного противника, только соблюдая железную дисциплину и стремясь сохранить как можно больше своих солдат, действуя наверняка. В этом случае становятся понятными практически непрерывные военные успехи маньчжур на всех фронтах – тщательно продуманный план боевых действий и железная дисциплина, вкупе с хорошей боевой выучкой, неизменно приносили победу маньчжурским полководцам. Огромную роль играло также то, что военные мероприятия Цины сочетали с политическими маневрами. Это вносило раскол в стан противника и помогало обеспечить нейтралитет или лояльность населения на театре военных действий. Например, в 1645 г. цинские войска встали лагерем у стен Кайхуа и «не совершали никаких преступлений. Шэньши и народ уезда увидели, что пехота и конница не причиняют никакого беспокойства… население во главе с фулао[65] остригло волосы и умиротворилось»[66].

Таким образом, негативные оценки маньчжурской армии, сопровождающие сведения европейцев об империи Цин, являются либо предвзятым мнением, либо описанием каких-либо конкретных случаев, когда имперские войска показали себя не с лучшей стороны. Можно смело утверждать, что маньчжурская армия обладала развитой тактикой, творчески переработав наследие китайской, киданьской, чжурчжэньской и монгольской военной мысли.

В основу тактики маньчжурских войск империи Цин была положена т.н. Чжэцзянская тактика, разработанная китайским военачальником Ци Цзигуаном в 1560-х годах во время боевых действий против японских пиратов в провинциях Чжэцзян и Фуцзянь. Ее основу составлял строй стрелков из аркебуз, прикрытый лучниками и пикинерами. Подобная тактика являлась общеизвестной и применялась всеми региональными державами – Китаем, Кореей, Японией и Джунгарией. Конница располагалась во второй линии и на флангах. Общевойсковой бой традиционно строился от обороны: после того, как противник, понеся тяжелые потери от залповой стрельбы вооруженной огнестрельным оружием пехоты, замедлял темп наступления, его атаковала конница. Завязку боя и преследование противника осуществляла легкая конница, состоявшая из тунгусских и монгольских всадников, вооруженных луками и саблями. Однако, при наличии выгодных условий для атаки конницы, маньчжурские войска могли пренебречь шаблоном и атаковать сразу же в конном строю, максимально использовав свое преимущество в скорости и маневре.

В русских документах XVIII века боевой порядок маньчжурских войск описан следующим образом: «Манжуры, Мунгалы и Китайцы все наблюдают стройность и порядок, а что касается до нас, Солонов, то мы не наблюдаем стройности и бегаем около неприятельской армии, побивая неприятельскую силу… всегда Китайцов наперед выставляют, а по них Мунгал, по Мунгалх Манжур, а мы, Солоны, ежели где гладкия и ровныя места, то на конях всегда бегаем, а если где нельзя на конях ездить, то уже тогда должны оставить коней и биться пешком»[67].

Судя по тому, что «внешний и внутренний отряды Хоциин выступали из своих казарм, чтобы проводить занятия по строевой подготовке и овладению боевым искусством»[68], солдат обучали основным строевым эволюциям, необходимым для войск, сражающихся в линейном построении. В «Кайго фанлюэ» упоминается, что Абахай уделял особое внимание обучению стрелков из огнестрельного оружия. Это делает допустимой гипотезу о применении маньчжурскими войсками приема караколе. Для обеспечения пехоты и артиллерии от атак вражеской кавалерии активно применялись искусственные заграждения и полевые укрепления: «богдойские полки убрались в обоз»[69], «для обережи от Бушухту-хана учинили земляные шанцы»[70], «и у них острог копейчатой был же»[71].

Задачу атаки вражеских стрелков, занявших укрепленные позиции, маньчжурские военачальники пытались решить путем быстрого сокращения дистанции со стрелками противника и переходом в рукопашную, в которой неизменно имели перевес[72], однако эта практика не всегда бывала успешной. Так, в сражении при горе Квангёсан (1637) корейский стрелок убил командующего маньчжурским отрядом Янгули. Оставшиеся без руководства маньчжуры в панике бежали с поля боя.

