Станислав Ежи Лем 11 страница

Так вот! Дети, родившиеся от близости разумных птиц с Сириуса, «облачившихся» в человеческие тела, и обычных земных людей (теллемов), и стали назы­ваться доганами!

Истинные теллемы постепенно повымирали, пти­цы Балако, в облике теллемов, укрылись в тайном по­селении, высоко, в одном из ущелий плато Бандиага- ра, а догоны, справедливо считая себя потомками при­шельцев, стали жить под его стенами. Так сложилось еще семь веков назад, и теперь лишь некоторые из них (жрецы-олубару) знают о существовании тайной де­ревни своих истинных отцов, стерегущих генофонд настоящих биологических детей Сириуса и веками ждущих зова далекой родины.

Кстати, будущих олубару люди-птицы до сих пор отбирают из догонов еще детьми и обучают их у себя в тайной деревне языку сиги-со, родовым обрядам, праздникам и тем необычным знаниям астрономии, которые нас так удивляют.

Но в возрасте 70 лет жрецы обязаны приходить в тайное поселение, где их приносят в жертву духу Йуру­гу. Именно его, одного из духов смерти Вселенной, что рождаются в звездах, называемых белыми карли­ками, и вызывает в час «сумеречной зоны» бой риту­альных барабанов. От этого боя все участники церемо­нии впадают в глубокий транс, выражая тем самым готовность умереть в любой момент. Могущественно­му Йуругу вместо очередного человека предлагается жертвенный крокодил, приволакиваемый железными крюками гобо и забиваемый на алтаре дубинами до- молло...

Услышав эти слова, я понял наконец, чьи холодные объятия ощущал в тот первый сумрак догонской де­ревни, и возблагодарил жертвенного крокодила, кото­рого он предпочел упрямому авантюристу. Йуругу не стал тогда забирать мою жизнь, но его незримое вни­мание к моей персоне явственно ощущалось во все по­следующие дни...

Закончив рассказ, Он провел меня в другой зал пе­щерного святилища. Таинственная синева сумерек за­ливала его стены и поверхность большого идеально круглого озера, располагающегося в центре. Незнако­мая картина совсем близкого, но чужого звездного не­ба сияла над нашими головами.

В нишах стен подземелья лежало несколько десят­ков гладких зеленых шаров размером с футбольный мяч. Это были спящие яйца людей-птиц Балако, жду­щие своего часа...

А где яйца тел земноводных Номмо? — спро­сил я.

Они хранятся на дне этого пещерного озера.

И тут я заметил, что вода его медленно движется по кругу.

«Неужели в озере есть кто-то живой? Это же будет сенсацией?»

Нет, живых Номмо в своем истинном обличье не существует. Но то, что я услышал далее, было не менее удивительным.

Ожидая зова, Балако нуждались в средстве связи со Вселенной. И тогда они построили пещерный гидро­оптический телескоп! Отрыв круглый, диаметром до 30 м, конусообразный котлован, они направили в не­го рукав воды из виденного мною водопада, да так, что вода в этом искусственном озере стала плавно кружить, образуя на поверхности параболоид. Роль экрана над этим увеличительным зеркалом выполнял отшлифованный базальт потолка. А своеобразным объективом служило круглое отверстие в нем, прору­бленное так, чтобы смотреть в тот участок безбрежно­го космоса, где каждые 50 лет и встречаются вместе все три звезды системы Сириуса.

Вот, оказывается, какое звездное небо сияло в пе­щере над нашими головами!

Он указал мне на совсем близкие звезды своего да­лекого дома и сказал, что вести от соплеменников обя­зательно должны прийти оттуда! Они верят и ждут это­го. Ждут сотнями поколений и будут ждать еще столь­ко же, потому что нет ничего более главного и святого в жизни хоть птицы, хоть рыбы, хоть человека, чем иметь свою родину!

