Великий крах

Невообразимая игра на повышение в середине 80-х осыпала инвесторов миллиардными прибылями. Больше всех преуспел Джордж Сорос. В 1986 году активы < < Квантума» выросли до полутора миллиардов, на 42, 1%, что еще более упрочило славу Сороса. За 1985 — 1986 гг. он заработал невообразимую сумму в 2, 5 млрд. долларов для себя лично и избранной группки иностранных инвесторов.

Индекс Доу-Джонса устойчиво рос, от 776, 92 пункта в августе 1982 года до заоблачных 2722, 42 в августе 1987 г. Согласно соросовской теории рефлексивности, рынок должен вырасти еще выше, ибо наивный энтузиазм и горячность инвесторов вознесут биржевые курсы до небес.

Однако в глубине души Сорос знал, что рано или поздно, если его теория рефлексивности верна, за подъемом последует спад. Это всего лишь вопрос времени. Но сейчас ничто не предвещало спада. С обложки журнала «Форчун» от 28 сентября Сорос провозгласил, что все хорошо, как никогда, особенно на японском рынке.

— То, что курс акций превзошел всякие привычные пределы стоимости, не означает, что они неизбежно рухнут, — отметил Сорос в интервью для этой передовицы. — Явно завышенная оценка конъюнктуры еще не означает, что она не может быть устойчивой. Если сам интересно, насколько завышенным может стать курс наших акций, взгляните на Японию!

Эти же мысли он повторил потом в журнале < Уолл-стрит уик».

Даже с поправками на специфику японской бухгалтерии, в октябре 1987 года японские акции продавались с премией в 48, 5% по сравнению с 17, 3% в Великобритании и 19, 7% в США. Сорос считал такую разницу плохим знаком для токийской биржи. Он знал о стремительном росте цен на землю в Токио, знал, что там слишком мало мест, куда можно вложить столь крупные суммы. К тому же, он считал, что низкие дивиденды при высокой прибыльности компаний — явление непостоянное.

Он знал, что многие японские фирмы, особенно банки и страховые компании, активно скупают акции других японских фирм. Некоторые из них даже занимали средства для этого. Общая стоимость акций превысила рыночную стоимость компаний после стремительного взлета на токийской бирже, но угроза сильнейшего кризиса при появлении признаков экономического спада витала в воздухе. Согласно теории рефлексивности, лихорадочная гонка инвесторов вскоре подорвет курс японских акций. Поскольку рынок японских акций составил 36% мирового рынка, эффект разорвавшейся бомбы окажется повсеместным. «Токийский рынок не имеет под собой прочной основы. Ожидания там возросли настолько, что обычная норма прибыли кажется унизительной. Тут-то и подстерегает крах».

Однако Сорос считал, что в случае кризиса на японском рынке биржи в США не очень пострадают. Стоимость акций американских корпораций не шла ни в какое сравнение с раздутыми курсами в Японии. Хотя на Уолл-стрит были заметны некоторые процессы, ранее приведшие к крайностям японский рынок, Сорос был спокоен за Америку. Поэтому осенью он перевел несколько миллиардов долларов из Токио на Уолл-стрит. При этом Сорос высказывался с оптимизмом относительно недавнего оживления американского рынка и его способности корректировать перекосы обычными мерами.

Не все с ним соглашались. В середине октября Роберт С. Прехтер, известный биржевой оракул, игравший на повышение все последние пять лет, неожиданно дал задний ход и посоветовал другим изъять средства. Сорос, подобно всем остальным, был поражен заявлением Прехтера. 14 октября Сорос опубликовал статью в лондонской газете «Файнэншл таймс», вновь прогнозируя неминуемый крах японского рынка.

И вот наступила драматическая неделя. 19 октября 1987 года. Анатоль Калецки, тогда представитель «Файнэншл таймс» в Нью-Йорке, часто встречался с Соросом. 19 октября он позвонил инвестору, чтобы выяснить обстановку на бирже.

