Путешествие в Нову

Живя в одной комнате, Шаман и Алекс снова почувствовали себя детьми. Лежа в кровати без сна, однажды утром, на рассвете, Алекс зажег лампу и стал описывать брату звуки природы, расцветающей весной – трели птичек, звон ручейков, бегущих к морю, оглушительный рев реки, грохот трескающегося льда. Но Шаман мало думал тогда о сущности природы. Он больше размышлял над сущностью человеческой и вспоминал события и происшествия, которые вдруг оказались непосредственно связанными между собой. Он не раз просыпался среди ночи и бродил по холодному полу, надеясь вспомнить что-нибудь из дневников отца, что поможет ему все понять.

Он с особой тщательностью ухаживал за Олденом, со странной чуткой нежностью, несмотря на свои крепнущие подозрения. Иногда он смотрел на старика новыми глазами, будто видел его впервые.

Олден все никак не мог уснуть, лишь иногда проваливаясь в беспокойную дрему. Но однажды вечером, когда Алекс прослушивал его сердце с помощью стетоскопа, его глаза вдруг расширились от удивления.

– Какой-то новый звук… такой бывает, когда берешь в руку две пряди волос и перетираешь их пальцами.

Шаман кивнул.

– Такие звуки называются хрипами.

– Что они означают?

– Что-то не так с его легкими, – сказал Шаман.

Девятого апреля Сара Коул и Люциан Блэкмер поженились в Первой баптистской церкви Холден-Кроссинга. Церемонию провел преподобный Грегори Бушман, пост которого должен был занять в Давенпорте Люциан. Сара надела лучшее серое платье, которое Лилиан освежила новым воротничком и рукавами из белой шерсти, – Рэйчел закончила их вязать за день до свадьбы.

Мистер Бушман сказал много хороших слов – очевидно, ему доставляло удовольствие женить своего товарища и священника во Христе. Позднее Алекс рассказал Шаману, что Люциан произнес свою клятву ровным тоном священнослужителя, в то время как голос Сары был нежен и кроток. Когда церемония подошла к концу, Шаман видел, как мать улыбается всем из-под своей короткой вуали.

После свадьбы вся паства переместилась на ферму к Коулам. Большинство прихожан принесли угощение с собой, но Сара с Альмой Шрёдер готовили праздничный стол целую неделю. Люди все ели и ели, а Сара не могла скрыть своего счастья.

– Мы израсходовали всю ветчину и сосиски из погреба. Вам нужно будет пополнить запасы в этом году, – сказала она Дагу Пенфилду.

– Конечно, миссис Блэкмер, – галантно ответил Даг, впервые назвав ее новой фамилией.

Когда уехал последний гость, Сара взяла свой заранее собранный чемодан и расцеловала сыновей. Люциан увез ее в двуколке в свой дом, предоставленный ему общиной, откуда они через несколько дней должны были отправиться в Давенпорт.

Некоторое время спустя Алекс подошел к шкафу и достал оттуда протез. Он сам надел его, даже не попросив брата о помощи. Шаман сидел в кабинете и, перечитывая журналы по медицине, наблюдал, как неуверенными шагами Алекс проходит мимо открытых дверей и, дойдя до стены гостиной, тут же возвращается обратно. Шаман чувствовал стук искусственной ноги об пол, который то приближался, то удалялся от кабинета, и лишь догадывался о боли, испытываемой братом при каждом шаге.

К тому времени, как он вошел в спальню, Алекс уже уснул. Протез, на который были надеты носок и ботинок, стоял на полу рядом с правым ботинком Алекса, так, будто там всегда было его место.

Следующим утром Алекс надел протез, когда они пошли в церковь по просьбе Сары. Братья вообще-то не посещали служб, но мать пригласила их в это воскресенье, поскольку служба была частью ее свадебной церемонии; она глаз не могла отвести от своего первенца, когда тот миновал проход и сел на переднюю скамью, которая предназначалась для членов семьи священника. Алекс опирался на ясеневую трость, которую Роб Джей держал в амбулатории для своих пациентов. Иногда он немного волочил ногу, а иногда – поднимал ее слишком высоко, но он совсем не шатался и не терял равновесия, поэтому уверенно прошел вперед и подошел к Саре.