А я стоял и думал... Ведь действительно, у каждого из нас, по большому счету, всего два дома. Нет, это не квартира и не семья. Они лишь важные «пожитки», что прожиты-нажиты в главных обителях.

Первый истинный дом каждого — это его тело. И хоть неизбежная смерть личного физического био­робота не является смертью для нашего тела духовно­го, нужно все же очень беречь его от объятий Йуругу. Нужно очень заботиться об этом хоть и временном, но своем родном малом доме.

Ведь только вместе с ним мы можем изучать нашу загадочную планету — наш большой и главный Дом.

Вы абсолютно правы. А ведь у человечества ничего дороже нее нет и быть не может!

История с доганами показывает, что такое, оказы­вается, возможно. Горько потерять семью, страшно — тело, но самое ужасное и невозвратимое — потерять свою матушку-Землю.

И пусть судьба детей Бледного Лиса еще раз напом­нит нам о том, как важно человечеству и каждому из нас беречь свой главный Дом, свою большую родину! Беречь, чтобы сохранить! Чтобы не скитаться потом в поисках пристанища по чужим мирам.

Все тайное рано или поздно стано­вится явным.

Сократ

Покинув догонов, мы вернулись в мопти, наняли большую моторную лодку-пирогу, называемую на Ни­гере пинаса, и отправились в сплав по великой афри­канской реке до деревушки Кабара, откуда до леген­дарного Тимбукту нам оставалось бы всего 12 км.

Десять последующих дней мы любовались необык­новенными речными восходами и закатами, жарили рыбу, купленную у рыбаков племен бозо, бамбара и сонгаи, да фотографировали гиппопотамов, добродуш­но фыркающих в осоке низких берегов.

В конце концов мы добрались до долгожданного горо­да. Оказалось, что ныне вовсе не нужно мучаться «до­рогой золотых колесниц», чтобы попасть сюда. Можно

сплавиться по реке, как мы, а можно и доехать на; вполне комфортабельной автомашине. Вот почему не­мало иностранцев ныне бродит по его улицам. Но мы нисколько ни жалели о проделанном пути...

На первый взгляд европейские исследователи были правы. Тимбукту действительно оказался серым, по­лупустынным городом, лежащим у южной границы Сахары. Песок здесь выстилает улицы и дворы домов так же, как снег — наши сибирские деревни. Околи­цей же города является сама великая пустыня.

Каждый, кто ныне приедет сюда с этим вопросом, не увидит ни золота, ни мудрецов с книгами...

Низенькие серо-желтые дома с плоскими крыша­ми, в которых живут молчаливые, прячущиеся от фо­токамер местные жители, построены из сырого глиня­ного кирпича банко. Дождей здесь практически нет, а потому дома стоят по сто — двести лет, разрушаясь лишь от ветра и времени, после чего «лепятся» вновь. Но архитектура их при этом не меняется. Точно так же эти дома выглядели и более тысячи лет назад: узкие карнизы и фризы из черепицы скупо украшают их фа­сады по горизонтали. Редкие и махонькие полукру­глые окна сделаны по мавританскому образцу. Вход­ные двери — самое главное украшение в непрерывных лентах этих домиков: мощные деревянные створки их покрыты витиеватыми резными узорами, выполнен­ными в арабском стиле, и заперты замысловатыми за­совами.

Прямо на улицах городка тут и там дымятся боль­шие глиняные печи конической формы, в которых закутанные до глаз хозяйки выпекают пресные ле­пешки. Каноны ислама чувствуются здесь повсюду, а мечети являются основными архитектурными изю­минками.

Еще в 1325 году паломник из Марокко Канхан мус­са, возвращаясь из Мекки, надолго задержался в Тим­букту и украсил его двумя главными мечетями. Время постоянно разрушает их, но глины тут много и рестав­рация этих оригинальных лепных сооружений мето­дично продолжается веками, не прекращаясь ни на минуту.

