Испытание Тадж Ал Мулюка

Рассказывают, что однажды утром большой караван собрался у городских ворот Аль Петры, чтобы отправиться в дальний путь. В караване было много храбрых и достойных мужей, много различных товаров. Одних напитков везли больше чем на тысячу динаров.

Караван направлялся к священным для каждого мусульманина местам под названием «Семь озёр». Впрочем, и фаранги, и даже иудеи признавали святость этого места.

Там им всем предстояло пройти испытание, уготованное легендарным правителем Тадж Ал Мулюком.

Испытания были далеко не простыми. Предстояло, уцепившись за ненадёжную и тонкую лиану, пролететь над покрытым острыми камнями и корнями гигантских деревьев участком суши, и спрыгнуть с большой высоты в ледяную воду озера, в которой водились различные подводные гады.

В прошлые годы многие срывались на острые камни, и их тела расклёвывали хищные грифы, многие разбивались о корни деревьев и становились инвалидами. Тех же, кто долетал до воды, поджидали подводные змеи и гигантские крабы.

Зато тот, кто удачно совершил полёт, мог рассчитывать на милость везира, на признание заслуг при дворе халифа, на славу в простом народе, любившем храбрецов. Кроме того, ходили слухи, что в этом году за испытанием будет следить малика Сит Ад Тани, дочь халифа Ал Мамуна, вошедшая в возраст выхода в свет.

А надо сказать, что в составе каравана находился скромный юноша Ахмад, который впервые решил принять участие в этом испытании.

Как писал Хухшаль-хан Хаттак:

«Едва лишь сокол из гнезда впервые устремится –

он должен взвиться выше птиц: его добыча – птица!»

Некоторое время назад Ахмад проходил по деревенской дороге и увидел трёх разбойников, которые напали на пожилого дервиша. Ахмад заступился за него, был ранен, но грабители испугались шума и сбежали.

Дервиш поблагодарил Ахмада и протянул ему глиняную свистульку. «Если будет трудно, - сказал он, - свистни, и я не заставлю тебя ждать!»

Когда караван добрался до «Семи озёр», там уже был установлен помост. На помосте восседали халиф Ал Мамун, его жена госпожа Халиджа, много знатных придворных, но среди всех, как солнце, сияла красотой дочь халифа.

Она была само совершенство, красота, изящество и прелесть. Она была подобна ветви ивы или пугливой газели, истомлённой жаждой, она была, как молодая луна на тёмном небосклоне, сияющая призрачным светом, затмевающая собой тысячи звёзд.

Как говорил поэт Камоль:

«И солнца и луну смутит её разящая краса,

в смущеньи на её цветник ложится по ночам роса…»

Надо ли говорить, что Ахмад был поражён её красотой и моментально почувствовал любовный жар в сердце.

«Глазами ты знак подала – путь пожару открыт,

разбойничьи пальцы кудрей мне грозят – всё горит,

чем бедный Махмуд виноват, ставший узником страсти?»

А тем временем начались испытания. Знатнейшие юноши из Рума и страны франков, из Турана, Ирака и Занзибара, поднимались на помост, хватались за лиану и кидались вниз. Увы, никому из них не удавалось долететь до воды. Стоны разбившихся, их жалобные вопли, поднимались к небу. Красивые невольницы ухаживали за ними, перевязывали раны, поили целебным ширазским вином.

Подходила очередь Ахмада. И тут он вспомнил про подарок дервиша и свистнул в свистульку.

Не смолкла ещё трель свистка, как на его плечо опустилась маленькая птичка. В клюве она держала пилюлю. Ахмад проглотил её и сразу перестал бояться. Он понял, что те, кто прыгал до него, срывались не потому, что им не хватало сил, а потому что не могли справиться со своим страхом.

Он уверенно поднялся на помост, поклонился халифу, взялся двумя руками за лиану и полетел.

Ветер свистел в его ушах, острые камни угрожали ему своими треугольными вершинами, корни сплетали сети, как бы приманивая его, но он все летел и летел. И вот впереди заблестела вода!

Ахмад отпустил лиану и полетел в воду. Ледяная вода пронзила его холодом до самого сердца, две змеи и огромный краб кинулись к нему с разных сторон, но он проскочил между ними и выбрался на берег.

Толпа разразилась рукоплесканиями, халиф подал ему милостивый знак, разрешающий приблизиться.

Как зовут тебя, храбрый юноша? - спросил халиф, - и что хочешь ты в награду за свою смелость? Меч, усыпанный алмазами, седло для арабского скакуна, расшитое жемчугом и рубинами, кошелёк с тысячей динаров, дюжину расшитых золотом халатов? Выбирай!

Да стану я жертвой за Вас, - ответил Ахмад, но не надо мне ни золота, ни драгоценностей, я прошу только, чтобы прекрасная Сит Ад Тани сыграла для меня на лютне!