Она сидела между двумя своими сыновьями и восхищенно смотрела, как ее новый муж ведет службу. Когда настало время проповеди, он в первую очередь выразил благодарность тем, кто стал вчера гостями на церемонии их с Сарой бракосочетания. Он сказал, что Господь привел его когда-то в Холден-Кроссинг, а теперь отправляет его в другое место, и потому он благодарен тем, из-за кого его служба стала его призванием.

Он с теплотой в голосе перечислял тех людей, которые помогали ему трудиться во благо Господа, как вдруг на улице раздался шум и грохот, которые доносились в церковь через открытые окна. Сначала послышались отдельные радостные выкрики, которые становились громче и громче. Раздался женский крик, а потом – ржание лошадей. На Мэйн-стрит прогремел выстрел, за которым последовала целая канонада.

Вдруг двери в церковь распахнулись, и на пороге появился Пол Вильямс. Он быстрым шагом прошел между рядами и что-то прошептал священнику.

– Братья и сестры, – торжественно начал Люциан. Казалось, ему сложно говорить. – В Рок-Айленд пришла телеграмма… Роберт Ли вчера капитулировал и передал войска генералу Гранту.

По залу пробежал шепоток. Некоторые поднялись со своих мест. Шаман увидел, как его брат откинулся на спинку лавки, с облегчением закрыв глаза.

– Что это значит, Шаман? – спросила его мать.

– Это значит, что война закончилась, мам, – выдохнул Шаман.

Куда бы Шаман ни заходил в течение следующих четырех дней, ему казалось, что все только и делают, что выпивают за мир и надежду. Повсюду люди веселились и смеялись. Но кое-кто и горевал, потому что почти каждый потерял кого-то в этой ужасной войне.

Когда в ближайший четверг он вернулся домой после обхода, то встретил радостного и оптимистичного Алекса, который сообщил, что в Олдене что-то изменилось. Глаза старика были открыты, он не спал впервые за долгое время. Но при прослушивании легких выяснилось, что хрипы в его груди усилились.

– Мне кажется, он горячий.

– Ты хочешь есть, Олден? – спросил его Алекс. Тот посмотрел на него, но ничего не сказал. Шаман попросил приподнять старика, и они дали ему немного бульона. Это удалось им с трудом, потому что его дрожь только усилилась. Уже не первый день они кормили его только супом или похлебкой, потому что Шаман боялся, что кусочки пищи могут попасть ему в легкие.

По правде говоря, у Шамана было очень мало средств, которые могли бы помочь Олдену, поэтому он так долго не мог выздороветь. Однажды он накапал терпентина в таз с кипящей водой и накрыл склонившегося над ним Олдена простыней, чтобы сделать ингаляцию. Олден долго вдыхал целительные пары и кашлял при этом так надрывно, что Шаман в конце концов убрал простыню и отказался от этого вида лечения.

Горько-сладкое счастье той недели в пятницу сменилось горем и унынием. Проезжая по Мэйн-стрит, Шаман сразу понял, что произошло что-то страшное. Люди собирались в маленькие группки и с трагическим лицами что-то обсуждали. Он увидел Анну Вайли, которая стояла, прислонившись спиной к колонне своего крыльца, и рыдала. Симеон Коуэн, муж Дороти Барнем, сидел в своей бричке, прикрыв глаза, и рассеянно гладил себя по подбородку.

– Что случилось? – спросил Шаман Симеона. Он уж было решил, что нарушено перемирие.

– Авраама Линкольна убили. Застрелили сегодня ночью в вашингтонском театре. Говорят, какой-то сумасшедший актер.

Шаман отказывался верить в эти новости, поэтому спешился и стал расспрашивать всех, кого встречал на улице. Хотя никто и не знал подробностей, очевидно было одно – история, рассказанная Симеоном, оказалась правдой, поэтому он поехал домой и поделился ужасными новостями с Алексом.

– Вице-президент займет его место, – сказал Алекс.

– Не сомневаюсь, что Эндрю Джонсон уже принял присягу.

Они долго сидели в гостиной, не произнося ни слова.