Мечеть Джингеребер находится возле дворца мест­ного правителя — Мадуга. А мечеть Санкоре располо­жена в северо-восточных кварталах бывших солеторговцев. Сами по себе эти строения совершенно непри­мечательны. Из того же банко сложены низкие прямоугольники их темных залов. Плоские крыши поддерживаются десятками круглых глиняных ко­лонн, упирающихся в глинобитный пол. А вот мина­реты чем-то напоминают новогоднюю елку, украшен­ную в стиле техно. Их глиняные, суживающиеся квер­ху конусы щетинятся во все стороны множеством деревянных жердей, торчащих из стен симметричны­ми ярусами. Они служат и опалубкой для прочности самой конструкции, и лесами при ремонте глиняной штукатурки, и лестницей для муэдзина, забирающего­ся на башенку, чтобы призвать правоверных на оче­редную молитву.

Каждая мечеть имеет обширный двор, окруженный трехметровыми стенами, внутри которого множество могил богатых арабов из соседних стран, пожелавших своему телу упокоения в легендарном городе. Здесь же замурованы и тела тех иноземцев, кто когда-то пытал­ся обманом проникнуть в него за золотом...

Судя по всему, увиденному нами, величие Тим­букту теперь осталось только в легенде. То, что мо­жет лицезреть каждый, — это действительно край света, лежащий в знойном кольце раскаленных бар­ханов. Тихий и измученный былой славой, типич­ный старый арабский городок, медленно погиба­ющий под непрерывным натиском безжалостной Сахары...

- всего лишь краси­вая сказка?»

Вроде бы так на первый взгляд...

Разочарованно бродили мы по узким улочкам города, бывшего, по сути, большой однообразной деревней, и не знали, как подступиться к его тайне, о которой все- таки догадывались. А потому с удовольствием согла­сились на предложение местных «туарегов» — отпрапиться на вечернюю экскурсию в их лагерь, располо­женный в пустыне, неподалеку от Тимбукту.

Истинных туарегов в Сахаре осталось крайне мало. Как я говорил, потомки гарамантов очень красивы: высокие, светлокожие, с тонкими чертами лица и под­черкнутым чувством собственного достоинства. Они обособленно живут в самых потаенных уголках пусты­ни, избегая встреч с иноземцами.

В Тимбукту их нет. Зато есть спрос на них со стороны туристов. А потому все кому не лень косят тут под туарегов, зарабатывая себе на жизнь. В наезженных местах есть «стоянки туарегов» у племен белла и ыулле- меден, у берберов и даже у иссиня-черных негров, заку­танных по глаза знаменитой чшшж-тагелъмус.

Мы попали к «туарегам» племени малинке. Когда- то их предки были земледельцами и охотниками са­манны, ныне захваченной песками Сахары. Первые ушли от них на юг, туда, где еще можно выращивать ДУРРУ? маниоку и хлопок. Вторые остались медленно исчезать во мгле истории, вслед за былой своей добы­чей...

Не ушли из родных мест и певцы-сказители племе­ни малинке, называемые гриотами. Вот они-то, совер­шенно неожиданно для нас, и приоткрыли занавес над тайнами Тимбукту.

Дело было так. Покатавшись на верблюдах, сфото­графировавшись и вдоволь отведав национальных

блюд, мы остались в лагере на ночь и долго сидели y костра, глядя то в бездонное африканское небо, то на отблески пламени, пляшущие на склонах ближайшего бархана.

Отработав программу, довольные бакшишем «туа- реги» освободились от реквизита, раскурили кальян после чего началось естественное общение людей,, знающих и уважающих пустыню, под заунывные зву­ки однострунной скрипки-ашяд, тихо певшей в руках старого сказителя-гриота.