— Учитывая масштаб его сделок, Сорос проявил завидное хладнокровие. Он мыслил очень четко и представил мне целый историко-философский отчет. Мы говорили о сходстве событий на этой неделе с крахом 1929 года. Я и не подозревал тогда, какими суммами он рискует. Помню, Сорос говорил удивительно спокойно:

«Да, по сути, мы перенеслись в 1929 год, вот что происходит сегодня». Он говорил, что наступила давно ожидаемая им, так сказать, коррозия финансовых рынков.

Но вот рухнула Нью-йоркская биржа, в понедельник индекс Доу-Джонса упал до рекордно низкой отметки — 508, 32 пункта. Сорос ожидал еще большего падения на японском рынке. Но тот устоял и на следующий день. Крах на Уолл-стрит подвел черту под пятилетней игрой на повышение.

В четверг, 22 октября, курс вырос на 300 пунктов, но потом снова начал понижаться. Появились сообщения о спекулятивных опционных сделках. Американские акции резко подешевели на иностранных биржах. Сорос решил продать значительную часть своих активов.

Вот как описывал происходившее «Барронс»:

«Торговцы средней руки, услышав рев раненого кита, с опаской окружили добычу. Цена предложения падала с 230 до 220, потом до 215, 205 и 200 пунктов. Потом торговцы взялись за дело. Пакеты акций Сороса продавались за 195 — 210 пунктов. Жуткая петля затягивалась. Именно выход на рынок ценных бумаг Сороса обесценил фьючерсные контракты, которые продавали уже со скидкой в 50 пунктов, или на 20% дсшсиле обычной стоимости контрактов с акциями ведущих 500 компаний. Убытки от. 5000 контрактов составили около 250 млн. долларов. Покрывать их пришлось управляющему фондом, тогда как многие мелкие торговцы заработали миллионы на внезапной скидке».

Сорос жестоко пострадал, но, по иронии судьбы, фьючерсный рынок ведущих компаний быстро восстановился, приблизив цену предложения к 244, 5 пункта. Сорос потерял 200 млн. долларов за один день.

Как оказалось, Сорос пострадал едва ли не больше всех от краха на Уолл-стрит. Он признал ошибочность своего прогноза. «Я ожидал падения курса на рынке акций, но, оглядываясь на прошлое, вижу, что он начался на рынке облигаций, особенно японских, где в начале года доходы за несколько недель выросли более чем вдвое». В итоге весной 1987 года рынок облигаций в США вошел в штопор. Не предвидя реакции на Уолл-стрит, Сорос продолжал надеяться на рост курса акций на американском рынке.

Адам Смит, ведущий телепрограммы по экономике, спросил, как же Сорос, предвидя наступление краха, попал впросак. Сорос ответил, с обезоруживающей прямотой: «Я допустил грубейшую ошибку, поскольку ожидал наступления краха в Японии и готовился именно к этому. Но я должен был допускать мысль о крахе и в США, ведь на самом деле он ударил по Уолл-стрит, а не по Японии. Так что я просто ошибся».

Вскоре после биржевого краха газеты подхватили сообщение, будто Сорос потерял от 650 до 800 млн. долларов. Например, «Нью-Йорк таймс» от 28 октября 1987 года сообщила, что чистая стоимость активов фонда «Квантум» из расчета на акцию возросла с 41, 25 доллара в 1969 году до 9793, 36 доллара накануне биржевого краха. «Таймс» писала: «Второй раз «Квантум» завершает финансовый год с убытками... С начала спада на рынке в августе «Квантум» потерял свыше 30% стоимости активов, съехав с отметки 2, 6 млрд. до менее чем 1, 8 млрд. долларов. За одну неделю Сорос распродал акций на сотни миллионов долларов».