– Бедная наша страна, – сказал Шаман спустя некоторое время. Сейчас он видел в Америке пациента, который был болен чумой и долго боролся за свою жизнь, не жалея сил, а выздоровев, сбросился с утеса.

Для нации настали скорбные времена. Посещая пациентов на дому, он везде видел печальные лица. Каждый вечер в церкви били в колокола. Шаман помог Алексу взобраться на Труди. Брат сумел удержаться в седле – это был первый раз, когда он снова сидел верхом с тех пор, как его взяли в плен. Когда он вернулся, то рассказал Шаману о тоскливом и одиноком похоронном звоне, который разносился по всей прерии.

Сидя у кровати Олдена уже после полуночи, Шаман вдруг отвлекся от чтения и встретился глазами со стариком, который пристально смотрел на него.

– Тебе что-то нужно, Олден?

Он едва заметно покачал головой.

Шаман наклонился к нему.

– Олден, ты помнишь, как мой отец однажды выходил из сарая и кто-то выстрелил ему прямо в голову? Ты еще тогда обрыскал весь лес и никого не нашел.

Олден ответил ему немигающим взглядом.

– Это ты стрелял в моего отца?

Олден с трудом разлепил губы:

– Стрелял… не хотел попасть… только напугать…

– Принести тебе воды?

Олден промолчал, а потом спросил:

– Как ты… догадался?

– Ты сказал кое-что в бреду, пока я сидел с тобой, у меня на многое открылись глаза. Например, я понял, зачем ты отправил меня в Чикаго искать Дэвида Гуднау. Ты ведь знал, что он безнадежно болен, что он сошел с ума и утратил дар речи. И что я абсолютно ничего не узнаю.

– Что еще ты узнал?

– Знаю, что ты по уши увяз в этой истории. По самую больную проклятущую шею.

Тот ответил снова лишь едва заметным кивком.

– Я не убивал ее. Я… – Олден зашелся в ужасном, сильном приступе кашля, и Шаман подставил ему небольшую ванночку, чтобы тот мог отхаркивать серую слизь с небольшим количеством крови.

– Олден… Почему ты сказал Коффу, куда я отправился?

– Ты бы не оставил это дело. Ты сильно напугал их в Чикаго. Кофф прислал ко мне своего человека на следующий день после твоего отъезда. Ну, я ему и сказал. Думал, он только поговорит с тобой, припугнет. Так же, как и меня.

Он тяжело дышал. У Шамана была целая куча вопросов, но он знал, насколько Олден плох. Он вернулся на место и попытался перебороть в себе злость из-за принесенной им клятвы. В конце концов, он взял себя в руки и проглотил обиду, а Олден просто лежал с закрытыми глазами, откашливая кровь и подергиваясь от дрожи.

* * *

Почти полчаса спустя Олден снова заговорил:

– Я возглавлял здесь Американскую партию… В то утро я помогал Грюберу… мяснику. Ушел пораньше, чтобы встретить этих троих. В лесу. Когда я пришел… на место встречи… они уже изнасиловали ту женщину. Она лежала на земле, слушала, как они говорят со мной. Я начал ругаться. Сказал, что теперь не могу здесь быть… Сказал, что они, мол, уйдут, а мне с этой индианкой разбирайся…

Он помолчал немного, а затем продолжил:

– Кофф всегда все делал молча. И тогда… просто выхватил нож и убил ее.

Шаман больше не стал у него ничего спрашивать. Он чувствовал, что его просто трясет от ярости. Ему хотелось закричать, как ребенку.

– Они сказали, чтобы я молчал, и уехали. Я вернулся домой, собрал вещи. Решил сбежать, но… не знал куда. Однако меня никто не заподозрил, никто даже не стал расспрашивать, когда я вернулся.

– Ты даже помог похоронить ее, мерзавец, – сказал Шаман. Больше сдерживаться он не мог. Наверное, его выдал голос, тон которого испугал Олдена даже больше, чем сами слова. Глаза старика закрылись, и он снова закашлялся. На этот раз приступ никак не хотел прекращаться.

Шаман сходил за хинином и принес еще чашку чая из черного корня, но когда он попытался напоить Олдена, тот задохнулся и забрызгал все вокруг, залил свою ночную рубашку, поэтому Шаману пришлось его переодеть.