Мы неторопливо рассказывали хозяевам о своей предыдущей экспедиции через Сахару по «дороге зо­лотых колесниц», проложенной колдунами-насамонами. Сообщили, что не верим в идею, будто нынеш­ний, полумертвый Тимбукту и тот легендарный город, о славе и богатстве которого писал еще Лев Африкан­ский, — это один и тот же город. Сообщили также, что к нам попали архивы британского офицера А. Лэнга, которым еще нет и двухсот лет, где он сообщает о за­гадочном городе совершенно невероятные вещи. Что мы, наконец, имеем рукописную карту этого майора, где он указал на подземные хранилища золотого запа­са Тимбукту...

Тогда старик гриот сказал, что если нам дано, то мы услышим правду в словах его древней песни- легенды. А если дух наш готов, то он познает в ней истину о таинственном Тимбукту. И сказитель за­пел...

Это была странная песня из совершенно непонят­ных нам слов, лившихся витиеватой дорожкой, уводя­щей из реального мира. А какая была мелодия! Струна низко вибрировала в тишине пустыни, проникая вол­шебным звуком в самое сердце сознания и заволаки­вая его нежной пеленой небытия... И я пошел по ма­гической дорожке слов в эту таинственную пелену и познал за ней правду о священном городе человече­ства — Тимбукту и магической силе золота.

Дарю и вам это знание.

Мир наш создан в единстве и противостоянии двух полярных сил: добра и зла, света и тьмы, жизни и смерти. И правят этими силами извечные противоборцы: Бог и Дьявол.

Люди пошли за Богом, и Дьявол решил наказать их за это, вдохнув в желтый металл свое особое заклятие пагубной страсти. Именно такое золото должно было вернуть человечество в царство темных сил. И Дьявол не ошибся: заклятие сработало, и люди, один за дру­гим, стали «гибнуть за металл».

В самом сердце Африки, окруженное дугой излучи­ны реки Нигер, лежит под землей «Эльдорадо» — зо­лотой запас человечества. Извечно охраняют его воины-маги гараманты.

И стоит тут священный город — Тимбукту. Живут в нем 333 Великих Учителя, посланных на Землю Бо­гом и ведающих все законы праведной жизни для каждого из нас. Хранятся тут и великие манускрипт ты, содержащие в себе опыт всех пяти предыдущий человеческих цивилизаций, погибших от золотого заклятия. Именно потому золотом выстланы улицы удивительного города, попираемые ногами мудре­цов, чтобы подчеркнуть превосходство целей бессмертного человеческого духа над ценностями еще бренного тела.

Денно и нощно Великие Учителя тысячелетиями бьются в священном Тимбукту над формулой дьявольского заклятия, пытаясь освободить золото от его пут с помощью законов магической алхимии. Посылают они в наш мир то одного, то другого проповед­ника, пытаясь просветлить наш разум, затуманенный; алчностью...

Но не проста эта задача, ведь равновелик Богу его противник и сильны соблазны, исходящие от желтой манифестации Дьявола. Слаба часть человечества про- тивихсилы...

Люди нашей цивилизации также стали рваться к «Эльдорадо», пытаясь обогатиться, чтобы возвыситься над прочими. Утекать стало золото из подземных хра­нилищ. Воины-гараманты, как могли, перехватывали его на «дороге золотых колесниц» и возвращали в Тим­букту, помещая в могилы тех, кто осквернил себя не­померной страстью к обладанию желтым металлом. Так было многие столетия...

Два века назад, привлеченные рассказами о золо­том запасе, в священный город стали пробираться авантюристы из тех стран, где неустанное обогащение давно стало целью жизни. И когда в конце концов одному из них удалось побывать в заветном городе и узнать его тайны, Великими Учителями было принято решение — скрыть священный город от глаз, застлан­ных алчностью, находящихся во власти дьявольского заклятия.

Для этого магией гарамантов был создан город — двойник Тимбукту. Его пустынный мираж, его иллю­зорный призрак в материальном мире, город, в кото­ром может побывать теперь каждый, кто захочет. Но вместо золота там — песок...

Настоящий же Тимбукту виден теперь далеко не многим. Он виден лишь тем, кто знает разницу меж­ду истинными и мнимыми богатствами человече­ства.

