Круглый стол в Центре украинистики и белорусистики Исторического факультета МГУ, 10 декабря 2007 года

Или общая трагедия народов СССР?

Дмитриев М. В. (д.и. н., профессор Исторического факультета МГУ, директор Центра укранинстики и белорусистики)

Открывая нашу встречу, я хочу объяснить ее особенности. Задача встречи с одной стороны очень простая и прагматична. Это не исследовательская встреча, но это круглый стол, продиктованный потребностями преподавания истории Украины на нашем факультете и обсуждения связанных с историей Украины проблем. Поэтому задача состоит в том, чтобы взглянуть на состояние историографии по проблеме голода 1932-1933 гг. на Украине и вне Украины; и в нынешних обстоятельствах самый важный вопрос таков: есть ли основания оценивать голод 30-х гг. как «геноцид украинского народа»? К постановке этой проблемы, как главной проблемы нашего «круглого стола», нас принудили три причины. Все знают сегодня, что коллективизация в СССР сопровождалась страшным голодом; об этом широкой общественности стало известно в 1980-е гг. Голод, как известно, охватил не только Украину, но также Северный Кавказ, Казахстан, часть Поволжья, Центральный Черноземный округ, часть Урала и Южной Сибири. Поэтому невозможно было не удивиться, узнав об интерпретациях голода на Украине, как специально направленной на уничтожение украинской нации (или этноса, по другим толкованиям) политике. Ещё неожиданнее было узнать о решении Верховной Рады Украины считать голод на Украине геноцидом украинцев. Только что мы узнали, что в Раду внесено предложение ввести уголовное наказание, по аналогии с Германией, против тех, кто публично отрицает факт геноцида украинского народа во время голодомора. Но, как любят повторять, политика есть политика, её не делают в белых перчатках и пр. Однако когда становится известно, что не только политики, но и украинские историки считают признанным, что голод 1932-1933 гг. был ни чем иным, как мероприятием по истреблению украинского народа, удивление превращается во что-то иное, в острое беспокойство, и, разумеется, появляется потребность выяснить, какие новые данные о голоде накопились в историографии, какие исследовательские результаты стоят за таким драматическим выводом политиков и ряда историков?

Вторая причина обращения к этой теме – это потребности курса по спорным и ключевым проблемам истории Украины, который мы хотели бы продолжить читать на Историческом факультете (он читался в 1992 году и потом 4 раза в 2000-2006 гг.) и равным образом давнее желание подготовить когда-нибудь пособие по сопоставительным аспектам истории России и Украины и взаимосвязям истории двух стран.

Наконец, третий мотив – желание продолжать развивать диалог с украинскими историками. Когда я спонтанно, узнав о том, что 2008 год объявлен официально годом памяти о жертвах украинского голода, запланировал круглый стол, казалось, что будет сравнительно просто пригласить и принять в Москве украинских коллег - тем более, что в середине ноября украинское посольство организовало именно в Москве ряд встреч с украинскими историками, специалистами по этой проблематике. Но из-за ограниченности ресурсов нашего Центра обеспечить участие украинских коллег в этом круглом столе не удалось.

Открывая круглый стол, добавлю еще две детали. Это академическое обсуждение, и одно из наших академически-прагматических намерений - поместить материал обсуждения на сайте нашего Центра с приглашением к заинтересованным и профессиональным историкам продолжить обсуждение проблемы голода 1932-1933 гг. на Украине. Вторая деталь: в начале апреля 2008 г. мы будем проводить конференцию: «Украина и Россия: история и образ истории» и на этой конференции одна из сессий будет посвящена голоду на Украине и вне Украины в годы коллективизации.

Завершая преамбулу, я хочу прояснить, какие именно вопросы вынесены на обсуждение (хотя я не знаю, какие ещё вопросы будут подняты другими участниками нашего круглого стола). Нас интересует: какие научные результаты накоплены в историографии по вопросу о том, почему на Украине в 1932-1933 гг. случился страшный голод? Второй вопрос: что известно о причинах голода вне Украины, чем украинская ситуация отличалась от ситуации в других регинах СССР? Ведь совершенно очевидно, что голод в СССР в 30-е гг. следует рассматривать именно в широком контексте. Центральный, третий вопрос: какие же аргументы источниковедческого и историко-эмпирического порядка стоят за утверждением, что голод 1930-х гг. был направлен против украинского народа как нации или как этноса, что это был геноцид украинцев? Какие источники мы получили для того, чтобы проанализировать и оценить политику центрального руководства СССР по отношению Украине в контексте голода 1932-1933 гг.? К этим вопросам добавляется вопрос об альтернативных объяснениях голода 1932-1933 гг.