Артиллерийская тактика маньчжурских войск недостаточно хорошо изучена. Посол Петра I Избрант Идес отмечал, что «у них есть хорошая артиллерия, с которой они умеют обращаться»[73]. С 1631 г. все атаки маньчжурских войск стали сопровождаться действиями только что организованной маньчжурской артиллерии[74]. Однако более конкретные данные по маньчжурской артиллерии рассматриваемого периода отсутствуют. В целом, следует отметить, что маньчжуры стремились постоянно использовать артиллерию не только при осадах и оборонах крепостей, но и в полевых сражениях. Даже в ходе маневренной войны с джунгарами Галдан Бошокту-хана в Монголии маньчжуры постоянно использовали тяжелые орудия. Артиллерийские позиции прикрывали противоконными рогатками, что может служить косвенным подтверждением гипотезы о том, что маньчжуры умели применять анфиладный огонь с вынесенных за линию общего строя позиций, нанося большие потери атакующим джунгарским кавалеристам: «богдойская сила и Очирой-хан, и Кутухта… бежали и снаряд и пушки увезли, только покинули 3 пушки большие да обметные рогатки, да пороху тулумов с 20»[75].

Кавалерийская тактика строилась на сочетании рассыпного и сомкнутого строев: «а что касается до нас, Солонов, то мы не наблюдаем стройности и бегаем около неприятельской армии, побивая неприятельскую силу…»[76] и «при встрече неприятелем лицом к лицу идти в атаку, строго соблюдая установленный порядок и на том участке, который отведен для атаки»[77]. В основу построения была положена кавалерийская дивизия (монг. хошун), развернутая в 2 линии. Видимо, учитывая, что монгольская дивизия в составе знаменного корпуса должна была иметь 2 полка, в каждую линию выстраивался целый полк (900 человек): «если в сражении одна половина хошуна будет разбита, а другая половина не подоспеет ей на помощь, то ее не винить»[78]. К месту боя подходили в колоннах: «в походе войска должны следовать колоннами, каждая со своим знаменем»[79]. Строй панцирной кавалерии прикрывали рассыпным строем солонов и дауров. Атаку панцирной кавалерии отличали слаженность и порядок – конница атаковала ровными рядами, вырываться вперед запрещалось: «если кто-нибудь во время атаки, обходя отведенный участок, удалится в сторону и пристроится позади других, или покинув свой боевой порядок, примкнет к чужому, или же во время атаки других будет стоять на месте и наблюдать, то такого казнить… если при наступлении боевым порядком кто-то выдвинется немного вперед или же немного отстанет[80], то это не принимать в расчет»[81]. Для разрушения сомкнутого боевого порядка противника предписывалось атаковать, разворачиваться, перестраиваться и повторять атаку по необходимости несколько раз: «когда конница сталкивалась с пехотой, то отступала на несколько чжанов, стегая коней плетями, а когда вражеский строй растягивался и разрушался, конница, пользуясь удобным случаем, врывалась в ряды неприятеля и убивала врагов»[82]. Применялось также построение клином, причем в голове клина шли отборные всадники в полной броне[83]: «Тайджи и простолюдины, кто бы ни был, если разобьют врага, двигаясь вперед клином, наградить»[84]. После того, как бой завершался, конница снова перестраивались в колонны и начинала организованное преследование противника, выслав вперед по несколько человек от каждого эскадрона в рассыпном строю для обнаружения остатков войск противника и боевого охранения: «для преследования его выделять сильных цириков и хороших лошадей»[85].