И повел меня старик гриот к священным могилам предков, чтобы совершить тасауит — обряд испроше- ния совета. Отодвигали мы надгробный камень шуа- хед, испещренный множеством неизвестных знаков, и ложились в холодный мрак захоронения, отдавая себя во власть алтинен — духов иного мира...

И дозволено было мне пить колдовское зелье борбур и пройти очищение огнем.

А потом мы поднялись на бархан, и увидел я вол­шебное сияние во глубине пустыни. То светилось зо­лото мостовых вечного города. Священного города нашей надежды...

И я пошел в него и был там. А что познал в нем — написал выше...

Совсем наоборот. Только простой человек и может теперь увидеть легендарный город и даже побывать в нем. Весь секрет заключается в том, что два Тимбукту существуют в этом мире. Они — как символы челове­ческого мировоззрения. Каждый волен увидеть в меч­тах тот, что ближе его представлениям об истинных ценностях жизни...

И как хочется верить, что когда-нибудь золотое проклятие спадет со всех людских глаз и легендарный город снова станет единственно-единым, восхищая собой очнувшееся от дьявольских чар человечество.

До середины жизни судьба нас тащит, потом уже только подталкивает.

Владислав Гжегорчик

В Африке мне приходилось бывать неоднократно, но то были целевые экспедиции в конкретные страны. А лет десять назад мы впервые предприняли большое трансафриканское путешествие с самого юга конти­нента и до экватора. Через семь стран и десять наци­ональных парков пролегал тогда наш уникальный маршрут.

И вот, когда позади была уже добрая половина пути и мы порядком подустали, было принято решение от­дохнуть несколько дней. Благо экспедиция достигла скалистых берегов озера малави, где наконец-то мож­но было купаться, не опасаясь вездесущих крокодилов и тотального шистоматоза.

Это мельчайшие простейшие, типа амебы, которы­ми заражены застойные воды озер и заводей рек Аф­рики. Они внедряются в слизистую уретры купальщи­ков и вызывают потом диффузные кровотечения и боль при мочеиспускании.

Доктор никогда не шутит по поводу здоровья! Этих тварей нужно тут боятся не меньше, чем крокодилов и бегемотов.

Палаточный лагерь мы разбили неподалку от ры­бацкой деревушки.

После завтрака одни из нас тотчас отправились загорать и плавать, другие — покупать в деревне не­затейливые безделушки. Мы же с Пашей познакоми­лись с местным 12-летним пареньком, по имени Винсент, который за пять долларов с носа предло­жил сводить нас в горы к великому африканскому шаману.

Около двух часов шли мы по лесной тропинке, пока наконец не увидели глухую деревеньку, состоящую из четырех тростниковых хижин. Шамана на месте не оказалось: он медитировал где-то в лесу. Сигнальный барабан в руках вождя племени гудел не менее получа­са, пока из дебрей не показался худой высокий старик, иссохший и морщинистый, как мумия. Одет он был в козлиную шкуру, на голове красовался высокий тюр­бан из пестрой ткани.

Мы спросили шамана, может ли он показать нам местный обряд камлания к своим духам. Старик со­гласился только тогда, когда узнал, что я и сам явля­юсь шаманом.

Он снял с себя шкуру козла и, оставшись лишь в одной набедренной повязке, стал готовиться к маги­ческому ритуалу. Первым делом он натерся каким-то коричневым порошком, затем этим же составом нама­зал нам лбы, а потом дал глиняную плошку со скольз­кой и холодной белесоватой кашицей, велев нанести ее на виски. Смесь имела кисловатый запах и доволь­но быстро высыхала, болезненно стягивая кожу. Из другой плошки, в которой курился пучок рыжеватой травы, нам было предложено по очереди вдыхать тон­кую струйку зеленоватого дыма, стараясь при этом ни о чем не думать...