Халиф сначала разгневался, но его супруга Халиджа, которой приглянулся пригожий юноша, уговорила его согласиться.

Принесли лютню, и девушка запела. Она пела так прекрасно, что Ахмад чуть не лишился рассудка. При этом она глядела на него, и казалось, её глаза говорили – «Храбрый юноша, это моё сердце поёт для тебя».

Так зародилась их любовь.

Как говорил бессмертный Омар Хайям:

«Когда песню любви запоют соловьи –

выпей сам, и подругу вином напои,

видишь: роза раскрылась в любовном томленьи?

Утоли, о, влюблённый, желанья свои!»

А насморк от купания в ледяной воде Ахмад быстро вылечил с помощью Арбидола и Анаферона – надёжных патентованных средств.

СПб, ноябрь 2010 года

Снег идёт

За окном снег, везде снег, всё покрыто белым покрывалом, земля, дороги, крыши деревенских домиков… Деревья украшены мириадами светящихся снежинок, их ветви. как тонкие белые руки, простираются над безмолвием. И тишина, тишина, кажется, что мир утонул в тишине… Может быть, только шорох тяжёлых снежных хлопьев, заваливающих город…

Фру Даниэльссон приготовила зелёные салаты, запекла утку, уставила стол графинчиками с разноцветными настойками – здесь и лимонная, и кориандровая, и даже настойка на корне хрена.

Отставной капитан Даниэльссон сидит во главе стола. Рядом с креслом – костыли. Его когда-то помял на охоте медведь, он плохо передвигается, к тому же глуховат. Поэтому он говорит очень громко.

Капитан мнит себя знатоком норвежской истории.

Конунг Олав, говорит он, был нашим величайшим воином! Он ходил в страну финнов, грабил фризов, и даже разбил Адальрада, конунга англов! Недаром Сигват сказал о нём такую вису:

И в походе трудном

третью он при встрече

с финнами, сын княжий,

дал битву в Херделере!

Ерунда, - перебивает его доктор Элефантиазис. Он уже изрядно отведал настоек, и рвётся показать свою учёность. Что ты мне тычешь в нос своего Олава! Вот Харальд конунг покорил весь Гаутланд, и Вермаланд, подчинил себе Эйрика конунга, убил Торира Длиннолицего!

Помнишь, Хорнклови написал об этом знаменитую вису:

Князь, чуя битву,

коней пучины

пустил – и в грохоте

сгиб Длиннолицый!

А сейчас что, -горячится доктор, - молодёжь только и знает, что шастать по макдональдсам да играть в дурацкие игры на компах…

Это всё зараза от шведов идёт! Надо всех шведов отправить на их историческую родину!!

За окном зажглись фонари. Белый снег приобрёл тёплый золотистый оттенок. Я сижу в углу со стаканчиком в руке и слушаю доводы, которые мечут друг в друга капитан Даниэльссон и доктор Элефантиазис.

Капитан:

А ты знаешь, что Олав конунг на тинге четырёх фюльков объявил, что все должны принять христианство? А кто не захочет, будет биться с ним, с Олавом. Вот это жесть, а не так, как жалкие миссионеры, которых запросто съедали туземцы!

Доктор:

Зато Харальд конунг не раз бил в море гаутов! Он, между прочим, гонял на боевых кораблях без компаса по фьордам и рекам, жёг, и грабил местных бондов! Вот это был правильный пацан!

Об этом Хорнклови написал так:

Край за южным морем

покорил кормилец

Ворона, богами

в сваре стрел хранимый.

Я знаю, что «кони пучины» - это корабли, «свара стрел» - битва, а «кормилец Ворона» – сам Харальд. Но, как пацифисту, мне больше нравятся другие истории…

Например, однажды «Сигурд ярл убил шоландского ярла и привязал его голову к подхвостникам своего коня. Зуб, торчащий из головы, впился ему в ногу. Нога распухла, и Сигурд умер. Да к тому же он умер бездетным…»Или «когда Харальд приехал в Тофтар на йоль и устроил там пир, Снефрид дочь Сваси, поднесла конунгу кубок, полный мёда. Как только он выпил кубок, как будто огненный жар разлился по его телу и он сразу захотел возлечь с ней в ту же ночь…»

Я рассказываю эту и другие истории йомфру Астрид, дочери капитана, и мне кажется, что она слушает меня с удовольствием. Ей шестнадцать лет, у неё светлые глаза и очень милая улыбка.

Она обещала к концу ужина приехать на своей коляске и отвезти меня домой. Я думаю. как это будет – лёгкое посапывание жеребца, пар от его ноздрей, снежная тишина, деревья с мириадами сверкающих снежинок. Может быть, когда мы будем прощаться, она позволит себя поцеловать.

СПб, январь 2011