Детали.

Тема родителей, родительского дома очень важна для А.С.Пушкина. Она поднимается практически в каждом его произведении. В повести «Жизнь Петра Ивановича Данилова» к этой теме автор обращается не единожды: «В сем городе жили отец и мать Данилова, добродушные и благочестивые люди, не знатные и не богатые, но из старинного дворянского рода»; «Между тем отец сам учил его арифметике и заставлял читать духовные и светские книги»; «В 1768 году отец привез его в Москву и отдал в университет»; «Мать снарядила его, отслужила молебен в Соборной церкви милостивому Спасу, благословила его образом чудотворца Николая, дала сто серебряных рублей на дорогу, облила слезами, проводила за город, еще облила слезами и простилась с ним навеки».

В «Повестях Белкина» читаем: «Иван Петрович Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798 году в селе Горюхине. Покойный отец его, секунд-майор Петр Иванович Белкин, был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных. Он был человек не богатый, но умеренный, и по части хозяйства весьма смышленый»; «Смерть его родителей, почти в одно время приключившаяся, понудила его подать в отставку и приехать в село Горюхино, свою отчину». В повести «Капитанская дочка» также затрагивается эта тема:

«Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина»; «Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника». Но самый интересный эпизод о взаимоотношениях детей и родителей находим в «Станционном смотрителе»: «Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына. В первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец, представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафроке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости».

Пушкин, будучи собирателем фольклорных произведений, часто оживляет свои произведения народными пословицами и поговорками. В неоконченном романе «Арап Петра Великого» встречаем 5 поговорок, в «Повестях Белкина» – 14, в «Дубровском» – 5, в «Капитанской дочке» не менее 40 пословиц и поговорок. Пословицы и поговорки помогают понять характер героя. В повести мы также трижды встречаем пословицы и поговорки. Коробкин в ответ на приглашение играть в карты отнекивается и говорит: «Повадится кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить». Эту пословицу мы впервые встречаем лишь в сборнике Даля, который издавался во 2 половине 19 века. Другие поговорки произносит шут Яшка: «У бабы волос долог, да ум короток», «Слова мои как к стене горох»

Таким образом, в повести автор выступает знатоком народных пословиц и поговорок.

Интересным оборотом начинается повествование о детстве Данилова: «Он начал помнить себя только с шестого года: как старая няня возила его в тележке с одной маленькой девочкой, которую называли его невестой». В произведениях Пушкина мы дважды встречаем подобный оборот речи. В неоконченной повести «Русский Пелам» читаем: «Я начинаю помнить себя с самого нежного младенчества, и вот сцена, которая живо сохранилась в моем воображении». А в записках П.В. Нащокина, им диктуемых в Москве 1830», которые литературно излагал Пушкин, находим: «Я начинаю себя помнить на большом барском дворе, сидящим в песке (что почитается средством противу так называемой английской болезни). Около меня толпа нянек и мамушек и шестнадцать дворовых мальчишек, готовых попеременно таскать меня во весь дух в колясочке с барского на черный двор и на деревенский базар». Таким образом, мы видим черты сходства.

В повести описывается момент, когда Данилов рассматривает картинки на стене. «Данилов повернул направо и отворил дверь в комнату. В ней, в переднем углу, в кивоте со стеклами, окрашенном зеленою и желтою красками, стояло множество образов в позолоченных и серебряных ризах; по обеим сторонам кивота находились другие, токмо в венцах или окладах; за сими следовали еще образа, но уже без всяких украшений. Далее по всем стенам прибиты были листочки: на них красовались то подвиги Бовы Королевича, то семи Симеонов, то погребение кота, то лествица человеческой жизни». Любопытно, что Пушкин неоднократно в своих произведениях рисовал подобную сцену, и неизменным атрибутом её было погребение кота. В неоконченной повести «Записки молодого человека» герой рассматривает картинки на стене: «Прочие картины не имеют рам и прибиты к стене гвоздиками. Они изображают погребение кота, спор красного носа с сильным морозом и тому подобное, — и в нравственном, как и художественном, отношении не стоят внимания образованного человека». В «Станционном смотрителе» есть похожая сцена, автор хотел взять её из «Молодого человека». В «Капитанской дочке» мы снова встречаемся со сценой рассматривания картинок на стене: «В углу стоял шкаф с посудой; на стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки, представляющие взятие Кистрина и Очакова, также выбор невесты и погребение кота» ⁴⁴.

Возможно, это случайность, но сюжет лубочной картинки «Погребение кота» - это похороны мышами кота (Петра I-авт). Её автор (авторы) - противник петровских реформ, и, по сути, картинка выражает радость по поводу смерти царя-антихриста. Возможно, это был намёк автора на избирательность народа по поводу политики русских царей. Кроме того, Пушкину был близок и образ Бовы Королевича. Прежде, он трижды принимался за написание произведений о нём.

В повести мы наблюдаем некоторую перекличку сюжетных образов. Например, в разговоре о женихах в семействе Осиповых речь идёт о двух кандидатах: «…к Анюте сватаются два жениха: оба достаточные и столповые дворяне. Один наш мокшанский предводитель, Лука Андреевич Удалов… Другой - Панфомир Сидорович Соловьев, также предводитель, да только саранский».