Надышавшись до головокружения и с трудом ото­рвавшись наконец от опьяняющего дыма, мы подня­ли глаза на шамана. Он уже был окончательно готов к обряду. На его поясе болтались связки металлических и деревянных побрякушек. На лодыжках и запя­стьях — черные, белые и красные бусы вперемежку с маленькими колокольчиками. Голову венчала огром­ная шапка, сшитая, по-видимому, из шакальих хво­стов.

Старик снял с шеи небольшой мешочек-кисет и вы­сыпал оттуда зеленовато-коричневые, похожие на спитой чай листики. Набив ими короткую глиняную трубку, он подпалил угольком ее содержимое и сделал несколько глубоких затяжек...

Через минуту глаза его сначала потемнели, а затем подернулись белесоватой пеленой. Губы беззвучно за­шевелились... Он отбросил трубку в сторону и, сжимая в руках изогнутый посох, вышел в центральный круг деревенской поляны, огороженный по периметру че­репами животных.

Горел костер, три полуголых негра отчаянно отби­вали замысловатый ритм на высоких барабанах. Мы же неотрывно смотрели на шамана, словно опасаясь, что он вот-вот может раствориться и исчезнуть.

Старик медленно раскачивался, что-то бормоча, затем неожиданно закричал, подпрыгнул и бешено закрутил бедрами. Побрякушки и бубенцы разлете­лись в разные стороны, издавая страшный грохот и треск. Несколько женщин бросили в огонь костра охапки красноватой травы. Повалил густой дым с за­пахом вяленого мяса, и женщины протяжно и за­унывно запели, постукивая в такт деревянными до­щечками.

Я чувствовал, как мое лицо наливается свинцовой тяжестью, а голову наполняет приятное тепло. Посте­пенно все мои мысли испарились, и, казалось, я по грузился в состояние абсолютного счастья. Все вокруг пели, я тоже запел, произнося неведомые мне прежде звуки...

Ритм песни стремительно убыстрялся, и я лихора- дочно старался поспевать за ней, останавливаясь лишь на секунды, чтобы перевести дыхание. Было ощуще- ние, что мелодия льется сама собой, заставляя все тело неистово вибрировать. В то же время сознание остава- лось ясным, позволяя наблюдать происходящее как: бы со стороны...

Продолжали неистово грохотать барабаны, шаман в бешеной пляске гортанно выкрикивал что-то в сто­рону воображаемых духов. Все части его жилистого тела двигались независимо друг от друга, точно бол­таясь в воздухе, будучи подвешенными на прозрач­ных нитях. Лицо старика напоминало каучуковую маску и постоянно меняло очертания: то казалось широким и круглым, то вдруг становилось совсем длинным и узким. Я же смотрел на него, словно сквозь гигантский самонаводящийся объектив, кото­рый поочередно показывал мне то дно огромного гла­за, то заросли курчавых волос в ноздре, то красный

ком разбухшего до крови языка, то лабиринты мор­щинистого уха...

Желтый мерцающий свет сначала окружил неярким контуром фигуру шамана, а затем стал расплываться в стороны, постепенно заливая собой всю поляну...

Через какое-то время глаза старика налились багро­вой кровью, вены на висках набухли, будто гигантские черви, изо рта потекла густая белая пена. Внезапно, воздев руки к небу, он издал из самой глубины груди дикий стон и как подкошенный рухнул на землю. Тот­час и у меня потемнело в глазах...

Очнулся я от приятного запаха незнакомой травы, ко­торую Винсент поднес прямо к моему носу. В голове, как и во всем теле, ощущалась необычайно странная легкость и свежесть. Легко поднявшись с земли, я уви­дел Пашу, которого пытался пробудить один из бара­банщиков.

Паша наконец открыл глаза и, поймав мой взгляд, улыбнулся как счастливый ребенок.