Несколько часов Шаман вспоминал того работника их семьи, которого, казалось, знал всю свою жизнь. Человек с золотыми руками, который мастерил удочки и коньки; тот, кто научил их охотиться и рыбачить. Вспыльчивый пьяница.

Лжец. Человек, который был пособником изнасилования и убийства.

Он поднялся, взял лампу и поднес ее к лицу Олдена.

– Олден. Послушай меня. Каким ножом Кофф убил ее? Что это было за оружие, Олден?

Но тот так и не открыл глаз. Олден Кимболл сделал вид, что не слышит голоса Шамана.

К утру, когда он коснулся Олдена, то ощутил сильнейший жар. Старик был без сознания. Когда он кашлял, то во все стороны разлетались зловонные мокроты алого цвета. Шаман взял Олдена за запястье, но едва сумел нащупать пульс – сто восемь ударов в минуту.

Он раздел Олдена и начал растирать его тело спиртом; когда он на миг оторвался от этой процедуры, то увидел, что день уже в самом разгаре. В комнату заглянул Алекс.

– Господи! Он выглядит ужасно. Ему больно?

– Не думаю, что он вообще что-то чувствует.

Ему было трудно рассказать Алексу всю правду, а тому оказалось сложно услышать все это, но все же Шаман не стал от него ничего скрывать.

Алекс всегда трудился бок о бок с Олденом, делил с ним тяготы сложной и грязной повседневной работы на ферме; старик часто давал ему уйму поручений по дому. Олден стал для него залогом постоянства в то время, когда Алекс чувствовал себя безотцовщиной и восставал против родительского авторитета Роба Джея. Шаман знал, как сильно его старший брат любит Олдена.

– Станешь сообщать властям? – спокойно спросил Алекс. И лишь его брат мог понять, какая буря бушует в его душе.

– В этом нет смысла. У него пневмония, и она очень быстро развивается.

– Он умирает?

Шаман кивнул.

– Так будет лучше, – сказал Алекс.

Они сидели и обсуждали шансы на то, что кто-то из семьи Олдена выжил. Никто из них не знал, где мормонка-жена и дети старика, которых он бросил прежде, чем поступить на службу к Робу Джею.

Шаман попросил Алекса обыскать хижину Олдена, и тот отправился выполнять просьбу брата. Когда он вернулся, то лишь покачал головой:

– Три бутылки виски, две удочки и ружье. Инструменты. Всякая мелочь, которую он ремонтировал. Грязное белье. И это. – Он протянул брату какие-то бумаги. – Список, в нем только местные. Думаю, это наверняка список членов Американской партии в этом городе.

Шаман не стал смотреть на него.

– Лучше сожги это.

– Ты уверен?

Тот кивнул.

– Я хочу провесить остаток своей жизни здесь, заботясь о них, как о пациентах. Когда я буду приезжать к ним домой в качестве врача, я не хочу знать, кто из них принадлежал к «партии ничего не знающих», – пояснил он. Алекс понимающе кивнул, после чего унес обнаруженный им список.

Шаман послал Билли Эдвардса в монастырь, чтобы тот передал сестрам имена некоторых пациентов, которых нужно было проведать, и попросил матушку Мириам Фероцию сделать обход вместо него. Сам же ушел спать.

В это время Олден умер. Когда Шаман проснулся, Алекс уже опустил ему веки, вымыл и одел в чистую одежду. Когда они сообщили об этом Дагу и Билли, те постояли некоторое время у его кровати, отдав ему дань уважения, после чего ушли в сарай и начали делать гроб.

– Я не хочу хоронить его здесь, на ферме, – сказал Шаман.

Алекс сначала задумался, но потом кивнул.

– Можем отвезти его в Нову. Думаю, среди тамошних мормонов еще остался кто-то из его друзей, – сказал он.

Они отвезли гроб на бричке в Рок-Айленд, а затем погрузили его в плоскодонку. Братья Коулы сели рядом на ящик из-под лемеха. В тот день из Вашингтона отправился в долгое путешествие на запад поезд с телом Авраама Линкольна. И в тот же день на воду спустили лодку с телом одного изменника.