Флойд Норрис, ведущий рубрики биржевых новостей, в номере «Барронс» от 2 ноября сообщил, что < Квантум» понес убытки на сумму 32% от чистой стоимости активов, уменьшившейся с 2, 6 млрд. долларов в конце третьего квартала до 1, 8 млрд. долларов (60% первоначальной стоимости). Если верить журналу, «менее чем за две недели Сорос потерял 840 млн.» В кратком интервью по телефону Сорос признал, что понес убытки, но все же активы фонда за этот год выросли на 2, 5%.

С тех пор Сороса преследует вопрос о действительном размере убытков, понесенных им во время краха 1987 года. По словам Аллана Рафаэля, Сорос стремился убедить журналистов в том, что он потерял намного меньше, чем фигурировавшая в слухах сумма в 800 млн. долларов.

— К несчастью, — отмечает Рафаэль, — другим нравится видеть ваши неудачи. В те дни «Нью-Йорк таймс» попросила нас дать интервью. Я сказал, что сейчас больше известно 6 стоимости активов фонда, но тогда, в 1987 году, посторонние могли судить о ней только по ссылке на рубрику в < Файнэншл тайме» — прочие иностранные инвестиционные фонды.

Но там отнюдь не говорилось о чистой стоимости активов фонда! Если вы хотели купить акции фонда, то должны были выплатить чистую стоимость активов плюс солидную премию... Чистая стоимость активов, отражающая подлинную стоимость самого фонда, совсем иная, чем указала «Файнэншл таймс», а люди этого не поняли. Вот откуда взялась сумма в 800 миллионов».

Эти люди утверждали, что в начале октября мы продавали акции по 20000 долларов за штуку, а в конце на нее приходилось лишь 16000 долларов. То есть, фонд потерял четыре тысячи на каждой акции. Но их подсчет включал в себя и сумму премии. Наши убытки составили от 350 до 400 миллионов. А все думали, что на самом деле мы потеряли от 650 до 800 миллионов. Это очень плохо. Гэри Глэдстейн, выступая от имени Джорджа, пояснил журналистам из «Нью-Йорк тайме» положение дел с премией, но они уже сделали все выводы сами. Ясно, что Сороса это не радовало. «Это же неправда! — возмущался он. — Как они посмели напечатать такое? Как?!» Я просил Джорджа не связываться с чернильны­ми крысами, унижаясь до их уровня. Вот и все. Но его вся эта свистопляска очень огорчила. После этого он долго не желал общаться с газетчиками».

Действительно, крах поглотил почти всю прибыль Сороса за 1987 год. Через неделю после краха чистая стоимость активов «Квантума» упала на 26, 2%, до 10432, 75 доллара за акцию. Это намного больше 17-процентного падения на рынке американских акций. Сообщалось также, что после 8 октября фонд подешевел на 31, 9%, а это означало, что Сорос потерял около 100 млн. долларов из личных средств.

Журналист из «Тайм» спросил Сороса, что он думает об этой неудаче. «Это занятно!» — единственное, что произнес Джордж. Прекрасно зная, что результаты- могли оказаться намного хуже, он добавил: «До сих пор не могу сдержать улыбку».

Хотя октябрьский крах ознаменовал одну из самых жестоких неудач Сороса (после провала с облигациями в 1981 году он не терпел таких убытков), он сам воспринял этот удар судьбы совершенно невозмутимо. «Во время кризиса он был абсолютно спокоен, — сказал один из близких к нему инвесторов. — Никто из моих знакомых не вел бы себя достойнее. Он мог думать, что неправ рынок, действующий вопреки его прогнозам. Но если уж ошибка допущена, он признает ее и идет дальше».

Спад не пощадил Сороса. Он думал, что грядет еще один крупный финансовый кризис. И тогда, предрекал Сорос мрачно, многие инвесторы поймут, сколь неисповедимы пути рынка. «Немало людей ввязывается в это дело, но как в семидесятые растаяли многие состояния, нажитые в 50-е и 60-е годы, так и теперь этим людям придется проверить, на что они способны в сложной обстановке».

В начале 1988 года Сорос написал статью, в которой отметил пугающее сходство между кризисами 1987 и 1929 годов.