В ранних редакциях «Метели» находим нечто подобное: «В числе новых двое, казалось, оспоривали между собою первенство, удалив всех прочих соперников. Один на них был сын уездного предводителя, тот самый маленький улан, который некогда клялся в вечной дружбе бедному нашему Владимиру, но ныне хохотун, обросший усами и бакенбардами и смотрящий настоящим Геркулесом. Другой был раненый гусарский полковник, лет около 26-ти, с Георгием в петлице и с интересной бледностию (как говорили тамошние барышни)»⁴⁵.

В повести автор иронически замечает про двенадцатилетнего Петра Ивановича: «Сия любовь скоро миновалась, однако надолго оставила в нем сильную склонность к женщинам». В «Повестях Белкина» читаем: «…к женскому полу имел он великую склонность»; в «Дубровском»: «Несмотря на то, наружность его была приятна, замечательна, а привычка быть всегда в обществе придавала ему некоторую любезность, особенно с женщинами»; в «Капитанской дочке»: «Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу…»

В третьей главе шут Яшка упрекает Матвея Никитича за то, что тот подчиняется жене, и действительно, в повести прослеживается соперничество супругов, и победу одерживает Авдотья Сергеевна. Пушкин не раз в своих произведениях рисовал картину семейного неравенства, где главенствовала жена. В «Капитанской дочке»: «Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностию. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостию так точно, как и своим домком»; в «Пиковой даме»: «Покойный дедушка, сколько я помню, был род бабушкина дворецкого. Он ее боялся, как огня; однако, услышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счеты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни, и начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать одна, в знак своей немилости». Наиболее смешную картину рисует Пушкин в «Истории села Горюхино»: «Мужчины женивались обыкновенно на 13-м году на девицах 20-летних. Жены били своих мужей в течение четырех или пяти лет. После чего мужья уже начинали бить жен; и таким образом оба пола имели свое время власти, и равновесие было соблюдено».

Как и в рассматриваемой повести, в произведениях Пушкина очень часто встаёт вопрос о приданом. В «Дубровском»: «Троекуров, надменный в сношениях с людьми самого высшего звания, уважал Дубровского, несмотря на его смиренное состояние».

«Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол». «Андрей Гаврилович качал головою и отвечал обыкновенно: «Нет, Кирила Петрович: мой Володька не жених Марии Кириловне. Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки». «Теперь, князь, поговорим о деле, т. е. о приданом».

В «Капитанской дочке»: «Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости бог!), с чем в баню сходить. Хорошо, коли найдется добрый человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою». В отрывке «На кавказских водах» читаем: «— Пошли нам бог только здоровья, — сказала со вздохом Катерина Петровна, — а женихи не уйдут. Слава богу, Маша еще молода, приданое есть. А добрый человек полюбит, так и без приданого возьмет».

Сцена проводов Данилова на военную службу: «Мать снарядила его, отслужила молебен в Соборной церкви милостивому Спасу, благословила его образом чудотворца Николая, дала сто серебряных рублей на дорогу, облила слезами, проводила за город, еще облила слезами и простилась с ним навеки», похожа на эпизод проводов в армию Петра Гринева: «Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по её лицу»; «Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье…»

Один из приёмов, который применяет автор повести - говорящие фамилии. Он использует этот приём применительно к вспомогательным героям. Знакомая Осиповых сплетница Трещёткина:

«В сию минуту дверь отворилась с шумом, и вошла женщина лет в тридцать пять, в английской пуховой шляпке, в перюяневом робронте с бочками, с муфтою на руках, в башмаках на тонких и высоких каблуках; казалось, что старые и новые моды на ней ссорились одна с другою; а на лице ее, хотя покрытом белилами, румянами и мушками, видны были глубокие следы сражений различных злых страстей. То была Варвара Ивановна Трещеткина».

Мокшанский предводитель Лука Андреевич Удалов - карточный игрок, буян и распутный и «Панфомир Сидорович Соловьев, также предводитель, да только саранский» - почти сумасшедший, влюбляется во всякую девушку, вздыхает, плачет…

Купец «Трифон Лукич Коробкин: волосы его, густые и темнорусые, намазанные маслом...»

Подобный приём был достаточно распространён в творчестве известных писателей, у Пушкина мы тоже находим его. В пятой главе «Евгения Онегина» читаем:

С своей супругою дородной
Приехал толстый Пустяков;
Гвоздин, хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков;
Скотинины, чета седая,
С детьми всех возрастов, считая
От тридцати до двух годов...

В неоконченной повести «На углу у маленькой площади» есть такой эпизод:

«— И конечно, — с жаром отвечал молодой человек, бросая книгу на стол.— Я человек светский и не хочу быть в пренебрежении у светских аристократов. Мне дела нет ни до их родословной, ни до их нравственности.

— Кого ты называешь у нас аристократами?

— Тех, которым протягивает руку графиня Фуфлыгина.

— А кто такая графиня Фуфлыгина?

— Наглая дура.»46

Этой теме в творчестве Пушкина посвящены несколько работ47

Таким образом, мы видим, что этот приём был не чужд Пушкину.