В Нову гроб перенесли на пароходную пристань, и Алекс остался там, чтобы постеречь его, в то время как Шаман съездил в дом престарелых, где объяснил управляющему цель их приезда.

– Олден Кимболл? Не знаю такого. Вам нужно спросить разрешения у миссис Бидамон, чтобы похоронить его здесь. Ожидайте. Я спрошу ее.

Он вскоре вернулся. Вдова проповедника Джозефа Смита сказала ему, что помнит Олдена Кимболла как преданного мормона и иммигранта, а также дала свое разрешение на его похороны на местном кладбище.

Маленькое кладбище располагалось на территории приюта. Реку отсюда не было видно, но кто-то разбил здесь сад, да и за газоном явно следили. Двое крепких мужчин вырыли могилу, и Перли Робинсон, который был старейшиной этой общины, долго читал что-то из Книги мормонов, пока тени от деревьев не стали длиннее.

После церемонии Шаман заплатил общине за услуги. Похороны обошлись ему в семь долларов, включая четыре доллара пятьдесят девять центов за сам участок.

– Еще за двадцать долларов я могу заказать ему хорошее каменное надгробие, – предложил Робинсон.

– Хорошо, – сразу согласился Алекс.

– В каком году он родился?

Алекс покачал головой.

– Мы не знаем. Пускай просто выгравируют: «Олден Кимболл. Умер в 1865 году».

– Вот еще что… Можем под этим выгравировать «святой».

Но Шаман взглянул на старейшину и покачал головой.

– Просто имя и дату смерти, – сказал он.

Перли Робинсон сказал, что им придется подождать судно. Он поднял красный флаг в знак того, что здесь есть пассажиры, и совсем скоро они уже сидели на палубе под палящим солнцем, которое заходило над Айовой в кроваво-красном небе.

– Как думаешь, почему он ушел от «ничего не знающих»? – спросил наконец Шаман.

Алекс сказал, что этим он не слишком удивлен.

– В нем всегда жила ненависть. Он о многом сожалел. Он несколько раз рассказывал мне, что его отец родился свободным в Америке, а умер слугой в Вермонте, и что он тоже умрет слугой. Именно это подтолкнуло его искать работу у приезжих фермеров.

– Что же ему помешало? Папа помог бы ему основать и свою ферму.

– Что-то в нем изменилось. Все эти годы мы были о нем лучшего мнения, чем он сам о себе, – сказал Алекс. – Неудивительно, что он запил. Представь только, с чем приходилось жить этому старому ублюдку.

Шаман покачал головой.

– Когда я думаю о нем, я тут же вспоминаю, как он в душе посмеивался над отцом. И над нами, когда выдал нас человеку, хоть и знал, что он убийца.

– И все же ты продолжал ухаживать за ним, хоть и знал всю правду, – сказал Алекс.

– Да, так и есть, – горько ответил Шаман. – Правда в том, что второй раз в жизни я хотел убить человека.

– Но ты этого не сделал. Вместо этого ты пытался его спасти, – продолжал Алекс. – Тогда, в тюрьме, я заботился о своих соседях по палатке. Когда они болели, я вспоминал, что сделал бы в таком случае отец, и пытался помочь им. И я был счастлив.

Шаман кивнул.

– Как думаешь, я еще смогу выучиться на врача?

Этот вопрос немного озадачил Шамана. Он долго молчал прежде, чем ответить. Но потом кивнул:

– Думаю, сможешь.

– Едва ли я буду так же хорош, как ты.

– Ты всегда недооценивал свой ум. Ты не слишком-то много внимания уделял учебе в школе. Но если сейчас ты приложишь хоть какие-то усилия, то у тебя обязательно все получится. Ты бы стал для меня ценным помощником.

– Я бы не против остаться с тобой здесь и учить химию, анатомию и все, что ты сочтешь нужным. Но все же я бы лучше поехал учиться в медицинскую школу, так же, как вы с папой. Хочу на восток. Может, удастся поучиться у того отцовского друга, доктора Холмса.

– Вижу, ты все тщательно спланировал. Должно быть, долго думал об этом.

– Да. И я никогда еще так не боялся перемен, – сказал Алекс, и они оба улыбнулись – впервые за долгое время.