Винсент сказал, что шаман ждет нас в своей хижине, и мы поспешили к нему. Тростниковые стены хижины были увешаны пучками трав и каких-то замысловатых корений, высохшими телами жаб, змей и разнообраз­ных насекомых. На земляном полу, в окружении мно­гочисленных скляночек, баночек, мешочков и коробо­чек с неясным содержимым, невозмутимо сидел наш старик — все в той же козлиной шкуре. Он будто бы спал, слегка прикрыв глаза...

Спрашивал ли ты о наших судьбах у местных ду­хов? — спросил я шамана.

— Каким они видят наши жизненные пути? — до­бавил Паша.

Но шаман продолжал сидеть молча, все с тем же от­решенным видом, будто совсем не замечая нас.

Ну, скажи, одобряют ли они цели, на которые мы растрачиваем свои жизни? Готовы ли они хотя бы стать духами-помощниками для меня — шамана, при­бывшего сюда с другого конца физического мира? — допытывался я.

Старик молчал. Замолчали и мы, словно поняв не­обходимость этой долгой паузы. Прошло не менее пя­ти минут, прежде чем он заговорил, не открывая глаз.

Шаман сказал, что духи благословляют всех людей, идущих по тропе познания мира, и всегда готовы ока­зывать им помощь и поддержку.

Напутствуют они и нас, обещая свое содействие...

Мы молча вышли из хижины к поджидавшему нас Винсенту и собрались уже было уходить, как вдруг ша­ман вышел к нам. Оказывается, в память о нашей встрече старик решил подарить свои амулеты — на здоровье, удачу, любовь, ясность мысли, победу над врагами. Мы опять вернулись в хижину, и он долго смешивал различные порошки, зашивая готовые сна­добья в маленькие тряпочки и вешая их нам на шеи.

А на прощание вдруг подарил каждому по живой яще­рице. У моей был зашит нитками рот, а у Пашиной — веки глаз. Потом шаман сказал:

— Разрежьте нитки у больших камней, по дороге в лагерь, и выпустите ящериц на свободу. Это поможет вам открыть в себе то, чего недостает каждому для ис­тинной мудрости и просветления.

На обратном пути в лагерь его наказ был нами ис­полнен.

Африканская экспедиция закончилась, мы верну­лись в Россию, и довольно скоро круговорот житей­ских проблем захватил нас настолько, что мы забыли о встрече с малавийским шаманом, хотя и постоянно носили при себе полученные от него амулеты. И тут, через короткое время, в наших с Пашей судьбах ста­ли происходить необычайные события. Сначала по­шла полоса везения (как мы ее сперва расценили) в обычных житейских делах: к Паше вернулась жена, и восстановил давно нарушенные отношения с се­мьей сына, и оба мы неплохо заработали в личном бизнесе, сумев тем самым залатать финансовые про­рехи после немалых расходов в трансафриканской экспедиции.

Но вдруг ни с того ни с сего Паша в несколько дней бросает свой хорошо отлаженный челночный бизнес, продает квартиру и уезжает в Индию, в долину Кулу, в небольшой городок Наггар, где обитает русская коло­ния кришнаитов.

Мы познакомились с ними за два года до этого, во время поездки в имение семьи Рерихов, но ни тогда, ни позже я не замечал за Пашей склонности к адептам этой древней религии. Перед отъездом я успел только спросить, почему он так поступает. И вот что он мне рассказал:

— В одну из недавних ночей мне долго не спалось. Лежал в темноте, смотрел в пустоту и старался ни о чем не думать. Внезапно все мое существо будто дрон- зил совершенно ясный и оттого еще более ужасный в своей беспощадности вопрос: «А зачем ты живешь, Паша? Что сумел ты сделать существенного, прожив уже более половины отпущенного тебе срока?»

И тотчас я будто заглянул в архивы своей биогра­фии, в глубины своей души и увидел там столько пу­стоты и одновременно столько ненужного духовного хлама, что стало за себя страшно. Мысль отчаянно за­работала, стараясь найти решение, и вдруг я неожи­данно вспомнил ту африканскую ящерицу, а в голову тут же откуда-то пришел совершенно четкий ответ: «Открой глаза души своей...»