Первым запланировано выступление Андрея Владиславовича Марчукова.

А. В. Марчуков (канд. исторических наук, Институт российской истории РАН)[1].

Вы поставили много вопросов, и они все основательные и даже превосходят по масштабам рамки нашего круглого стола, задачи которого я понимал несколько в другом ключе, менее широко, более камерно.

Понятно удивление многих людей, не соприкасавшихся, с этой темой и не знакомых с политическими веяниями последнего времени. Появление этого вопроса как политического и законодательного в ноябре 2006 г. давно назревало, оно не явилось большой неожиданностью. Тут надо признать, что не совсем правильно называть инициаторами упоминавшегося закона именно политические круги, в том числе В. Ющенко. Идеологию голода как геноцида украинцев вырабатывали, отстаивали, популяризировали (и воздействовали на власть в нужном духе) представители украинской гуманитарной интеллигенции, в том числе историки. Поэтому в 2006 г. обе стороны взаимно поддерживали друг друга. Никакая власть сама по себе выдумать ничего не может, но она использует тот ресурс, который ей предлагают. В случае с современной Украиной, это националистический ресурс, для которого характерно несколько ключевых пунктов – мифов. В интерпретации истории XX в. – это идея о голоде как сознательном геноциде украинского народа, устроенного Москвой.

Как формируются националистические мифы и как их использует власть, наглядно видно (если отвлечься от заданной тематики) на примере мифа о т.н. «батуринской трагедии», который начинает активно муссироваться на Украине в связи с предстоящим юбилеем Полтавской битвы. Взятие войсками Меншикова Батурина и уничтожение им несколько тысяч человек (в основном, военных) трактуется как очередной геноцид. Хотя это был всего лишь эпизод войны, причём довольно типичный для любой войны, и в том числе той, чему есть немало примеров. Тем более, что ответственность за гибель людей (гарнизона и части мирных жителей, кстати, спасавшихся в городе от шведских войск, а вовсе не от российских) лежит не столько на Меньшикове, сколько на Мазепе. Вступив в тайные отношения со шведами, он скрывал этот факт от населения, в том числе от казаков, сидевших в Батурине (о его истинной линии знали только единицы). Не знали этих нюансов и российском стане, считая батуринцев изменниками[2]. Но о Мазепе и «популярности» его политики среди народа и казаков власти Украины и создатели мифов из числа гуманитарной интеллигенции стараются не распространяться.

То есть формируется представление о череде «геноцидов», как средстве сломить и покорить Украину, и, соответственно, создаётся образ врага в лице России.

Возвращаясь к вопросу о голоде, надо сказать, что концепция голода 1932-1933 гг. как геноцида украинцев родилась в начале 1980-х гг. (а в СССР о голоде стали говорить лишь после выступления В.В. Щербицкого в 1987 г.). До этого она представала в неоформленном виде в воспоминаниях эмигрантов послевоенной волны, а также в виде журналистских расследований. Ситуация изменилась в 1980-е годы, когда при Гарвардском университете была запущена программа по исследованию голода 1932-1933 гг. на Украине, и в её результате появились две книги, которые создали соответствующий взгляд советологии и позднее, украинской историографии.

Это книги Р. Конквеста и Д. Мейса. В них был сформулирован тезис о том, что голод – это геноцид, направленный против украинского народа. Если Конквест акцентировал внимание на социальных аспектах (уничтожении украинского крестьянства), то Мейс на первый план выводил национальные факторы и выдвигал идею о том, что украинцев уничтожали исключительно по их этническому происхождению. Большое число украинских историков, политологов и журналистов придерживается версии, ставшей, так сказать, традиционной: голод был нацелен на уничтожении украинцев, УССР пострадала больше других регионов Советского Союза, при этом голод в этих регионах также в первую очередь затронул население «украинского» происхождения (Кубань, кубанских казаков). В Поволжье, Нижнем и Южном Урале, Казахстане также, по мнению украинских историков, страдало, прежде всего, украинское население, которое появилась в этих регионах в ходе миграций конца XIX – начала ХХ вв., вызванных аграрным перенаселением малороссийских губерний.