В действиях против крепостей маньчжурские войска стремились максимально избежать больших потерь. Для этого использовали атаки в темное время суток, ложные демонстрации, приемы, направленные на деморализацию противника, использование пленных в качестве проводников[86]. В случае если противник оказывал организованное сопротивление, стремились обойтись блокадой, возведя циркумвалационную и контрвалационную линии: «в настоящее время вокруг крепости (Албазин – прим. А.П.) с трех ее сторон вырыты рвы и воздвигнуты стены. За рвами поставлены деревянный частокол и рогатки. Повсюду расставлены сторожевые посты»[87]. В качестве штурмовых отрядов использовались специально обученные подразделения, имевшие доспехи и щиты особой конструкции: «кроме того, император приказал при штурме русской крепости (Албазин – прим. А.П.) использовать особую ударную группу, составленную из пленных китайцев… из них набрали 400 человек, обладающих опытом преодоления водных преград, владеющих холодным оружием и специальными щитами»[88]. Осадное искусство и техника Цинов были настолько высоки, что к 1640-м годам большинство крепостей брались маньчжурскими войсками на 2-3 день штурма. При этом потери маньчжурских войск редко превышали 2-3% от численности штурмовавших частей[89]. Отсутствие артиллерии в маньчжурских войсках на раннем этапе маньчжуро-китайских войн заставило Нурхаци отступить из-под стен важной приморской крепости Нинъюань (1626).

Военно-морские силы в империи Цин строились по образцу и подобию военно-морских сил империи Мин. На раннем этапе к операциям часто привлекали корейский флот. Однако уже к 1660-м годам Цины смогли создать собственные военно-морские силы, способные сражаться с флотом Чжэн Чэнгуна если не на равных, то, в любом случае, не без успеха. Маньчжуры четко придерживались традиционного разделения флота на 3 тактически группы – авангард, центр и арьергард. Пак Тхэгын пишет: «устоявшейся тактикой боя на воде был обстрел неприятеля из ружей и пушек с целью нанести максимальные потери, а затем вступить в рукопашную схватку. Поэтому бой завязывали стрелки из огнестрельного оружия, а завершали меченосцы и копейщики»[90]. Однако победу Цинам принесли именно раздоры в стане наследников Чжэн Чэнгуна, которые привели под знамена маньчжурских командующих прославленных китайских флотоводцев. Корабли сдавшихся адмиралов были использованы для ликвидации «островного государства Чжэнов» на Тайване. В 1683 г. с последним очагом антицинской борьбы в Китае было покончено, однако каких-либо собственно маньчжурских разработок военно-морской тактики в ходе этих войн не наблюдается. Характерно, что в период Гуаньсюй (1875-1908) было разрешено официальное почитание Чжэн Чэнгуна как покровителя мореплавателей. Это косвенно свидетельствует о том, что маньчжуры не внесли каких-либо изменений в существовавшую тактику морского боя.

В целом, в бою маньчжурскую армию отличало умелое сочетание правильных построений китайской, монгольской и маньчжурской пехоты и конницы с рассыпным строем солонских и монгольских всадников, призванных прикрыть малоподвижную пехоту[91] и обеспечить фланги до вступления в бой крупных кавалерийских соединений. Успешно применялось артиллерийское вооружение, состоявшее из пушек местного и европейского образцов. Операции, проведенные маньчжурами против минских и корейских войск в период с 1619 по 1683 год, несмотря на отдельные неудачи и поражения, по праву заслуживают внимательнейшего изучения со стороны историков военного дела. Операции против войск Джунгарского ханства в ходе Первой ойратско-маньчжурской войны (1691-1697) дают прекрасный образец стратегического искусства маньчжурского командования, когда даже отдельные неудачи на фронте служили достижению единой цели – уничтожению организованной военной силы Галдан Бошокту-хана, а проведенные амбань-чжангинем Шарходой в 1654 и 1658 годах операции по уничтожению казачьих отрядов на Амуре демонстрируют такие важные качества маньчжурских военных, как умение извлекать уроки из поражений и последовательно добиваться поставленной цели, стремясь закончить боевые действия с наименьшими потерями в живой силе[92].