Речь и рык

Тем временем Симурдэн, который еще не занял своего поста на плоскогорье

и не отходил от Говэна, вдруг подошел к горнисту.

-- Подай сигнал! -- скомандовал он.

Горнист заиграл, ему ответила труба.

И снова рожок и труба обменялись сигналами.

-- Что такое? -- спросил Говэн Гешана. -- Что это Симурдэн задумал?

А Симурдэн уже шел к башне с белым платком в руках.

Приблизившись к ее подножью, он крикнул:

-- Люди, засевшие в башне, знаете вы меня?

С вышки ответил чей-то голос -- голос Имануса:

-- Знаем.

Началась беседа, голос снизу спрашивал, сверху отвечал.

-- Я посланец Республики.

-- Ты бывший кюре из Паринье.

-- Я делегат Комитета общественного спасения.

-- Ты священник.

-- Я представитель закона.

-- Ты предатель.

-- Я революционный комиссар.

-- Ты расстрига.

-- Я Симурдэн.

-- Ты сатана.

-- Вы меня знаете?

-- Мы тебя ненавидим.

-- Вам хотелось, чтобы я попался к вам в руки?

-- Да мы все восемнадцать голову сложим, лишь бы твою с плеч снять.

-- Вот и прекрасно, предаюсь в ваши руки.

На верху башни раздался дикий хохот и возглас:

-- Иди!

В лагере воцарилась глубочайшая тишина -- тишина ожидания.

Симурдэн продолжал:

-- Но лишь при одном условии.

-- Каком?

-- Слушайте.

-- Говори.

-- Вы меня ненавидите?

-- Ненавидим.

-- А я вас люблю. Я ваш брат.

-- Да, ты Каин.

Симурдэн продолжал голосом громким и в то же время мягким:

-- Оскорбляй, но выслушай. Я пришел к вам в качестве парламентария. Да,

вы мои братья. Вы несчастные, заблудшие люди. Я ваш друг. Я несу вам свет и

взываю к вашему невежеству. А свет -- он и есть братство. Да разве мы с вами

-- не дети одной матери -- нашей родины? Так слушайте же. Придет время, и вы

поймете, или ваши дети поймут, или дети ваших детей поймут, что все, что

творится ныне, свершается во имя законов, данных свыше, и что в революции

проявляет себя воля божья. И пока не наступит то время, когда все умы, даже

ваши, уразумеют истину и всяческий фанатизм, даже ваш, исчезнет с лица

земли, пока, повторяю, не воссияет этот великий свет, кто сжалится над вашей

темнотой? Я сам пришел к вам, я предлагаю вам свою голову; больше того,

протягиваю вам руку. Я как милости прошу: отнимите у меня жизнь, ибо я хочу

спасти вас. Я наделен широкими полномочиями и могу выполнить то, что

пообещаю. Наступила решительная минута; я делаю последнюю попытку. Да, с

вами говорит гражданин, но в этом гражданине -- тут вы не ошиблись -- жив

священнослужитель. Гражданин воюет с вами, а священник молит вас. Выслушайте

меня. У многих из вас жены и дети. Я беру на себя охрану ваших детей и жен.

Я защищаю их от вас же самих. О братья мои...

-- А ну-ка попроповедуй еще! -- насмешливо крикнул Иманус.

Симурдэн продолжал:

-- Братья мои, не допустите, чтобы пробил час кровопролития. Близится

миг страшной схватки. Многие из нас, что стоят здесь перед вами, не увидят

завтрашнего рассвета; да, многие из нас погибнут, но вы, вы умрете все. Так

пощадите же самих себя. К чему проливать втуне столько крови? К чему убивать

стольких людей, когда можно убить всего двух?

-- Двух? -- переспросил Иманус.

-- Да, двух.

-- А кого?

-- Лантенака и меня.

Симурдэн повысил голос:

-- Два человека здесь лишние: Лантенак для нас, я для вас. Так вот что

я вам предлагаю, и это спасет вашу жизнь: выдайте нам Лантенака и возьмите

меня. Лантенак будет гильотинирован, а со мной сделаете все, что вам будет

угодно.

-- Поп, --заревел Иманус, -- попадись только нам в руки, мы тебя живьем

зажарим.

-- Согласен, -- ответил Симурдэн.

И продолжал:

-- Вы обречены на смерть в этой башне, а я предлагаю вам жизнь и

свободу. Я несу вам спасение. Соглашайтесь.

Иманус захохотал.

-- Ты не только негодяй, но и сумасшедший. Зачем ты нас беспокоишь зря?

Кто тебя просил с нами разговаривать! Чтобы мы выдали маркиза? Чего ты

хочешь?

-- Его голову. А вам предлагаю...

-- Свою шкуру. Ведь мы с тебя, как с паршивого пса, шкуру спустим, кюре

Симурдэн. Но нет, не выйдет, твоя шкура против его головы не потянет.

Убирайся.

-- Бой будет ужасен. В последний раз говорю: подумайте хорошенько.

Пока шла эта страшная беседа, каждое слово которой четко слышалось и

внутри башни и в лесу, спускалась ночь. Маркиз де Лантенак молчал,

предоставляя действовать другим. Военачальникам свойственен этот зловещий

эгоизм. Это право тех, на ком лежит ответственность.

Иманус заговорил, заглушая слова Симурдэна:

-- Люди, идущие на нас штурмом! Мы сообщили вам свои условия, они вам

известны, и ничего мы менять не будем. Примите их, иначе раскаетесь.

Согласны? Мы отдаем вам троих детей, которые находятся в замке, а вы

выпускаете нас всех целыми и невредимыми.

-- Всех, согласен, -- ответил Симурдэн. -- За исключением одного.

-- Кого же?

-- Лантенака!

-- Нашего маркиза! Выдать вам маркиза! Ни за что на свете!

-- Нам нужен Лантенак.

-- Ни за что.

-- Мы можем вести переговоры лишь при этом условии.

-- Тогда начинайте штурм.

Наступила тишина.

Иманус, протрубив сигнал сбора, сошел вниз; Лантенак обнажил шпагу; все

девятнадцать человек в молчании зашли за редюит и опустились на колени; до

них доносился мерный шаг передового отряда, продвигавшегося в темноте к

башне. Шум все приближался; вдруг вандейцы угадали, что враг достиг самого

пролома. Тогда мятежники, не подымаясь с колен, припали к бойницам,

оставленным в редюите, вскинули к плечу ружья и мушкетоны, а Гран-Франкер,

он же священник Тюрмо, выпрямился во весь свой рост и, держа в правой руке

саблю, а в левой распятие, торжественно провозгласил:

-- Во имя отца и сына и святого духа!

Осажденные дали залп, и бой начался.

IX