Хакуодо Юсай

Верно, в прошлой жизни

ты сестрой моей была,

грустная кукушка?

Исса

На заставе в горах Оноями, на границе провинций Идзуми и Ки, служил стражником человек по имени Ямагути Аритомо. В десятых числах двенадцатой луны выпало много снега. Однажды утром Ямагути отправился обходить свою заставу и увидел на свежем снегу чьи-то следы. Он пошёл по ним, и увидел полулежащего в снегу человека. Это был немного истощённый седой мужчина в монашеской рясе.

По всей видимости, он выбился из сил от долгого перехода и холода.

Ямагути подошёл к нему и почтительно предложил свою помощь. Он довёл его до своего дома, где жена Ямагути Манаго накрыла ритуальный стол, поставила плошки с только что сваренным мягким рисом, просяные лепёшки, ключевую воду.

Когда гость отогрелся, насытился и пришёл в себя, Ямагути вежливо спросил:

«Господин, если на то будет Ваша воля, расскажите нам, откуда Вы, как попали в наши края?»

Мужчина сказал: Меня зовут Хакуодо Юсай. Я служил советником Левого министра Ямасины при дворе императрицы Садако. Моя карьера шла успешно, мне поручалось составление текстов императорских рескриптов. У меня был хороший дом с украшенным изваяниями главным входом с южной стороны, с садом, огороженным красивыми ситоми. Во дворе был пруд, в котором плавали цветные рыбы.

Я старался избегать шести скверн, и пяти прегрешений, и жил в гармонии с самим собой. Вечерами я любил сидеть в саду, читая стихи и слушая голоса природы.

Как тут не вспомнить великого Басё:

Как безмолвен сад!

Проникает в сердце скал

тихий звон цикад!

Шли годы, я вошёл в возраст третьей четверти жизни. Здоровье оставалось неплохим, но волосы мои побелели.

С неба летящий снежок

выбелил голову мне.

Смейтесь и плачьте, красотки!

Я давно овдовел, сыновья служили в дальней префектуре Ямато, и редко приезжали ко мне.

Но однажды меня позвала к себе императрица и сказала: «Хакуодо, я принимаю участие в одной девушке по имени Энутаки. Она осталась круглой сиротой, и я решила выдать её за тебя замуж». С этими словами она махнула платком и в комнату вошла совсем юная девушка. На ней было несколько нижних одежд цвета пурпурной сливы светлых и тёмных оттенков, а поверх парчовое платье тёмно-алого цвета. Самое верхнее одеяние было нежно-зелёное, затканное густыми узорами. Это был восхитительный наряд! Лицо она застенчиво прикрывало веером.

Императрица ласково потянула веер к себе, и я увидел редкой красоты лицо. Как будто молодая луна взошла на тёмный небосклон и озарила всё своим сиянием! Длинные каштанового цвета волосы, своенравная чёлка над сияющими блеском зелёно-карими глазами, тончайшей белизны лицо, и по лицу этому проплывала, пробегала милая, чуть смущённая улыбка необычайного обаяния.

Я не мог удержаться, чтобы не произнести знаменитое хокку Басё:

В аромате слив

вдруг над горной тропой

выплыл солнца лик!

Мало того, что я не мог ослушаться своей императрицы, но и юная Энутаки с первого взгляда покорила моё сердце. Меня только смущало, что я намного старше Энутаки, и ей будет со мной плохо. Однако императрица успокоила мои сомнения, сказав, что Энутаки давно относится ко мне с большим уважением и симпатией за мою учёность и добрый нрав.

Так началась у меня новая жизнь».

Хакуодо задумался. «Позвольте, господин Ямагути, - сказал он, на сегодня прекратить свой рассказ. Я устал, и если Вы укажете мне циновку, на которой я мог бы прилечь отдохнуть, то завтра я продолжу свой рассказ».