Дальнейшее он быстро определил сам. Вспомнив про колонию кришнаитов, Паша для начала решил уехать под их кров. Вовсе не для того, чтобы принять это вероисповедание. Как бы это ни странно и даже фантастично не прозвучало, но он захотел стать одним из многочисленных йогов долины Кулу...

Для чего, Паша? — спрашивал я его по телефону.

Чтобы познать себя в мире и мир — в себе.

События, которые следом произошли со мной, не менее интересны и загадочны. К тому времени мне посчастливилось пройти в экспедициях по пятидесяти восьми странам. Я вел дневники, но никогда не изда­вал книг о своих богатейших впечатлениях. Всегда не мог найти свободного времени в череде извечных жиз­ненных проблем, да и не считал себя вправе занимать­ся писательским трудом.

После той африканской экспедиции дела накопи­лись огромной горой. Я привычно погрузился в них, и вдруг что-то будто щелкнуло в моей душе: я пере­дал все накопившиеся проблемы, а вместе с ними и весь свой бизнес партнерам и сел за письменный стол. Шесть месяцев по восемь часов ежедневно я работал над своей первой книгой. Она называлась «7000 километров по Африке», но рассказывала, по сути дела, обо всех моих предыдущих странствиях по свету...

А дальнейшие события были вообще из разряда не­вероятных.

Мне потребовалось поехать в Санкт-Петербург, чтобы согласовать в Русском географическом обще­стве маршрут и план-задание по предстоящей нам через месяц длительной транстибетской экспедиции. Когда дела были закончены, питерские друзья позва­ли меня за город, чтобы побывать в знаменитых Са- блинских пещерах. Там, карабкаясь по лабиринту хо­лодных, влажных и низких тоннелей, мы выбрались наконец в небольшой сводчатый зал, на берег темно­го и неподвижного подземного озера, уходящего лен­той в непроницаемую мглу извилистого коридора. Отдыхая, все стали вспоминать многочисленные жуткие легенды о черных спелеологах, которые бро­дят во мраке пещер, наводя ужас на незваных посе­тителей их владений. Я рассказал в ответ, как вы­играл спор на бутылку коньяка, когда отважился просидеть ночь на дне легендарной пещеры острова Крит, где, по преданию, родился сам Зевс. Приятели решили, что я их разыгрываю, поэтому мне пришлось повторить пари...

Нашелся и еще один смельчак. Утеплившись и оснастившись, мы засветло спустились на берег под­земного озера. Для того чтобы исключить жульниче­ство с нашей стороны, сопровождающие забрали все фонари и спички, пообещав вернуться ровно через де­сять часов...

Их голоса быстро затихли, и мы остались одни в кромешней мгле пещеры. Какой-то период беседова­ли ни о чем, чтобы подавить определенное напряже­ние, но потом решили, что чем больше времени мы проспим, тем меньше его останется до контрольного срока.

Приятель через некоторое время сладко засопел, а мне не спалось: я обдумывал предстоящее путешествие н Тибет. Необъяснимое волнение охватывало душу при этих мыслях; ожидание какого-то озарения, гря­дущего прикосновения к великой Тайне не покидало меня. Я искренне верил во все легенды о заснеженной иысокогорной стране и всем сердцем рассчитывал найти им подтверждения...

Не могу точно сказать, сколько часов прошло, но я постепенно стал все отчетливей видеть и стены пещер­ного зала, и неподвижное озеро. И тут вдруг появилось Оно...

Видение было очень слабым, как на передержанном черно-белом негативе, и поначалу мне подумалось, ч го это просто глаза мои глючат в темноте. В неопре­деленной дали, там, где темнота сливала своды пеще­ры с дальним краем озера, на его поверхности появи­лось округлое пятно мягкого, полупрозрачного света... Оно как бы окрепло, а затем двинулось в мою сторону, неторопливо скользя по воде...