Эта точка зрения встречала и встречает массу вопросов, на которые приходится отвечать, а делать это, по мере изучения проблемы, становится всё труднее. Ведь голод поразил весь Советский Союз – Среднее и Нижнее Поволжье, Северный Кавказ, Центральное Черноземье, Урал, часть Сибири, Казахстан. От него погибали русские, казахи, немцы, а в УССР голодали не только украинцы, а представители всех проживавших в ней народов. Люди умирали не по национальному признаку, а по месту проживания: повышенная смертность наблюдалась в сельской местности (по всему СССР), а городе она имела примерно естественный характер, хотя горожан-украинцев по УССР насчитывалось до 6 млн. человек.

Наиболее осторожные украинские историки, например, С.В. Кульчицкий (который, по его словам, 20 лет занимается этой темой), понимая слабость и уязвимость концепции уничтожения украинцев как этноса, выдвигает иную концепцию, представленную в его новой монографии с характерным названием: “Почему он (Сталин) нас уничтожал? ”. Хот по сути ничего нового в ней нет, поскольку эта концепция является, по сути, повторением того, что двадцать лет назад утверждал Мейс.

Раньше С.В. Кульчицкий писал о голоде, как результате социально-экономической политики сталинского руководства. Однако теперь украинский исследователь утверждает, что голод был обусловлен двумя разнонаправленными причинами. Первая – это социальные и экономические причины («террор голодом» как метод создания колхозного строя и новый раунд «коммунистического штурма»). Вторая же (и тут Кульчицкий повторяет мнение Мейса) - национальная (Сталин и кремлевское руководство уничтожали украинцев не столько как этнос, сколько как национальность, как граждан «суверенного украинского государства»).

При этом, когда это требуется для доказательства этой «новой–старой» концепции «Мейса–Кульчицкого», украинский историк снимает ответственность с местных украинских руководителей, напоминая, что Советский Союз был жестко централизованным государством и местное руководство ничего не могло сделать против воли кремлевского режима, на который и возлагается ответственность за «голод–геноцид». А чтобы доказать, что голод являлся ни чем иным, как уничтожением украинцев как нации, Кульчицкий пишет, что до голода Украина была практически самостоятельным, суверенным образованием, и только голод и репрессии второй половины 1930-х гг. позволили преобразовать Союз в централизованное государство, где всё решает центр, и уничтожить республиканскую самостоятельность. Кто читал последние работы Кульчицкого (не говоря уже о других, менее аккуратных и взвешенных украинских исследователей), заметит массу противоречий: как между тем, что он писал раньше и теперь, так и даже между его нынешними утверждениями, которые нередко противоречат друг другу, как, скажем, приведённые выше.

Между тем, большую роль в опровержении устоявшегося мифа о «голодоморе» сыграли западные исследователи. С конца 1980-х гг. на Западе появились работы, оспаривавшие идею о том, что голод был заранее спланированным геноцидом, направленным против украинцев (А. Ноув, A. Nove). В 2004 г. вышла работа Р.Дэвиса и С. Виткрофта[3], где они прямо отвергают идею о том, что голод носил сознательно спланированный характер. Более того, они приводят выдержки из письма Р. Конквеста, в котором тот написал, что согласен с утверждением, что Сталин не планировал специально голод с целью уничтожения отдельных групп населения. Фактически это означает, что единственный из ныне живущих создателей теории «голода–геноцида» отказался от нее. Последним аргументом у историков - сторонников теории «геноцида» осталась теория Мейса, которая и получила теперь «зеленую улицу». Согласно этой теории, украинцев уничтожали не как этнос, а как нацию, как граждан украинского государства, как политический фактор.

Нынешний, 2007 год, стал очень интересным с точки зрения общения украинских и российских историков. До этого в России тема не привлекала внимания, но в 2007 г. произошел информационный взрыв. В ответ на принятие закона о геноциде Верховной Радой Украины, подписанного Ющенко (его главным инициатором), появилась статья в «Родине». Весной приехали украинские историки (С. Кульчицкий и Ю. Шаповал) и состоялся «круглый стол» в «Родине». У украинской стороны остались очень негативные впечатления. Все российские участники встречи в очередной раз отвергли концепцию геноцида. Наконец, недавно, в ноябре, из Украины приехали другие историки и журналисты, которые ещё более прямолинейно изложили точку зрения на голод как на геноцид. Следующим шагом стал наш сегодняшний круглый стол. Надеюсь, что сегодня получится что-то более конструктивное - во всяком случае, для выяснения позиции и в отношении позиции «голодомора» как идеологической конструкции и в отношении голода как такового, факт которого никто оспаривает, ибо все признают, что голод был, что он имел масштабный характер.