На следующий день Хакуодо рассказал:

«Первые годы совместной жизни мы были очень счастливы. Мы оба любили путешествовать, и каждую лето и зиму отправлялись то на гору Сумияма, то на богомолье в храм Ивама, то любовались прудами Кацумата и Иварэ по дороге в храмы Хацусэ, а то просто отправлялись в лес смотреть, как красиво растут клён, багряник, пятилистная сосна. Мы даже находили белый дуб, который прячется от людей в самой глубине гор. Горные дороги, полуразрушенные храмы, каменные мосты через узкие стремительные протоки, чудом сохранившиеся вдалеке от людских глаз… Мы брали с собой немного сакэ в глиняном кувшине, хэйдан – жареные пирожки с начинкой, свежие персики… Усевшись наверху горного перевала, мы смотрели вниз, на заросли камыша и бамбука, на зеленеющий тростник, на гибкие ветви кустарника хаги, на цветущие вишни…

Как писал Кито:

Идёшь по облакам,

и вдруг на горной тропке

сквозь дождь – вишнёвый цвет!

Когда начинались долгие дожди пятой луны, мы зажигали жаровню и садились под навесом в саду читать книги – знаменитую «Повесть о Гэндзи», сборник поэзии «Манъёсю», «Исэ-моногатари», «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон…

Я научил Энутаки ценить сдержанность и тонкость таких авторов хокку, как Басё, Исса, Кикаку, Тиё… Попивая сакэ, мы наслаждались строчками Саймаро:

Льют майские дожди!

И ветер в листьях сливы

свежо зазеленел.

Я не мог сдержать своё восхищение Энутаки – её красотой, добротой к друзьям и подругам, её восприимчивостью ко всему прекрасному, её замечательной улыбкой… Кстати, она гораздо лучше меня ориентировалась в лесу, и я всегда доверял ей выбор пути.

Иногда я посылал ей ветку цветущей сливы с привязанным к ней стихотворением, иногда стопку тонких листов красивой алой бумаги, иногда новую накидку цвета астры и осенних хаги.

От спокойной жизни она немного пополнела, это её расстраивало, и я покупал ей различные снадобья из желчи змеи, настойку на листьях аира, полоски пятицветной бумаги гохэй для заклинаний, горячий желудёвый напиток. Глупенькая, она не знала, что мне так дорога её внутренняя сущность, так привлекает колдовская прелесть её глаз и блеск улыбки, что всё остальное было уже неважным…

Так продолжалось 5-6 лет, и это, наверное, были лучшие годы в моей жизни. Но постепенно я стал чувствовать, что Энутаки как-то отдаляется от меня. Нет, она по-прежнему ласково обнимала меня по ночам, как и раньше мы путешествовали, и даже побывали в столичном городе Нара, навещая моего старого друга дайнагона Наримасу. По-прежнему мы отмечали одни или с друзьями «праздник встречи двух звёзд» в седьмой день седьмой луны или «праздник хризантем» в девятый день девятой луны, но что–то внутри моей души заставляло меня сомневаться в неизменности её любви…

Как волны морские

бегут к берегам Идзумо,

залив ли, мыс ли,

так мысли, все мои мысли

стремятся только к тебе – говорится в одной старинной танке.

Так и я всё время думал об Энутаки, и даже стал плохо спать. И вот однажды я лежал на циновке, стараясь уснуть, как вдруг услышал сонное бормотание Энутаки. Я прислушался. Она говорила во сне, неразборчиво, но я понял несколько фраз, что-то вроде «как мне сказать Хакуодо, что я не люблю его так сильно, как раньше, что мне нужен свой путь… он расстроится… я не хочу его огорчать…бедный, бедный Хакуодо…»

За колосок ячменя

я схватился, ища опоры…

Как труден разлуки миг!

Мне стало очень плохо и грустно. Я так привязался к ней! Однако после долгого раздумья, я понял, что нужно делать. Энутаки была молода, но если б это всё ещё тянулось несколько лет, то Энутаки вышла бы из возраста, в котором можно найти себе супруга и построить с ним полноценную семейную жизнь. А зная её благородство, я не сомневался, что она не смогла бы оставить меня в старости и болезни…

Через пару дней я отправился один купаться на берег реки. На берегу я оставил свой лиловый кафтан цвета амбры, исподнее бельё из белого накрахмаленного шёлка, узорные лиловые шаровары – в общем, всю одежду, в которой я ушёл из дома. Я зашёл в воду, держа в руках свёрток с купленной заранее монашеской одеждой, переплыл на другой берег, переоделся, и ушёл навсегда».

Хакуодо закончил свой рассказ. Он накинул свою монашескую рясу, поблагодарил Ямагути и Манаго за гостеприимство, и отправился в путь.

Прям какой-то Лев Толстой, подумал про себя Ямагути.

СПб, ноябрь – декабрь 2010 г.